После неудачи второго штурма и полной неопределенности итогов сражения на реке Шахэ наступила оперативная пауза на всех фронтах. Маньчжурская армия «переваривала» нового главнокомандующего Куропаткина. Никто не сомневался, что пауза эта может затянуться надолго. Данные стратегической и войсковой разведок говорили о желании маршала Оямы сосредоточиться на пополнении войск личным составом, вооружением и материальными средствами. Впервые с начала войны с этим стали возникать трудности вполне объективного характера. Оказалось, что воевать в долгую Япония не готова – истощались и очень быстро людские и материальные ресурсы. Передышка стала обязательной необходимостью.
Другое дело Порт-Артур. В Токио и штабе генерала Ноги просто недоумевали почему при таком превосходстве в силах и средствах японцы не могут уже несколько месяцев даже местами прорвать оборонительную линию русских позиций. Атмосферу подогревал и «непобедимый адмирал Того», который не мог толком подготовиться к сражению со 2-й Тихоокеанской эскадрой русских до тех пор, пока еще на плаву и в боевой силе оставалась порт-артурская эскадра. Токио бурлил миллионными демонстрациями воинствующих обывателей. Военный агент (атташе – С.К.) при Британском посольстве Д. Джеймс докладывал в Лондон: «Уличная толпа не переставала кричать, что надо сделать так, чтобы Порт-Артур пал; как это исполнить точно, не указывалось, но он должен был пасть, и немало триумфальных арок из зелени пожелтели и засохли, пока он все падал». Да и сам Ноги не думал ограничиваться начавшимися инженерными работами. Приближался день рождения божественного Микадо, и он хотел еще до этого срока преподнести императору подарок в виде успешного, победного удара по Порт-Артуру.
Порт-Артур через неделю после окончания второго штурма праздновал день рождения супруги начальника укрепрайона Веры Алексеевны Стессель, на котором после торжественного молебна собралось все командование крепости и эскадры. Очевидцы события отмечали среди праздничного настроения озабоченный вид одного лишь генерала Кондратенко. Роман Исидорович, которому очередная после штурмовая пауза только прибавляла забот, и не скрывал тревоги…
Действительно, на сей раз передышка была чисто символической. Сразу после окончания атак японцы развернули в невиданных размерах земляные работы. День и ночь рылись траншеи, параллели, ходы сообщения к фортам крепости, особенно на северном и восточном участках. На этот раз все саперные работы прикрывались непрерывным огнем осадной артиллерии, что не только мешало оборонявшимся препятствовать этим работам, но и не давало возможности совершенствовать оборону собственных укреплений.
Окончательно оборудовав на Длинной горе наблюдательный пункт, японцы всерьез тревожили эскадру. Сначала, спасаясь от обстрелов, корабли пытались маневрировать по гавани, но вскоре были вынуждены отойти в восточный бассейн, а частью подойти ближе к берегу и укрыться от наблюдения.
Впервые серьезно встал вопрос с продовольствием. Кондратенко вспомнил вчерашний доклад Горбатовского о том, что в связи с ухудшением питания появилась цинга, которая неумолимо вырывала из рядов защитников все новые и новые жертвы. Тяготы окопной жизни начали постепенно давать о себе знать. Вспомнил и то, что, несмотря на этот доклад, уже представил Стесселю проект приказа о сокращении пайка фронтовикам до трети фунта конины в день. Кондратенко всегда благоговел перед торжеством Божественной службы, но сейчас чувство праздника, неизменно владевшее им церкви, перебивалось важными заботами. Ничего хорошего он не ждал в самое ближайшее время.
Утром 16 сентября он читал депешу Куропаткина об итогах Ляоянского сражения. Главнокомандующий продолжал уверять в скором и энергичном наступлении Маньчжурской армии, но Кондратенко понимал: помощи ждать больше неоткуда. Впервые перед ним со всей остротой встал вопрос о судьбе Порт-Артура. Мысли о сдаче крепости он не допускал, но как образованный военачальник понимал, что в одиночку Порт-Артур долго не продержится и когда-нибудь наступит момент гибели. Надо было искать выход, посмотреть по-новому на роль и место крепости не только в общей системе боевых действий, но и войны вообще.
