«Земный поклон»

РУССКИЕ ВОРЫ

Полвека спустя после того, как меня по­святили в казачата, мы, специально подгадав отпуск, всей семьёй приехали в Гдов. Много воды утекло в неторопливой речке моего детства. Не увидел я на ней ни мельницы, ни запруды.

Старая крепость ещё больше осела. Всё, что было за её стенами, во время войны сгорело. Сгорел тог­да и весь город. Лишь единичные дома уцелели.

Пройдя по центру города, мы направились на улицу Освобождения, где когда-то был наш дом с яблоневым садом. Навстречу шёл мужчина, нёс воду с колодца. Он остановился у дома, в кото­ром, я помню, жил мой однокашник Коля Калаш­ников.

Я попросил дочерей подойти и спросить у него фамилию хозяина дома.

– Дом мой, а фамилия моя Калашников, – при­ветливо сказал мужчина.

–  Коля, ты?!

–  Что-то не узнаю…

– Сосед твои…

– Володя?!

Мы обнялись. Я представил своих. Вошли в дом. Коля жил бобылём, воспитывал племянницу – дочь умершей сестры. На стене в горнице висела старая школьная фотография.

– Коля, ведь ты был лучшим учеником в нашем классе! Мне родители тебя в пример всегда стави­ли. Кем ты сейчас?

– На деревообрабатывающем заводе, в отделе ка­дров. Так вот и не выучился. Война, эвакуация, рано пошёл работать, тяжело болел, теперь на инвалид­ности…

Мы вышли в сад. Пошли на бывший наш участок. Яблони были все целы. Оказывается, они плодоносят чуть ли не до ста лет.

– Жалко, антоновка поспевает позд­но…

– Я тебя вареньем прошлогоднего урожая угощу, – утешил Коля.

Пили чай, вспоминали былое: школу, учителей, соседа нашего – попа Евста­фия, в сад которого лазали за крыжов­ником.

– Хороший был человек, добрый, участливый. Одним словом, пастырь. Да вот он, – и Коля кивнул в сторону бож­ницы, под которой висело два десятка фотографий – старухи, старики, без­усые солдаты, мать на смертном одре и отец Евстафий с большим крестом по­верх епитрахили

– Представляю, сколько отцу Евста­фию пришлось претерпеть.»

– Тяжёлый был у него крест, – согла­сился Коля и, поклонившись в сторону божницы, перекрестился. – После вой­ны он был единственным священником во всей округе.

– Поди, арестовывали батюшку?

– И не раз.»

Я предложил пройтись к тому месту, где была когда-то наша школа.

Школа моя деревянист,

Время придет уезжать –

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

(Н. Рубцов)

Рядом со школой была церковь с высоченной, как мне тогда казалось, колокольней. Мы были на уроке, когда начали крушить иконостас и снимать колокола. Вспомнилось, как на пере­менке мы выскочили из школы и по­бежали к церкви. Маленькие колокола грузили на подводу. Большие, прежде чем увезти, кувалдами разбивали на части. Из церкви выносили содранные с икон оклады, расшитые золотом и серебром священнические ризы, тол­стенные богослужебные книги в ко­жаных переплётах с медными застёж­ками…

Нам на всю жизнь был преподан урок, стереть из памяти который теперь уж невозможно до скончания века.

Сложите книги кострами,

Пляшите в их радостном свете,

Творите мерзость во храме.

Вы во всём неповинны, как дети.

(В. Брюсов)

Нет, повинны и, к нашей беде, до сих пор не раскаяны ни за сожжённые бо­гослужебные и учительные книги, ни за мерзости, творившиеся в тысячах хра­мов, ни за слёзы и страдания новомучеников, ни за укоренившееся, въевшееся в плоть и кровь богохульство, волны ко­торою то и дело накатывают на нас, как «дуновение чумы». Вспоминается, как Федор Достоевский счёл своим нрав­ственным долгом порвать всякие от­ношения с Виссарионом Белинским – из-за того, что маститый критик в присут­ствии молодого писателя позволил себе ругать Бога «матерными словами». Поз­же Достоевский напишет, что даже если ему доказали бы, что Бога нет и Истина вне Бога, то и тогда бы он хотел остать­ся с Богом.

Я в старой Библии гадал

И только думал и мечтал,

Чтоб вышло мне по воле рока

И жизнь, и смерть, и подвиги пророка.

(Н. Огарёв)

Эти стихи Ф. М. Достоевский любил и часто вспоминал. В последний день сво­ей жизни он попросил жену «погадать» – открыть наугад Книгу, с которой прошёл всю жизнь, и прочитать выпавшие ему слова. Анна Григорьевна открыла и про­читала: «Он ушёл». «Сегодня я умру», – сказал Фёдор Михайлович и не ошибся. Подчинился «воле рока».

Не мною сказано: «Уничтожение на­ции начинается с уничтожения её свя­тынь». Приступили к этому ещё при наших дедах и родителях, а на моей памяти была уже завершающая стадия. В XX веке духовному и культурному на­следию был нанесён такой ущерб, ко­торый в качественном отношении не идет в сравнение ни с потравами рек и лесов, ни с эрозией почв, ни с прочими бедами.

«Потрава» эта ощутимо даёт себя знать и в юроде, и на селе. Что ждёт нас впереди, тоже представить нетрудно. Впрочем, теперь уже и гадать нечего, всё как Божий день ясно. Свершилось.

За годы советской власти было за­крыто и разграблено девяносто девять процентов православных храмов и все без исключения монастыри, сожжены миллионы икон, ещё больше книг – Би­блий, Евангелий, Псалтирей, молитвос­ловов, сданы в утиль почти все колоко­ла. Туда же пошли церковные записи о крещении и погребении православных христиан – наши родословные. Изо всех сил нас тщились сделать Иванами, не помнящими родства. И во многом преуспели.

М. С. Горбачёв и Б. Е. Ельцин мои ровесники. Они, как и я, родились в провинции в начале 1931 года, спу­стя тринадцать лет (с месяцами) после Октябрьской революции, двенадцать лет (с месяцами) – после расстрела Государя Императора Николая II с семьёй в Екатеринбурге и семь лет спустя – после смерти В. И. Ленина. Нам было по девять с половиной лет, когда Рамон Меркадер ударом ледоруба покончил с Л.Д. Троц­ким (Бронштейном), автором долговре­менного и по сей день действующего лозунга: «Будь проклят патриотизм!»

