Егор Ищенко, 7«А» кл., МОУ «СОШ г. Ермолино»
Рук. Лукахина Снеголе Альгиманто
НАТАША – ПУТЬ В БЕССМЕРТИЕ
Боровский край. На протяжении всей своей истории оказывался причастным к самым судьбоносным событиям в жизни государства: он помнит период Смутного времени и трагические дни церковного раскола. Помнит события Отечественной войны с Наполеоном 1812 года. Но самыми трагическими в его истории стали годы Великой Отечественной войны. На центральной площади Боровска установлен Мемориальный комплекс воинам и жителям города, отдавшим свою жизнь в борьбе с немецкими оккупантами. Среди имён, высеченных на гранитных плитах, есть имя «Петрова Н.». Оно принадлежит молодой девушке Наташе Петровой. До войны Наташа работала в Ермолино редактором фабричной газеты «Недосечкин». Жизнерадостная, весёлая, задорная, как и многие её подруги, она строила планы на будущее. Но огненный смерч войны, вспыхнувший 22 июня
1941 года, опалил все мечты, все надежды девушки. Её улыбающееся лицо подёрнулось тревогой и ненавистью к немецким захватчикам. Без раздумья Наташа становиться бойцом боровского истребительного батальона. Изящную обувь и одежду, она поменялана кирзовые сапоги и телогрейку, а перо редактора – на санитарную сумку медицинской сестры. С бойцами батальона девушка будет принимать участие в уничтожении вражеских парашютистов, диверсантов, несла охрану Ермолинской фабрики.
Октябрь 1941 года. Враг рвётся к Москве. Немецкие войска вторглись на территорию Боровского района. Наташа в последний раз, затуманенными от слёз глазами, всматривается в родные места, словно предчувствуя, что видит их в последний раз. С бойцами истребительного батальона уходит она навстречу неизвестности. Первое дыхание смерти Наташа ощутила, принимая участие в боях у деревни Тишнево, но это не испугало её, а прибавило силы и ненависти к врагу, и только вынос раненых товарищей с поля боя иногда вызывал у неё озноб. Когда Боровский район был оккупирован немецко-фашистскими захватчиками, Наташа была направлена в школу диверсантов. В Москве, в средней школе у Покровских ворот, формировались партизанские группы для засылки в тыл врага. День и ночь кипела напряжённая работа по подготовке и снаряжению боевых групп: изучались карты местности, работа с рацией, правильное обращение с коктейлем «Молотова». Седьмого ноября 1941 года боевая группа, в которую входила Наташа, по грудь в ледяной воде, неся над головой снаряжение и оружие, удачно перейдёт линию фронта через реку Нару. Начались боевые будни в тылу врага. Первое задание командира: установить точное место расположения, и где находится большак Нара-Боровск, вызвалась выполнить Наташа. Продрогшая, промокшая до нитки, девушка приступила к его выполнению. Когда было точно установлено местонахождение, бойцам было дано новое задание: разрушить мост недалеко от деревни Кузьминки, нарушить связь врага, перерезав телефонные провода. Эта операция была успешно выполнена. Собрав о противнике необходимые сведения, группа направилась в Парядинские леса, где должна быланаходиться партизанская база с продовольствием и боеприпасами. Прибыв в установленное место, группа потерпела неудачу. Базу они не обнаружили. Полученные в Москве боеприпасы и сухой паёк подходили к концу. Командир принял решение направить бойцов в ближайшие деревни и Боровск, с целью установления связи с населением, сбора нужных сведений, пополнения продовольствия. Но попытки проваливались одна за другой. Никто из бойцов, которых посылали на задание, не вернулся: многие были схвачены и расстреляны, но нашлись и такие, кто добровольно сдался в плен и предал своих товарищей. Оставшаяся в лесу часть группы ни на минуту не прекращала диверсии и сбор разведданных. Донимали сильные морозы. Хотелось есть. В пургу и метель голодная и измученная Наташа шла на выполнение боевых заданий. Она приносила сведения из деревень, где были расквартированы немцы: расположение штабов, численный состав противника, наличие боевой техники, склады с горючим. Все собранные сведения партизаны передавали в штаб 110 стрелковой дивизии. Объём разведывательной работы с каждым днём становился всё больше, а сил становилось всё меньше. Вотужев группе осталось всего три человека, но мысль, что кто-то из своих вернётся с задания, не покидала разведчиков.
