***
Едем уже по Бурятии. Каков Байкал здесь, с юга? Таинственность, постоянная изменчивость, нахлобученные облака сверху, обрамлённые небольшими тучками. Всё новые и новые краски.
14 июля. 16 час. 59 мин. (по московскому времени). Улан-Удэ. Митинг не планировался, но звучит громовая музыка. Идём, как собака Павлова, на звук оркестра. К вагону подбегают писатели, раскрывают чемоданчик: «Ну, по нашему обычаю!» Нет, мужики, сначала на митинг, а уж потом… Навстречу старый друг – Цыденжап Жимбиев. Он в своей бурятской шапке: «По нашему обычаю…» Я делаю предостерегающий жест, но он повязывает мне голубую косынку. Подходим к помосту. Хорошо организованный полукруг. На эстраде танцуют бурятские девушки. Изящество, красота, народная пластика. Затем разливистая русская песня, лихой перестук каблуков (забайкальское казачество, сразу чувствуется). Не без изящества, хотя и манерно спела маленькая девочка про Улан-Удэ. Испортил впечатление поющий под Газманова, Киркорова, Леонтьева, Розенбаума самоуверенный певец. Он так изгилялся, кривлялся под дурацкую музыку с азиатско-закавказской ресторанной манерой пения, что все с облегчением вздохнули, когда его шедевр иссяк.
Ведущий митинга, зам. мэра Прокопьев, говорил уверенно, красиво. Врезалась в память фраза: «Мы, буряты, имеем тяготение к державности». Радостно, что хотя бы слово «державный»всё больше входит в жизнь. Затаскают, гады, обесценят. Выступили железнодорожники. Затем я пустился в воспоминания, что был более чем в пятидесяти странах, в нескольких сотнях городов, а вот в Бурят-Монголии, новом Улан-Удэ впервые (местный русский писатель потом поправил: «Сейчас Монголия не добавляется, говорят только Бурятия». А бурят напомнил: «Улан-Удэ – город не молодой, раньше назывался Верхнеудинск». В Нижнеудинске-то мы уже были – он до Байкала). Мы подарили библиотеку, книги Распутина. Валентин вышел и начал просто: «Здравствуйте, земляки… Вот мы с писателями у вас в гостях». (Да, для них он земляк, разделяет земли лишь Байкал.) Помню, в 1967 году на встрече в станице Вешенской с молодыми писателями и Гагариным М.А. Шолохов тоже так начинал: «Вешенцы! Земляки! К нам приехали писатели». Не товарищи, не тем более господа… Идём после короткого концерта-митинга к вагону. Там уже всё по обычаю состоялось… Что касается бурятов, то их «тяготение к державности» безусловное. Я как-то неизъяснимо люблю этот народ за его доброту, открытость, чистосердечность, за зоркость, какой-то всеохватывающий ум лучших его людей, за мудрость, за это как бы мировое представительство от центра Азии, от Байкала, Тибета, пустыни Гоби, тайги. Вспоминаю бурятку Марию Таганоевну, мать пятерых детей, которая пасла отару овец (100 овец, 10 коров) у Ольхона. Её семья выписывала 15 газет и журналов, имела радиоприёмник. И это она, Мария Таганоевна, рассказывала мне о репертуаре московских театров, о Барсовой, о Высшей комсомольской школе, о том, что печатается в литературных журналах. А в глазах её– ум, душа и интерес. Потрясающая вселенская связь с Россией и миром.
