Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые.
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица давно позабытые.
Вспомнишь обильные страстные речи,
Взгляды, так жадно, так робко ловимые,
Первые встречи, последние встречи,
Тихого голоса звуки любимые.
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь родное, далекое,
Слушая ропот колес непристанный,
Глядя задумчиво в небо широкое.
Даже страшно читать это стихотворение. Страшно потому, что оно наполнено такими гулами и смыслами, и его камерное содержание стало столь сложным на бесконечных путях и дорогах, что это предполагает такую неизбежную запинку и трудность. Когда-то именно о подобных стихах Александр Блок сказал, что они вросли в русское сердце и их можно вырвать только с кровью. «Утро туманное» вросло в русскую судьбу, оно не просто часть нашей стихии и нашей судьбы, – это некий узел, сложнейшее симфоническое эхо дрожит в нем, некое время, личное, связанное с жизнью автора и близких ему в ту пору людей, и время историческое, и время сверхисторическое, то, в котором живет наша Родина и наше искусство.
Почему этому стихотворению была дарована такая таинственная и странная жизнь? Почему оно стало всенародной русской песнью? Почему что-то такое барское, немного салонное, немного у камина, в шлафроке, изысканное вдруг вот так запелось нашим общим сердцем и нашей душой? Ведь не будем забывать, что автор – это и сочинитель великих романов, «друг Флобера», нежный гигант, как называли его французские собратья Золя, Мопассан, братья Гонкуры. И вдруг, в 1877 году появляется отдельное нотное издание этой вещи, причем как «цыганской песни» или «цыганского романса», и она входит в репертуар цыганских хоров. А уже в начале века, во многом благодаря поразительному искусству гениальной цыганской певицы Варвары (Веры) Паниной, к которой с редким вниманием относились и Лев Толстой, и Чехов, и, позднее, Александр Блок, этот романс вошел в ее репертуар, и она стала исполнять эту цыганскую песню, хотя «цыганского», собственно, в ней ничего нет. И «Утро туманное» становится уже всенародной песней, уходит, поется вместе с нашим ветром, с нашими дождями, нашими вьюгами, с нашим устроением и нестроением, какие бы катастрофы либо радости не обрушивались на русскую жизнь…
В 1845 году в Петербурге вышел в двух книгах сборник «Вчера и сегодня». В книге первой был напечатан цикл стихотворений под общим названием «Вариации», молодого, тогда еще начинающего литератора Ивана Сергеевича Тургенева, в цикл вошло и это стихотворение, названное «В дороге». Тургеневу еще предстояло стать властителем дум, величайшим писателем России и мира, великим рассказчиком, поразительным драматургом и романистом, критиком и мемуаристом… Скажи: Тургенев, и сколько самых разных отношений придется затронуть…
Что было дальше? Росла слава Тургенева, появились «Записки охотника», его романы, его повести. Но начинал он как поэт. Первые его стихи датируются 1833 годом, а самое первое опубликованное стихотворение было помещено в знаменитом журнале «Современник», в 11 номере за 1838 год. И с конца 30-х – первой половины 40-х годов многие его стихотворения и поэмы печатались либо в «Современнике», либо в не менее значимом журнале «Отечественные записки», либо в «Петербургском сборнике» Н. Некрасова. После 40-х годов Тургенев уже почти не пишет стихотворений, хотя остается поэтом, ценителем поэзии и другом всех наших самых значительных лирических поэтов XIX века – от Федора Тютчева до Константина Случевского или Алексея Апухтина.
Говорят, на крыльях музыки летит эта вещь. В какой-то мере, конечно, хотя музыку сочинил композитор-полудилетант Абаза, и в музыке, как мне кажется, какой-то особой значительности нет. Но ведь нет и в стихах. По крайней мере, на первый взгляд. Скажем, как в других вещах наших великих поэтов, которые поются: романсы на некоторые пушкинские стихи, вещи, или «Выхожу один я на дорогу», или тютчевское «Я встретил вас». А «Утро туманное» – мило, скромно, просто. Некая «дорожная песня» – и вроде бы все.
