11 августа генерал Ноги отдал приказ о прекращении штурма. Как раз в это время, в ночь на 12 августа передовые части японской гвардейской дивизии готовились наступать, но Ноги уже приказал вырыть первые сапы, и наступление не состоялось. В тот же день на японские позиции вышли сразу 2 тысячи саперов.
«С 12 августа в районе Порт-Артура наступило относительное затишье. Обе стороны прекратили атаки. Японская артиллерия вела лишь методический обстрел русских оборонительных позиций, города и порта. Провал первого штурма вынудил японское командование перейти к длительным осадным работам на всем протяжении сухопутного фронта обороны. В качестве главного направления постепенной атаки был избран участок Восточного фронта от батареи литера Б до укрепления №3. В деревне Тюйдатунь сосредотачивались большие запасы строительных материалов и шанцевого инструмента. Уже 12 августа японцы заложили первую параллель против промежутка между фортами № II и № III…Подобные работы осуществлялись и на других участках сухопутного фронта. Когда в начале сентября высохли заросли гаоляна, покрывавшие подступы к Порт-Артуру, его защитники увидели, что вся долина изрезана массой траншей, параллелей и апрошей противника, изо дняв день приближающегося к русским укреплениям. Японские саперы работали круглосуточно. Однако работа продвигалась очень медленно. Враг приближался к русским позициям в сутки не более чем на 10 м.
Одновременно упорядочивалась и работа тыла армии Ноги. Саперные части восстановили и перешили на узкую колею железную дорогу от Дальнего до станции Чанлиндзы, а также устроили, хорошо замаскировав, железную дорогу, соединявшую эту станцию с артиллерийским и пехотными позициями. Для устройства переносной железной дороги использовались материалы, не уничтоженные русскими войсками при оставлении Дальнего. (аукнулось Фоку – С.К.). Кроме того, на случай каких-либо перебоев в работе железных дорог японское командование связало свои передовые позиции с Дальним рядом конских депо. Во всех деревнях в тылу армии и в непосредственной близости от передовых позиций были устроены склады боеприпасов, продовольствия и другого военного имущества. Телефонное сообщение связывало все батареи, штабы и наблюдательные пункты между собой и со штабом армии. В начале сентября в 3-ю японскую армию прибыли около 16 тыс. новобранцев и резервные батальоны. Таким образом, потери, понесенные во время августовских боев, были восполнены. Пополнился также и парк японской осадной артиллерии. Адмирал Того передал с кораблей для армии 12 47-мм орудий и 2 6-дюймовые скорострельные пушки. В Дальний из Японии прибыл транспорт с 11-дюймовыми гаубицами. Подготовка позиций для них была завершена только к концу сентября».
Со второй половины августа в Артуре воцарилось затишье, прерываемое стуком японских земляных работ. Осень еще не вступила в свои права и установилась прекрасная погода. Правда, на передовых позициях и особенно нейтральной полосе оставалось множество неубранных трупов, распространяющих по всей линии обороны удушливый запах, но тишина и спокойствие заставляли солдат забывать и про это. Вскоре по договоренности всех погибших стороны собрали. Много появилось на артурском кладбище свежих братских могил. Умер генерал Розантовский, ранены Надеин и Горбатовский. Убит командир 13-го полка полковник Мачабели, ранены командиры 14-го полка полковник Савицкий, и 15-го полка полковник Грязнов. Погибли и ранены тысячи солдат и офицеров.
Гарнизон крепости, как и противник усердно готовился к предстоящим боям. Генерал Кондратенко уже 12 августа отправился на Восточный фронт, где без особого труда понял – японцы именно здесь начали интенсивные инженерные работы вдоль всей передовой позиции. Везде отдает указание усилить оборонительные работы именно в местах особой активности японцев. Только на следующий день, едва отдохнув добрался до штаба крепости, где царило необычное оживление. Дело в том, что генерал Стессель успел отправить Алексееву и Куропаткину телеграмму, в которой писал: «… штурмы отбиты с громадным уроном для японцев; мы потеряли ранеными 69 офицеров и 3466 нижних чинов, убитых тоже много, но в точности еще не приведено в известность; в госпиталях состоит 132 офицера, 5661 нижний чин. Снарядов в полевой артиллерии по 150 штук на орудие. Орудия крепостные в большом числе подбиты (явное вранье – С.К.) Необходимо выслать подкрепление… Под ружьем у меня из пяти полков 4-й дивизии 9419 нижних чинов и 145 офицеров. В 7-й дивизии – 11169 нижних чинов, офицеров 150… тысячи трупов японцев валяются перед нами». Донесение в основном отражало действительное положение дел.
Кондратенко сразу же начал высказывать опасения по поводу активности японцев. Стессель знал, что о победе артурцев уже доложено всем инстанциям до государя включительно, что будут награды, чины, звания. Об этом по невидимому телеграфу узнали и все чины штаба. А тут Кондратенко со своими опасениями. Очевидец этого разговора позже запишет ответ Стесселя: «Знаю, знаю. Япошки копают к нам траншеи и все такое. Конечно. Надо быть готовыми. Поэтому, голубчик, и занимайтесь, я вам верю. У меня. сами понимаете, дел сейчас весьма много. Донесения, вплоть до высочайших, наградные листы. Молебен. Берите кого угодно: стрелков, моряков, горожан, китайцев, но позиции чтобы были неприступны. Я так и доложу в высочайшем донесении».
Кондратенко с удовлетворением получил разрешение на все, что посчитает нужным и уже у себя в штабе приказал Науменко готовить первый приказ на оборонительные работы. Одновременно нужно было искать ответ на вопрос, где и когда начнется наступление. Выяснить же это можно было только активными действиями. Поэтому в приказе обязательно отметить ведение постоянной разведки, поисков и разведки боем.
Приказ был готов уже через час. За это время Кондратенко вызвал инженер-подполковника С.А. Рашевского, инженер-капитана А.В. Шварца и военного инженера порта инженер-капитана М.А. Зангенидзе и в тот же день отправился с ними на форты. Начались срочные инженерные работы. По приказу Кондратенко продолжалось укрепление второй линии обороны между укреплениями №3 и батареей литера Б. Да и по всему фронту закипела работа. В артиллерийском и инженерном отношениях совершенствовались батареи, редуты форты. На укреплениях, особенно по ночам, сотни людей укрепляли земляные брустверы, создавали из мешков с песком дополнительные валы, оборудовали траверсы для защиты от продольного огня, прорубали бойницы, тщательно, где можно,укрепляли броневыми листами, восстанавливали козырьки защиты от шрапнели. Опыт предыдущих боев показал, что от шрапнели войска несли наибольшие потери. В темные, безлунные ночи на нейтральную полосу выползали саперы, устанавливали новые ряды колючей проволоки, закапывали фугасы, подновляли волчьи ямы. Активизировались охотничьи команды. Поиски разведчиков велись систематически по всему фронту. Темные ночи с дождями и туманом, пришедшие на Квантун, только способствовали этому. В конце августа прошли первые разведки боем. Первой провели вылазку из Куропаткинского люнета. Взвод стрелков в темноте пробрался через проволочные заграждения, ворвался в японские траншеи и без единого выстрела ударил в штыки. Японцы так перепугались, что побежали по всей линии. Заколов около сотни врагов, стрелки без потерь вернулись в свои траншеи. Точно такую же вылазку произвели с Водопроводного редута на Седловую гору.
Кондратенко все это время не сходил с седла. За день он успевал побывать и на западном, и на восточном участках, в порту, на артиллерийских складах. Вечером он работал в штабе, и уже совсем поздно возвращался домой. В маленьком домике начальника сухопутной обороны возобновились товарищеские ужины. По-прежнему было много молодежи, которая группировалась вокруг адьютантов генерала, смело выступала со своими предложениями по созданию новых средств борьбы с противником. В это время в Артуре рождались технические новинки. Здесь, на квартире Кондратенко, они не только получали одобрение, но и путевку в жизнь. Все, что хоть как-нибудь могло усилить оборону, внедрялось в войска. В один из таких вечеров постоянный посетитель лейтенант Подгурский предложил оригинальную конструкцию ручной гранаты. В русской армии таких средств ближнего боя пока не было, а эффективность их была доказана в последних боях. Каждый японский пехотинец нес с собой три бомбочки и при первом же удобном случае забрасывал ими русские траншеи. Подгурский принес такую самодельную гранату. Она представляла собой гильзу от 37-мм снаряда, начиненную сухим пироксилином с бикфордовым шнуром для воспламенения. Кондратенко сразу понял, что наладить производство таких бомбочек не составит труда. Сначала работы велись на оборудованной на 18-й батарее мастерской. Затем и во многих других местах. К концу обороны в крепости изготавливалось в день до 300 таких гранат, причем разных типов.
