(18 августа 1933 – 13 октября 2021)
Обаянию, которое излучало искусство Бэлы Руденко на сцене или в концертном зале, её поднебесному голосу трудно было противостоять. Одна из самых очаровательных артисток оперной сцены, она была не просто примадонной, а любимицей публики.
Её восхождение на оперный Олимп было стремительным. В двадцать семь лет (небывалый случай!) Бэла Руденко, в то время уже прима Киевской оперы, получила звание народной артистки СССР. А дебютом её стала Джильда в «Риголетто» Верди – одна из сложнейших партий мирового репертуара, когда она ещё училась в Одесской консерватории у знаменитого вокального педагога Ольги Благовидовой. «Таких пионеров у нас пока не было», – сказал режиссёр двадцатилетней студентке…
Слушаешь компакт-диск, подаренный Бэлой Андреевной, – вот уж соловушка из соловушек! До слёз доводит её тающая Снегурочка, ранит сердце любовью метущаяся Виолетта, завораживает своей легендой Лакме из одноимённой оперы Делиба… Слушаешь и не перестаёшь удивляться тому, какие блистательные мастера прославляли нашу русскую вокальную культуру. Мне посчастливилось не раз бывать на спектаклях с Бэлой Руденко в Большом театре, когда она пела Антониду в «Иване Сусанине», Людмилу в «Руслане», Марфу в «Царской невесте», Иоланту… Сравнить с ней никого невозможно.
…Мы встречались в подмосковном Ново-Дарьине, на даче певицы, накануне её 70-летия, в начале августа 2003 года.
– Бэла Андреевна, только что я вернулась из Тульской области, куда ездила на свидание с друзьями детства. Похвалилась, что пойду к Вам на интервью. Все вас помнят, любят – среднее, старшее поколения.
– Молодежи моё имя, конечно, незнакомо… Мы работали на сцене совсем в другое время. Нас знали по всей стране, знали и водопроводчик, и министр. Теперь эфир полностью забил шоу-бизнес. Газеты, журналы, телевидение рекламируют личную жизнь эстрадных «звезд» с разными пикантными подробностями – вот что стало достоянием масс. И хотя все они похожи друг на друга, за исключением нескольких исполнителей, их бесконечно крутят по всем телеканалам. А они открывают рот под фонограмму.
– Времена не выбирают… Вам со временем повезло? Некоторые ваши коллеги его поругивают…
– Нас замечали, поддерживали, нам давали дорогу в жизнь. Мы участвовали в правительственных концертах, которые транслировали на всю страну. Мы были востребованы, и культура, которую мы несли, почиталась. Что же мне обижаться на время? У меня было шесть разных программ, и я с ними ездила повсюду. Нет такой республики или края в огромной тогда нашей стране, где я не побывала бы. Так и другие наши певицы, певцы. Ирина Архипова, Елена Образцова, Александр Ведерников… На Украине, где я работала семнадцать лет, Анатолий Соловьяненко, Евгения Мирошниченко, Дмитрий Гнатюк… Тогда у нас было единое государство.
– Счастье певца, артиста, в чём оно?
– Всегда должно быть чувство полёта. Обязательно! Певцу нужны крылья, чувство радости от того, что он выходит на сцену и общается с публикой, своим народом. Театр часто обламывает крылья. Особенно молодым.
Если солист оперы выходит на сцену четыре-пять раз в году, а таких примеров немало, ничего хорошего его не ждет. Ему уже не до радости, у него испуг и зажатость. Работать необходимо постоянно, и в этом счастье артиста. Не забуду гастроли в Румынии, Венгрии, Германии… С поезда на поезд, с репетиции на репетицию. У артиста, наверное, что-то цыганское есть в характере – не сидится на одном месте. Но певец жив, когда он в тренинге, когда он на сцене.
– Ваша слава с годами не утихала. Когда вы поняли, что пора расставаться со сценой?
– Когда в Большом театре последний раз пела в «Иоланте». Вокруг меня были молодые певцы. И это меня тревожило. Меццо-сопрано могут петь долго, их героини имеют как бы возрастной запас. У колоратурного это совсем молоденькие девочки – Снегурочка, Марфа в «Царской невесте», Джильда, Иоланта… Я почувствовала, что уже больше не должна появляться на сцене в таких партиях. И ушла… И хотя становление моё прошло в Киевском оперном театре и половина моего сердца принадлежит ему, Большой с его вечной тайной всегда любила особенной любовью и считала самым лучшим театром в мире.
– Жизнь наша в общем-то соткана из мгновений – и прекрасных, и горестных, которые с годами всё чаще вспышками возвращает память. Какие из них самые яркие в вашей жизни?
– У меня было всё – и счастье, и горечь, даже предательство. Жизнь не состоит только из счастливых минут. Одно из самых прекрасных мгновений, связанных с творчеством, – увертюра к «Руслану и Людмиле». Когда я слышала, как её играл оркестр, у меня начинало биться сердце в два раза чаще. С невероятным подъёмом сразу после увертюры мы с Женей Нестеренко – Русланом выходили на сцену. Мы ещё не начинали петь, а публика одаривала нас шквалом аплодисментов.
В личной жизни счастье принесли мне мои дети. Их у меня двое – дочь и сын. А потом и внуки.
…Родом я из Донбасса. Папа был инженером, работал на шахте. Мама – медицинский работник, всю войну спасала раненых во фронтовых госпиталях. Умерла она рано – в сорок четыре года, это был для меня первый в жизни удар. У родителей было хобби – оба они играли в оркестре народных инструментов. А пели в нашей семье все.
В эвакуацию мы попали с бабушкой в Фергану. Я училась в первом классе, пела раненым в госпитале. Однажды после моего выступления меня подозвал слепой офицер. «Девочка, – сказал он, – дай мне твою руку». И, взяв её в свою ладонь, добавил: «Ты будешь певицей, и большой. Береги свой голос!»
…Уже после расставания со сценой Большого театра, в середине 1990-х, Руденко пригласили художественным руководителем оперной труппы. Она всегда боготворила Большой, служила его великому искусству. Онегин и Татьяна в джинсах, как Хозе и Кармен на мотоциклах, – это было для неё неприемлемо. Такие «новые прочтения» она называла жалкими явлениями. Бэла Андреевна преподавала в Московской консерватории. И круглый год жила на своей небольшой жёлтенькой подмосковной даче среди елей и берез, по соседству с коллегами по сцене – Александром Ведерниковым, Еленой Образцовой, Юрием Мазуроком, Евгением Райковым… Старалась окружать себя красотой. Выращивала цветы. Особенно гордилась роскошным кустом бело-розовой древовидной гортензии. А оперный театр заменяло ей щебетанье птиц.