Писем белые стаи прилетали на Русь.
Их, волнуясь, читали, знали их наизусть.
Эти письма поныне не теряют, не жгут.
Как большую святыню, сыновьям берегут.
Геннадий Фатеев
Письма с фронта… Их не клали в конверты, на них не было марок, их складывали простыми треугольничками и ждали с нетерпением и с невероятным волнением. Ждали именно такие простенькие, местами затёртые треугольнички и боялись вместо них получить другие письма, написанные лаконичным канцелярским слогом о том, что случилось самое страшное: в семью пришло горе и ждать больше бессмысленно. Солдатские треугольники писем, написанные торопливым почерком в редкие минуты затишья, в них вера и надежда. Надежда на то, что твой близкий и дорогой для тебя человек жив, и вера, нескончаемая вера, что всё будет хорошо: муж, сын, брат вернётся, и закончатся бессонные ночи, полные тревог и волнений.
У меня в руках маленький треугольничек. Это письмо моего прапрадедушки Молькова Алексея Петровича. Аккуратно разворачиваю его, и вот передо мной незатейливые строки фронтового письма человека, которого война застала за самой мирной работой – работой в поле. Уже в июле 1941 года прапрадедушка был призван на фронт. Тяжело было уходить из домашнего уюта, от любимой жены Евдокии и двух маленьких детей. Тяжело… Конечно, прапрадедушка не хотел воевать, но понимал прекрасно, как и тысячи других людей, в том числе и его земляков, что единственная сила, способная остановить фашизм, – это Россия. Поэтому даже и мысли не допускал о том, что может остаться в стороне, когда Родина, а значит и его семья, в опасности. В распределительном лагере Суслонгер (республика Марий Эл) было очень тяжело, военная наука для деревенского мужчины, руки которого привыкли к сельскохозяйственной работе, давалась с трудом, но еще большие трудности ждали его на фронте. Сердце постоянно болело за семью, ведь теперь вся работа и в доме, и в колхозе легла на хрупкие плечи жены Дуни. Как она там? Как дети?
Всего от прапрадедушки пришло три письма, одно из них хранится у нас, на нём дата «30 августа 1941 года». Читая письмо, я представляю, как, пристроившись где-то в уголке, прапрадедушка выводит: «Добрый день родные. Письмо на родину от Молькова Алексея Петровича. Пишу из Брянска,со станции. Во первых, кланяюсь своей мамаши Екатерине и шлю свой привет. Еще кланяюсь своей жене Евдокии Ивановне и шлю свой привет. Еще кланяюсь малым моим деткам сынку Шуре и дочке Наде и свой привет и целую вас детки несколько раз. Еще шлю я свой привет сестрицам и Поле и шлю свой привет и желаю вам всего хорошего. Передавайти привет Нини, Пети и Гудалиным и дяде Василию. Едим вмести в одном вагоне с Тарасовым Егором, Тарасова Николая видил и в этом же эшелоне едет Жерехов. Арефьев пока едит в дороги. До свиданья, можа навсегда. Мольков Олеша. Шуру, Надю целую много раз . » (стиль и пунктуация моего прапрадедушки сохранены). После этого письма пришло еще два, а потом… тягостное молчание, которое разрывало сердца близких. В декабре 1941 года получили извещение о том, что прапрадедушка пропал без вести. Мне даже страшно представить, что испытала, получив известие об этом, прапрабабушка Евдокия Ивановна. По словам моей мамы, она очень долго ждала мужа с фронта, надеялась, но её надеждам не суждено было сбыться. Письма с фронта прапрабабушка бережно хранила в сундуке, часто их перечитывала, а каждый День Победы доставала их, клала рядом с фотографией прапрадедушки, и словно живой, вставал перед ней её любимый Алеша, верность которому она хранила всю жизнь.
В каждой семье есть какие-то реликвии, передающиеся из поколения в поколение. Для кого-то это кольца, браслеты или другие драгоценности, а для нашей семьи — это письмо моего прапрадедушки, которое мы храним в шкатулке и достаем 9 мая. Мама рассказывает нам о нём все, что услышала когда-то от прапрабабушки Евдокии, дожившей до 101 года. А потом читаем письмо, мы знаем его, конечно, наизусть, но, слушая знакомые строчки, я ощущаю неразрывную связь с моим прапрадедушкой, память о котором бережно хранится в нашей семье вместе с его письмом, ставшим для нас семейной реликвией.