Ребят из Бурятии в Москве сразу можно было отличить по модной одежде, элегантной причёске, приспособленности к нелёгкой, противоречивой столичной жизни. Ну и вклад бурят в российскую историю заметен. Назовём всего несколько имён. Первый русский генерал из Бурятии при Петре I, Сердюков Михаил, был и зодчим, и гидротехником. Его система каналов в Вышнем Волочке вошла в старые учебные пособия и энциклопедии как совершенная для того времени. Великий путешественник Гоможаб Цыбиков пропахал Гималаи и получил золотую медаль русской науки за книгу «Буддист-паломник у святынь Тибета». А действительный тайный советник, доктор тибетской медицины Пётр Бадмаев потряс в начале века своим целебным искусством весь Санкт-Петербург. Его внук, петербуржский москвич Борис Гусев, выпустивший у нас в «Роман-газете» и «Роман-журнале XXI век» свои романы, много мне рассказывал о своём деде, о сложностях нетрадиционного и в то же время глубинного в познаниях медика. У Бадмаева крёстным был Александр III, а сам он выполнял особые поручения императора, когда ездил на родину. Я и сам испытал благотворное влияние одного из прекрасных врачей-целителей – мудрого бурята Линхобоева. Когда меня привели к нему тридцать лет назад, он взял мою руку, пощупал пульс и дал точный диагноз всех моих недомоганий. Я и верил, потому что знал, что это так, и сомневался. Лукавая мысль крутилась в голове: «Узнал у кого-то о моих болезнях». Лишь по одному диагнозу я убеждённо возразил: «Нет, тут всё в порядке». Линхобоев настаивал: «Нет, пошка, пошка правая затемнена. Песок или камушки». Каково же было моё потрясение, когда на следующий день в ЦКБ мне поставили диагноз: «Песок в правой почке». Ну туда-то уж он не мог добраться. Кстати, после того, когда мы стали вручать ему деньги, он отобрал несколько рублей за траву, остальные настойчиво возвратил. А о своей дочке с огорчением сказал: «Нет, по-тибетски лечить не сможет, деньги любит». Сам же он давал консультации почти бесплатно и полулегально, пока не помог кому-то из Политбюро. Да, как часто мы отмахивались от народной медицины, ставя преграды на пути вековечного опыта, заполняя наши больницы механическим, узким, только европейским опытом. Правда, и в сегодняшние широкие ворота к здоровью человека проникли многочисленные шарлатаны, мыльнопузырники на народной медицине.
Перед отъездом из Москвы я «расписал» секретарям Союза писателей письмо от Жимбиева, в котором он предлагает провести пленум СП в Бурятии, и написал о том, что будет организован конно-машинный переход Улан-Удэ – Москва в знак 300-летия со дня приезда делегации от бурятских племён в Петербург и указа Петра I братскому народу, по которому хоринцы (буряты) обрели равноправие со всем народом Российского государства. С тех пор Бурятия и буряты вошли в состав России делами государственными, военной службой, строительством, развитием культуры.
Действительно, событие, произошедшее в 1703 году в Петербурге – выдающееся. Пётр I приказал не чинить никаких бед «братским иноземцам», «не скорбить их», посылать к ним «людей добрых», а в ссорах «расправу чинить вправду».
В очерке Жимбиева, который он мне вручил в вагоне, сказано: «В самом деле, и в раннее время, и ныне не припомнить подобного факта народной миссии. Ведь впервые в истории человечества великий народ решил спорный вопрос с малым народом не насильственным путём, а на основе соглашения». Да, указ Петра I был мудрый, ответственный, государственный акт, который соблюдался в России. На него наложилась народная дружба и братство. И сегодня, во времена напыщенного сепаратизма, нам всем следует заинтересованно широко, по-братски провести этот юбилей. Проведём в Улан-Удэ секретариат или пленум, отметим литературные достижения писателей Бурятии. Попросим наших собратьев из Иркутска, Красноярска, Новосибирска, Омска, Тюмени, Екатеринбурга, с берегов Волги, из Москвы и Санкт-Петербурга встретить «Второе пришествие бурят в столицу». В указе Петра называют бурят «братскими иноземцами», то есть живущими в иных землях братьями. Мы просто обязаны вслед за великим императором подтвердить наше братство.
ЧИТА
15 июля. 3 час. 57 мин. Всё-таки тяжело вставать, но опять оркестр. На небольшом пятачке выступают начальник Забайкальской железной дороги, вице-мэр, зам. министра МПС Гапеев. Я мобилизуюсь: тяжело говорить на каждой станции, а железнодорожники просят, чтобы обязательно был председатель. Говорю об историческом поезде. Вспоминаю Василия Васильевича Розанова, который сказал, что русские не создали семь чудес света, не создали пирамиды Хеопса, Родосского колосса, Парфенон, но они создали чудо Великой Русской Литературы. Говорю, что к великим русским чудесам следует отнести и Транссибирскую магистраль.