В морозное декабрьское утро у партизан вдруг радостно и учащённо забились сердца. Кто-то пробирался по условленной тропе. Свои! Но через минуту зоркие глаза увидели, что в их сторону движется цепь гитлеровцев, впереди которой шли предатели. Потребовались секунды, чтобы встретить врага свинцом пуль. Завязался ожесточённый бой. Для гитлеровцев такое сопротивление было полной неожиданностью, и они отступили вглубь леса. В минуту затишья Наташа успела перевязать раненого командира. Но вот бой завязался с удвоенной силой. Группа партизан была полностью окружена. Вот уже перестала вздрагивать при выстрелах забинтованная голова командира, а затем смолкли выстрелы со стороны товарища Маркелова. И только Наташа, израненная, истекающая кровью, посылала пулю за пулей, гранату за гранатой в наседавших немцев. Тревожно стучало сердце. Мысли работали с молниеносной быстротой. Наташе стало страшно от мысли о плене: «Нет! Что угодно, но только не это! Последняя пуля – моя, а гранату вам, поганая нечисть!» Наташа собрала последние силы для броска. Приподнялась, но в это время автоматная очередь прострелила грудь девушки. Рука с гранатой начала опускаться вниз. Взрыв. Безжизненное тело Наташи приникло к родной земле. Всё умолкло. Выждав несколько минут, фашисты бросились к партизанам. Взбешённый офицер подскочил к трупу Наташи, ногой опрокинул его навзничь и отшатнулся в ужасе от мёртвого взгляда Наташи. Её глаза с гордостью говорили: «Нет! Мы умеем умирать, не сдаваясь врагу!» Увидев мёртвых, но непобеждённых партизан, немцы поспешно удалились. И только пурга, заботливо укутав своим саваном героев, умчалась рассказывать людям об их подвиге. Весной 1942 годатела погибших были опознаны и с почестями захоронены в городе Боровске, а старые сосны в лесу до сих пор продолжают пристально глядеть на место гибели героев. Всего двадцать один год прожила на этой земле Наташа. О таких, как она говорят: ушла в бессмертие.
Елизавета Покинтелица, 8 кл. МОУ «СОШ №8 им. А.А. Матюшина», г. Калуги
Руководитель Суровень Ольга Вадимовна
ТРОПА МОЕЙ ПАМЯТИ
(Зарисовка)
Зима. Туман. Снежок. Тяжело вдыхаю чуть морозный воздух. Идти пришлось долго…
Деревня Агарыши. Вот и она – та самая липовая аллея. Вглядываюсь вдаль и как будто вижу белую вереницу людей. Знаю, что это лыжники 184 лыжного батальона, которые в январе 1942 года приняли бой на краю деревни.
Оглядываюсь. Старые дома. Свет в них не горит, хотя уже начинает смеркаться. Да ведь деревня нежилая! Нет следов людей и машин. Так вот почему так тяжело идти – дорога-то нехоженая. Где-то здесь должна быть табличка. Сказали, что я её сразу увижу издалека – она ярко-синяя.
Так и есть. Вот и табличка, вот и деревянный крест, прибитый к дереву. Читаю табличку несколько раз, особенно последние строки: «Здесь, 27-29 января 1942 года был бой. В составе 194-го стрелкового полка, бой принял 184-й лыжный батальон, в котором воевал мой отец, Свалов Иван Иванович. Он был ранен и выжил. Но здесь сложили головы его товарищи. Слава погибшим и выжившим в том бою за нашу Родину. С благодарностью к вам потомки из 21 века» (прим. авт.: пунктуация не изменена).
Немного постояв, я обошла поляну. Мне представилась картина, как солдаты Красной армии выходили из леса, как отражали нападение врага. Мне стало интересно узнать больше про бой в этой деревне. Достала телефон. Глухо, как в танке. Интернета нет. Жаль… А нет! Грузится! Пытаюсь найти информацию. Кроме того, что кем-то был отдан приказ снять масхалаты, – до сих пор не могу понять зачем? – больше ничего и нет. В описании боёв за Агарыши просто пробел. Но люди-то здесь погибли. Много людей… А нашему Ивану Ивановичу просто повезло, что после ранения, пролежав два дня на поле боя, не замёрз, его не добили немцы и смогли найти санитары…
Снова оглядываюсь. Только 4 дома осталось от деревни, а ведь когда-то было больше 80. Люди здесь жили дружными семьями, засевали поля, ловили рыбу в ручье Чёрном, разводили домашних животных. В общем, вели вполне счастливую мирную жизнь. До сих пор деревня не смогла оправиться от минувших потрясений, когда в конце января 1942 года практически целиком была сожжена вместе с жителями отступающими фашистами. До сих пор эти просторы хранят молчание и память о тех страшных днях под названием «война»…
Зима. Туман. Снежок. Тяжело вдыхаю чуть морозный воздух. Душит горькая память…
Алёна Фетисова, 7 кл., МКОУ «Брынская СОШ» Думиничского р-на.
Руководитель Ильюхина Елена Алексеевна
МАМИН ПЛАТОК
Шёл седьмой месяц войны, когда маленькая деревня Речица[1] вновь оказалась в руках фашистов. Совсем ещё недавно, 10 января 1942 года, её жители облегчённо вздохнули: всё, закончилась оккупация, наши пришли. Но немецкое командование считало иначе. В стремлении покорить Москву гитлеровцы цеплялись за каждый клочок русской земли. И вот 19 января 1942г. они отбили Речицу. Деревня застыла в ожидании.
Всю ночь просидела сельская учительница Софья Иосифовна Жуковская у окна, напряжённо вглядываясь в темноту. Она была одета в пальто, на ногах валенки. Январский мороз проник в дом, заставив женщину укутаться еще и в большой красный платок с яркими цветами. Это был подарок мужа. Где он сейчас? Что с ним? И что теперь будет с нею и детьми? На печи спали сыновья-подростки Гена и Валя и малышка Майя.