Лев Давыдович был большой радика­лист. Ему принадлежит и авторство – круче некуда – теории мировой пер­манентной революции. Естественно, за счет «перманентного» сцеживания рус­ской кровушки. И «отошёл» он от нас в 1940 году на своей роскошной вилле в далёкой Мексике, где его приветил-из­вестный на весь мир художник-револю­ционер Диего Ривера, с которого Илья Эренбург писал своего «Хулио Хуренито».

Нам было по восемнадцать, когда в 1949 году в Большом театре торже­ственно отметили семидесятилетие И.В. Сталина. Брат А.Т. Твардовского, Иван Трифонович, рассказывал мне об организации этого юбилея. Загодя трёх известных русских поэтов: С.В. Михал­кова, А.А. Суркова и А.Т. Твардовского – пригласили в ЦК и поручили написать стихи по случаю предстоящего празд­нества. На Твардовского особые на­дежды возлагали. Известно, что Сталин любил и ценил поэзию Твардовского. Ещё до войны, когда председатель Со­юза писателей СССР А. А. Фадеев при­нёс список представленных к наградам по случаю двадцатилетия Октябрьской революции, Сталин, посмотрев первую страницу, спросил: «А почему вы Твар­довского забыли?» – «Нет, не забыли, товарищ Сталин», – и Фадеев показал последнюю страницу, где значились представленные к медали «За трудовое отличие».

Сталин взял красный карандаш, обвел фамилию Твардовского и поставил его первым среди представленных к орде­ну Ленина. Александр Твардовский по­лучил высший орден СССР за «Страну Муравию» – поэму о коллективизации, будучи студентом Литинститута.

Товарищ Сталин!

Дай ответ,

Чтоб люди зря не спорили:

Конец предвидится аль нет

Всей этой суетории?

И жизнь – на слом,

И всё на слом –

Под корень, подчистую.

А что к хорошему идём,

Так я не протестую.

Говорят, на выпускных экзаменах: по литературе Твардовскому выпал билет об идейно-художественном содержа­нии» его же «Страны Муравии». Моло­дой поэт сразу был поставлен в один ряд с советскими классиками.

Сталин и во время войны не забывал Твардовского. Армейская газета, где пе­чатали с продолжением «Василия Тёр­кина», в тот же день, по выходе, была на столе у Верховного.

Заняла война полсвета,

Стон стоит второе лето.

Опоясал фронт страну.

Где-то Ладога…

А где-то Дон и то же на Дону-…

………………………

Срок иной, иные даты.

Разделён издревле труд:

Города сдают солдаты,

Генералы их берут.

Уже в конце воины Сталин, закончив Военный совет и прощаясь с команду­ющими фронтами, сказал как-то: «Бере­гите Твардовского».

Спустя четыре года не кому-нибудь, а именно Александру Твардовскому выпал жребий читать стихи Сталину в день его семидесятилетия.

Иосиф Виссарионович сидел в кресле посреди сцены Большого театра. Твар­довский вышел из-за кулис. В зале – полнейшая тишина. Поэт, обращаясь к Сталину, глуховатым, но твёрдым смоленским говорком начал читать стихи.

Как потом рассказывал Александр Трифонович брату, Сталин слушал спо­койно и внимательно, не сводя глаз с поэта. В его взгляде и едва уловимой улыбке всё время чудилось: «Знаю я цену панегирикам. А вот насколько ис­кренний ты?»

Это сейчас Твардовского не жалуют – ни на телевидении, ни по радио не услы­шишь. А в пору моей молодости ни один праздник Победы не проходил без «Ва­силия Тёркина». Да еще в каком испол­нении! Слёзы стояли в глазах людей – и русских, и нерусских. Вся страна слу­шала и внимала.

С Горбачёвым и Ельциным мы росли в одно время, учились по одной и той же программе, делили общие невзгоды и радости, все трое в комсомоле и в партии состояли, но оказались по раз­ные стороны баррикад.

Колхозника Горбачёва, как комсомоль­ского передовика-активиста, в партию приняли в 1952 году и, что называется, по всей магистрали дали зелёную ули­цу, Ельцин был принят в партию позже, когда делал успехи как спортсмен-во­лейболист и инженер-строитель.

Горбачёв с 1970 года – первый секретарь Ставропольского крайкома КПСС, а Ельцин с 1976 года – первый секретарь Свердловского обкома КПСС. И оба в одну дуду высоко и слаженно провозглашали победу «развитого социализма».

.Делегатом партконференций и съез­дов партии я ни разу не был. А вот Горбачев с Ельциным многократно при закрытии этих масштабных «меропри­ятии» стоя, во весь голос старательно тянули «Интернационал»:

Мы наш, мы новый мир построим…

Вот и строят. «Новый мировой поря­док» называется их нынешняя стройка. На моей памяти это вторая попыт­ка установления «мирового порядка». Первый раз его провозгласил Адольф Гитлер. Чем это кончилось в мае 1945 года, на Светлое Христово Воскресение и празднество Георгия Победоносца, все знают. Однако моим преуспевшим сверстникам, видно, невдомёк. Спроси они у любого православного священ­ника, он бы им глаза раскрыл, кто есть истинный архитектор всепланетарного, основанного на тьме хаоса, «нового ми­рового порядка». И главное – «чему над­лежит быть вскоре» (Откр. 1,1).

Сколько я ни искал, так и не вычитал в «анналах», где и когда, в каких церк­вях и каким причтом крещены (и кре­щены ли?) и кто были восприемниками у (младенцев ли, у взрослых) рабов Бо­жиих Михаила и Бориса.

– А почему вы никогда не берёте благословение? – строго спросил меня игумен Андроник (Трубачёв), внук отца Павла Флоренского, когда я как-то при­шёл к нему в келью в Троице-Сергиевой лавре поговорить «за жизнь».

– А потому, – объяснил я, – что не знаю, крещён ли. И некого спросить: отец погиб на фронте, мама умерла.

Игумен Андроник разрешил мои со­мнения и нравственные нестроения. Я поехал в Оптику пустынь и в Пафнутьевом колодце на берегу Жиздры принял святое крещение.

Вернувшись из Оптиной пустыни в Сергиев Посад, где состоял на партучёте, с вокзала прямиком направился в горком партии, чтобы положить партийный билет на стол первого секре­таря. Секретарь горкома внимательно меня выслушал и неожиданно заявил, возвращая мой партийный билет:

–  Ты у меня не был, и мы с тобой ни о чём не говорили.