17 сентября японцы начали обстреливать крепость из 11-дюймовых гаубиц. Эффект от разрывов 20-пудовых снарядов был ужасен. Они свободно пробивали стены казематов, своды фортов, на открытой местности оставляли огромные воронки. 8 снарядов попали в форт №II, и нанесли серьезные повреждения. Бомбардировка окончательно обосновала ответ на долго мучавший его вопрос. На следующий день он представил Стесселю письмо, в котором писал:
«Ваше превосходительство, милостивый государь Анатолий Михайлович! В настоящее время, пока Порт-Артур держится, наши неудачи на других театрах войны нельзя еще считать особенно унизительными, но если к неудачам присоединится потеря Порт-Артура и находящегося здесь флота, то, в сущности, кампания безвозвратно проиграна и наш военный неуспех принимает унизительный для нашего государственного достоинства размер. Рассчитывать на своевременную выручку Порт-Артура нашей армией или флотом едва ли возможно.
Единственным почетным выходом является заключение теперь, до падения Порт-Артура, мирных условий, которые, несомненно, можно до падения Порт-Артура установить не унизительными для народного самолюбия.
Очень вероятно, что государю доносят о событиях, освещая их несколько вразрез с действительностью. Истинное, правдивое, верноподданническое донесение, может быть, устранит большую беду для нашей Родины.
Посему, как высший представитель здесь государственной власти и лицо, облеченное царским доверием, не признаете ли вы возможным шифрованной телеграммой на высочайшее имя донести об истинном положении дел здесь на Дальнем Востоке.
Настоящее письмо мое написано только ввиду постоянного сердечного отношения вашего ко мне и моей уверенности в необходимости такого шага для блага России.
С чувством самого глубокого уважения и искренней преданности остаюсь вашего превосходительства покорный слуга
Р. Кондратенко»
Обращаясь к Стесселю с подобным письмом, Кондратенко не мог предполагать, что уже через несколько месяцев современники оценят этот шаг как проявление большого гражданского мужества и государственного ума. Широко и смело охватив события, Кондратенко, по сути дела, предсказал их дальнейшее развитие и оказался прав. Последние же исследования доказывают, что Япония именно тогда начала понимать, что силы для ведения долгой войны у нее на исходе и мир, в принципе, был бы желателен. Стессель же, получив письмо Кондратенко, не понял из него ровным счетом ничего. Для него это была бомба замедленного действия, которую надо было постоянно носить в кармане. Последовать совету Кондратенко – значило бы подставить под удар свою карьеру, благополучие, ибо прямое обращение к царю означало бы несогласие не только с Куропаткиным и Алексеевым, но и с самим самодержцем. Об этом Стессеель даже боялся подумать и просто посоветовал генералу выкинуть подобные мысли из головы.
20 сентября японцы вновь начали активные действия. На штурм это не походило, но бои развернулись жестокие. Атаковав ночью Сигнальную гору, они заняли ее. Только к утру с помощью крепостной артиллерии Кондратенко сумел вернуть эти позиции, чтобы уже больше не отдавать их до конца осады. Здесь впервые русские солдаты столкнулись с истинным лицом японской военщины. В отбитых окопах стрелки наткнулись на тела своих товарищей, зверски замученных самураями. Это была небольшая группа раненых, случайно в пылу боя, оставленная в полуразрушенном блиндаже. Еще через четыре дня передовые отряды японской 11-й дивизии вошли в мертвое пространство форта №I. Началась минная война.
Получив первые доклады о работе неприятеля под землей, Кондратенко приказал немедленно приступить к контрминным мероприятиям. Руководителем работ он назначает своего давнего соратника, опытнейшего инженера подполковника Рашевского. Дальнейшие события покажут, что лучшего человека было не найти.