– Мама, мамочка, где ты? – раздался вдруг голос дочери.
– Я здесь, доченька, – подошла мать к печи. – Что случилось?
– Мне приснилось, что я совсем одна, лежу на снегу. Тебя нет, братиков нет.
– Это всего лишь сон. Иди ко мне.
Софья Иосифовна взяла Майю на руки, укутала в свой платок и села с нею на лавку. Майя успокоилась, согрелась и уснула. Задремала и мать, не заметив, как рассвело.
Проснулись они от страшного грохота. Кто-то барабанил в дверь, слышалась чужая речь. Немцы! Софья Иосифовна рванулась к печи, шепнула сыновьям: «Лежите тихо!» и открыла дверь. В проеме стоял немецкий автоматчик. Вошел в дом, огляделся, подтолкнул женщину автоматом к выходу. Так и шагнула она с ребенком на руках в неизвестность.
От морозного воздуха перехватило дыхание. Ноги вязли в снегу. По тропинкам среди сугробов шли жители деревни, подгоняемые немецкими автоматчиками. Один мальчик шел босиком. Это был Алёша Суслов. Видимо, не успел обуться.
Зловещая тишина повисла над Речицей. Женщины еле сдерживали слезы, чтобы не напугать детей, шедших с ними. Софья Иосифовна оглянулась на свой дом, где остались сыновья. «Ничего, они уже большие. Если что случится, справятся без меня». Она тогда не знала, что спасла им жизнь.
Подошли к школе. Вся площадь заполнена. Вдруг впереди раздались крики. Кричали женщины. Софья Иосифовна крепче прижала к себе Майю, еще сильнее закутав в свой красный платок. И вдруг она увидела, как немцы начали выдергивать из толпы мужчин, стариков, мальчиков-подростков. Что они задумали? Все произошло очень быстро: они поставили всех к стене школы, отошли назад …
Автоматные очереди не могли заглушить крики обезумевших от горя женщин, на чьих глазах падали на снег мужья, отцы, сыновья. Немцы хладнокровно добивали тех, кто не умер сразу.
Софья Иосифовна с Майей на руках бросилась бежать подальше от этого ужаса. Бежали и другие женщины, спасаясь сами и спасая своих детей. Слезы застывали на щеках, крик стоял над деревней.
Добежав до избы, Софья Иосифовна быстро закрыла дверь на засов. Прислушалась. Никто не гнался за ними. Наверно, хватило фашистам крови. Позже от соседки она узнает, что всего было расстреляно более восьмидесяти человек.
– Мама, что там было? — это Гена и Валька подступили к матери с расспросами.
– Беда, мои дорогие. Много людей расстреляли.
– Мама, они и нас убьют? – прошептала Майя. – Я боюсь.
– Не бойся, все будет хорошо, – успокаивала мать дочь, а сердце сжималось от боли. Наверно, чувствовало материнское сердце, что случится что-то страшное.
Это страшное произошло через двенадцать дней. Врасплох застали озверевшие фашисты семью Жуковских. Не успела мать спрятать детей. Выгнали их из дома, едва успели они кое-как одеться.
Софья Иосифовна опять шла в толпе жителей Речицы с Майей на руках, а сыновья шли рядом. Майя была закутана в мамин платок: согревал он девочку, защищал ее от ужаса, творившегося вокруг. Не видела она, как, подталкивая в спину автоматами, пригнали немцы всех к минному полю, как заставили растянуться в цепь, как заставили шагать по полю, где смерть поджидала на каждом шагу; как шагали за спинами женщин вражеские солдаты. То тут, то там раздавались взрывы. Всем было очень страшно.
И вдруг женщины увидели далеко впереди окопы. Наши! Закричали женщины: «Стреляйте! Сзади нас немцы!». Раздались выстрелы. Это фашисты стреляли в спину. Настигли пули Гену, Валю, Софью Иосифовну. Упала мать рядом с сыновьями, защитив своим телом дочь.
Упали в снег оставшиеся в живых женщины и дети, затаились. И грянули пулеметные выстрелы со стороны советских окопов. Беспощадно расстреливали наши солдаты трусливых фашистов, прятавшихся ранее за спинами женщин и детей. Никому не удалось спастись.
После боя наступила тишина. И вдруг в этой тишине раздался детский плач:
– Мама, мамочка, где ты?
Увидел командир среди заснеженного поля маленькую девочку, закутанную в красный платок, наклонился, взял на руки.
– Мамы нет, братиков нет, я совсем одна, – шептала девочка, прижимаясь к плечу командира. Не видела она, что лежат рядом убитые её мама и братики на холодном снегу.
– Как зовут тебя, дочка? – спросил командир.
– Майя.
Удочерил командир девочку. Когда выросла Майя, рассказали ей приёмные родители грустную историю, случившуюся в деревне Речица в 1942 году, и передали красный платок. Мамин платок.