На том всё и кончилось. Партийный билет так до сих пор у меня и хранится.

И рвать его на глазах миллионов теле­зрителей, как это сделал главреж «Лен– кома» Марк Захаров, я никогда бы не стал, даже под дулом пистолета.

Лев Толстой в своём яснополянском затмении призывал уничтожить три «гадины»: государство, армию и цер­ковь. Как оказалось, и одного достаточ­но: сделали подкоп под Русскую Право­славную Церковь – всё остальное само собой завалилось.

Сейчас уже документально подтверж­дено, что Горбачёв и Ельцин, будучи на партийной работе в Ставрополе и Свердловске, проявили себя как воин­ствующие безбожники, активно работа­ли по расцерковлению народа. Задача такая ставилась, и мои ретивые ровес­ники, как могли, старались выслужиться, получая ордена «за высокие показатели» в идеологической работе – насаждении атеистического мировоззрения.

Оба они – выдвиженцы послесталинской, так называемой хрущёвской, «оттепели». Если брать шире, то люди моего поколения пришли к власти в начале 1960-х годов. Сперва на кол­хозном и заводском уровне, а потом, с годами, поднимаясь всё выше, достигли «степеней известных» – обкомовских и цековских. Поколение победителей, ро­дившихся в 1910-х – начале 1920-х го­дов и понёсших самые большие потери в Великой Отечественной войне, было основательно потеснено у руля власти. В итоге, треть века спустя, именно моё поколение больше других оказалось по­винно в развале Великой Державы.

Так что и на мне та вина. Осознал, понимаю, и потому личное покаяние приношу. Наши отцы жизни не жале­ли, сражались за Родину, и победили в открытом бою, а мы… мы вчистую проиграли в затяжной «холодной войне». Причин тому много, но главное – мы полностью были расцерковлены и, обо­рвав духовные связи с родной землей, с её историей, с православными, соборными, нравственными традициями, сле­по предались заёмной мертвящей дог­ме. Помню, будучи дежурным по части, я воочию убедился, что такое духовное сопротивление. Молодой солдат – из русских поморов-старообрядцев – отказался ходить на политзанятия и получил десять суток «губы». Его приве­ли в дежурную часть. Я приказал сдать ремень и погоны. Когда он расстегнул гимнастёрку, чтобы снять погоны, не­нароком выпала старинная ладанка на шнурке.

– Что это у вас?

– Крест не дам! – твёрдо сказал сол­дат. – Хоть расстреляйте.

Для меня это было потрясением. На политзанятиях мы говорили о социа­лизме, о капитализме, а, выходит, жизнь можно положить за веру, за Бога. Тогда я первый раз в жизни сам себя спросил: а почему у меня нет такой веры и нет на мне креста?

Самое парадоксальное, что и Горба­чёв, и Ельцин, сделав карьеру на атеиз­ме, на партийной, «коммунистической» работе, в конечном итоге переметну­лись во враждебный лагерь – стали рьяными сторонниками капитализма, от уж воистину: вся жизнь – псу под хвост. Именно про таких иуд и сказал Ф. М. Достоевский: «Хуже всякого жида жидовствующий русский».

А вот священник Дмитрий Дудко, не­мало претерпевший от коммунистов и сполна отведавший гулаговской балан­ды, в своей книге «Проповедь через позор» пришёл к выводу, противопо­ложному своим гонителям – коммунистам-«расстригам» Горбачёву и Ельцину: «Надо было советский свод выправлять в духе Православия – можно было боль­ше ничего не трогать».

Понять можно, но оправдать пре­дательства моих сверстников – нельзя. Власть, принесённая на чужих штыках, всегда против народа. Так было с самоз­ванцами в Смутное время в начале XVII века. Так хотели «освободить» нас нем­цы, используя генерала Власова.

«По делам их узнаете их», сказано в Писании. Ельцин, будучи первым се­кретарём Свердловского обкома КПСС, совершил преступление, срок давности которого оправданием быть не может. Он виновен в преднамеренном вы­бивании звеньев из цепи Времени – в умышленном заметании следов убий­ства царственных мучеников – взрыве и уничтожении дома Ипатьева в Ека­теринбурге (Свердловске), где в ночь на 17 июля 1918 года было совершено кровавое мистическое преступление XX века.

«…Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий…», – сказано в Писании (Фес. 2,7). «Удержи­вающим» и был русский православный царь. Распоряжение о его казни посту­пило из Москвы от председателя ВЦИК Янкеля Свердлова. Расстрел был произ­ведён по приказу председателя Уралсовета А. Г. Белобородова (Вайсбарта).

«Домом особого назначения» имено­вался после революции дом Ипатьева. Он был обнесён высоким забором. Раз­глядывать, рисовать и фотографиро­вать его, а тем более заходить во двор, как нас предупредили друзья, когда мы приехали в Свердловск, было строго запрещено. Чтобы не увидел постовой милиционер и не засветил пленку, я из-под полы всё-таки сделал тогда пару снимков. На потолке подвала дома, где были расстреляны Николай II с семьей, был изображён капорес – жертвенный петух, и надпись на древнееврейском свидетельствовала о ритуальном убий­стве.

Собственно, после взрыва и сноса «дома особого назначения» Ельцин и пошёл в гору. Вскоре он стал первым секретарём ЖК и кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. Весьма показа­тельно, что за время своего «верховен­ства» на Новой площади выдвиженец Ельцин ещё более ретиво, чем в Сверд­ловске, вёл неусыпную борьбу за чисто­ту марксистского материалистическо­го мировоззрения. Когда с советской властью было покончено, Ельцин тут же сделал поворот на сто восемьдесят градусов. Перед поездкой с отчётом в Америку, он на вертолёте пожаловал в Троице-Сергиеву лавру за «благослове­нием». Тут он новатор, на такое и у Горбачёва фантазии не хватило.

Впрочем, бывший президент СССР тем же миром мазан – интереса к свято­отеческим преданиям никогда не имел. А нынче и вовсе примкнул к строите­лям Всемирной Церкви, к тем, сто чает пришествия антихриста. Не иначе как при себе возит мальтийский масонский фартук и мастерок. Дабы во всеоружии и сообща с посвящёнными приступить к разборке заложенных Золотых ворот Иерусалима, которыми войдёт в свя­щенный город антихрист.