Активные действия пехоты противника несколько ослабли, но было ясно, что одними минными работами дело не кончиться. Ноги должен был со дня на день начать новый штурм. В этих условиях, помимо тщательной подготовки к его отражению, дооборудованию укреплений, надо было еще тесней сплотить защитников крепости. После отказа Стесселя Кондратенко внутренне приготовился к тому, что придется сражаться до конца и, по-видимому, погибнуть вместе с крепостью… Любимая, повторяемая везде и всегда фраза: «Гарнизон крепости не сдается, но гибнет с ней», определила в эти дни весь смысл дальнейшего существования. Но что чувствует солдат? Готов ли он к самопожертвованию? В состоянии ли понять, что это не бессмысленное сопротивление, а объективная необходимость. 25 сентября в частях осажденного Порт-Артура был зачитан знаменитый приказ № 35 генерала Кондратенко:
«Прошу начальников участков обратить внимание ротных командиров и разъяснить нижним чинам, что упорная оборона крепости, не щадя своей жизни, вызывается не только долгом присяги, но весьма важным государственным значением Порт-Артура…
Упорная оборона, до последней капли крови, без всякой даже мысли о возможности сдачи в плен, вызывается сверх того тем, что японцы сами, предпочитая смерть сдаче в плен, вне всякого сомнения, произведут в случае успеха общее истребление, не обращая ни малейшего внимания на Красный Крест, ни на раны, ни на пол и возраст, как это быдло сделано в 1895 году при занятии Артура. Подтверждением изложенного может служить постоянная стрельба их по нашим санитарам и добивание наших раненых, случай которого имел место даже 22 сентября при временном занятии Сигнальной горы.
Вследствие весьма важного значения Порт-Артура не только государь и вся наша родина с напряженным вниманием следят за ходом обороны, но весь мир заинтересован ею, а потому положим все наши силы и нашу жизнь, чтобы оправдать доверие нашего обожаемого государя и достойно поддержать славу русского оружия на Дальнем Востоке».
В начале октября контрминные работы русских приняла широкий и организованный характер Война под землей продолжалась. Японцы из наиболее близких параллелей, особенно у форта №II, уже прокладывали минные галереи под капонир. Рашевский заложил две контргалереи и опередил противника.
Но сравнительное затишье длилось недолго. В Токио казалось, что минная война позволит провести успешные атаки на линию фронтов. Это одобрял и маршал Ояма, и сам генерал Ноги, который рвался атаковать. Не желая больше распылять свои силы, он теперь выбрал для атаки один Восточный фронт, а главным объектом штурма определил форты №II и № III укрепление № 3 до батареи литера Б включительно. План по мнению английского обозревателя Э.Бартлетта «отличался большой самоуверенностью». Она начала подтверждаться еще на этапе подготовки. Японские саперы заполняли ров перед русским фортом связками соломы и землей, но они немедленно удалялись защитниками форта через подземный ход, о котором, и многом другом, японцы даже не подозревали. Тоже происходило и у других фортов. Но Ноги не отступил от своего плана, наметив атаковать силами 1-й, 9-й, 11-й дивизий и 1-й резервной бригадой. Приближался день рождения Микадо.
Наша сухопутная оборона претерпела некоторую реорганизацию. Было образовано три фронта обороны: Восточный, Северный и Западный. Самый беспокойный, Восточный разбивался на участки, которые в зависимости от местности и характера боя обороняли от пяти до восьми рот. Одним из отделов Восточного фронта командовал ближайший помощник Кондратенко подполковник Науменко. Он упросил-таки генерала отпустить его в строй и получил в командование 15-й Восточно-Сибирский полк своей же 7-й дивизии. Другим участком Восточного фронта командовал командир 13-го Восточно-Сибирского полка тоже кондратенковской дивизии подполковник И.Г. Гандурин.
38-летний подполковник Иван Константинович Гандурин один из героев Порт-Артура, награжденный орденом Св. Георгия 4-го класса и Золотым оружием «За храбрость». Биография обычная – Константиновское военное училище, крепостная артиллерия, академия Генштаба и строевой полк. В первую мировую войну дослужится до чина генерал-лейтенанта командира 2-го армейского корпуса. В гражданскую войну в Белой армии, комендант Екатеринодара. В эмиграции принял сан священника. Такое тоже было.
Всего наших войск на этом направлении от укрепления № 3 до батареи литера Б было около 8 тысяч человек и примерно 2 тысячи стрелков и моряков в резерве. К этому времени в армии Ноги насчитывалось 70 тысяч человек при 400 орудиях. Атаковал же он силами трех дивизий, и на направлении главного удара японцы превосходили нас по личному составу в шесть раз.
С утра 13 октября японская артиллерия начала громить форт № II 11-дюймовыми снарядами. Доставалось и батарее литера Б. Затем огонь распространился на форт № III, укрепление № 3 и Заредутную батарею. Начался третий штурм. Артиллерийская подготовка продолжалась весь день 13 октября и несколько стихла к 8 часам вечера. Оглохшие от взрывов, насквозь пропитанные пороховым дымом, защитники рубежей вылезали из полуразрушенных блиндажей, откапывали двери капониров и спешно готовили орудия к отражению атаки пехоты. За день, который из-за сплошной пелены дыма и пыли, окутавших позиции, скорее напоминал ночь, на фортах и укреплениях разорвалось десятки тысяч снарядов. Еще никогда, с начала обороны, крепость не несла таких потерь от артиллерийского огня. В ротах, занимавших траншеи перед фортами и укреплениями, в живых осталось по 10% личного состава. Рота Квантунского экипажа из 180 человек потеряла 110. Многочисленными были разрушения и на укреплениях. Сильно пострадала артиллерия.