Вручаю «Золотое перо» замечательному писателю Василию Григорьевичу Никонову. Его книга «Дорога» написана о БАМе. Интересны его воспоминания о писателях 1960–70-х годов, о Всеволоде Иванове, Твардовском, Астафьеве, о наших тогдашних нравах. Человек он в литературе известный, и как хорошо, что мы вручили ему награду. Валентин говорил грустно, трудности жизни, которые видны, его угнетают. Но закончил словами: «Всем сейчас нелегко, но давайте не отчаиваться. Будем надеяться и трудиться».
Приветствовал и благословил архиепископ Читинский и Забайкальский Евстафий. Потом мы с ним пошли на привокзальную площадь. Он говорит:
– Нужно возвращать и восстанавливать кафедральный собор. Там сейчас – стадион «Труд». Профсоюзы сказали: «Дадите 50 миллионов – отдадим». Да мы бы за эти деньги сами всё восстановили и стадион перенесли.
Всё-таки в Сибири ещё господствует безбожие, атеизм, сектантство. Об этом мне рассказывал предшественник Евстафия владыка Иннокентий, уехавший в Париж. Интеллигентный и тонкий человек, бывший выпускник МГИМО, всегда плодотворно и внимательно трудился с нами от отдела Внешних церковных связей Патриархии во Всемирном Русском Народном Соборе. Потом был здесь, в Чите, и периодически в Москве. Всё приглашал в свою забайкальскую резиденцию. Не удалось тогда.
Вообще, Чита – один из немногих областных центров России, где я не был. Но представлял я её по рассказам генерала Олега Зинченко, который здесь служил, по воспоминаниям детства и молодости нашей доброй знакомой Гали Костровой (жены поэта В. Кострова и замечательного редактора) и повестям Виля Липатова, который в них изображал город и область по-своему, с холодными обжигающими ветрами, добрыми людьми, расцветающими кустами багульника. Чита понравилась своей летней ясностью, светлыми улицами, заботливой прикрывающей зеленью, какой-то открытостью и отсутствием претензий («А у нас второй в мире завод щипцов», «а мы вышли на первое место в России по зубочисткам» – так порой пытаются возвысить своё место обитания). Читинцы своё место знают, ни перед кем не выкаблучиваются, но и не пресмыкаются. Знают, что не каждый может здесь жить, ужиться с жарой и морозами, ветрами и снегами.
Нас же Чита встретила ласковой и тёплой погодой, каким-то ясным прозрачным воздухом, дружелюбием и доброй радостью. С местными писателями едем в автобусе. Все наперебой рассказывают. Смотрим направо-налево. Выходим на громадной центральной площади. За нами большое здание администрации (бывший обком), впереди – памятник Ленину. Кто-то спрашивает: «А где церковь?» А вот она, рядом, где была 70 лет назад, в недавнее ещё время в ней размещалась больница партактива. Сейчас снова молятся, у церкви полно нищих. У памятника Ленину их нет. Нищие там, где люди.
Едем по городу, заходим в церковь Михаила Архангела – храм из лиственницы, где расположился музей декабристов. Московские писатели возроптали: «Почему музей в Храме?» Служительница уверенно возражает: «А церковь не сохранилась бы, если бы не музей». Народ не соглашается: «Почему мы в государстве возвеличиваем антигосударственников?»