Справедливости ради скажем, что не только Горбачёв и Ельцин – вся верхуш­ка государственного аппарата СССР на момент его развала была скована мерт­вящей догмой, напрочь обезбожена и крепко повязана неукоренённостью в истории и культуре родной страны. Причём, сокрытие от народа своего родословия негласно считалось у них нормой поведения. Знаменательно в этом смысле, что самая читаемая книга на земле – Святое Евангелие – начина­ется со слов: «Родословие Иисуса Хри­ста» (Мф. 1,1), которое прослеживается до сорок второго колена.

Но в истории XX века нет другого че­ловека, кто мог бы сравниться в смысле разрушения с вождём мирового проле­тариата. От уваровской триады: Право­славие, Самодержавие, Народность – Ленин вознамерился не оставить камня на камне. Гением разрушения называл его монархист В. В. Шульгин, прини­мавший 2 марта 1917 года (вместе с А.И. Тучковым) отречение от престола Государя Императора Николая II.

Подрабатывая экскурсоводом в Мо­сковском туристическом бюро, я в 1966 году узнал от своих коллег адрес Васи­лия Витальевича Шульгина, после осво­бождения из заключения в 1956 году жившего во Владимире, и нанёс ему «неофициальный» визит. То, что один из главных оппонентов В. И. Ленина, со­ратник П. А Столыпина, крайний наци­оналист, черносотенец, бывший лидер правого крыла Государственной думы, а после Октябрьской революции – идейный вдохновитель белой Добро­вольческой армии, находится под не­гласным надзором, я мог догадываться, но, как говорится, охота пуще неволи.

Жилец иной эпохи,

Иду своей межой.

Мне нынешние плохи,

И я им всем чужой…

Эти стихи Шульгин написал в 1920-е годы: Если и тогда он был «жильцом иной ЭПОХИ», то что говорить о том времени, когда Василию Витальевичу шёл восемьдесят девятый год. Он был из того поколения, к которому принад­лежал Ленин и Сталин, и намного пере­жил обоих. Так что имел возможность видеть и судить о достижениях и узких местах течения революции в России.

По возрасту я мог быть внуком В. В. Шульгина, но нам было о чём пого­ворить при встречах. Меня всегда восхи­щала в нем стойкость бойца, умеющего держать удары судьбы – до самого по­следнего вздоха. Неслабые были удары – Россию ввергли в революцию и граж­данскую войну, в 1918 году погиб стар­ший сын, обороняя Киев от петлюров­цев, второй сын в бою на Перекопе был порубан будённовцами и умер в «дур­доме» в Виннице. В 1925 году Василий Витальевич рискуя жизнью, приезжал в СССР на поиски сына, о чём рассказал в книге «Три столицы». Младший сын Дмитрий уцелел, жил в Америке, состоял в НТС.

Шульгина любили женщины, любил и он их. Без малого полвека он прожил с Марией Дмитриевной, Марийкой, как он ее называл, – дочерью генерала Сидельникова. Они познакомились в Кры­му, Шульгин спас её от расстрела, так как врангелевская контрразведка при­няла девушку за разведчицу красных. Позже они встретились в Константи­нополе и не расставались до 1944 года, когда советская контрразведка аресто­вала его в Сербии, в Сремских-Карловцах. Шульгин был доставлен на Лубянку. Ожидал расстрела, но получил двадцать пять лет. Отсидел полсрока и вышел из Владимирскою централа по амнистии. Как только ею выпустили, к нему при­ехала из Венгрии Мария Дмитриевна. Они прожили вместе ещё десять лет, вплоть до смерти Марии Дмитриевны в 1968 году.

Во Владимире, в маленькой одноком­натной квартирке на улице Фейгина, дом № 1, в последние восемь лет жизни Василия Витальевича чаще других бывал мой старый друг и соратник по охране и пропаганде русского национально­го культурно-исторического наследия Н.Н. Лисовой. Николай Николаевич вы­пустил итоговую книгу В. В. Шульгина: «Последний очевидец: Мемуары. Очер­ки. Сны».

В одну из встреч с Лисовым, Шульгин сформулировал первую, и, может быть, главную «аксиому националистической этики». «Каждая нация, раса, народ име­ет право на место под солнцем. Хороша она или плоха, но тем фактом, что она существует, она имеет ярлык на продол­жение бытия. Народ народился на свет Божий, он существует, он хочет суще­ствовать и дальше. И хочет быть таким, как он есть. Русский народ, разумеется, не составляет исключения. Поэтому, ввиду выше указанной политической аксиомы, он имеет право существовать и далее. И притом в качестве имен­но русского, а не какого-то другого народа».

Насколько славянофилы отличались от западников, настолько «неодинаковая любовь» к русскому народу у Шульгина и Ленина. Примерно так же, как у До­стоевского и Герцена. «А что этот немец о России так печётся?» – читая герценовский «Колокол», говорил Фёдор Ми­хайлович – с настороженностью и тре­вогой скорее, нежели с иронией.

Ленин по отношению к русскому народу вёл себя зачастую просто по-хамски (от библейского Хама – непо­чтительного сына Ноя), оскорбительно, с какой-то затаённой закомплексованностью. «Великорусская шваль», «говно» (по отношению к цвету русской интел­лигенции), «куклы» (о мощах русских святых), «я антипатриот»… И, наконец: «Русский умник – по преимуществу ев­рей или человек с примесью еврейской крови».

Но умник – это не мудрец. Скорее, наоборот…

Уместно напомнить, что именно три главных «русских Умника»: Ленин, Свердлов и Троцкий – были основными гонителями казачества.

В 1919 году, в пору первой волны рас­казачивания, командированный на юг Дзержинский телеграфировал в Москву Ленину: «За последнее время сдались в плен около миллиона казаков. Прошу санкции». Телеграмма Ленина после­довала незамедлительно: «Расстрелять всех до одного». Столь жестокая кара ожидала в 1920 году рядовых казаков и офицеров в Крыму, сдавшихся в плен при условии сохранения им жизни. Они были обмануты и расстреляны с санкции Ленина. Руководили расказа­чиванием в Крыму Розалия Землячка (Залкинд) и Бела Кун (Коган).

Расстрел безоружных пленных во все времена считался на Руси великим гре­хом. Но никто из «умников», больших и маленьких, об этом и думать не хотел.