27-летний старший минный офицер крейсера «Баян» лейтенант флота Николай Люцианович Подгурский имел типичную биографию морского офицера. Сын инженер-механика капитана 1-го ранга Л.М. Подгурского окончил Морской корпус в 1897 году. Гардемарин, кругосветка, мичман, и до декабря 1902 года вахтенный офицер на различных боевых кораблях, в основном миноносцах. В 1902 году оканчивает Минные офицерские классы и до конца дней своих свяжет себя минно-взрывным, торпедным вооружением. В Порт-Артуре прославится при спасении команды миноносца «Страшный», о котором мы уже говорили. Но более своими подвигами на сухопутном фронте. Один из немногих морских офицеров получит орден Св. Георгия 4-го класса еще во время обороны крепости. В конце обороны будет тяжело ранен, контужен и избежит плена.
Выздоравливать будет уже в Петербурге на Балтийском флоте, где продолжит службу после окончания Курсов подводного плавания. Станет отличным подводником, старпомом лодки «Аллигатор» и командиром лодки «Дракон». Служит отлично и с повышением переводится в надводные силы, где быстро дорастет до капитана 2-го ранга командира эсминца «Генерал Кондратенко», чем особо гордился. В первую мировую войну в 1915 году капитан 1-го ранга вернется в подводный флот, командовать бригадой дивизии подводного флота Балтики. Контр-адмирал. После революции уедет в Финляндию, потом Эстония, где в 1918 году умрет от свирепствовавшей «испанки». Помимо ордена Св. Георгия и Золотого оружия «За храбрость» кавалер многих русских орденов. Герой!
Моряки же предложили использовать морские минные аппараты для стрельбы с суши торпедами и доказали эффективность этого средства борьбы с живой силой. В крепости возникло негласное соперничество за создание лучших средств обороны, и Кондратенко поощрял это. Не успел он дать добро предложению капитана 26-го полка Шметило об использовании запаса ружей Манлихера, как мичман Власьев представил еще одну отличную идею. Шметило ввиду острого дефицита пулеметов предложил связывать винтовки по пять в одном станке и использовать их как своеобразную митральезу. Власьев же стал родоначальником разработки нового грозного оружия – миномета. Для стрельбы шестовыми минами он приспособил тело 47-мм морского орудия, установленного на лафете трехдюймовой полковой пушки. Окончательно обосновал и развил идею создания миномета еще один соратник Кондратенко – капитан Гобято.
40-летний капитан 26-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Игнатий Брониславович Шметило погибнет в Порт-Артуре во время третьего штурма крепости, оставив на память о себе именно свой уникальный «винтовочный пулемет».
24-летний минный офицер минного заградителя «Енисей», броненосцев «Цесаревич» и «Победа» мичман Сергей Николаевич Власьев для начала отметился в Порт-Артуре, как связист. Сын контр-адмирала, Морской корпус, гардемарин кругосветка мичман и Минный офицерский класс. Здесь он станет учеником преподававшего в классах родоначальника радио А.С. Попова и доставит в Порт-Артур первую радиостанцию «Попов – Дюкрете» за несколько суток до начала войны. В боях за крепость проявил себя как отличный минный офицер на кораблях и на суше, как один из изобретателей совершенно нового оружия – миномета, разделив эту славу с капитаном Гобято. Накануне капитуляции прорвется на минном катере в китайский порт Циндао. За артурские подвиги получил сразу четыре ордена от Св. Анны до Св. Владимира.
После войны, как и его сотоварищ Пдгурский, пойдет в подводники и станет одним из первых 25 офицеров подводников русского флота. Именно он будет назначен командиром самой современной лодки «Акула» еще во время ее строительства с чином капитана 2-го ранга. Первую мировую войну начнет командиром той самой «Акулы», а закончит командиром дивизиона подводных лодок. Что-то нарушилось в его блестящей безупречной карьере, но он так останется капитаном 1-го ранга. В гражданскую войну уйдет к Деникину. Потом эмиграция, Константинополь, Марсель, Париж, работа таксистом и в Военно-морском кружке. И все время горько тосковал по родине, рвался, просился в Россию. И почти добился своего. Уже после Отечественной войны получит-таки в 1955 году советский паспорт, но скоропостижно умрет от сердечной недостаточности. Удивительная и трагическая судьба героя, моряка, изобретателя.
Соавтор Власьева 29-летний капитан Леонид Николаевич Гобято уже упоминался нами во время отличной артиллерийской атаки его батареи под Цзиньчжоу. Сын таганрогского дворянина он успеет до начала войны окончить Московский кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище с отличием. Отсюда и первая офицерская служба в Лейб-гвардии артиллерийской бригаде. Потом Михайловская артиллерийская академия и тоже по 1-му разряду. Впереди блестящая карьера, если бы не две нелепые дуэли с сослуживцами. Дуэли закончились примирением, но Гобято оказался перед войной на самом Дальнем Востоке, на Квантунском полуострове капитаном, командиром полубатареи 3-й батареи 4-й артиллерийской бригады. Отличился под Цзиньчжоу и уже во время боев за крепость тяжело ранен в ногу с откомандированием в штаб крепостной артиллерии, где и проявился его конструкторский талант – создателя первого миномета. За свои подвиги в войне получит те же ордена, что и Власьев, да еще орден Св. Георгия и Золотое оружие «За храбрость».
После войны преподавал на артиллерийских курсах, начальник артиллерийского полигона. Автор многих работ по артиллерии, полковник. В первую мировую войну генерал-майором командует 32-й и 35-й артиллерийскими бригадами. При обороне Перемышля лично возглавил штыковую атаку пехотного полка, смертельно ранен. Герой. Посмертно получит чин генерал-лейтенанта артиллерии, но в военной истории до сих пор остается изобретателем первого миномета.
СаперДебигорий-Мокриевич изобрел осветительные гранаты. Вместе с моряками предложит пропускать электрический ток через колючую проволоку. 26-летний поручик, перворазрядный выпускник Николаевского инженерного училища в Порт-Артуре станет Георгиевским кавалером. В первую мировую войну полковником командует саперной бригадой. В гражданскую войну будет на стороне белых и красных – у Колчака, и у Блюхера. Умрет от тифа в 1922 году.
В дни полные тревог и забот с одной из китайских шхун в Порт-Артур прорвался офицер Маньчжурской армии. Он доставил пакет от Куропаткина. Командующий спешил поздравить артурцев с первыми победами и посылал выписку из высочайшего повеления. Государь император назначал Стесселя своим генерал-адьютантом «с награждением орденом Святого Георгия 3-го класса за бои под Цзиньчжоу». За эти же бои Фок вместо суда получает Золотое георгиевское оружие. Немедленно был отдан приказ по гарнизону. Начались торжественные молебны. В среде боевого офицерства вести из главной квартиры вызывали, мягко говоря, недоумение и прямые насмешки. В офицерском собрании не таясь говорили, что единственно верное в приказе – высочайшее повеление считать месяц службы в Порт-Артуре за год. Сам Стессель принял повышение в чине и награду, как должное и сразу развил кипучую деятельность. Пользуясь затишьем, впервые выехал на самый безопасный участок обороны. Результатом стал его нелепый приказ, запрещающий всякие вылазки во избежание ненужных потерь.
Кондратенко попытался было оспорить приказ, но новоиспеченный генерал-адъютант и слушать ничего не хотел. Сам Кондратенко чинов и наград не получил. Зато удостоился лучшей награды – благодарной памяти человеческой. Участник обороны Ф. И. Булгаков позже запишет: «И вот эта-то энергия, неиссякаемая, неутомимая, и «двигала горами» в Порт-Артуре. По званию начальника сухопутной обороны генерал ежедневно посещал форты, укрепления, батареи, бывая преимущественно там, где в данный момент обороноспособность была слабее, а стало быть, и более опаснее. Почти ежедневно бывал он на батарее №18, возле которой шло изготовление ручных бомб; заглядывал в порт, где шла кустарная выделка орудийных снарядов; не артиллерист по службе и образованию, он заглядывал и в арсенал, чтобы в одном углу его найти станины, а в другом – колеса, в третьем – тело орудия, в четвертом – снаряды и с милой ласковой улыбкой попросить все это, как-нибудь собрать и устроить «и таким образом, дать крепости новое орудие взамен подбитого. Он именно всегда и всех просил, а не приказывал, и эти просьбы исполнялись всеми свято, как самое строгое приказание».