Еще не успела осесть на землю пыль от последних разрывов, как японцы поднялись в атаку по всему северо-восточному фронту. Скоро в районе форта №III и укрепления № 3 завязался рукопашный бой. Потери, понесенные от артиллерийского огня, конечно, сказались, и японцы утвердились на гласисе форта №III и в окопах 3-го укрепления. Прибывший на линию огня Кондратенко приказывает контратаковать. Только для того, чтобы не дать японцам закрепить. Расчет его оправдался. Неудачи двух предыдущих штурмов, стоявшие японцами слишком дорого, научили наступавших осторожности. Имея большое преимущество в людях и артиллерии, они все же не рискнули пойти дальше. Выигрыш во времени позволил Кондратенко провести перегруппировку. Последующие два дня японцы, непрерывно бомбардируя позиции, только подтягивали резервы. А Кондратенко, умело маневрируя собственными резервами успевал усилить наиболее опасные участки.
Между тем осадная артиллерия, не жалея снарядов, продолжала бомбардировать форты №II и №III, укрепление № 3, батареи литера Б и Курганную. Брустверы на фортах оказались разрушенными, бетонные казематы во многих местах пробиты, в живых оставалось не более половины личного состава гарнизонов. На батарее литера Б исправным оставалось одно орудие, на Курганной подбита 120-мм пушка. Артиллеристы крепости пострадали так сильно, что не могли вести не только контрбатарейную борьбу, но и противодействовать японским саперам, работавшим на подступах к укреплениям. Кондратенко спешно восстанавливал огневые позиции, подтягивал резервы, понимая, что скоро японская пехота пойдет в главную атаку.
17 октября после трехсуточной непрерывной бомбардировки, генерал Ноги отдает приказ о начале решительной атаки. В 11 часов 30 минут японцы открыли шрапнельный огонь, а уже в 11.50 повели наступление на Куропаткинский люнет и батарею литера Б. Еще через час японские пехотинцы опустили штурмовые лестницы во рвы фортов №II и №III.
На батарее литера Б через пять минут после начала атаки замелькал японский флаг, но сейчас же был сбит, а к часу дня защитники батареи окончательно выбили прорвавшегося туда врага. Штыковые атаки наших стрелков повергли в ужас наступающих японцев. Оборонявшихся было впятеро, вдесятеро меньше, но и сражались они каждый за десятерых.
Тоже самое произошло и на Куропаткинском люнете. Его обороняли две роты с шестью малокалиберными пушками и двумя пулеметами. Еще с утра от артиллерийского огня погибли более половины нижних чинов и офицеров, вышли из строя три орудия и пулеметы. И все-таки, когда батальон японцев в колоннах поротно поднялся на штурм, до бруствера сумела добраться только половина, а рукопашный бой на люнете затянулся до двух часов дня… Дело решила резервная рота стрелков. Без единого крика появились стрелки на бруствере и молча бросились в штыки. За какие-то двадцать минут большая часть атакующих была переколота, а остальные в ужасе побежали назад, бросая раненых, оружие, снаряжение.
Противник достиг только частного успеха на позициях форта №III. Японская пехота быстро и организованно спустилась в ров, заняла его, но дальше не продвинулась ни на шаг. Более того, оборонявшиеся, забрасывая ручными гранатами и шаровыми минами, применяемыми по инициативе неугомонного лейтенанта Подгурского, уничтожили там всех солдат.