Распутин рассудительно говорит: «Ну, может, в Сибири они по-другому воспринимаются, много значат для культуры, для этики, для хозяйствования, для благородства людей, наконец». Направляемся в Литературное кафе. Почему так называют? Кто-то из писателей совладелец. Рассаживаемся. Рассказываю о литературных делах столичных. Ответственный секретарь Юрий Константинович Воложанин рассказал о себе. После 8-го класса уехал в Находку, окончил мореходное училище, плавал, вернулся в Забайкалье, работал в милиции, окончил академию МВД, полковник. Стал даже начальником Забайкальской железнодорожной милиции. Начал писать несколько лет назад. Книги: «Чёртов мост», «Уполномоченный уголовного розыска», «Моя милиция». Вручил мне книгу «Я – ноль два». Писательская организация в Чите работает. Самый большой писательский авторитет – Василий Никонов, он человек в литературе известный и бывалый, часто встречался с Твардовским, дружил со Всеволодом Ивановым (об этом рассказано в подаренной им книге «В горах моё сердце»). Говорили мы и о его «Дороге». Здесь продолжает плодотворно работать Георгий Граубин. Его замечательная книга «Серебряный капкан» о землепроходцах – одно из самых обстоятельных исследований истории Сибири и Дальнего Востока. (К сожалению, молодые писатели об этом не пишут: надо слишком много знать.) Прекрасные полнокровные, державные и интимные стихи прочитал русско-бурятский поэт Виктор Балдоржиев, которому мы вручили членский билет. Один дядя у него преподаёт в Харбинском университете Китая, другой – служит в дацане в США. Второй принятый в Союз писателей – Виктор Коврижкин, прочитал тоже хорошие стихи, хотя несколько декларативные («Северная жена»– хороша»). В общем, читали стихи, говорили о проблемах литературных, творчески обсуждали услышанное. Распутин отвечал на вопросы. Попутно выпили по рюмке. Жарко. Половина стола отведала пельменей, нам не досталось – спешили на поезд. Но, уезжая, грозились: когда будем возвращаться, вынесите к поезду. До свидания, Чита!
Выезжаем из Читы. Просторы, леса, реки. Едем вдоль мощной, полноводной Ингоды. Стоим у окна с Сашей Арцибашевым. Глядим, думаем, грустим. Он: «Неужели мы бездарно отдадим Сибирь, как Прибалтику, как Крым?»
Мечтательный поэт Юра Орлов из Иваново: «Более красивых мест, чем Забайкалье, я не видел». Костя Скворцов рассказывает о пьесе «Иоанн Златоуст», которую пишет. Перевели благодетели (спонсоры) в Малый театр 30 тысяч рублей, а надо 2 миллиона. Где взять? Где? Островскому за пьесы платили, а наши нынешние русские драматурги ищут тех, кто заплатил бы за их спектакль. И это Константин Скворцов, чьи блистательные пьесы – лучшая поэтическая драматургия сегодняшнего дня. Мы видели его пьесу «Дар Божий» о Достоевском в постановке героического театра «Патриот» из Санкт-Петербурга и пьесу «Георгий Победоносец», которую замечательно срежиссировали и сыграли актёры из закрытого челябинского города Снежинска. Вот так хотят загнать русскую драматургию в закрытые города, навязывая гомосексуальные театральные постановки и их постановщиков.
Промелькнули Шилка и Нерчинск. Николай Дорошенко затянул: «Шилка и Нерчинск меня миновали». Юрий Лощиц мрачно пообещал: «Не горячись. Всё впереди».
…Распадки, взбегающие вверх по сопкам берёзы. Костя Скворцов говорит, что берёза пришла сюда вместе с русскими. Не знаю, так ли, но здесь и там они вспархивают облачком рощиц, выстраиваются стройной шеренгой впереди небольших деревень, тонкой змейкой вползая на вершины. На той стороне реки, у подножья гор, на лугу большие и пустые здания. Впечатление, что это бывший монастырь. Сейчас безлюдно. А как было бы славно, если бы ожила эта братская обитель молитвами, огнями. Вот селенье. Дома щитовые. Почему не строят домов крепких, деревянных (леса-то сколько), каменных, на века? Неужели чувствуют непрочность своего пребывания здесь, на этой земле? Или в мире? Смотришь на незасеянные поля, заколоченные дома, пустые деревни, и невольно приходят из Великой Отечественной слова, переделанные на сегодняшний лад: «Велика Россия, а отступать некому…»