В это время произошла неожиданная трагедия под Ляояном. В Порт-Артуре не знали, что мы бездарно упустили возможную и так нужную победу, что дальше им предстоит рассчитывать только на себя. Заканчивался месяц сравнительно спокойной жизни. На передовых позициях иногда вспыхивала ружейно-пулеметная перестрелка. Иногда она перерастала в артиллерийскую дуэль. Даже запахло мирной жизнью. Открылись неразрушенные бомбардировкой магазины, принимали посетителей гарнизонные офицерское и морское собрания Среди чахлых кустов парка Этажерка под духовой оркестр начали прогуливаться посетители. В основном военные.
В эскадре тоже произошли большие изменения. После долгих дебатов и переписки Алексеев наконец освободил от исполнения должности адмирала Ухтомского. Во главе эскадры встал контр-адмирал командир крейсера «Баян» Вирен. Особыми флотоводческими талантами этот офицер тоже не отличался, но зато отличался зверским отношением к нижним чинам. За что в 1917 году матросы Балтийского флота растерзают его в первую очередь. К тому же очень скоро 2 сентября он направит Алексееву пространное донесение, суть которого сводилась к тому, что военная попытка прорыва эскадры во Владивосток невозможна. С этого времени наместник больше не требовал выхода эскадры в открытое море.
К концу августа японские осадные работы заметно продвинулись вперед. Так, от форта №II они находились в 400 шагах, от капонира №3 – в 300. Перед Водопроводным и Кумерненским редутами сапы располагались на удалении не более 100 шагов. Следуя примеру русских, для пополнения осадного парка Того передал с судов несколько скорострельных пушек. Подошло и людское пополнение – около 17 тысяч штыков. 1 сентября в порт Дальний пришел первый транспорт с 11-дюймовыми осадными орудиями. Сгружались они на тех самых причалах, которые в свое время так неожиданно подарил им Фок, и отправлялись на фронт, где устанавливались на специальные бетонные платформы.
Победа японцев под Ляояном ускоряла события. Японский генеральный штаб, окрыленный успехами в Маньчжурии, не стал дожидаться установок сверхмощных орудий, а приказал вторично «штурмовать русскую твердыню». Да и сам Ноги спешил побыстрее реабилитироваться за прошлую неудачу. На это раз он решил нанести удар по двум направлениям: через Водопроводный и Кумерненский редуты на севере, а также в направлении гор Длинная и Высокая. На севере готовилась наступать 1-я дивизия, на западе части 9-й дивизии с преданной ей 1-й резервной бригадой.
В крепости на передовых позициях Северного фронта к тому времени находилось 16 рот из разных полков, несколько отдельных взводов и 3 охотничьи команды. Из них Водопроводный редут обороняла 1 рота. Кумерненский редут – рота и отдельный взвод. Траншеи между редутами также занимало до роты стрелков и охотничья команда. В резерве находились 2 роты моряков.
На Западном фронте сил было побольше. Длинную обороняло 5 рот различных полков, рота Квантунского экипажа и охотничья команда. На Высокой располагалось 3 роты стрелков и рота моряков, и в тылу было до 8 рот стрелков с 14 полевыми орудиями. На главных направлениях японцы превосходили нас по личному составу более чем в три раза, а на некоторых участках и в десять раз.
Утром 6 сентября осадная артиллерия начала мощную бомбардировку Восточного фронта, но мы не клюнули на эту удочку и не передвинули из резерва ни одного солдата. Поиски разведчиков все-таки принесли свои плоды. Сопоставляя их данные о продвижении японских войск с расположением инженерных сооружений, Кондратенко без труда понял, что Ноги будет атаковать в центре и на западе. Договорившись с генералом Белым, что тот возьмет на себя контрбатарейную борьбу на Восточном фронте, Кондратенко с Науменко отправился на форт №III. Его предположения подтвердились едва они прибыли на командный пункт коменданта форта, ибо сразу началась отчаянная канонада. Был полдень по редутами стреляло одновременно до 40 осадных и до 50 горных пушек. Японцы подтянули горные орудия почти к самому Водопроводному редуту и с расстояния в 100 шагов начали расстреливать его укрепления. За минуту на редуте разрывалось до 14 снарядов. Многие из них давали при разрыве клубы черного дыма от сгоревшего мелинита, которые просто травили защитников редута. Отравленные ядовитыми мелинитовыми газами они находились в состоянии столбняка. За шесть часов обстрела в район Водопроводного редута упало более тысячи снарядов, которые превратили укрепления в груду дымящихся развалин; обломки дерева, камни, брустверы и блиндажи были срыты до основания, молчали две пушки, не работала связь. В это время начальник участка подполковник Бутусов доложил, что японцы поднялись в атаку. Кондратенко приказал немедленно открыть отсечной огонь с форта № III, укрепления №3, Курганной и Перепелиной батарей. Артиллеристы стреляли великолепно. Через полчаса атака захлебнулась. Через час все повторилось. С той лишь разницей, что в дело вступили оставшиеся в живых защитники редута.
В 6 часов вечера, когда японцы, подтянув полевые орудия, сбили последний русский пулемет, они впервые ворвались на редут. Врага встретили всего 30 оставшихся в живых стрелков. Под командой унтер-офицера Трофима Бирюкова смельчаки ударили в штыки и сбросили японцев в ров. Но силы были слишком неравны. К 8 часам вечера японцы заняли передний фас редута и поставили там пулемет. Бутусов, используя все резервы контратаковал до шести раз за вечер, но безуспешно. В полночь, когда в руках у защитников оставался лишь кусочек западного фаса, начальник участка обратился к Кондратенко с просьбой оставить редут. Укрепления превратились в груду дымящейся земли, в ротах оставалось в строю до 10 человек. Кондратенко ответил: «Если есть какая-нибудь возможность держаться с надеждой на успех, то представляется вашему усмотрению оставаться на занимаемой теперь позиции».
Надежды на успех, однако, не было. В 3 часа 47 минут Кондратенко отдал приказ оставить Водопроводный редут. Бутусов с остатками рот отошел. Это предопределило и судьбу Кумерненского редута, который был занят японцами к утру 7 сентября, но на этом все их атаки прекратились, как и артиллерийский огонь. Тяжесть борьбы перемещалась на другой участок фронта.
Кондратенко больше всего беспокоило западное направление и особенно гора Высокая – ключевая точка всей обороны, которую он так и не успел укрепить должным образом. Когда в середине дня начался интенсивный обстрел Высокой и Длинной гор, Кондратенко понял, настал черед и этих укреплений. Оставив для связи подполковника Науменко он отправился на форт №IV, поближе к командному пункту начальника участка подполковника Ирмана. Успел добраться до нового места, получить и обработать несколько донесений, а артиллерийский обстрел все не кончался. Канонада длилась более трех часов. Но японские артиллеристы стреляли плохо: на Высокой разрушили только три блиндажа, подбили одно орудие и пулемет. В шестом часу вечера до полка пехоты атаковали позиции на Длинной горе, но их остановили. Атаки продолжались весь вечер. На отдельных участках они перерастали в рукопашные схватки. Успеха японцы так и не добились. Кондратенко направил на Длинную приказ держаться до последнего, и защитники выполнили его с честью. Ночью атаки прекратились, но ружейно-пулеметная пере стрелка продолжалась до утра. Ночью японцы пытались отдельными группами просочиться сквозь нашу оборону, но сторожевые охранения были начеку и вовремя успевали забрасывать изготовившегося к броску противника бомбочками. В Порт-Артуре уже успели оценить это изобретение. С утра опять начались непрерывные атаки, перемежающиеся артиллерийскими налетами. В ротах, оборонявших гору, в живых осталось по 10-12 человек. Кондратенко еще направит на Длинную роту Квантунского экипажа, но только для того, чтобы прикрыть организованный отход наших войск с позиции.
На главном направлении у Высокой горы события развивались несколько иначе. К началу штурма укрепления на Высокой горе представляли из себя две линии стрелковых траншей с проволочными заграждениями, которые опоясывали вершину, где располагались две батареи. Атаку Высокой японцы начали через полчаса после Длинной, примерно такими же силами И. несмотря на большие потери, с трудом приближались к проволочным заграждениям.
С наступлением темноты атаки прекратились. Японцы отошли на исходные позиции. В том, что на этом дело не кончится были уверены все, от генерала до нижнего чина. Ночью на нейтральной полосе заметили движение. Посланные на разведку охотники, притащили в штаб Ирмана полузадушенного японского унтера. Тот, не запираясь ни секунды доложил, что командовал группой пехотинцев, оставленных для проделывания проходов в колючей проволоке. В 5 часов утра, едва забрезжил рассвет, бой возобновился с прежней силой. Обе стороны не раз сходились в рукопашной схватке. В дело шло все: штыки, тесаки, приклады, лопатки, а то и просто камни. Нередко противников разделяли только горы трупов, через которые они перебрасывались бомбочками. К 9 часам атаки захлебнулись. В дело вступила осадная артиллерия, наращивая силу огня. В середине дня затих бой на Северном фронте у редутов, замолчала и Длинная. Только на Высокой свирепствовал все истребляющий огонь. Гора дышала и клокотала, как вулкан.
