Козьма Петрович Прутков сказал: «Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-нибудь другою, более на судьбу похожею птицею?» – Творческую судьбу Козьмы Пруткова иначе как счастливою. Вот ты, читатель, обронишь иной раз мудрую фразу: «Что имеем, не храним; потерявши – плачем»,– и сам того не знаешь, что повторил ее вслед за Козьмой Прутковым...
«Мягкая рухлядь» – так искони называли жители Тобольского края и Сибири пушнину, лес и рыбу, на добыче которых крепко стояла «экономика» огромного края. Охота никогда не была для сибиряка разновидностью «вип-досуга»...
Только что вернувшись с XXV-го заседания Собора ВРНС, счастливая и воодушевлённая восстанавливаемой исторической справедливостью, когда в своём выступлениями перед делегатами Собора Владимир Владимирович Путин подчеркнул роль русского православного народа как государство-образующего...
До сих пор не могу забыть этой встречи, до сих пор живёт во мне этот стеснительный взгляд по-детски чистых-чистых синих глаз на бескровном, обшитом жёлтыми кусками неживой кожи лице…
Козьма Петрович Прутков сказал: «Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-нибудь другою, более на судьбу похожею птицею?» – Творческую судьбу Козьмы Пруткова иначе как счастливою. Вот ты, читатель, обронишь иной раз мудрую фразу: «Что имеем, не храним; потерявши – плачем»,– и сам того не знаешь, что повторил ее вслед за Козьмой Прутковым...
«Мягкая рухлядь» – так искони называли жители Тобольского края и Сибири пушнину, лес и рыбу, на добыче которых крепко стояла «экономика» огромного края. Охота никогда не была для сибиряка разновидностью «вип-досуга»...
Козьма Петрович Прутков сказал: «Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-нибудь другою, более на судьбу похожею птицею?» – Творческую судьбу Козьмы Пруткова иначе как счастливою. Вот ты, читатель, обронишь иной раз мудрую фразу: «Что имеем, не храним; потерявши – плачем»,– и сам того не знаешь, что повторил ее вслед за Козьмой Прутковым...
Козьма Петрович Прутков сказал: «Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-нибудь другою, более на судьбу похожею птицею?» – Творческую судьбу Козьмы Пруткова иначе как счастливою. Вот ты, читатель, обронишь иной раз мудрую фразу: «Что имеем, не храним; потерявши – плачем»,– и сам того не знаешь, что повторил ее вслед за Козьмой Прутковым...
«Мягкая рухлядь» – так искони называли жители Тобольского края и Сибири пушнину, лес и рыбу, на добыче которых крепко стояла «экономика» огромного края. Охота никогда не была для сибиряка разновидностью «вип-досуга»...
До сих пор не могу забыть этой встречи, до сих пор живёт во мне этот стеснительный взгляд по-детски чистых-чистых синих глаз на бескровном, обшитом жёлтыми кусками неживой кожи лице…
...Их познакомила Смута. Вспомним: 7 мая 1918-го Академик во главе полтавской губернской делегации, в теплушке, полной немецких солдат, выехал в Киев на съезд КД партии. Ехали почти сутки, почти молча. Остановился у профессора Николая Прокофьича Василенко, сердечного знакомого, коллеги по кадетскому ЦК и по керенскому Минпросу...
О, детство моё, /детство моё, /зелёный двор зачарованный – детство моё, /где на всём лежит мох тишины, /на всём лежит мох тишины. /О, детство моё, /детство моё – /двойная дудочка ты – /пастуха подарок...
У меня к Юре были особые чувства, ещё с юношеских лет. Впервые я услышал о нём, вернее, его, по радио. Я учился тогда в 10 классе, жил в родном селе под Арзамасом. Включил как-то радио — и вдруг звонкий, напористый голос читает «Балладу…». Это читал Юра Адрианов. И вдохновение, с которым он читал, и эмоциональность меня буквально ошеломили...
...Их познакомила Смута. Вспомним: 7 мая 1918-го Академик во главе полтавской губернской делегации, в теплушке, полной немецких солдат, выехал в Киев на съезд КД партии. Ехали почти сутки, почти молча. Остановился у профессора Николая Прокофьича Василенко, сердечного знакомого, коллеги по кадетскому ЦК и по керенскому Минпросу, где Василенко представлял украинскую высшую школу...
Просматривая свои дневники, наткнулся на записи о профессоре Литературного института М.П. Ерёмине (1914-2000). Это был единственный (во всяком случае на моём курсе) преподаватель, лекции которого заочники, несмотря на столичные соблазны, никогда не пропускали. В чём же состояла их притягательность?...