Ксения Кашликова, 11 кл., МКОУ «Кировский лицей» им. Ю.Е. Уборцева
Руководитель Блохина Елена Викторовна
СОСЕНКИ
Очерк
Высокиестройные сосенки с ярко-зеленой хвоей, омытой дождевой водой, еще примятая после ливня трава на большой цветочной поляне и ярко-голубое послегрозовое небо…Ещё мгновение: зал наполнили тихий шелест листьев и робкое пение птиц. И запах – запах сырой земли. «Сосенки» – картина, висевшая почти в конце выставочного зала, заставила меня остановиться. Все мои ощущения исходили от неё. На первый взгляд, ничего необычного: красивый пейзаж с изображением природы после грозы, – похожих картин в музее много. Да и имя художника ничего мне не говорит: Степан Епифанович Косенков…
Информация в наше время не проблема. Через несколько минут мне стало стыдно: Степан Епифанович – известный художник, но я о нём ничего не знала. Да и по реакции посетителей выставки я поняла, что многие открыли для себя сегодня новое имя. Как-то незаслуженно Степан Епифанович стал «малоизвестным нашим земляком».
Опять «Сосенки» манила к себе. Мимо двух сосен пробегает лесная тропка, на которой виднеются лужицы, напоминающие маленькие озера. Она тянется между зелеными яркими травами, извиваясь, скрывается за величественными деревьями густого тёмного леса, над которым сгущаются тучи. Мне подумалось: а ведь эта тропинка, – олицетворение жизненного пути самого художника, он был таким же извилистым и сложным.
С детства мальчишка мечтал рисовать, но желания ребёнка строгий отец считал ребячеством и определил его в отходническую артель деревопильщиков и плотников. Но всё равно после тяжёлой работы мальчик брал листы чистой бумаги, которую бережно хранил (она была редкостью в небольшой деревушке), и уходил за околицу, чтобы писать воловские пейзажи. И мечтал, что всё-таки однажды отец сжалится и отпустит его учиться.
Глядя на «Сосенки», даже не веришь, что написал её художник – самоучка. Над лесной стеной чернеют массивные грозовые тучи, и едва заметные молнии разрезают небосклон. Мне даже кажется, что я слышу отдаленный раскат грома, пронесшийся над землей, от него содрогнулись листья осинок и берез…
Грозовые тучи сгустились в жизни самого художника в июне 1941 года. Встретил войну Степан Епифанович в десантном батальоне под Борисполем. Полгода кровопролитных боёв, отступление, грязь, кровь, гибель товарищей и смерть: смерть знакомых и незнакомых ему людей, смерть солдат и мирных жителей, смерть стариков и детей. Уже после войны, видя на картинах современных художников смеющихся солдат, Степан Епифанович говорил, что за военных полгода никогда не видел смеявшихся после боя солдат.
В начале 1942 года под Харьковом Степан Епифанович принял последний бой, а дальше три бесконечных года немецкого плена. Страшно болела раненая рука, порой боль доводила до исступления, и художник молился о смерти. Пленные разбирали завалы после бомбёжек, выполняли всю чёрную работу в немецких семьях и работали, работали… Спали в бараках, ели свекольную баланду и вновь поднимались и механически шли работать. За три года прошёл, наверное, пол-Германии, и везде одно бесконечное «Арбайтен». Можно ли выжить в этих условиях и остаться человеком? Что давало силы жить дальше?
Глядя на согнутые, но не сломленные сосенки, я сравнивала их с художником, рисовавшим иссохшими и неповоротливыми от голода и непосильного труда пальцами небольшие наброски, которые показывал другим пленным, чтобы хотя бы немного отвлечь себя и остальных от суровой реальности, жизни в настоящем аду. Рисовал и продолжал мечтать о русском поле, высоких скирдах, родном доме, которые обязательно ещё напишет на своих картинах.
Впервые после бесконечных трёх лет плена он услышал слово «свобода» на английском языке. При взятии Страсбурга союзнические войска освободили пленников. Но радость перемешалась с болью: во время обстрела Степан Епифанович опять был ранен в руку, началась гангрена – нужно было делать выбор. Он не отказался от мечты писать картины, но однорукий художник – возможно ли это? Теперь часто обращался к Богу: «Если ты отнял у меня правую руку, научи работать левой». Когда однорукий пациент подарил американскому доктору изображение русской женщины в национальном костюме, он произнёс только одно слово: «Феноменально!» Художнику трижды предлагали поехать в Америку, обещали помочь с поступлением в американскую академию художеств. Теперь на одной чаше весов стояла жизнь в сытой Америке, осуществление мечты – учёба в академии художеств, мировое признание; а на другой – разрушенный дом в деревне, вместо учёбы – тяжёлая работа, голодная послевоенная жизнь. К тому же, он знал уже об участи многих солдат, побывавших в немецком плену и вернувшихся на Родину. Но он сделал давно свой выбор, ещё тогда под Харьковом в 1942 году.
В 1945 году, вернувшись в родное село, начал работать в местном колхозе полевым обходчиком и заново учился рисовать, теперь уже одной рукой. Но тихой мирной жизни не получилось: Степан Епифанович был арестован по обвинению в антисоветской агитации и получил двадцать пять лет лагерей. Опять восемь лет ада, но уже на своей земле.