Кондратенко впервые увидел в деле эти разнокалиберные шары, стальные и чугунные, начиненные взрывчаткой, недели две назад. Подгурский демонстрировал свое детище во время проведения контрминных работ у форта №II. Кондратенко контролировал тогда закладку одной из галерей и видел все своими глазами. Рашевскому доложили, что в параллели, наиболее близко подходящей к форту, скопилось большое количество японских саперов. Пользуясь тем, что находятся в мертвом пространстве и фактически защищены от артиллерийского и ружейного огня, японцы безнаказанно вели работы. Тогда и предложил Подгурскй обрушить на врага минный подарок. Местность благоприятствовала этому: японские параллели тянулись прямо под естественной горкой, на которой укрепились русские. Точность попадания Подгурский гарантировал, так как помимо расчетов, он несколько раз скатывал к японцам колеса от телег и круглые валуны. С наступлением темноты, когда в японской параллели началась сильная возня, моряки по деревянным желобам быстро скатили к ним два стальных шара. Через несколько минут сверкнуло пламя и раздались один за другим два взрыва. Трудно предположить, каков был результат взрыва, но в этой парале6лли японцы навсегда прекратили работы.
Сейчас, во время третьего штурма, шаровые мины успешно применялись и против атакующих колонн противника. Во время штурма укрепления № 3 для Ноги сложился, пожалуй, самый благоприятный момент. От разрыва 11-дюймового снаряда начался пожар около склада с боеприпасами: загорелись заряды, стали рваться бомбочки. Японцы уже практически заняли укрепление, Куропаткинский люнет, часть форта №II, но продержались на них не более часа. Посланные Кондратенко резервы выбили врага со всех позиций. К вечеру японцами удалось укрепиться только на гласисе укрепления № 3.
Весь вечер и ночь на 18 октября прошли в перестрелке. К утру стало очевидно, что и третий штурм провалился. Правда в 5 часов пополудни Ноги отдал приказ о продолжении атак на форт № II, но вчерашние неудачи настолько подорвали моральные и физические силы его солдат, что дальнейший почти без перерыва семичасовой бой более походил на методический расстрел вяло атакующих колонн японской пехоты. Японцы даже ни разу не вышли в прямое соприкосновение с обороняющимися и к часу ночи прекратили бессмысленное наступление. К искреннему огорчению генерала Ноги подарок к дню рождения Микадо не получился.
Не могу не сказать несколько слов о моряках эскадры все еще сражающихся и на кораблях. Броненосцы и крейсера уверенно и точно поражали огнем главного калибра тяжелые осадные батареи противника. Но более всего до сих пор поражает подвиг моряков минного катера с броненосца «Ретвизан» под командованием мичмана В.И. Дмитриева. Катер вышел в море для возможных атак японских кораблей. Катер представлял из себя паровую шлюпку водоизмещением в 18 тонн с экипажем из 10 моряков добровольцев, вооруженных одной торпедой, винтовками и гранатами. Примерно в 19 часов Дмитриев обнаружил слева от себя силуэты кораблей противника. Прожектор с Крестовой горы осветил большой японский миноносец, потом еще два четырех трубных миноносца. Расстояние между катером и миноносцами не превышало и 40 метров. Дмитриев пошел на смертельную самоубийственную атаку и торпедировал второй миноносец в строю. Почти сразу над миноносцем поднялся огромный столб воды, сквозь который Дмитриев провел свой катерок. Японцы в темноте ничего не заметили и приняли гибель своего корабля за счет подрыва на мине.
24-летний мичман Валериан Иванович Дмитриев из бедных дворян, вахтенный начальник миноносца «Сильный» чин мичмана получил из серой кости юнкеров флота, но служил и воевал не хуже бывших гардемаринов. Кроме этого подвига он успеет за время осады совершить еще несколько подвигов, получить несколько орденов, в том числе орден Св. Георгия 4-го класса. А за четыре дня до сдачи крепости на эсминце «Властный» прорвется в китайский порт Чифу.
После войны на Балтике дослужится до капитана 2-го ранга командира подводной лодки «Кайман», с которой будет в мировую войну топить германские суда в Финском заливе. Последний русский орден – Св. Анны 2-го класса с мечами. Герой. После революции окажется в Англии, где будет служить при Адмиралтействе и умрет аж 1965 году глубоким стариком. Любопытная деталь. Он был братом поэтессы Елизаветы Дмитриевой (небезызвестной Черубины де Габриак), из-за которой дрались на дуэли два поэта Гумилев и Волошин.