Кондратенко приказывает начальнику обороны Восточного фронта генералу Надеину, заменившему больного Горбатовского, переправить на левый фланг пять рот из своего резерва. Четыре роты и батальон моряков вызывает из общего резерва. Кондратенко, оголяя некоторые участки фронта, шел на осознанный риск. Еще продолжалась артиллерийская дуэль на Восточном фронте, еще стреляли пушки на севере, а он уже сосредотачивал все силы для защиты Высокой. В критический для обороны крепости момент он был непримирим. Куда девался ставший уже привычным милый и добрый генерал. Наперекор решениями Смирнова, не спрашивая разрешения у Стесселя, тем более Фока, Кондратенко действовал так, как подсказывала ему совесть, как требовал воинский долг и сложившаяся обстановка. А она все ухудшалась. Особое беспокойство вызывало отсутствие докладов от Ирмана и коменданта Высокой капитана Стемпневского. К огню осадных батарей присоединились две японские канонерки, 9-дюймовые снаряды которых сносили целые участки траншей, рвали проволоку, засыпали блиндажи
Кондратенко постоянно требовал сведений о перемещении японских резервов. Телефонная связь давно не работала. А пешие связные, конечно, не успевали за динамикой боя. Верхом же под таким огнем двигаться было невозможно. Японцы накапливались у подножья горы в мертвом пространстве. Наконец пришло донесение от Ирмана. Полковник докладывал: «Высокая сильно бомбардируется с моря и с суши бризантными, лидитными бомбами и шрапнелью. Капитан Стемпневский 1-й доносит, что еще держится, но просит подмоги. Есть две роты, но их взять нельзя; они обеспечивают линию. Прошу прислать помощь. Положение серьезное. Желал бы посоветоваться с вами и доложить вам лично. Отлучиться не могу, не найдете ли возможным сегодня приехать ко мне в штаб»
Кондратенко тотчас отправился к подножью Высокой в штаб Ирмана, и уже через полчаса вместе с ним был на вершине горы. В тыл срочно поскакал адъютант с приказанием направить на Высокую три резервные роты. На горе творилось невообразимое. Обстрел стих, но снаряды продолжали изредка рваться на склонах. Изрытая воронками земля, казалось, сочилась кровью и смутно дымилась. Но из этой земли, как призраки стали появляться люди, среди которых не было какой-либо растерянности и подавленности. Спокойствие и деловитость, с которой стрелки и артиллеристы принялись за расчистку траншей, подготовку к стрельбе орудий и боеприпасов вызывали чувство восхищения. Группа матросов тащила на руках какой-то аппарат, и Ирман объяснил, что это лейтенант Подгурский готовиться применить торпедную атаку на японцев. А вскоре появился и сам Подгурский среди моряков которые катили на самодельной тележке сигарообразную торпеду. Лейтенант подбежал к генералу для доклада, но нарастающий свист японского снаряда заставил всех броситься в рассыпную. Начиналась новая атака, новый штурм Высокой.
Генерал Ноги решил окончательно разделаться с русским укреплением и бросил в бой сразу две тысячи солдат. Сомкнутым строем, при развернутых знаменах, с офицерами впереди двинулись японцы на гору. Командовал колонной лично генерал Масумура. Психическая атака насторожила замерших в ожидании защитников горы, горстки смельчаков, окопавшихся на ее склонах. Уже были различимы перекошенные лица японских солдат, когда слабо выстрелил, скорее хлопнул минный аппарат. Длинное тело торпеды, описав крутую дугу, врезалось в самую гущу врагов. Чудовищный взрыв разорвал колонну надвое, сразу на дрогнувших японцев обрушился шрапнельный огонь. В сплошной стене наступающих стали возникать просветы, колонны остановились. Но психическая атака не кончилась, а повторялась еще и еще раз. После третьей, когда на Высокую подошли три резервные роты и положение несколько упрочилось Кондратенко уехал с горы. С позиций срочным порядком отправляли раненых. Людей на руках спускали с юго-восточного склона, грузили на стоящие у подножья самодельные платформы и под русскую «Дубинушку» стрелки толпой катили их в сторону далеких огней Порт-Артура. Платформы эти вместе с узкоколейкой остались с времен подвоза сюда морских орудий.
Кондратенко еще не успел добраться до штаба западного участка, когда японцы начали новые атаки, и он тут же послал в бой новый резерв из моряков. В два часа ночи японцы все-таки прорвали первую линию обороны и завязали бой на второй. В шесть часов утра штурмовая колонна, личный состав которой успел уже поменяться три раза, прорвалась-таки через вторую линию траншей к блиндажам. Но все решила посланная генералом десантная рота моряков, направленная с Восточного фронта. Моряки как снег на голову упали на завязших в рукопашной японцев. Их штыковая атака оказалась сокрушающей. Японцы бежали, оставив не только вторую и первую линию обороны. Не последнюю роль сыграл здесь прекрасно организованный отсечной огонь с флангов.
Позже сами японцы в официальной истории признают, что к этому моменту их подразделения на горе потеряли связь с тылом. Это не позволило японскому командованию вовремя подбросить резервы. Да и сами войска, лишившись почти всех офицеров, стали неуправляемы и легко поддались панике. Там же будет записано: «…находясь под орудийным и ружейным огнем неприятеля с фронта и флангов, осыпаемая градом бомбочек, колонна была почти полностью уничтожена».
Начался новый день. Артиллерийский обстрел горы усилился. Эффективность огня стала более высокой, потому что начала действовать корректировочный пункт на Длинной горе. Кроме того, там же обнаружилось несколько пулеметных точек, которые своим огнем практически полностью парализовали движение на наших позициях. В этих условиях Кондратенко блестяще производит весьма рискованный маневр. Днем, на глазах неприятеля, под прикрытием дымовой завесы, был полностью заменен весь гарнизон горы Высокой. Новым комендантом горы назначен штабс-капитан К.И. Сычев. Несомненно, шаг рискованный, но еще утром полковник Ирман докладывал, что обороняющиеся понесли большие потери и измучены непрерывными боями. Так, только в 16-й роте выбыло более половины личного состава. На гору потянулись все новые резервы с других участков. Это в корне изменило обстановку.
Вечером, не спавший вторую ночь Кондратенко, поехал на Высокую проверить исполнение своих указаний. Повторилась ситуация суточной давности, но уже было видно, что Ноги бросает в бой последние резервы. Всю свою энергию в эту ночь Кондратенко направил на организацию отпора потерявших ярость японских атак. На гору постоянно подходили резервы. С Восточного фронта он перебросил два пулемета и одно скорострельное орудие. Весь Артур работал на Высокую. И не напрасно. К утру 9 августа Ноги окончательно увяз в бесплодных попытках прорвать нашу оборону, а Кондратенко, умело маневрируя резервами и огневыми средствами, постепенно склонял чашу весов на свою сторону. Последний его маневр, впоследствии прославивший русских артиллеристов, поставил окончательную точку во втором штурме.
Когда с постов Голубиной бухты доложили, что у подножья горы скопилась огромная масса японских пехотинцев, генерал приказал снять с Ляотешаня одну батарею и скрытно перебросить ее во фланг накапливающейся группировки. Артиллеристы штабс-капитана Р.В. Ясенского блестяще выполнили приказание: скрываясь за сплошной стеной гаоляна, они на руках выкатили орудия на прямую наводку и в упор ударили по врагу. Мастерство русских артиллеристов всегда вызывало удивление даже у противника, но теперь… В считанные минуты от трех японских батальонов остались только воспоминания.
«Наиболее блестящий образчик артиллерийского искусства, какой я когда-либо видел, дала русская батарея 9 сентября. От картечи этой батареи не ушел ни один солдат из наступающего отряда», – писал об этом эпизоде в книге «Великая осада» английский корреспондент при армии Ноги Норригард В нашей истории есть такой отрывок: «В блиндаже, захваченном в ночь на 8 сентября японцы все еще держались. Около часа 10 сентября Р.И. Кондратенко поручил лейтенанту Н.Л. Подгурскому попытаться выбить их оттуда пироксилиновыми бомбами. Эта задача была выполнена. Ползком, подобравшись к занятому японцами блиндажу, Подгурский с двумя солдатами бросили на крышу блиндажа несколько пироксилиновых бомб. Блиндаж был разбит. Японцы бежали».