15 июля. 15 час. 28 мин. Станция «Чернышевский». Выходим. Саша Сегень вручает библиотечку, книги, газету начальнику станции. Яблоки и апельсины раздаём детям. (Мальчик в коляске с обрезанной ногой, девочка ест наше яблоко, закашливается: застряла корочка. Яблоко-то заграничное, чем-то, поди, для товарного вида поливают.) Перед зданием вокзала памятник Чернышевскому (проезжал здесь то ли в ссылку, то ли обратно). Чернышевский серебряного цвета. Станция до этого называлась – станция Кагановича. А раньше-то как? Да, кажется, Пашково. Дорошенко и Светлана машут руками: подойдите, познакомимся. Симпатичная, крепкая, молодая ещё женщина, зовут Мария Георгиевна, уверенно отвечает:
– Спрашиваете, как живём? Да хорошо живём. Работать только надо усердно, не пить. Тут ведь всё растёт на земле. Даже дыни. Я вот собрала в прошлом году 36 мешков картошки. Детей у меня пятеро. Гриша вот пятый. Всю жизнь на железной дороге, а профиль на нашем участке тяжёлый, всё вверх и вверх до Ерофея Павловича. А после него понижается. Китайцы здесь торгуют, но мы их здесь не селим. Ничего, всё заладится. Вот пройдёт этот период, и будет хорошо. Ведь у нас были колхозы богатейшие, и они обязательно восстановятся. Вот вы же помните этого певца: «Упал, вставай, ещё раз упал, снова вставай…»
Певца этого я не знал, но настроение поднялось. Спасибо тебе, Мария Георгиевна, за народный дух, за оптимизм, за то, что не согнуло тебя время и не дрогнуло твоё сердце перед «демократией», рынком, дефолтом, перед небрежением властей всех уровней, перед презреньем телевидения к твоей и нашей Родине. «Всё заладится!» Дарим книги, журналы, прощаемся. Получаем приглашение: «Заезжайте на обратном пути. Будем ждать». Поехали дальше в Восточную Россию.
…В поезде всё время происходят встречи, знакомства. Сегодня в вагоне-ресторане поздравляем Героя Социалистического Труда, поездного диспетчера Петра Семёновича Енина. Ему 75 лет. Худой, поджарый, с добрым блеском глаз, он скупо рассказывает о себе. Работать стал во время войны в 1942 году. Перепробовал многое. Последняя и основная работа – диспетчер. Вопрос:
– Что вы делали на этом участке?
– Расшивал пробки.
– «А «Героя» в 1959 году получили за что?
– Работал.
Вскакивает Татьяна Пашкова из пресс-центра МПС и говорит:
– Да вы знаете, что его, как бога, от Свердловска до Новосибирска – везде ждали. Поезда один в один стоят, все перемещаются, все срочные. Кажется, что пробки месячные. А он с узла созванивается со станциями, поговорит с машинистами, даст команду – всё приходит в движение. И через два-три часа пробки нет, а казалось, что сутками не обойтись. Это ведь сегодня компьютер, прямая телефонная связь с машинистом, пульт на центральном пункте. А тогда?
Кто-то тихо говорит:
– Интуиция.
Хорошо, что он здесь, в поезде, ему аплодируют, его приветствуют, поздравляют. Достойный, знатный и богатый (не в олигархическом смысле) человек ПётрСемёнович Енин. Мы тоже приветствуем его. Вадим Арефьев исполняет романс, Серёжа Куняев мастерски читает Сергея Есенина и Павла Васильева, Геннадий Иванов – свои, только что сочинённые стихи:
Сибирь за окном проплывает,
А мы проплываем по ней.
Мой дух над Сибирью витает,
И духу дорога видней:
Он видит сверкающий поезд,
Омытый прекрасным дождём;
На севере – Северный полюс,
На юге – степной окаем.
Дорога, дорога, дорога
Сверкает, чиста и светла,
Такая дорога – от Бога,
И к Богу она пролегла!
Безмерны просторы Сибири,
То дождик прольётся, то снег…
По этой немыслимой шири
Счастливый летит человек!
Это о нём, о Петре Семёновиче Енине, да и мы прикоснулись к этому счастью, к этой «дороге от Бога».
…Впереди «Ерофей Павлович». Как нравилось мне раньше это название на карте. Почему, интересно, не изменили? Вот изменили же Пашково на Чернышевский, город Рухлово получил фамилию революционера Сковородина, посёлок Гондатти – фамилию революционера Шимановского, а город Алексеевск, названный в честь царевича, ныне – Свободный. Конечно, что-то уже утвердилось, но ведь многое давно пора возвратить. В Иркутске сопровождающий гордо сказал: а у нас в городе названий не меняли. Дурачки-дурачки! Ну почему же не возвратить прежние названия улицам Урицкого, Марата, Цвилинга, Карла Либкнехта, Розы Люксембург? Смешно и печально это. Имена разрушителей империи, государства, страны и Веры в названиях улиц утверждаем, а имена созидателей или просто человеческие названия не можем восстановить. Много ещё мешанины и ерунды в башке русского человека, обывателя и маленького, да и большого начальника.