Вновь, как месяц назад, осадная армия не выполнила своей задачи. Ни одно из долговременных сооружений не перешло в руки японцев. Генерал Ноги по-прежнему являл поразительное тугодумие и упрямство в достижении своих целей. Ни о каком тактическом и оперативном искусстве не могли быть и речи. Недооценивая силы противника и явно переоценивая свои, командующий 3-й армией продолжал атаковать на широком фронте, разбивая силы и распыляя резервы. Наступала японская пехота скученно, зачастую во взводных, а то ротных колонн и несла от организованного огня с фортов огромные потери. Имея на многих участках частный успех, японцы, как правило, не развивали его, старясь окончательно закрепиться на занятых позициях, теряя тем самым время, а с ним и инициативу. Артиллерия, вместо сосредоточения огня на узком участке прорыва, постоянно стреляла как по укреплениям, так и по городу, порту. Не помогли Ноги ни почти тройной перевес в живой силе, ни фанатичность и упорство японского солдата.
Однако дело было не только в ошибках японских генералов. Главной причиной этих неудач были русский солдат и матрос, русские офицеры, своим мужеством и героизмом сумевшие в очередной раз удержать крепость. Да русский генерал Кондратенко, в который раз показавший свое оперативное мастерство, умение маневрировать огневыми средствами и резервами.
На Артурские позиции опустилась относительная тишина. Правда, теперь никого не надо было убеждать в необходимости самоотверженной работы. В ноябре месяце не только военные, но и все гражданское население активно включилось в дело обороны. К этому времени в Порт-Артуре было около семи тысяч раненых и больных. Забота о них легла на простых тружеников, которые работали в 25-и вновь открытых госпиталях. Моральный дух защитников крепости оставался на высочайшем уровне. Положение крепости все-таки ухудшалось. Уменьшилось число исправных орудий и снарядов к ним, особенно крупнокалиберных. Подбирали неразорвавшиеся японские снаряды и в мастерских на них нарезали новые ведущие пояски. На передовых позициях чувствовалась нехватка живой силы. Причиной убыли которой, помимо японцев, стали цинга, дизентерия, тиф. В ноябре месяце на кораблях оставались из офицеров только командир, старший помощник и механик, из команды – машинисты и часть комендоров. Все остальные были давно на позициях. Крепость напрягала все силы: артиллеристы ежедневно обстреливали врага, охотники каждую ночь совершали вылазки во вражеский тыл, саперы вели непрерывную минную войну.
И в этих условиях начальнику сухопутной обороны пришлось отвлекать внимание на новую напасть. По крепости поползли пораженческие слухи и распространял их никто иной, как генерал Фок своими письмами к генералам и офицерам. Вот одно из них: «Осажденную крепость можно сравнить с организмом, пораженным гангреной. Как организм, рано или поздно должен погибнуть, так равно и крепость должна пасть. Доктор и комендант должны этим проникнуться с первого же дня, как только первого призовут к больному, а второму вверят крепость…»
Фок, конечно, проникся, но как же был возмущен Кондратенко, да и все военачальники крепости. Официальный рапорт он не стал писать, но в частном письме потребовал от Стесселя оградить офицеров крепости от подобных наставлений. Стессель отругал своего друга, но и сам не забывал о том давнем письме Кондратенко и решил, что настало время готовить вышестоящие инстанции и самого государя к возможной ближайшей потере Порт-Артура. Для начала пошли письма, донесения о завышенных сведениях по потерям и заниженной возможности крепости обороняться. Так, сразу после третьего штурма он доложил Куропаткину и государю, что снаряды приходят к концу, а между тем в Порт-Артуре к этому времени насчитывалось 213562 боеприпаса всех калибров. О донесениях Кондратенко не знал, но приказ по гарнизону о минировании всех фортов и укреплений мимо него не мог пройти, хотя Стессель не включил его в расписку. Доложил о приказе комендант форта №II поручик Фролов, который обратился к Кондратенко с рапортом об отказе его выполнять. Кондратенко в резкой ультимативной форме потребовал от Стесселя отмены этого приказа, как и приказа Стесселя о прекращении всяких оборонительных работ на второй и третьей линий обороны. К этому времени с Кондратенко в Порт-Артуре не решался спорить никто. Всем было ясно, что вот-вот начнется новый штурм. Особенно после того, как стало известно, что 2 ноября из Японии пришли последние подразделения вновь сформированной 7-й дивизии, а к середине ноября японцы овладели напольными рвами фортов.