Но ничего просто так не бывает и не рождается. В этом скромном стихотворение – ощущаются начала неслыханной грандиозности, художественной дерзости, «шаги судьбы», как когда-то писала по другому поводу Марина Цветаева, будто вынутой из старинной шкатулки. Но это шаги русской судьбы, русской дороги в этом мире, родственной всякому русскому человеку. И каждое русское сердце эту родственность дороги чувствует, подпевая даже не Тургеневу, не его стихам, не музыке Абазы, а себе и нашей общей судьбе. И так уж сложилось у нас, так уж пошло, Бог весть с какой поры и доныне, что дар дорожного воспоминания, который очень трудно воплотить в любом искусстве, дорогого стоит в этом небольшом тургеневском стихотворении.
Когда-то великий лирик Иннокентий Анненский говорил о том, что в русской литературе есть дорога, есть путь, есть тропа и есть тропинка. Сколько всего связано с этой дорогой! И воплощенной порыв куда-то туда, в безвестную даль, и мучительное вглядывание в себя и в мир. И конечно роскошная пестрота мгновенно исчезающих впечатлений, из которых в душе человека будто бы поднимается то, что забыто, но то, что исчезнуть не может.
Но Тургенев для всего этого нашел удивительные слова. Вот он вспоминает «голос», но как это сказано: «Тихого голоса звуки любимые…» Любой другой эпитет к любимому голосу, кроме «тихие звуки», уже не создал бы мерцающее обвораживающую сердечную атмосферу. Тот же Анненский как-то заметил, что Тургеневу, как никому другому, присущ дух воспоминательности и что саму сегодняшнюю жизнь Тургенев воспринимает через дымку воспоминаний. Поэтому для Тургенева сегодняшнее, нынешнее – будто бы всегда и было. Было, прошло… но никогда не пройдет. И в этом стихотворении – «непрошедшесть» сердечных чувств, сердечной смуты и всего того, что связано с человеческой жизнью. Здесь и счастье встречи, и горечь разлуки, и пути, и беспутья, и душевная смута, и радость пополам с горем: «Ах, это прошло…»
Конечно, подобное ощущение жизни присуще многим русским поэтам, что стоит одна пушкинская «Дорога», или же «бесы», которые сопровождают нас по зимним пушкинским дорогам. Есть это и в стихах Лермонтова, Некрасова, и в лирике Афанасия Фета. Вот у Фета:
Молчу потерянный, на дальний путь глядя,
Из-за темнеющего сада,
И кружатся еще, приюта не найдя,
Грачей встревоженное стадо.
Или Яков Полонский:
Улеглася метелица, путь озарен.
Ночь глядит миллионами тусклых очей.
Погружай меня в сон колокольчика звон,
Выноси меня тройка усталых коней.
Мутный дым облаков и холодная даль
Начинает яснеть. Белый призрак луны.
Смотрит в душу мою и былую печаль
Наряжает в забытые сны…
Но у этого тургеневского стихотворения есть еще один подтекст – жизненный, важный и… обычный, какой бывает обычная история человеческих отношений. И об этой истории надо сказать.
В конце 30-х годов XIX века двадцатилетний Тургенев (а он, напомню, родился в 1818 году) вошел в круг тогдашней русской интеллектуальной молодежи, сближается с Николаем Станкевичем, Александром Герценом, Виссарионом Белинским, Николаем Огаревым, Василием Боткиным, Михаилом Бакуниным. Все эти молодые и одаренные люди в тот период были страстно увлечены философией, особенно немецкой, в их умах царствовали Гегель, Шеллинг, Фихте. Они часто встречаются, ведут философско-эстетические диспуты – все диалектики, все пытаются что-то друг другу доказать. В общем, очень по-русски, несмотря на немецкие увлечения.
Одним из мест, где проходили их встречи, стало родовое поместье Бакуниных село Примухино на берегу реки Осока, что недалеко от Торжка в Тверской губернии.