21 час. 45 мин. Станция Могоча. («Золотое дно» с эвенкийского). Я спал, а Валентин Свининников, наш заботливый и хлопотливый ответсекретарь Фонда памяти Владимира Чивилихина, что выносил флаг Фонда и Союза писателей, одаривал кепками и майками железнодорожников, сошёл на малой родине и сядет в поезд в обратный путь. Тут у него могила матери, но ещё живут племянники. В Екатеринбурге Валентина встречала сестра, в Омске – сестра. Народ начал с подозрением посматривать на него, а он ехал по родной стране, у него здесь везде родные.
16 июля. Проснулся в 0.15. Спать не могу. За окном рассвет. Разница-то шесть часов. Вдоль путей тянется белый туман. Деревья выползают из его потоков, отряхиваются, как псы. Пушистость остаётся в долинах, цепляется за кроны стоящих на уступах ёлок. Оранжево-жёлтая полоса легла над сопками… Лучи снизу бьют по спокойной завесе протянувшихся над горами слоистых лиловых туч. Потягиваясь и разгоняя дремоту природы, восходит солнце. Какие неповторимые рассветы даровала нам эта поездка! Надо сказать о них в следующем выступлении… А дальше грусть. Какие-то деревни. Избушка, заколоченные крест-накрест окна. Что это? Заболевший хозяин? Расколовшаяся семья? Жить невмоготу? Именно здесь? Бедность? От хорошей жизни окна не заколачивают…
10 час. 13 мин. Станция Магдагачи. Девушки в голубых сарафанах плывут в плавном танце. Светлана говорит: «Смотри, глаза опущены – стесняются». Да уж, где уж, до фото-, топ-, секс-и прочих моделей. Но как красиво! Хлеб-соль. Выступает зам. министра МПС, заместитель Васильева Бородина. Говорю о рассветах, о красоте их мест, о том, что едем целую неделю, проехали тысячи километров, и вот их чудесная Магдагачи. Дарим книги. И – снова вперёд, на Восток.
11 час. 00 мин. Решили провести писательское собрание. Подвести итоги того, что видели, о чём надо думать. Собрались в ресторане: там никого в это время нет. Начали разговор. Вдруг заходит некий фотограф и заявляет, что его оскорбил Вадим. Он «шарил в моём купе, и вообще, пьёт». Хорошо, разберёмся и, отправив туманноглазого заявителя, нашумел на Арефьева и Шипилова, которые ехали с этим «фотографом» в одном вагоне, а не вместе с нами: «Вы, братцы, отвыкли. Не знаете, как провокации делаются? Сначала – Вадим, потом – Ганичев, потом – писатели, потом – русские. Башибузуки, да и только». Обсуждать проблемы не стали. Пошли «рассасывать» ситуацию. «Фотограф» обиделся, что у него в купе искали библиотечки, разбросанные по всему вагону: сел позднее, не знал, что тут и как. Но шум хотел поднять вселенский. Ладно, все успокоились, извинились и едем дальше. Вадим и Коля Шипилов перешли в наш вагон. Едем дружно и все вместе постоянно что-то обсуждаем.