Максим Горький кокетничал, говоря, что Ленину, наверное, интересно было встречаться с ним, потому как он-де хорошо знал Россию. Конечно, инте­ресно, и кокетничать нечего. Зрелые годы Ленин провёл (начиная с 1900-го) за границей, живя в меблированных комнатах, гостиницах-пансионатах, и, хочешь, не хочешь, привык к европей­ской ухоженности и обходительности. В лапотной России бывал наездами, и знал страну, в основном, по статисти­ческим отчётам. Душевно же, сердцем, совершенно не воспринимал ее, – и всё оттого, что не шибко жаловал на­род. Находясь в ссылке в Шушенском (по времени и всего-то ничего), Ленин решительно, на все оставшиеся сроки возненавидел «идиотизм деревенской жизни». Ну, можно ли было жить тут без вольнолюбивых книг (не читать же Библию!), без умных бесед, без жарких споров о том, как осчастливить того са­мого мужика-недоумка, который, не взяв даже копейки, за спасибо свежевал двух баранов на прокорм им с Наденькой и двум их охотничьим собакам. Что-то я не припомню ни имени, ни фамилии той бабы-кухарки и того мужика – ис­топника и дворника, на все руки масте­ра, – которые обслуживали ссыльного В. И. Ульянова. Эти данные как-то выпали из многотомных исследований о вожде мирового пролетариата в период его пребывания в Сибири. Однако данные о том, что ссыльный присяжный пове­ренный В. И. Ульянов получал золотые рубли из царской казны на прожитьё в тушенском – как дворянин, слава Богу, сохранились.

Вспоминаю старую фотографию 1900-х годов, показанную мне в музее в Сольвычегодске, на ней запечатлён ссыльный большевик К.Е. Ворошилов сотоварищи. Лежат на травке, как па­рижане у Мане (картина «Пикник»). И тоже – с дамами, с закусоном-выпиво­ном. И это ссылка? Что-то у моего деда таких фотографий не сохранилось, а ведь в одних и тех же местах «срок во­локли». Только те – при царе, а он – при «умниках».

Вот при них-то и начались ссылки и лагеря настоящие. Со знанием дела гай­ку закручивали – круче некуда.

Ах, как здорово, с каким энтузиазмом нам пелось в годы моей юност­и:

Наш паровоз вперед лети,

В коммуне остановка!

Начиная с 1980-х годов, тормоза так заскрипели – аж искры из-под колёс Приехали,

Часто приходится слышать: если бы Ленин жил подольше, всё было бы по– иному. Может, и так, но мне от этого не легче. Более того, я всё больше утверж­даюсь во мнении, что главным стрелоч­ником, направившим «наш паровоз» не в «ту степь», как раз и являлся Ленин.

Тот век немало проклинали

И не устанут проклинать.

И как избыть его печали?

Он мягко стлал да жестко спать.

(А. Блок)

Суровое проклятие вынесло время всем тем, кто заведомо преступными методами насаждал в России невызревшие социальные идеи с «чужого плеча», обернувшиеся в конечном итоге геноцидом русского народа, нанесением катастрофического, невосполнимого урона его генофонду. Евгеника (от греч. –  хорошего рода) – наука, занимавшаяся подобными проблемами в советское время, была ошельмована и поставлена все закона, а журнал Русского евгенического общества был закрыт, чтобы о наследственности, родословии никто и думать не смел.

«С точки зрения евгеники, – писал генетик Н. К. Кольцов, – каждый социальный строй оценивается, прежде всего, в связи с тем, в какой мере он обеспечивает полное фенотипное проявление всех ценных наследственных особенностей генотипов».

Что касается нынешнего социального строя, то в его оценке всё ясно до предела. Согласно строгим статистическим данным, в России ныне – депопуляция, а это значит не просто сокращение, но вымирание русского населения. С 1992 года смертность превышает рождаемость в России больше, чем в любой из стран Европы. На сто рождений приходится сто восемьдесят абортов, как считает Русская Православная Церковь, это обусловлено не только экономическими, но, прежде всего, духовными причинами, кроющимися в бесовской вседозволенности, нравственной распущенности, отрицания греховности детоубийства в утробе матери. Церковь призывает осознать: «жизнь человека не зависит от изобилия его имени» (Лк 12,15). Народ, поверивший «умникам», утверждающим, что многодетность ведёт к нищете, а отказ от рождения детей – к материальной обеспеченности, рано или поздно не сможет более сохранять свою самобытность и культуру, эффективно хозяйствовать на своей территории и защищать её.
Пенсионеров в России скоро будет больше, чем работающего населения. Если сейчас постоянный недобор новобранцев в армию, то что говорить об обороноспособности страны в ближайшем будущем? Геополитическое поло­жение России – катастрофично.

Располагая самой большой террито­рией в мире – более семнадцати мил­лионов квадратных километров, наше государство занимает лишь седьмое ме­сто по количеству населения. Впереди нас – Китай, Индия, США, Индонезия, Бразилия, Пакистан. Примечательно, что, по прогнозам ООН, население США к 2050 году увеличится на сто де­сять миллионов человек.

Великий русский учёный-патриот Д. И. Менделеев в начале XX века писал; «Я ставлю вопросы о народонаселении на первый план между всеми другими внешними вопросами человеческого общения и полагаю, что не только нау­ки (особенно же науки экономические), но и политика, даже религия и понятия о прекрасном должны поставить задачу народонаселения на первейший план». По расчётам Менделеева, вероятное ко­личество населения России в 2000 году должно было составить 594,3 миллиона человек.

За годы, минувшие после ельцинско­го переворота, число детей сократилось на 14 миллионов, а количество беспри­зорников превысило семьсот тысяч че­ловек Даже после Великой Отечествен­ной войны во всём Советском Союзе их было меньше. По всем расчётам нас к 2050 году должно остаться всего пять­десят миллионов. Чтобы замаскировать вымирание (умерщвление) русской на­ции, имеющимся приростом населения других этносов, массовым притоком китайцев, выходцев из Средней Азии и Закавказья, в России и введены новые паспорта без указания национальности.

…На Рождественских чтениях 2004 года, на специально устроенной вы­ставке в зале Церковных соборов при храме Христа Спасителя в Москве до­кументально подтверждено, что в пору партийных гонений на Церковь, в тещ числе при секретарях крайкома и обко­ма Горбачёве и Ельцине, самую горькую чашу испили наши духовные пастыри.