Освободившись после смерти Сталина, вновь начал жить заново: размеренная тихая жизнь, наполненная творчеством и любовью его близких. Наконец-то извилистая тропинка на его «Сосенках» покинула густой темный лес и вышла на большую цветочную полянку, где ярко светит солнце и где ей не нужно огибать многовековые деревья, то и дело встречающиеся на ее пути. До конца жизни Степан Епифанович оставался верен искусству и даже скончался, работая над новой картиной.
Никакие жизненные испытания не сломали художника, его жизнь – пример стойкости и мужества; о таких людях нужно знать обязательно, чтобы в минуты отчаяния поверить в свои силы и научиться жить заново. Так, две сосенки на картине открыли для меня новый мир: мир, наполненный яркими красками родной земли.
Алевтина Егорова, 6 «А» кл., МКОУ «Кировский лицей»
Руководитель Блохина Елена Викторовна
ГОЛОС ПРОШЛОГО
Рассказ
Я живу в небольшом городе: в нём нет выдающихся памятников старины, особых культурных ценностей. Таких в России большинство, но объединяют все эти города особые места – места, связанные с событиями Великой Отечественной войны. В Кирове около сорока памятных мест, напоминающих о тех страшных годах. У каждого своя история, свои имена…
История каждой семьи нашего города неразрывно переплелась с историей чугунолительного завода. Сейчас у заводской проходной установлен памятник двумстам сорока заводчанам, не вернувшимся с войны. Но мне кажется, список этот должен быть пополнен именами героев, которые в тяжелейших условиях трудились на предприятии, восстанавливали его из руин. Получается, с одной стороны, сам завод – известное предприятие, но, с другой, малоизвестный исторический объект Калужской области, связанный с событиями Великой Отечественной войны.
Находясь у памятника, я закрываю глаза, чтобы на время перенестись на несколько лет назад и стать маленькой девочкой, ровесницей моей прабабушки. Август 1941 года… Я у заводской проходной. Вокруг многочисленные воронки от взрывов. Но, удивительное дело: завод продолжает работать, на его территории нет никаких серьёзных повреждений. Сработало! А ведь мало кто верил в хитрую уловку заводского руководства, распускавшего слухи, что на предприятии работают только пленные немцы. Я не знаю, как до немцев дошёл этот слух, но сначала завод они не бомбили. А наша ватага целую неделю дежурила у ворот проходной, чтобы увидеть хоть на секундочку пленных немцев. Уж очень хотелось увидеть у них рога и хвост, которые должны быть непременно, ведь они же антихристы. Так их называла бабушка. Но ничего мы, конечно, не могли рассмотреть: немцев не было. Их мы увидели в октябре, когда они вошли в город.
К сентябрю немцы бомбили город каждый день, и уже часто целенаправленно – завод. В городе стали говорить, что предприятие будут эвакуировать. Я не совсем понимала, что это значит, но чувствовала какую-то тревогу. Четверо из нашей ватаги по секрету сообщили, что они скоро с родителями уедут на Урал. Для нас он был сказочным царством Хозяйки Медной горы, с россыпью драгоценных камней. Мы не успели проститься с ребятами: основное заводское оборудование было демонтировано всего за пять дней и эвакуировано. Так ребята вместе с родителями попали в царство самоцветов. Спустя два года, когда заводчане вернулись в город, мы узнали, что не было того богатства. А была тяжёлая работа – ведь всего через два месяца почти под открытым небом наши земляки наладили производство и выпустили первые снаряды уже на уральской земле.
В Кирове всё чаще стали говорить, что немцы рядом и скоро войдут в город. Завод продолжал работать. Часто ребятишки нашей ватаги поочерёдно показывали отступающим красноармейцам дорогу к заводу. Здесь наши солдаты могли отремонтировать военное снаряжение и забрать хлеб, который стали выпекать в эмальцехе. А однажды возле нашего дома остановилась походная кухня. Оказалось: лошадь отказывалась идти вперёд, и румяный повар не знал что делать. Старый дед Василий, основательно осмотрев животное, вынес вердикт: «Её нужно срочно подковать». Мы не могли оставить наших бойцов без обеда и наперегонки стали показывать дорогу к заводу, а потом за помощь нас наградили вкусной кашей.
За два дня до взятия Кирова город проснулся от взрывов. Над заводом нависла чёрная пелена. Не слушая мам, едва открыв глаза, мы побежали к заводу. Конечно же, там обязательно нужна наша помощь! Но наш энтузиазм был прерван грубым окриком сторожа, и мы под строгим надзором второго сторожа отправились обратно. Первым, кого мы встретили, был дед Василий. Он назвал нас «горе – тимуровцами» и сказал, что это уничтожают оставшееся на заводе оборудование.
За четыре месяца оккупации немцы не раз пытались наладить производство на заводе, но ничего не получилось. Когда фашистов выбили из Кирова, территория завода напоминала античный разрушенный город. На месте эмальцеха – только руины, о литейном напоминали полуразрушенные печи, от механического и механосборочного остались обгоревшие стены. От подъездных путей до Фаянсовой не осталось ничего. Но всё равно мы любили собираться здесь и играть в войнушку. Хотя остатки завода и охранялись, но мы всегда находили лазейки, чтобы проникнуть на территорию. Я всегда была бесстрашной радисткой, а мальчики, конечно же, были Жуковыми и Рокоссовскими. Но вся наша бесстрашная армия разбегалась, завидев деда Василия, ставшего заводским сторожем.