Второй штурм Порт-Артура закончился новым поражением японской армии. Убедительно это показывает соотношение потерь только в боях за Высокую: с японской стороны – свыше 6 тысяч солдат и офицеров, с нашей – ровно в шесть раз меньше. В общем японцы потеряли 7,5 тысяч человек, мы – 1,5 тысяч. В одной из бесплодных атак погиб командир 1-й бригады генерал-майор Яммато. Позже японцы сами признают, что из 23-х рот, предназначенных для штурма, после боев нельзя было сформировать и 3-х.
Генерал Ноги в очередной раз недооценил противника. Повторяя старые тактические ошибки, он вновь ударил растопыренными пальцами и не добился успеха. Правда, на Северном фронте японцы вплотную подошли к главным укреплениям крепости, а на западе с занятием Длинной горы получили хороший корректировочный пункт. Но прорвать главную линию русской обороны, то есть решить хотя бы ближайшую задачу, командующий осадной армией так и не смог. Все это не только повлияло на общую обстановку под Порт-Артуром, но и существенно подорвало морально-психологическую устойчивость японских солдат.
Во время войны,да и после ее окончания иностранные корреспонденты при армии Ноги, захлебываясь от восторга говорили о беспредельной, прямо-таки фантастической преданности японских солдат «божественному микадо», ради которого не задумываясь шли на смерть. Действительно, вся система воспитания и муштры делала из нижнего чина японской армии упорного в бою, храброго и преданного солдата. Смерть за императора считалась для японца высшим благом, но и эти люди после неудач второго штурма почувствовали глубокое разочарование и неуверенность в своих силах. В одном из писем родным солдат 1-й бригады писал: «Служба под Артуром тяжела, гоняют с одного места на другое, работы по горло, а успехов не видно; третий день берем какую-то горку и не можем взять; из полка более половины выбыло, офицеров совсем нет».
Вторая наша победа под Порт-Артуром не могла не отразиться на Большой земле. Всколыхнулись все – Куропаткин, Алексеев, да и в Петербурге. Писались новые списки награжденных, повышение в чинах. Но главное, даже Куропаткин почувствовал – оставаться в пассивной обороне просто неприлично. Тем более он уже имел под ружьем 194427 пехотинцев, 18868 кавалеристов, 758 орудий и 35 пулеметов. При этом, по данным нашей разведки нам противостояло около 170 тысяч пехоты, около 7 тысяч кавалерии и 548 орудий японской армии маршала Оямы. И все же Куропаткин сомневался в целесообразности наступления. Более того, после Ляояна он не думал задерживаться и у Мукдена, намереваясь отвести Маньчжурскую армию к Телину. Он даже был готов пожертвовать собранными в Мукдене огромными запасами материальных средств, а также питавшими всю КВЖД Фушунскими каменноугольными шахтами. И пошел бы, если бы не Алексеев, который заявил, что оставление Мукдена будет «слишком большим торжеством для неприятеля и значительно усилит престиж Японии для всего здешнего Востока и Китая в особенности». К тому же, Алексеев все еще не отказался от попытки оказать хоть какую-то помощь Порт-Артуру. Куропаткин быстро понял, что это мнение не Алексеева, а самого государя императора. Он и сам, видя, что Ояма не думает его преследовать, решил остановить армию на линии реки Хуньхэ, оборудовать основные позиции под Мукденом и «оказать противнику упорное сопротивление с последующим переходом в контрнаступление». А навязчивое мнение вышестоящей инстанции привело его к мысли отказаться от контрнаступления уже в пользу наступления.
С окончательным сосредоточением 1-го армейского корпуса и прибытием на ТВД 6-го Сибирского корпуса у Куропаткина образовалась могучая силища в девять корпусов, а это по всем меркам боле двух полноценных армий. Об армиях он не думал, а привычно развернул войска на фронте более 50 верст двумя отрядами – Западным и Восточным. Западный под командованием знакомого нам генерал-лейтенанта А.А. Бильдерлинга состоял из 10-го и 17-го армейских корпусов, отряда генерала Л.М. Дамбовского в составе 5-го армейского корпуса и конницы генерала М.И. Грекова, которая обеспечивала правое крыло группировки. Штаб Бильдерлинга оставался в Мукдене. Восточный отряд под командованием генерал-лейтенанта Г.К. Штакельберга в составе 1-го, 2-го и 3-го Сибирских корпусов обеспечивал левой крыло армии. По левому флангу Западного отряда проходила стратегическая железная дорога Ляоян – Мукден. В районе Мукдена базировались еще три корпуса – 1-й армейский генерал-лейтенанта Ф.Е. Мейендорфа, 6-й Сибирский генерал-лейтенанта Л.Н. Соболева и 4-й Сибирский генерал-лейтенанта Н.П. Зарубаева. Эти корпуса составляли общий резерв. Вообще, Куропаткин никуда не торопился, через реку Хуньхэ неспешно наводилось около 15 мостов, что никак не ускоряло наступление. Скорее наоборот.
Ояма тоже никуда не спешил и оставался с войсками на достигнутом после Ляояна рубеже. На левом фланге находилась 2– армия генерала Оку. В центре между железной дорогой Ляоян – Мукден и Янтайскими копями – 4-я армия генерала Нодзу и на правом фланге – 1-я армия генерала Куроки. Общий резерв с тяжелой артиллерией располагался в Ляояне. Перед левым флангом 2-й армии ближе к Хуньхэ выдвинулась 1-я кавбригада генерала Акиямы. Перед правым флангом у Баньяпузе – 2-я кавбригада генерала Канина. Гвардейская резервная бригада генерала Умесавы стояла у Баньяпузе. Ояма неспеша заканчивал перешивку железной дороги на узкую колею и не ожидал русского наступления. Вся его армия насчитывала 170 тыс. человек и 648 орудий на фронте в 60 верст. Штаб Оямы располагался В Синчене.
Важно отметить, что все сражение на реке Шахэ удивляет своей, мягко говоря, неподготовленностью с обеих сторон. План нашего наступления разрабатывался в штабе Куропаткина с привлечение штабов Западного и Восточного отрядов. Целая армия генштабистов и тем удивительней результат этого коллективного творчества. Не надо быть большим стратегом, чтобы понять все несуразности плана.
Во-первых, четко не определены ближайшая и конечная задачи операции. Просто заявлено – нанести решительный удар и вытеснить противника за реку Тайцзыхэ. То-есть, фактически вернуть себе позиции под Ляояном. А что дальше? Где разгром японской армии, где прорыв к Порт-Артуру? Какой там прорыв, если уже в преамбуле Куропаткин требовал не только от командиров соединений, но и от командиров полков «действовать с большой осторожностью».
Во-вторых – выбор направления главного удара. Он наносился левым флангом армии с охватом правого фланга японской армии. При этом, конечной целью была все та же река Тайцзыхэ, а железная дорога Дальний – Ляоян и морские коммуникации снабжения японских войск оставались далеко в стороне. Тыл японской армии не нарушался, ибо Куропаткин с компанией и не думали отрезать японцев от баз снабжения, тем более окружать. При этом большая часть нашей Маньчжурской армии была сосредоточена как раз около железной дороге на нашем левом фланге Куропаткин объяснял это тем, что на направление главного удара он бросает «наиболее закаленные и опытные в боевом отношении войска. С ними можно отважиться на многое, что не под силу войскам незнакомым с местной обстановкой и с нашим противником». Но эти действительно закаленные в боях сибирские дивизии до этого времени воевали только на равнине, а теперь предстояло воевать в совершенно неизвестных горах. А главное, сибиряки воевали все время в обороне, предстояло же наступать. А это совершенно другая война, совершенно другой опыт. Хотя у Штакельберга были серьезные силы – более 80 батальонов пехоты, 50 сотен и 198 орудий.
В третьих, театр боевых действий наступления был практически неизвестен. Поспешно проведенная рекогносцировка и составление по ней карт маршрутов оказались более чем неточны. Вообще в эту войну так до конца и не были созданы мало-мальски точные топографические карты театров военных действий. В горной местности, где предполагалось наносить главный удар это вызывало настоящую тревогу.
В четвертых, Куропаткин решил наступать еще и всеми силами одновременно. При этом самому мощному Западному отряду генерала Бильдерлинга (77 батальонов, 56 эскадронов и 222 орудия) ставилась лишь очень ограниченная задача – всего лишь выдвинуться на линию реки Шахэ с возможным наступлением вдоль железной дороги Ляоян – Мукден. В первые же дни наступления войска Западного отряда должны были действовать только демонстративно. При этом Куропаткин отправил на правый фланг Западного отряда еще и целый 6-й Сибирский корпус (24 батальона и 96 орудий). Такие силы и только для демонстрации?