Тысячи священников были репрессиро­ваны – расстреляны, томились в тюрь­мах и лагерях. Всё, что напоминало о святости, было осквернено, осмеяно, предано поруганию и забвению. И что же в итоге? Вначале порушили святыни, а без духовных скреп государство, как карточный домик, завалилось. В огром­ной стране не нашлось ни одного че­ловека, кто бы с оружием в руках встал на защиту горкома, райкома, обкома, крайкома, ЦК. Безбожная, богоборче­ская власть полностью обанкротилась, прогнила, как та рыба с головы и до хвоста, смердеть начала. Но, странное дело, те, кто во все годы были «у руля» и давили, как могли, инакомыслящих, бла­гополучно перекочевали из социализма в ненавидимый ими капитализм, где и расположились со всем возможным комфортом. Из бывших членов и кан­дидатов в члены Политбюро ЦК КПСС, слава Богу, никто с сумой не ходит, а Горбачёв и Ельцин даже свои фонды основали. Крутят-вертят деньги, как истинные марксисты, не забывая, есте­ственно, о прибавочной стоимости.

«Будущее России, – был убеждён свя­титель Феофан Затворник, – в безупреч­ной нравственности её руководства». Нам до этого будущего ох как далеко.

Ни первый президент СССР, ни первый президент России в суете, за быстро ми­нувшими днями и годами своего дозора на передовых рубежах охраны родимо­

го Отечества, не взяли в толк одну про­стую истину: если в улье нет матки, меду не жди – обязательно распадётся пче­линая семья. А возврати матку в улей – и всё вернется на круги своя. Говорю к тому, что и Горбачеву, и Ельцину, а те­перь уже и Путину письма писал, чтобы вернули воровским образом изъятую из Троице-Сергиевой лавры икону «трои­ца» письма преподобного Андрея Рублё­ва. А ещё – чудотворную икону Влади­мирской Божией Матери, арестованную в кремле в 1918 году. Святыня эта про­шла с нашим народом всю её историю. Не раз спасала Отечество и его столицу, Москву, а ныне, как это ни прискорбно, томится под арестом в качестве экспо­ната Третьяковской галереи (инвентар­ный номер 14243). Все ждёт, когда мы соберём воедино свою любовь, силу и после покаянной молитвы всенарод­ным крестным ходом вернём её к месту вековечного обретения в кафедральный всея Руси Успенский собор Московско­го Кремля. Тогда глядишь, и колокола на Иване Великом ударят, и Спасские во­рота распахнутся, а там – чего в жизни ни бывает? – и хлеб-соль вынесут от пока ещё всесильной администрации президента.

В своё время царь Иван Грозный, давая грамоту русским купцам и про­мышленникам Строгановым на владе­ние землями по рекам Каме и Чусовой, строго предупредил: «А буде учнёте воровать и ходить не по грамоте, то сия моя грамота не в грамоту». Стро­гановы исправно «ходили по грамоте» и оправдали царское доверие, прине­ся казне большой прибыток, да ещё и Сибирь привели под царский скипетр успешным походом Ермака с дружиной. Деятельность русских мужиков Стро­гановых, происходивших го северных крестьян, развивалась в русле интере­сов государства, служившего надёжным оплотом для них и для всех тех, кто свя­зал свою жизнь и будущее своих потом­ков с Россией. Когда в Смутное время, в начале XVII века, интервенты вкупе со всяким сбродом – русскими ворами – дорвались до богатых закромов нашего Отечества. Строгановы остались вер­ны присяге. После того как народ под предводительством Минина и Пожар­ского, предстательством преподобного Сергия Радонежского, изгнал оккупан­тов из Москвы, и на трон был возведён Михаил Романов, именно Строгановы дали денег молодому царю, чтобы наве­дён был порядок на всей Русской земле. Со временем именитые люди Строга­новы стали графами Российской Импе­рии. Без малого полтысячи лет, вплоть до Октябрьской революции, они верой и правдой служили Отечеству.

Только и можно развести руками, когда ныне становятся известны по пьяному делу подписанные власовцем от компартии, а потом по мановению волшебной палочки «демократически» избранным президентом России Ельци­ным указы о пожаловании баронских, графских, княжеских титулов, и кому – стыдно даже перечислять фамилии (од­них художников целая дюжина!). И ведь претенденты на эти титулы не только знали о готовящихся указах, но чаяли их, лишь бы в князья да в графья выйти. Кругом разор, неурядицы во всём, во­ровство, коррупция, обман, и надо же – в такое время президентским указом множится новоявленная знать. Ни дать ни взять – из грязи, да в князи.

Но что-то никто из тех, кто нынче на слуху, с титулами и без оных, не то­ропятся предстать перед народом без утайки. А о наличности и сбережениях (не только в Сбербанке) и вовсе молчок. Между тем, в Писании сказано: «Где со­кровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лк 12,34). Вот бы и знал народ, где это сердце, в каких Палестинах обретается.

Газеты периодически печатают спи­ски самых богатых людей России. Рус­ских среди них менее десяти процен­тов. Составляя (ещё совсем недавно) около девяноста процентов населения России, русские по способности при­обретать лично для себя далеко усту­пают представителям многих наций и даже народностей. «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, – сказано в Евангелии, – ибо тру­дящийся достоин пропитания» (Мф. 10, 9-10). И ещё: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мк 10, 25).

Наши предки и отцы, деды, пращуры – и мы, теперь уже старики, тоже ведь служили, участвовали в государствен­ном строительстве, а когда дело косну­лось дележа накопленного за тысячеле­тие национального богатства, то мы, в общем-то, удовольствовались, что назы­вается, остаточным принципом.

Нет, я никого не виню. Я к этому был готов и тридцать, и сорок, и пятьдесят лет назад, да, пожалуй, и с самых ран­них своих лет. Потому что жажда нажи­вы – это своеобразный вирус, и вот он-­то в нашей среде и, не побоюсь сказать, в нашем народе отсутствовал. Поэтому-то русских среди самых богатых людей России – менее десяти процентов.

Примечательно, что российский бюджет за десять лет приватизации по­лучил всего 9,7 миллиарда долларов, а вот личное состояние одного толь­ко чукотского губернатора (бывшего ельцинского кассира) во время той же приватизации достигло 13,4 миллиарда долларов. «Иудеи о земном радели, хри­стиане же о небесном», – писал ещё в XI веке митрополит Илларион в «Слове о Законе и Благодати». Словно провидя наше время…

И горд и наг пришёл Разврат,

И перед ним сердца застыли,

За власть Отечество забыли,

За злато продал брата брат.