Но вот однажды октябрьским вечером 1943 года он позвал нас и сказал, чтобы хорошенько выспались, потому что завтра пойдём на завод. Вместе со всем городом под началом нашего полководца, деда Василия, мы стали восстанавливать завод. Разбирали завалы, подвозили тачки, бегали за водой, пели песни, чтобы поддержать рабочих, которых вначале было всего пятьдесят. А вскоре наши женщины, собираясь на работы, вдруг стали наряжаться и делать интересные причёски. Оказалось: на завод прибыли ещё восемьдесят мужчин – специалистов. Работа закипела, первой была восстановлена заводская столовая. Какие же вкусные щи варили здесь! Ничего, что они были из подмороженной капусты и засушенной крапивы.
А знаете, из какого сырья отливали первые детали? Сбитые самолёты, разбитое оружие, консервные банки. Особенно ценился старый чугун, который находили на улицах. А наша ватага вместо догонялок теперь бегала по домам, забирая у хозяек ненужный металл. Полноценное снабжение завода началось к концу 1945 года, и с этого момента, можно сказать, у завода началась новая история.
Что поняла я из всей этой истории? Проходят годы, меняется жизнь, и сейчас мы, молодёжь XXI века, создаём свою историю, но в ней обязательно должно быть место для памяти о людях, которые сохранили нашу страну.
Владислава Савосина, 7 А кл., МБОУ «СОШ №47» г. Калуги
Руководитель Викулова Галина Львовна
МАЛЕНЬКАЯ ИСТОРИЯ О ЖИЗНИ БОЛЬШОГО ЧЕЛОВЕКА
Рассказ
Стоит осень. Так хорошо в холодный промозглый день оказаться в домашнем уюте, в тепле. Дома, где тебя любят. Так хочется поскорее обнять маму и рассказать о школьных делах… Мне не даёт покоя разговор на уроке литературы по поэме «Медный всадник» А. С. Пушкина. Поэма затрагивает тему «маленького человека». Очень хочется спросить у мамы, а она считает себя «маленьким человеком»?
Вот и окна родного дома. Дома всё мрачное забывается. Под вечер накатывает усталость. Я уже сделала все домашние дела, села передохнуть, налила себе чашку чая с мятой и лимоном. И снова вспомнила урок. Кто такой, этот «маленький человек»? Это и мама, и папа, и бабушка. А бабушка, к примеру, о своей жизни книгу написала. Она тоже типичный для своего времени «маленький человек»? Спрошу маму и об этом, а пока перед сном почитаю-ка я мемуары моей бабушки. С волнением открываю книгу и в который раз представляю юную героиню, на которую я так похожа…
«…– Бабушка, что это? – спрашивает маленькая девочка.
– Да наверно, партизаны шумят, – отвечает мне бабушка, лежа на печи. – Партизаны живут в лесу и на больших сковородках грибы себе жарят.
– Ты смеёшься? Грибы так страшно не жарят.
Только потом я узнаю об этих звуках войны…
Вокруг нашего дома большие ямы, заросшие пижмой, полынью. Мы с ребятами спускаемся в эти ямы, это наш дом, и там мы играем. Игрушки у меня в маленьком чемоданчике: одна тряпичная кукла и осколки от тарелок. Какие же они красивые! Я эти осколки отмывала в ручье перед домом. Всё лето мы с девочками сидим в этом ручье и лепим из глины разные поделки: мыло, баранки, людей, животных. Мылом из глины моем ноги, руки. А вот на осколки мы кладём еду из травы, так играем, кормим этой едой свою куклу…
Иногда в деревню к нам приезжает тряпичник. Его повозка украшена разноцветными шариками, нас привлекают атласные ленты, шары, платки и глиняные свистульки. Народу собирается всегда много. Кто свистит в свистульки, кто надувает шарики. Всем весело!
У нашего двора – большие ворота. Мы целыми днями летом бьём в эти ворота маленьким мячом. Десять раз ладошкой нужно ударить вверх, потом вниз, через спину в одну и в другую сторону, лбом и т.д. Ошибёшься – отдай другому.
Вечером около нашего дома собирается молодёжь. На завалинку ставят патефон, и все танцуют. Иногда патефон уносят на луг, недалеко от речки. По краю луга растут большие деревья – ивы, и около них тоже гуляем. Луг заливной, весной речка разливается и затопляет всё вокруг. А летом на лугу столько цветов! Мы рвём их, делаем красивые букеты и ловим… кузнечиков! В жаркую погоду моя мама купается с подругами в речке, а мы бегаем по лугу, хохочем, потому что нам просто радостно быть вместе.