13 час. 35 мин. Чудо! Останавливаемся вне графика в Шиманске. Это родина Геннадия Матвеевича Фадеева. Геннадий Матвеевич – личность легендарная. В 1995 году, будучи тогда министром путей сообщения, он на заседании Совета Министров сказал Черномырдину, когда тот хотел подписать документ о реформировании железных дорог: «Виктор Степанович, вы наверняка документ не читали». – «А что там?» – «Там приговор железным дорогам России. Там гибельная глобальная их приватизация!» Черномырдин проект не подписал, более того, скоро был принят закон, запрещающий приватизировать железные дороги. Сейчас Фадеев возглавляет Московскую железную дорогу, является главным координатором перевозок, идущих из Европы по Транссибу. Так вот, и он родился на Транссибе. Что за животворный и плодовитый на таланты этот державный путь! На перроне разодетые, красивые, радостные земляки. Мы подготовили библиотечку, книги Распутина, подборку «Роман-журнала XXI век», газеты «Российский писатель». Меня просят что-то сказать (стоим-то всего несколько минут). Я обнимаю тех первых педагогов, которые дали путёвку в жизнь Геннадию Матвеевичу. Одна седая, трепетная, возвышенная, типичная провинциальная учительница, преподавала ему английский язык, говорит: «Он так увлекался языком. А как сейчас?» Я-то не знаю – по-русски изъясняемся, а окружающие говорят, что владеет им хорошо. Поздравляю шиманцев с таким славным земляком, говорю, что совсем недавно он награждён нами премией «Сын Отечества» вместе с Героем Советского Союза, разведчиком, писателем Владимиром Карповым и композитором, поэтом, народным певцом Михаилом Ножкиным: «А Геннадий Матвеевич у вас и разведчик, и певец железных дорог». Площадь взрывается аплодисментами. Радостно иметь такого земляка. Знать, что жили рядом, учились вместе, учили будущего министра. А у молодых – надежда. Значит, и отсюда, за 8 тысяч километров от Москвы, можно выйти «в люди».
…Едем, едем, а между тем мы только въезжаем на территорию Дальнего Востока. В период горбачёвщины и ельцинстройки периодически возникали слухи о создании Дальневосточной республики. И если вначале это казалось каким-то шутовством, то позднее, перед глухотой президентских чиновников, безразличием министерств, коррупцией центра, идея стала проявляться уже в реальной определённости среди предпринимателей, администраторов и, что необычно, среди шахтёров, лесников этих областей. Москва была глуха, а среди людей кто-то работал, «просвещал» их. Вот в этот особый район России мы и въезжали из Забайкалья.
Едем от Ерофея Павловича. Это всё Амурская область. Кстати, тут возле города Свободный предполагается разместить восточный наш космодром. Мы заплатили Казахстану за Байконур, который сами построили, миллионы долларов, предъявлен счёт на миллиарды. Военные специалисты подсчитали: если мы перенесём старты космических ракет сюда, под г. Свободный (широта Киева), то это обойдётся России в несколько раз дешевле, чем платить новоявленным баям.
За Свободным пересекаем реку Зею. Опять ширь, полноводье, а где-то каменистые берега. Недалеко так необходимая для Дальнего Востока Зейская ГЭС. Сам Благовещенск – областной город – чуть в стороне от Транссиба. Но какова потрясающе разнообразная, красивая и неповторимая здесь природа! Заливные луга Ярославщины, предгорья Кавказа, лесистые берега полноводной Камы, степные саратовские просторы – всё тут. Всевышний какими-то широкими мазками, меняя кисти и краски, рисовал и рисовал перед нами величие и красоту своего создания.
На Кубе, в Канаде, Гане, Сирии, Израиле, Таиланде, Зимбабве, Японии, Китае, кажется, видел все типы и виды природного разнообразия, но такого великолепия её проявлений в единстве не ощущал. Помню, в 1968 году оказался здесь, ехал выступать к пограничникам на Амур. И у Зеи, остановившись на окраине села, зашли в избу, попросили напиться. Нас спросили: «А огурчика солёного не хотите?» – «Ну кто же откажется!» – «А помидорчика?» – «Ну конечно!» – «А арбуза?» – «А вы не волшебник?» – «Да нет, просто землю люблю». Отведав арбуз, мы уже больше ничего не ждали. А хозяин хитро ухмыльнулся, вышел в сени и торжественно вернулся, неся две кисти винограда. Потрясение было полное. В то время никакого зарубежного завоза не было, и подозревать хозяина мы не могли. «А как же? Как удаётся? Где?» – «Всё здесь, всё здесь, в Амурской области, можно вырастить. Земля чудесная, солнца много, надо только руки и голову приложить. Да души немного».
Да, души не хватает центру и Москве, власти и лидерам для Дальнего Востока. Да не вообще Дальнего Востока, а Дальнего Востока России.
2001 г.
* Валерий Ганичев. Православный дорожник. М.: Воениздат, серия «Редкая книга», 2004 г.