Рекли безумцы: нет Свободы,

И им поверили народы.

И безразлично в их речах,

Добро и зло, всё стало тенью –

Все было предано презренью,

Как ветру предан дольний прах.

Прочитал у Пушкина и перекрестил­ся: никто так глубоко, и всего-то в де­сяти строках, не выразил суть многостяжания.

«Близ есм, при дверех», – напомнил в начале XX века прозорливый Сергей Нилус о грядущем приходе антихриста. Теперь же, в начале нового века и тыся­челетия, уже явственно слышен его стук в Золотые ворота Иерусалима.

Разве что ленивый не пишет ныне о кризисе либерализма (от лат. – свободный), этой продажной химеры российской действительности. А ведь говорить-то надо о глобальном кризисе всей западной цивилизации, носящей ярко выраженный индивидуалистиче­ский характер и потому не имеющей перспектив. «Общество потребления» – тупиковая станция.

Примечательно, что герой «Бесов» Ф. М. Достоевского Николай Сгаврогин вовсе не случайно, а именно вослед «швейцарскому» гражданину и либералу-западнику А. Герцену записался в граж­дане альпийского кантона Ури. Впро­чем, подлинного «гражданина мира» из него так и не получилось. Зато «бесы» новой генерации полный реванш взяли. При трёх, а то и четырёх подданствах, как истинные дети Арбата, прописаны в Москве, но на всякий пожарный случай обзаводятся «уголками» в Швейцарии, во Франции, в Испании, и в США. И откуда только деньги берутся? Может быть, от честных трудов, а? Раньше, в тоталитар­ные времена, при скором на расправу с казнокрадами генералиссимусе, быстро бы на эти вопросы ответ был найден, и всё наворованное, до копеечки, было бы возвращено государству. А вот ны­нешние начальники всё намыливают и намыливают, а брить не решаются. По­тому как у самих рыльце в пушку.

Нс так давно в газете проми гал: после таможенною досмотра в московском аэ­ропорту, пассажиров, улетавших за гра­ницу, решено было вторично проверить у трапа самолета. Когда все поднялись на борт, под трапом нашли свёрток, а в нем – кило алмазов. Скорее всего, ново­явленный граф обронил. Хозяина свёрт­ка не нашли, никто не заявил о потере – не иначе как за мелочь сочли. Потому как воруют по-крупному: алмазы – так центнерами, золото – тоннами.

Впрочем, сколько верёвочка не вейся, всё равно конец будет. Смутное время, помним, чем кончилось: труп главного вора сожгли, пепел зарядили в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда при­шёл. Убеждён, что традиции на Руси по отношению к ворам не пресеклись.

Задолго до нынешнего безумного и опасного братания с Западом А. С. Пуш­кин прозорливо сказал: «Европа всегда была по отношению к России столь же невежественна, сколь и неблагодарна». С учётом сегодняшних реалий теперь даже глухому и незрячему ясно: Запад, чтобы выжить, не только спит и видит, но и без устали «землю роет», дабы раз­валить Россию. Вот тогда уже, никого не стесняясь, нам счета и выставят. С учётом набежавших за века процентов. Всё будет по науке, ничего не забудет­ся. Надо ли говорить, что русские воры, уже сейчас, загодя, с усердием предлагают Западу свои услуги и по мере сил тщатся исполнить их. Во всём без изъятия, но, прежде всего, в недо­пущении проклёвывающегося русского национального самосознания.

Мы живём в осадное, а точнее, в ок­купационное время. На радио и телеви­дении, в издательствах и прессе – везде русским патриотам поставлен заслон. Чуть что, кислород мигом перекроют. Цензура духа стала ещё более изощрён­ной, жесткой по сравнению даже со старыми, застойными временами. Как ни парадоксально, быть может, это даже во благо нам пойдёт, закон один: дей­ствие равно противодействию. Сколько не дави на русскую пружину, она обя­зательно распрямится, с неотвратимой беспощадностью к тем, кто не берёт это в расчёт.

В. О. Ключевский, поминая в октябре 1892 года в Троице-Сергиевой лавре игумена и печальника земли Русской в день его пятисотлетнего преставле­ния, сказал: «При имени преподобного Сергия народ вспоминает своё нрав­ственное возрождение, сделавшее воз­можным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политиче­ская крепость прочна только тогда, ког­да держится на силе нравственной».

Минул ещё один век, и мы снова, помя­нув преподобного Сергия, размышляем над вещими словами В.О. Ключевского, что «нравственное чувство есть чувство долга». Но о каком чувстве долга можно говорить, когда бесстыдно попираются все вековые нормы нравственного бы­тия нашего народа? Налицо рецидив обновлённой, ещё более хамской по своей сути ереси жидовствующих, рас­ползание этой духовной заразы по без­брежным просторам России. Напрасно нас убаюкивают «демократические» эн­циклопедические словари, наводя тень на плетень. Дескать, ересь стригольников-жидовствующих отошла в прошлое. Отнюдь, она приобрела невиданный размах, особенно среди так называе­мых новых русских, а по существу, во­ров – в законе и вне закона.

О жидовствующих можно сказать сло­вами Н. М. Карамзина: «еретики соблю­дали наружную пристойность, казались смиренными постниками, ревнителями в исполнении всех обязанностей благо­честия». И что при этом они «нс верят ни Царству Небесному, ни воскресению мёртвых и, безмолвствуя при усерд­ных христианах, дерзостью развраща­ют слабых». Подводя черту, академик С. Ф. Платонов писал, что на Руси «дви­жение жидовствующих несомненно заключало в себе элементы западноев­ропейского рационализма… Ересь была осуждена, её проповедники пострадали, но созданное ими настроение критики и скептики в отношении догмы и цер­ковного строя не умерло». В наши дни прилюдного стояния в храме со свеч­ками в руках верховного начальства можно лишь добавить, что ересь жи­довствующих не только не умерла, но, как пламя из-под толстого слоя пепла, вот-вот снова вырвется на поверхность.

«Комфорт родит предателей, – про­рочествовал религиозный мыслитель князь Е. Н. Трубецкой. – Продажа соб­ственной души и родины за тридцать сребреников, явные сделки с сатаной из-за выгод, явное поклонение сатане, который стремится вторгнуться в свя­тое святых нашего храма, вот куда, в конце концов, ведёт мещанский идеал сытого довольства».