В пятых, как и всегда, Куропаткин увеличил резервы. Общий резерв составляли 4-й Сибирский и 1-й армейский корпуса (56 батальонов, 20 сотен и 228 орудий), которые скучились на узком 12-верстном промежутке между Западным и Восточным отрядами. Мы все еще оставались в знаменитой наполеоновской парадигме «мощного резерва», с той лишь разницей, что Наполеон обязательно в критический момент вводил в бой, сражение этот мощный резерв и разбивал наполовину ослабленного противника. Мы же, как и тридцать лет назад в войну с турками, оставляли резерв в бездействии. У Куропаткина это вообще был какой-то психологический пунктик.
В итоге получалось, что по решению Куропаткина наступление должны были поддерживать 350 орудий, а более 400 оставались в резерве и обрекались на бездействие. А горных пушек на направлении главного удара в горах было вообще минимум. Для главного удара выделялось примерно четверть всех боевых войск армии. Столько же на вспомогательном направлении. Половина же всех войск армии находилась в резерве, на охране тылов и флангов несуществующих группировок противника. Какой уж тут успех наступления? И все же успех оставался возможен даже при таком раскладе, если бы Куропаткин действовал быстро, решительно, наращивая силу и мощь ударов. Но главные постулаты суворовской «Науки побеждать» так и остались у него в теоретических задумках.
Говорить о японских планах вообще не приходится, ибо маршал Обама узнал о предстоящем русском наступлении фактически перед его началом. Оставаясь по-прежнему уверенным в слабости русского военного командования, он просто решил остановить русских мощным огневым поражением, быстро сосредоточив значительные артиллерийские силы на наиболее угрожающих участках. Для начала. А потом действовать в зависимости от обстановки.
Не буду подробно рассказывать о ходе операции, каждый час которой проанализирован подробно и хорошо известен заинтересованным лицам. Остановлюсь только на самых узловых моментах. Первым и главным из них будет то, что все наши и японские удары и контрудары практически сразу превратятся во встречные сражения, в которых наступали все. Виной тому стала все та же «куропаткинская осторожность».
22 сентября Маньчжурская армия перешла в наступление по всему фронту. Уже на следующий день Западный отряд вдоль линии КВЖД вышел на реку Шахэ, форсировал ее и замедлив движение укрепился между реками Шахэ и Шилихэ. Бельдерлинг демонстрировал демонстрацию. Все по плану. А главные силы Штакельберга на направлении главного удара 23 сентября начали охватывать правый фланг армии Куроки. Вперед пошел 3-й Сибирский корпус. На самом левом фланге конные группы генералов Самсонова и Ренненкампфа вообще нацелились на дальний охват японского левого фланга с выходом на рубеж – река Тайцзыхэ у деревни Бэньсиху. И хорошо ведь продвигались. Но два этих кавалерийских генерала отметятся именно в эту войну полной несогласованностью действий. Особенно подводил соседа Ренненкампф, который закончит это соперничество ровно через 10 лет, когда в начале первой мировой войны бросит армию Самсонова погибать в августовских лесах Восточной Пруссии. Здесь же из-за разрозненных действий движение замедлили и задачу не выполнили.
Но более удивительно другое. Уже 24 сентября Штакельберг по приказу Куропаткина тоже остановился и начал разведку расположения противника. Это вместо того, чтобы одним броском сибирских корпусов разбить наголову всего-то одну бригаду генерала Умесавы, вставшую у них на пути у деревушки Баньяпуза и полностью не готовую к бою. Куропаткин был великолепен: «произвести разведку главной позиции и подготовиться занятием исходных позиций для наступления на фланг и в охват правого фланга главной позиции». За время этой трехсуточной так называемой разведки генерал Умесава вывел бригаду из под удара и отвел ее на подготовленные позиции у конечного пункта нашего наступления деревни Бэньсиху, где и были сосредоточены главные силы армии Куроки. Перед нами на фронте в 20 верст стояла лишь ничтожная завеса японского арьергарда в 7 батальонов, а мы «проводили разведку».
Генерал Куроки, узнав о нашем наступлении и отходе Умесавы, немедленно перебросил ему на помощь 12-ю дивизию и кавбригаду генерала Канина. Один полк дивизии уже вечером подошел к все той же деревне Бэньсиху. Против нашего Восточного отряда, а это три Сибирских корпуса и кавалерия, Куроки смог выдвинуть только 19 батальонов, 12 эскадронов и 48 орудий. Орудий горных, что очень важно. Но все эти части подходили к передовой в разное время последовательно, и по всем законам войны Штакельберг без особого трудамог и должен был разгромить врага и вывести корпуса в долину реки Тайцзыхэ. Но Штакельберг опять получил приказ Куропаткина «удерживать вверенные ему войска на месте». И началось это бессмысленное топтание на месте под огнем японских горных орудий с горных позиций.
Как раз в это время 26 сентября маршал Ояма понял, что русские наступают всем фронтом и решил отказаться от первоначального плана преднамеренной обороны и самому перейти в наступление на своем левом фланге у железной дороги. Куроки предписывалось стоять насмерть даже потерей 12-й дивизии и бригады Умесавы. Ояма уже начал привыкать к тому, что русские в конце концов прекратят атаки, а сам он не просто ударит вдоль железной дороги, но силами 2-й армии Оку обойдет правый фланг русских любимым прусским обходом, охватом. 4-я армияНодзу должна была бить вдоль железной и шоссейной дорог на деревни Шилихэ, Шахэ, Сахэпу. Ояма в очередной раз переоценил свои силы и недооценил русские. По-настоящему у него не хватало сил для такого удара, да еще и наступать сразу по двум направлениям. Он, как и раньше, потерял целый наш 6-й Сибирский корпус, что и привело к скорому разочарованию.
Куропаткин не долго держал в резерве 6-й Сибирский корпус, солдаты которого оставались только зрителями сражения нашего 17-го корпуса с дивизиями армий Ногу и Оку. Он бросает-таки в бой 6-й Сибирский корпус генерала Соболева и отряд генерала Дембовского на крайнем правом фланге армии с целью выхода во фланг и тыл 2-й японской армии. Но думал долго, упустил время, ибо с такой же охватывающей целью навстречу Соболеву уже наступал генерал Оку. Войска сошли в смертельной схватке, и операция на реке Шахэ с этого времени превратилась во встречные сражения с переменным успехом. Итак, фрагментарно главное.
28 сентября сибирские стрелки 3-го корпуса и кавалеристы Ренненкампфа предприняли ночную атаку из Санизянцзы все на тот же Бэньсиху. На пути встала гора Лаутхалаза. Для артподготовки было привлечено всего 38 орудий из 198. Японцы имели здесь только 18 хорошо замаскированных горных пушек на крутых скалах с пристрелянными рубежами. Нам же приходилось в темноте тянуть на себе полевые орудия наугад, и артиллеристы просто не могли вести прицельный огонь. Японцы без труда отбили все атаки русской пехоты и кавалерии, лишенных огневой поддержки
29 сентября Штакельберг собрался в ночь силами 1-го Сибирского корпуса атаковать перевалы Ченгоули и Тумынлин и тоже с малой артиллерийской поддержкой. Атака так и не началась, ибо японцы успели усилить свои позиции горной артиллерией и сосредоточенным огнем, потом контратакой принудили Штакельберга даже оставить с трудом занятые позиции. Куропаткин немедленно приказал отвести Восточный отряд на исходные рубежи. На этом закончился главный удар наступательной операции на нашем левом фланге. Между тем, японские войска уже с трудом удерживали позиции, понесли огромные потери и с радостью остановили сражение. Куропаткин же переключил все внимание на свой правый фланг.
29 сентября он вводит в бой в промежутке между Восточным и Западным отрядом 1-й и 4-й армейские корпуса, которые вовремя подключились к 17-му и 10-му армейским корпусам, отбивающимся от наседавших войск 2-й и 4-й японских армий. Особенно примечателен встречный бой за деревню Эндолиулу., которую занимал 33-й полк 2-й японской армии и Двурогую сопку. Эндолиулу мы брали, а Двурогую сопку обороняли. В официальной истории читаем:
«Для взятия этой деревни были выделены 139-й Моршанский полк и 2 батальона 140-го Зарайского полка, развернувшиеся в 21 час севернее Эндолиулу. В первой линии находились 4 батальона, 2 батальона составляли резерв. Не открывая стрельбы, русские войска ворвались в деревню с трех сторон. Японцы частично были перебиты, частично бежали. Русские организовали оборону деревни. Энергичная атака русских заставила японцев отложить штурм укреплений деревни Шилихэ
Большая ночная атака японцев состоялась только на Двурогую сопку. Две бригады 10-й дивизии 4-й армии, усиленные резервным полком и 4 батальонами, в час ночи по световому сигналу атаковали сопку. Сопку обороняли всего 6 батальонов Новочеркасского, Царицынского и Самарского полков с 16 орудиями. Несмотря на то, что превосходящие силы противника наступали бесшумно по выверенным днем направлениям, они не застали защитников Двурогой врасплох. К югу от нее, у деревни Танхайши, завязался ожесточенный рукопашный бой, и только введя в бой все свои резервы неприятель сумел вытеснить русских с их позиций. Развитие атаки на сопку с юго-запада шло более медленно, но здесь превосходство в силах было на стороне японцев. Потеряв 60 офицеров и 1250 солдат, он захватили Двурогую сопку, но моральный дух японцев был настолько подорван ночным боем, что генерал Нодзу приказал отвести 10-ю дивизию».