Весна! Самое любимое время в деревне. Мы играем в разные игры: хлюстик, русская лапта, прятки. Когда мы жили в деревне Уткино, в первую весну случилось страшное: подорвались на мине два наших мальчика. Война кончилась, а «игрушки» фашистов продолжают убивать ребят…
А вот и любимые качели меж двух больших лип. Качели так высоко взлетали! А на Пасху, когда люди все нарядные, сверху, с качелей, кажется, что перед тобой цветник, а не люди.
Иногда привозят кино, вместо экрана – натянутая простыня. Кино показывают по частям. Как только часть окончится, киномеханик настраивает другую, а в перерыве начинает играть гармошка, взрослые отбивают под частушки дроби. И вот фильм продолжается, снова во весь экран бой, несут носилки с ранеными, голова в крови, а мы сидим с открытыми ртами, забывая дышать.
И осенью во время уборки хлеба на полях весело. Мы ходим по полю, ищем колоски, а потом забираемся на машины с зерном. Приезжаем на ток, нас ссыпают вместе с зерном! Смеёмся, вытряхиваем из ботинок зерно.
В 1952 году отца перевели в другую школу (он преподаёт историю), и мы приехали в деревню Слобода. Собираемся с друзьями у соседей: вечером жарим картошку, приклеиваем ломти к железным бокам печки, переворачиваем. Получается поджаристая, вкусная картошка.
Больше всего запомнила уроки труда: мы изучаем трактор ДТ-54. Весна. Поле. Я рядом с молодым трактористом. Перед тобой расстилается широкое поле, ты сидишь наверху, потянешь за правый рычаг, и эта мощная стальная машина поворачивается вправо, за левый рычаг – налево. Пахали весь день дотемна и так целый месяц…
1958 год… Школьный бал. Я взрослая, закончила 10 классов, и скоро сбудется моя мечта – я стану учителем, как мой отец…»
Я так и уснула с книгой в руках и не видела, как в комнату вошла мама, вытащила из-под руки книгу с таким простым названием «А жизнь прекрасна…» – мемуары бабушки. «А жизнь-то, – говорила мама, – нелёгкая у матери была: долго она шла к своей мечте, работала в самых отдалённых школах и никогда не сдавалась». Мама удивляется, как прочно связаны мы друг с другом: я и моя бабушка.
«Жизнь – это борьба. Борьба против болезней, борьба за признание в обществе, борьба за выживание… Жизнь моя была трудная, но очень интересная. Мне всегда помогала песня. Да и в работе у меня никогда не было одинаковых, однотонных уроков» – это слова из книги бабушки.
Я очень люблю бабушку. Да, она не совершала подвигов, не сделала каких-то небывалых открытий, она просто живёт честно, справедливо относится к людям, никогда не боится работы и всегда открыта новому. Она пишет стихи! Какой там «маленький человек», все мы большие люди большой страны! А начну я, пожалуй, день с телефонного звонка, не боясь её разбудить, потому что она ранняя пташка: «Доброе утро, бабушка Галя!»
Софья Остренко, 8 «А» кл., МБОУ «Гимназия»
Педагог Евгения Ивановна Синицына
ХЛЕБ, САХАР И КАРТОШКА
– Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины, как шли бесконечные, злые дожди… – Андрюша рассеяно смотрел в окно поезда.
Серый дождь, который лил сплошной стеной, навеял ему стихотворение. Андрюша слышал его совсем недавно и даже учил наизусть.
– Бабушка, где мы едем? – вдруг обернулся он к пожилой женщине, облокотившейся на низкий столик в купе.
– Это Калужская область, Андрюша, но до Смоленска тут недалеко, – бабушка улыбнулась, и в её серых глазах блеснуло что-то яркое, почти заметное. Она вспомнила те дни.
– Тут тоже была война, бабуля? – 10-летний Андрей многое уже знал и хотел узнать ещё больше о годах страха, слёз и радости от писем в два слова: «Я живой».
Аксинья Фёдоровна молчала. Тёмно-коричневые, почти чёрные деревья, туман и едва заметные капли ледяного дождя – всё как тогда.
– Да, здесь тоже была война, – начала бабушка свой рассказ. – Здесь была война страшная, такая, что навсегда мы с Машей запомнили.
Это было зимой. Я и сестра лежали на печке. Мы грелись о старые полушубки друг друга, но не было от них толку. Машины щёчки, обычно румяные, с веснушками, стали отливать бледно-синим, впали. Она едва могла выговорить слово. Мама рассказывала, что и я тогда выглядела не лучше. Я никогда не знала, какой у меня цвет глаз, но тогда они были серыми. Серыми, как печка, на которой лежали. Почти такими же безжизненными, как она.
У нас очень болел живот. В нём с ночи не было ничего, а день близился к вечеру. Мама только вернулась с поля. С собой она успела захватить только 3 картофелины размером с твой кулачок. Достав их из кармана, мама выдвинула из-под печки старый металлический тазик, принялась мыть картошку. Мы знали, что мякоть надо оставить отцу – он написал в телеграмме, что должен был приехать.
Я всё ещё надеялась, что папа привезёт с собой Митю, брата, никак я не верила, что его больше нет. Да и не говорил мне никто. Мама только распечатала письмо и, прочитав одну строчку, закрыла лицо руками. Она уже делала так, когда брат написал, что захватил их полк деревню, и его должны отпустить домой. Вот я и думала, что Митя скоро вернётся.