Надо ли говорить, что это пророче­ство уже стало горькой явью.

«Вор ворует, а мир горюет», – гласит пословица. Ворует не только деньги, но самую честь нации, дерзостно клевеща на своих праотцев, то есть святотатству­ет – бесстыдными передачами по радио и телевидению, лживыми публикациями в газетах и журналах.  Во всех случаях русские воры – это те, кто подтачива­ет устои семьи, общества, государства в целом, ставя свои шкурные интересы во главу угла, кто живёт «в собственную утробу» (Ф. М. Достоевский).

Могут сказать, что воруют не только русские и даже не столько русские. Вот о них, мол, и надо писать. И всё-таки пришло время прежде всего нам, рус­ским, сказать о своих ворах и их при­спешниках-либералах – провозвестни­ках грядущего Хама. Молчать нельзя, ибо молчанием предаётся Бог, как учат святые отцы.

Мы вступаем в пору, когда никто не спрячется за спину даже и самой что ни на есть «Единой» партии. Когда всё зависит от твоих личностных качеств, твоей преданности и любви к Отечеству земному. Ибо нельзя любить отечество небесное, как учит Церковь, не любя Отечества земного. А какое у человека может быть Отечество земное? Если он нс иуда и не перекати-поле, то его От­ечество там, где его родовые корни – откуда каждый из нас есть пошёл. У нас нет и не может быть запасного Отече­ства. Мы в ответе за всё.

Президент Путин выдвинул лозунг о повышении конкурентоспособности нашей экономики, науки и, в конечном итоге, каждого гражданина в отдель­ности. Кто же будет возражать – заявка сделана хорошая. Только как осуще­ствить это? Есть предложения, но инвесторы-то хотят вложиться так, чтобы получить «короткие» деньги – быструю оборачиваемость средств. Говорят о по­вышении конкурентоспособности моз­гов, о наших приоритетах – космосе, биотехнологиях. О чем угодно говорят, вот только про душу забывают.

С моей же точки зрения, инвестиро­вать надо в первую очередь в государ­ствообразующую нацию, в русский на­род – главный подшипник, на котором вертится государство. Опыт Великой Отечественной войны показал: когда враг был у ворот Москвы, то инвести­рование, образно говоря, именно так и было произведено. Сталин обратил­ся не к кому-нибудь, а прежде всего к русскому народу, вспомнил о святынях, о великих русских воинах, под знамё­нами которых испокон веку вставали в лихую годину все народы России – «всяк сущий в нём язык».

Между тем, Европа вкупе с Америкой снова с ультиматумом: надо, дескать, нам незамедлительно обновить загран­паспорта, чтобы можно было «считать» роговицу глаза, сделать отпечаток паль­цев и пр., и пр. Ну, коли так, заодно надо бы обновить и наш общегосударствен­ный паспорт восстановить в нём святое имя того народа, к которому каждый из нас принадлежит. Вот это и стало бы первой инвестицией, которая незамед­лительно сказалась бы на куда для нас более важном – на внутреннем инве­стиционном климате.

Историю России тля не тлит. Так что нынешние реформаторы пусть угомо­нятся – американский стандарт к нам не прилепишь, пустые хлопоты. Всё бу­дет так, как предначертано: «И от судь­бы защиты нет» (А. С. Пушкин).

Перед Россией – бездна проблем. Куда ни кинь – всюду клин. И всё-таки глав­ное – проблема выбора формы правле­ния. Здесь всё будет зависеть от тех, кто идёт вслед за нами. А вот какой выбор они, наши внуки-правнуки, сделают, во многом зависит от «домашней церкви», как называл апостол Павел семью.

Не следует, однако, забывать: под на­родной волей понимается не только воля всех живущих в известное время индивидов, но та воля, которая под­держивает жизнь народа среди сменя­ющихся поколений. Эта мысль явно не устарела.

Идея национального самосознания русского народа – осознание своих корней и предназначения, православ­ная идея, – обретает ныне первенствую­щее значение, как это было во времена крутых поворотов в жизни Отечества и каждой семьи в частности.

Россия испокон веку была православ­ной державой, а православие – госу­дарственной религией. Таковой статус православия непременно должен быть восстановлен в нашем Основном за­коне, если мы ещё не потеряли чувства национального самосохранения

Факт остаётся фактом: русские оказа­лись подмяты чужой властью.

«Благоприятствовать демократии – следственно не благоприятствовать России, которая есть главное препят­ствие для демократии», – писал идео­лог монархической государственности митрополит Филарет (Дроздов) в сере­дине XIX века наместнику Свято-Тро­ицкой Сергиевой лавры архимандриту Антонию (Медведеву). Слова эти адре­сованы не столько тому времени, сколь­ко нашему.

И ещё одна мысль святителя Филаре­та: «Поучительная истина есть та, что бедствия общественные должны встре­чаться покаянием и молитвой, и чем благовременное, тем лучше».

Провидя наше безвременье, владыке Филарету вторил святой праведный Ио­анн Кронштадтский: «Дело управления народами – самое трудное дело». И при этом неустанно напоминал, что царь есть Божие установление. «Бога бойтеся, царя чтите» (1 Пет. 2,17) – эта заповедь дана христианам на вечные времена.

Вовсе не случайно митрополит Фила­рет причислен Русской Православной Церковью к лику святых именно в наши дни, и святые мощи его перенесены из Троице-Сергиевой лавры поближе к Кремлю – в храм Христа Спасителя, Его утверждения о необходимости и пользе царской власти для народа непреходящи: «Как небо, бесспорно, луч­ше земли, и небесное лучше земного, то также бесспорно лучшим на земле должно быть то, что устроено по об­разу небесному, чему и учил Бог Боговидца Моисея: виждь, да створиши по образу показанному тебе на горе (Исх. 25, 40), то есть на высоте Боговидения. Согласно с сим Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле Царя; по образу Своего вседержительства – Царя Самодержавного, по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, – Царя наследственного».

Итак, снова о том, с чего начали – о «наследственном», о родословии, о генеалогии. Речь идёт не о листьях, опадающих каждую осень, а о могучем древе, корнями уходящим в толщу ве­ков, которое и составляет род, родину, народ.

Обращение к предкам не талисман, а зеркало: гожусь ли в бойцы? Нацио­нальная идея – хорошо, но чего ты сам стоишь?

Вот тот брусок, на котором личность «затачивается».