30 сентября развернулось встречное сражение дивизий 2-й армии генерала Оку с 6-м Сибирским корпусом и отрядом Дембовского. И здесь «нашла коса на камень». И опять Куропаткин отдает приказ перейти к обороне. Между тем, маршал Ояма обнаружил-таки наш 6-й сибирский корпус и получив доклад о непрекращающихся атаках русских по всему фронту догадался отказаться от охвата всего нашего правого фланга армией Оку. Это грозило уже охватом его собственного левого фланга и потерей своих железнодорожных коммуникаций. Но упрямству маршала не было предела, и он решил сосредоточить все силы на удар в центре вдоль основных железной и грунтовой дорог хотя бы для того, чтобы оставить за своими войсками левый берег реки Шахэ. Так начался последний решающий эпизод сражения на реке Шахэ – бой за Новгородскую и Путиловскую сопки. Остановлюсь на этом подробнее, ибо здесь до сих пор имеются разночтения.
Ох уж эти именные сопки. Мы уже говорили о бое за Нежинскую сопку, ничего не определявшую по большому счету в Ляоянском сражении. И вот новые сопки. Надо отметить, что долгое время даже в войсках и штабах путали название сопок. На самом деле сначала речь шла о так называемой «Сопке с деревом». Она находилась на левом берегу реки Шахэ в центре расположения наших войск и фланкировала всю прибрежную долину на запад и восток. Правее ближе к железной дороге возвышалась другая сопка, которая тоже являлась доминирующей высотой. Обе сопки спускались крутыми откосами к реке Шахэ у деревни Сихэянь. Река здесь была неширокой и неглубокой – легко проходилась в брод. Сопки обороняли два полка – 86-й пехотный Вильманстрандский и 88-й пехотный Петровский 22-й пехотной дивизии из отряда генерала В.М. Новикова, взятые в общем резерве 1-го армейского корпуса.
На рассвете 3 октября дивизии 2-й японской армии, оторвавшись вправо от нашего 6-го Сибирского корпуса открыли ураганный огонь из пушек и пулеметов по сопкам. Артиллерия 4-й японской армии ударила всеми стволами по деревне Шаланцзы, которую держали части 10-го армейского корпуса. Огонь был настолько плотен, силен, что наша пехота вынуждена была отойти на правый берег реки Шахэ около сопок к деревне Сихэянь. Японцы немедленно сформировали мощный отряд в 6 батальонов с 30 скорострельными пушками под командованием генерала Ямады и одним броском захватили сопки. Сразу же разместив там артиллерию, они сверху вниз ударили по пехоте 22-й дивизии. Новиков был вынужден вывести свои войска и отойти к деревне Удьятунь. Японцы переправились через Шахэ. Пехотой заняли деревню Сихэянь, но уже к вечеру Новиков одной штыковой атакой своих пехотинцев выбил их из деревни и отогнал на другой берег реки.
Ничего критичного в этих боестолкновениях для фронтовой обстановки не было, но Куропаткин (в кое-то время – С.К.) решил немедленно вернуть утраченные позиции. Для этого формируется ударная группировка из войск генерала Новикова и выделенной из общего резерва 2-й стрелковой бригады (19 и20-й стрелковые полки 5-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-майора П.Н. Путилова). Командир общего резерва генерал-лейтенант Гернгросс добавляет Путилову еще два пехотных полка,и 36-й стрелковый полк из 2-го Сибирского корпуса Новикову. Общее командование этой мощной группировкой в 25 батальонов возлагается на генерала Путилова.
Путилов разбил группировку на отряд Новикова и собственный отряд. Все это происходило очень быстро, ибо войска находились буквально под рукой. По плану атаки Новиков со своими полками должен был атаковать «Сопку с деревом» фронтально. А Путилов со своими стрелками провести охватывающее наступление на эту сопку со стороны запада от второй сопки, которую еще тоже нужно было взять. Артиллерийскую подготовку начали задолго до атаки. В 15 часов батареи 22-й пехотной дивизии, две батареи 4-го Сибирского корпуса и одна казачья батарея ударили залпом по сопкам. Японцы ответили оттуда огнем.
В 16 часов 50 минут под сильным артиллерийскими и пулеметным огнем наша пехота пошла в атаку. Эта атака стоила много для пехотинцев Новикова. Все три командира полка были ранены. Вот что позже запишет участник боя В.И. Селивачев: «Подъем на сопку был в высшей степени труден. Если бы вздумали искать тут каких-нибудь целей, поддержек и резервов, то ошиблись бы в этом жестоко. Это была масса, впереди и сзади которой бежали остатки офицеров. Сзади для того, чтобы удержать людей от поворота. Четыре раза эта масса по крику одного – «японцы бьют» поворачивала кругом, скатывалась к реке, и только благодаря офицерам и лучшим унтер-офицерам снова поднималась наверх». Стрелки36-го стрелкового полка уже в темноте сходу ворвались в японские окопы и неукротимым штыковым ударом выбили противника из первой линии обороны. Точнее – перекололи. Но и сам полк понеся тяжелые потери, остановлен Новиковым. Позже в донесении на бой будет указано: «Доказательства упорного штыкового боя на сопке очевидны. Некоторые из наших офицеров, подававшие пример и первыми ворвавшиеся в японские окопы заколоты. Оружие наших убитых и оружие японцев носит следы отчаянной рукопашной схватки».
И тут вступил в дело отряд генерала Путилова. Переправившись через реку, Путилов обрушился на вторую сопку несокрушимым штыковым ударом сибиряков 19-го стрелкового полка. Уже к полуночи сибирские стрелки выбили японцев из окопов и заняли вторую сопку. Путилов направляет Новикову две роты своих стрелков, и в ночь на 4 октября Новиков коротким штыковым ударом добил-таки врага. «Сопка с деревом» тоже пала. Отряд генерала Ямады был уничтожен полностью. Утром на сопке было обнаружено только убитыми 1500 японских солдат и 17 офицеров, оставлено 9 полевых и 5 горных орудий. 2 пулемета. В тот же день японцы оставили деревню Шаланцза и очистили все ранее взятые позиции.
Этот, прямо скажем, неожиданный успех вскружил головы не только в штабе Маньчжурской армии, но и в Петербурге. Действительно, в первый раз за полгода войны наши войска в наступлении наголову разбили целую усиленную артиллерией японскую бригаду, и взяли в трофей артиллерийские орудия. Генерал Гернгросс, в подчинении которого и был сводный отряд Путилова, даже в собственном приказе отметил: «На донесение командующего армией о молодецком деле 3 октября Государь Император прислал Его Превосходительству следующую милостивую телеграмму: «С удовольствием разрешаю Вам наградить генерал-майора Путилова орденом Св. Георгия 4-й ст. Радостно было узнать о взятии неприятельских орудий и доблестном как всегда поведении горячо любимых Мною войск. Передайте им Мое «спасибо» и особенную похвалу 19-мо Восточно-Сибирскому полку. Николай». Счастлив объявить войскам вверенного мне отряда эту царскую милость». Кстати, на каждую роту, сотню и батарею отряда выделили по 6 знаков отличия Военного ордена Св. Георгия, а всем нижним чинам по 2 рубля серебром.
Сопку, которую брал Путилов, назвали «Путиловской», а «Сопку с деревом» Новгородской, так как большинство нижних чинов, бравших сопку, призывались из Новгородской губернии. Трудно сказать почему не удостоился такого почета штурмовавший эту сопку генерал-майор Владимир Михайлович Новиков, временно заменивший прямо перед началом битвы за сопки заболевшего начальника 22-й пехотной дивизии генерала В.К. Афоносовича. Может из-за того, что первый удар его полков не достиг цели. Но уже через какие-то пару часов он добыл-таки победу, и в сущности командовал не хуже Путилова. 53-летний Владимир Михайлович за войну получит только орден Св.Анны 1-го класса с мечами, чин генерал-лейтенанта и будет уволен из армии по болезни в 1907 году. Через десять лет умрет от артериосклероза в собственной постели. А вот Путилов в один момент стал, как сейчас бы сказала «мега звездой» в армии и по всей России.