Но почему-то мама плакала как-то долго. Мы с Машей подошли и обняли её. Мама молча наклонила голову в наши кудри, но плакать не перестала.
Я отвлеклась. В тот вечер мама, промыв картошку, начала чистить её. Затупленный нож, уже кое-где поржавевший, плохо очищал толстую шкурку маленьких клубней. Вместе с кожурой отходила и светлая хрустящая мякоть. Я и Маша жадно смотрели на неё, хотели в ту же минуту вцепиться зубами в сырой овощ.
Мама налила воды в кастрюлю. Она вынула из кармана фартука спичку, которой не первый раз зажигали печь. В топливнике запылал огонь. Нам папа запретил тогда жечь дерево, говорил, что выходить в лес опасно, немцы прячутся в снегу и автоматов за деревьями не видно. Поэтому мама зажгла только три тонкие веточки. В доме стало тепло. Маша оттолкнулась от меня и легла на живот. Он нагрелся от тёплой печки, ей стало не так больно.
Она рассказывала мне, что иногда делала так ночами, но всё равно снились ей пустые щи, печёная картошка и варёное мясо, и живот снова начинал болеть безжалостно.
Тем вечером особенно сильно громыхали около нашего дома снаряда, один раз мы слышали, как соседка тётя Валя куда-то бежала мимо и кричала, но через минуту её голос исчез. Мне не хотелось думать ни о чём, что происходило вокруг. Я смотрела на бурлящую в котелке воду и старалась забыть обо всём. Маша начала плакать. Я знала, что ей было страшно, но не могла утешить её. Она была младше меня всего на два года, но понимала много больше.
Мама села за стол. Она убрала рукой прядь со лба, и на нём тут же нарисовалась угольная полоса.
Тут в дверь постучались. Послышались сразу несколько голосов. Мы с Машей сразу поняли: «Немцы». Мама быстро сказала: «Накройтесь одеялом. Не смейте ничего говорить. Заметят вас – убьют».
Никогда мне, Андрюша, не было так страшно, как в тот вечер. Маша молча рыдала мне в плечо, в дверь настойчиво стучали уже сапогами, а мама молилась. Вдруг она решительно встала, подошла к столу, отодвинула рогожку и достала оттуда автомат. Я застыла в ужасе. Через дырку в одеяло видно было только, как мама держала в руке оружие и не двигалась.
Тут она сделала резкий шаг вперёд, откинула защёлку и открыла дверь. Выставив перед собой оружие, она отвернулась, побледнела.
Однако ничего не произошло. Мама оглянулась и увидела, что у порога стояли 4 фашистских солдата. Их форма была вымазана грязью, рукава и штаны у самых сапог мокрые.
Они весело смотрели на маму и улыбались ей. Из-за спины вдруг выглянул наш папа.
Мы с Машей сразу сбросили одеяло, спрыгнули с печки и кинулись обнимать его. Тогда я даже не задумывалась о том, откуда у нас взялись силы на это. Тогда вернулся мой папа, человек, которого не видела я целых 4 месяца, но любила сильнее себя.
– Зоя, брось автомат! Невежливо так гостей встречать, – папа засмеялся, подхватил нас на руки и обнял крепко-крепко.
Оружие само выпало из руки её. Она не знала, что ей делать. Тут папа опустил нас, подошёл к маме и, прижав к себе, заплакал.
Впервые я видела, как плакал папа. Тот, кто был для меня самым сильным на всей земле, самым стойким во всём. Впервые я видела, как едва не заплакали немцы. Те, кого я считала врагами своей семьи, хотела уничтожить во что бы то ни стало.
Папа спохватился. Он вытер слёзы, посмотрел на наши недоумевающие лица и сказал:
– Аксинья, Маша, не бойтесь их. Это не те. Это хорошие. У них есть еда.
К тому времени я поняла, что они хорошие не потому, что у них была еда. У них было в сто раз важнее еды – у них было сердце. Настоящее, человеческое, доброе сердце.
Я в первый раз видела немцев, которые не кинулись на нас с ножнами, не стали стрелять из винтовки, а стояли вместе со всеми и смотрели на искреннюю любовь семьи.
– Тогда я поняла, что такое любовь, поняла, что такое доброта, начала ценить жизнь по-иному.
– Бабушка, а еду они вам какую принесли? – Андрюша повернул голову в окно. Он не хотел показывать бабушке, насколько сильно тронул его рассказ.
Бабушка тепло улыбнулась и ответила:
– Хлеб, сахар и картошку.
[1]Речица – маленькая деревня в Думиничском районе Калужской области.
Через несколько месяцев после начала войны Думиничский район был занят немцами. Жестокие бои там шли в январе-феврале 1942-го. 10 января Речицу освободили в первый раз, но через 10 дней ее вновь заняли фашисты. Захватив деревню, солдаты вермахта расстреляли большую группу мужчин. 1 февраля фашисты погнали жителей деревни по минному полю, прикрываясь ими как щитом. (Из Интернета)