Примухино… Старинный, регулярный парк с прудами, Троицкая церковь, где на родовом кладбище покоились многие Бакунины…
Семья Бакуниных была большой – шестеро сыновей и четыре дочери. Бакунины не были особенно богатыми, но все, и родители и дети, были прекрасно образованны. Здесь царили необыкновенный творческий дух и высочайшие научно-культурные интересы, а переписка велась на немецком, французском или английском. Даже женщины знали и понимали Гегеля, да еще получше иных мужчин. Потому и любили съезжаться сюда молодые друзья Михаила Бакунина, а само Примухино стало одним культурнейших центров тогдашней русской жизни.
Конечно же, между молодыми людьми возникали и более возвышенные чувства. В одну из сестер были влюблены Белинский и Боткин, другая стала невестой рано скончавшегося Николая Огарева. Одной из сестер Михаила Бакунина была Татьяна – Татьяна Александровна. Вот как описал ее Белинский в письме 1838 года: «Что за чудное, за прекрасное создание Татьяна Александровна. Я смотрел на нее, говорил с нею и сердился на себя, что говорил, надо было смотреть и молиться. Эти глаза темно-голубые, глубокие, как море, этот взгляд, внезапный, молниеносный, долгий, как вечность. По выражению Гегеля, это лицо кроткое, святое, на котором еще будто не изгладились следы жарких молений к небу. Нет, обо всем этом не должно говорить, не должно смочь говорить». Вот, вот каково!
В начале 1841 года происходит встреча Ивана Сергеевича Тургенева и Татьяны Александровны Бакуниной. Между ними завязывается напряженный роман. Причем, роман, ко всему прочему, интеллектуальный, даже метафизический и во многом – словесно-эпистолярный. Из переписки Тургенева и Татьяны Александровны видно, что молодой человек и молодая женщина пытаются не столько объясняться в чувствах друг к другу, сколько решать какие-то глубинные вопросы бытия. В одном из писем Татьяна Александровна писала Тургеневу, что главное ведь не только мыслить и верить, а главное в том, чтобы мысли и веру, наши знания перевести в живое чувство жизни и поступки. Вот такой она была максималистской, так воодушевленно стремилась к единству мысли, веры и жизни. Но при этом ее чувства к Тургеневу были более подлинными и более живыми, нежели у самого Тургенева к ней.
К 1843 году близкие их отношения приходят к завершению и, как следствие, у Тургенева появляется цикл вариаций со стихотворением «В дороге». Оно было написано в ноябре 1843 года и этому стихотворению в виде песни «Утро туманное» суждено было стать народной песней.
Да именно так… Еще в начале XX века «Утро туманное» исполнялось на эстраде как романс, но уже в 30 – 30-е годы становится песней – народной песней, можно сказать, песней всея Руси. И характерно, что мотив «Утра туманного» начинает звучать в великих созданиях русской поэзии XX века. К примеру, у Иннокентия Анненского в стихотворении «В вагоне»:
Довольно дел, довольно слов,
Побудем молча, без улыбок.
Снежит из низких облаков,
А горний свет уныл и зыбок.
Хочу не грезя, не моля,
Пускай безмерно виноватый,
Глядеть на белые поля
Через стекло с налипшей ватой.
В 1920 году в советском Петрограде Александр Блок, которому уже осталось совсем немного жить, издал сборник стихотворений разных лет, названный по одному их стихотворений «Седое утро». Само «Седое утро» он написал еще в 1913 году, а в эпиграфе поставил тургеневские строчки: «Утро туманное, утро седое…»
Утреет, Богом по домам
Позвякивают колокольцы.
Ты хладко жмешь к моим губам
Свои серебряные кольца.
И я, который раз подряд
Целую кольца, а не руки
В лице, откинутом назад,
Задор свободы и разлуки.
Вот так смыкаются цепи, звенья, строки русской поэзии в бездне времени. И всегда из этой бездны, где можно и потеряться, выводится вот это, тургеневское:
«Многое вспомнишь, родное, далекое…»