50-летний генерал-майор Павел Николаевич Путилов прошел обычный путь русского дворянина офицера – Нижегородский кадетский корпус, Павловское военное училище закончил по 1-му разряду и поэтому выпущен в Лейб-гвардии Гренадерский полк, с которым воевал в Русско-турецкую войну героем орденоносцем орденов Св. Св. Анны и Станислава. Таких офицеров было много. До нашей войны выслужил еще два ордена Св. Владимира и командование 2-й бригадой 22-й дивизии. В армии был известен спокойным нравом, командирской смекалкой и шикарными длинными усами.
В бою за сопки лично возглавил ночную штыковую атаку 19-го полка и получил тяжелую контузию головы. Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса и Св. Станислава 1го класса с мечами. После войны получит чин генерал-лейтенанта и в командование дивизию в Омском военном округе. Контузия не позволила долго продолжить службу, и он ушел в отставку, поселившись в городе Кузнецке, где спокойно проживал до самого начала гражданской войны. В 1918 году станет начальником гарнизона города Кузнецка по приказу А.В. Колчака. В октябре 1919 года будет захвачен в плен партизанами отряда И.Е.Толмачева. По версии партизан расстрелян. По свидетельствам же очевидцев: «выведен раздетым на мороз, привязан между плах и распилен двуручной пилой заживо на части». Ужасы гражданской войны с обеих сторон неисчислимы. О том, что это герой некогда знаменитой Путиловской сопки долго молчали, но в наше время в день города Новокузнецка в 2003 году П.Н. Путилову будет поставлен памятник. И Слава Богу!
Путиловская сопка надолго заполнит страницы различных газет и журналов тысячами фотографий, рассказов, записок. Знаменитый в то время иллюстрированный журнал «Нива» прославлял сопку даже в 1905 году. Очень хотелось стране таких вот побед. Но в целом частный успех боев за сопки не изменил общего итога операции на реке Шахэ. И мы, и японцы оставались на занимаемых рубежах и продолжили укреплять свои позиции, полностью перейдя в фазу позиционной войны, которая продолжалась фактически до начала последнего крупнейшего сражения войны под Мукденом. Куропаткин не скрывал удовлетворения от данной ситуации. Во-первых, он впервые вышел из сражения без отступления. Во-вторых, в конце концов государь убрал с Дальнего Востока адмирала Алексеева, ликвидировал наместничество. Куропаткин оставался единоначальником на сухопутном ТВД. А морская сила 2-й Тихоокеанской эскадры была еще далеко в океанских просторах. Его даже не смущали наши потери в 41437 человек, из них убитыми 4870. Японцы по их данным потеряли убитыми столько же, а ранеными в два раза меньше нашего. Цифры весьма сомнительны. Так не бывает. Но и они не дают нам забыть, что это все-таки была не шахматная партия, а жестокая война с ее невероятными примерами героизма, обязательной тяжелой военной работой, смертью, грязью и безалаберностью.
Хочу привести лишь несколько примеров из воспоминаний участников боев на реке Шахэ, как героических, так и позорных. Кто что видел в этих боях.
Вот удивительный, но абсолютно русский подвиг простого солдата: «Разъезд 3-й сотни 1-го Оренбургского казачьего полка доставил однажды письмо, положенное на видном месте. Около письма была найдена также записка на китайском языке, в которой было сказано, что китайцы не должны уничтожать этого письма, адресованного в русскую армию. Оно было написано на русском языке. Вот его подлинный текст:
«Запасной солдат Василий Рябов, 33 лет, из охотничьей команды (разведки – С.К.) 84-го пехотного Чембарского полка, уроженец Пензенской губернии, Пензенского уезда, села Лебедевки, одетый, как китайский крестьянин, 27 сентября сего года был пойман нашими солдатами в пределах передовой линии. По его устному показанию, выяснилось, что он по изъявленному им желанию, был послан к нам для разведывания о местоположениях и действиях нашей армии и пробрался в нашу цепь 27 ( по русскому стилю14) сентября чрез Янтай по юго-восточному направлению. После рассмотрения дела установленным порядком Рябов приговорен к смертной казни. Последняя была совершена 30 сентября (по русскому стилю 17 сентября) ружейным выстрелом. Доводя об этом событии до сведения русской армии, наша армия не может не высказать наше искреннейшее пожелание уважаемой армии, чтобы последняя побольше воспитывала таких истинно прекрасных, достойных полного уважения воинов, как означенный рядовой Рябов На вопрос, не имеет ли что высказать перед смертью, он ответил: «Готов умереть за царя, за отечество, за веру». На предложение: мы вполне входим в твое положение, обещаемся постараться, чтобы ты так храбро и твердо шел на подвиг смерти за «царя и отечество», притом, если есть что передать им от тебя, пусть будет сказано, он ответил «покорнейше благодарю, передайте что было…» и не мог удержаться от слез. Перекрестившись, помолился долго в четыре стороны света с коленопреклонениями, и сам вполне спокойно встал на свое место… Присутствующие не могли удержаться от горячих слез. Сочувствие этому искренно храброму, преисполненному чувства своего долга, примерному солдату достигло высшего предела». Подписано: «С почтением капитан штаба японской армии». Это письмо удивительно и тем, что открывает, пожалуй, последние рыцарские поступки противников в современной войне.
Или почти юмористические сцены позиционной войны: «Наши войска и японские стоят друг от друга очень близко, так что днем ни те, ни другие не могут высунуть головы из окопов: сейчас же пуля! От скуки начали забавляться: наши выставили чучело, японцы тоже, и открылась состязательная стрельба. Если наш попадет японцы поднимают на палке белый флаг, если нет – черную палку; таким же сигналом и наши отмечают японскую стрельбу. Между позициями обеих армий протекает узкая река Шахэ; водица бежит чистенькая такая, иногда пить хочется. Японцу и русскому, решившему подойти к речке, грозит одинаково смерть. Вот в одном месте как-то и условились: дадут сигнал наши, японцы ответят – и идут наш и японец без оружия с ведрами за водой, отдадут друг другу честь, наберут воды и расходятся к своим позициям; стрельбы не производится. Несколько раз так делали, все шло хорошо, но однажды не стерпела русская душа и давай ругать японца, а тот маленько по-русски смекал, да и оскорбился, стал отвечать. Русский кричит: «давай на кулачки!» Тот согласился; река мелкая, живо один перескочил и пошло дело – и кулаками и ведрами. А с позиций на это единоборство обе армии любуются. Кончилось тем, что с окровавленными физиономиями явились бойцы каждый к своим позициям».
Но есть и много горьких, ужасных свидетельств: «В углу сидел пробитый тремя пулями унтер-офицер; он три дня провалялся в поле, и его только сегодня подобрали. Блестя глазами, унтер-офицер оживленно рассказывал, как их полк шел в атаку на японскую деревню.
– Из деревни стрельбы не слыхать. Командир полка говорит: «Ну, ребята струсил япошка, удрал из деревни! Идем ее занимать». Пошли цепями, командиры матюкаются… – «Равняйтесь, подлецы! Не забегай вперед!» – Ученье устроили; крик, шум, на нас холоду нагнали. А он подпустил на постоянный прицел, да как пошел жарить… Пыль кругом забила, народ валится. Полковник поднял голову, этак водит очками, а оттуда сыплют! – «Ну, ребята, в атаку!» – а сам повернул коня и ускакал…»
Или санитарные поезда. «Подходил поезд, сверкавший царским великолепием. Длинные белые вагоны, зеркальные стекла; внутри весело, чисто и уютно; раненые в белоснежном белье, лежат на мягких пружинных матрацах; везде сестры, врачи; в отдельных вагонах – операционная, кухня, прачечная… Отходил этот поезд, бесшумно качаясь на мягких рессорах. – ему на смену с неуклюжим грохотом становился другой, сплошь состоявший из простых товарных вагонов. Откатывались двери, раненых с трудом втаскивали в высокие, без всяких лестничек, вагоны и клали на пол, только что очищенный от навоза. Не было печей, не было отхожих мест; в вагонах стояли холод и вонь. Тяжелые больные ходили под себя; те, кто мог, вылезал из вагона и ковылял к отхожему месту станции. Поезд давал свисток и, дернув из всей силы вагоны, начинал двигаться. Раненые тряслись на полу, корчились, стонали и проклинали. Сообщения между вагонами не было; если открывалось кровотечение, раненый истекал кровью, раньше, чем на остановке к нему мог попасть врач поезда».
Мы вправе сами выбирать, какая правда войны нам более по нраву. Не стоит только забывать, что на войне бывает правда генеральская, солдатская, героическая, позорная, но все же – правда. На войне по другому не бывает, но нормальный человек всегда будет искать в действиях своих войск именно высокое, героическое, даже смешное, а не ковырять жестокие раны военного лихолетья. Родину и мать не выбирают.