Ноги отдал приказ о новом штурме. Вновь, как и месяц назад, он наметил основными пунктами атаки батарею литера Б, Куропаткинский люнет, форты №II и № III, укрепление № 3. На штурм шли четыре дивизии 1, 9, 11, 7-я – всего более 50 тысяч человек. Задача стояла прежняя: прорвать линию обороны, захватить форты и укрепления крепости. Мы имели здесь на передовых позициях и в общем резерве около 18 тысяч человек.
В 8 часов утра 13 ноября начался четвертый штурм. Общей атаке предшествовала четырехчасовая артиллерийская подготовка, и японская пехота пошла в атаку. Приученные к этой тактике защитники крепости встретили врага более чем достойно и уже к 17 часам стало ясно, что бой для нас складывается удачно.
Пять раз пытались японцы ворваться на форт № II, но безуспешно. Каждый раз их встречала картечь и хорошо организованный ружейно– пулеметный огонь. Тактика действий наступающих не изменилась. Те же густые цепи стеной вставали под пули, сметались картечью. Новые и новые роты атакующих лезли на бруствер, спускались в ров. С нашей стороны в дело пошли ручные гранаты, мелинитовые шашки, шаровые мины. Ров форта был переполнен убитыми и ранеными японцами. Такая же картина наблюдалась и на форте № III. К вечеру там в живых осталось только 27 защитников, но японцы, атаковавшие целый день выдохлись окончательно.
В направлении Куропаткинского люнета и укрепления № 3 бой носил еще более бесславный для неприятеля характер. К началу штурма японцы находились от этих укреплений всего в 50 шагах, но в первой же атаке понесли такие потери, что больше наступать не пытались.
За весь день Кондратенко только один раз направлял роту моряков из резерва на батарею литера Б. Здесь японцы, несмотря на большие потери, ворвались в окопы на флангах батареи. Завязался рукопашный бой: в дело пошли штыки, саперные лопатки, топоры, кулаки. Вот тогда и подоспели десантные взводы с «Пересвета» и «Победы» и полурота с «Амура». Моряки подоспели вовремя. Гранатами отсекли прорвавшихся на укрепление японцев от главных сил и в штыковом бою уничтожили их полностью.
Еще раз поволноваться Кондратенко пришлось только поздним вечером. Задолго до начала общей атаки Ноги в тылу наступающих частей создал сводный отряд добровольцев. Три тысячи штыков под началом генерала Накимуры ожидали команды «вперед!» для развития успеха в случае прорыва. Отряд бездействовал целый день. Только затемно, когда японцам стало ясно, что атака восточного участка провалилась окончательно, Ноги приказал отряду штурмовать Курганную батарею. Вновь заговорила артиллерия. И почти сразу за огневым валом Накимура повел своих добровольцев в атаку. Прожектор с Кладбищенской импани обнаружил противника, и артиллерия крепости открыла огонь. Но на батарее, оставшиеся в живых защитники, не успели занять после артогня места по боевому расписанию Японцы ворвались на бруствер, затем на внутренний дворик. Завязалась рукопашная. Но и здесь Кондратенко успел с резервами. Три роты моряков, около 500 человек, вышли с укрепления № 3 в тыл противника и с ходу ударили в штыки. В темноте атака оказалась особенно ужасной и успешной. Японцы подумали, что на них обрушился целый полк. Крики «Ура!», казалось, неслись со всех сторон, и также со всех сторон настигали их острые, безжалостные русские штыки. Отборный отряд генерала Накимуры был частью истреблен. Остатки его обратились в паническое бегство. Самого генерала Накимуру, тяжело раненного на руках вынесли с батареи.
Утром похоронные команды насчитали вокруг батареи более 700 убитых японцев. 200 человек сгорело на проволочных заграждениях, через которые один из помощников Кондратенко, старший минный офицер с броненосца «Пересвет» лейтенант Николай Васильевич Коротков, пропустил ток высокого напряжения. Кстати, Коротков после революции уйдет служить к большевикам и станет одним из создателей Северного флота.
Потеряв за сутки бесплодных атак до 10% живой силы и так и не выполнив даже ближайшей задачи, Ноги прекратил штурм Восточного фронта. И тут главное событие. Впервые за долгие месяцы осады он принимает единственно правильное, тактически обоснованное решение – бросить все силы на захват Высокой горы. Наконец-то командующий осадной армией понял, что с захватом Высокой он получит возможность вести прицельный огонь по всем точкам порт-артурской гавани и решит главную задачу – уничтожение эскадры. Это вообще был ключ к обороне всей крепости. Атаковать гору поручалось частям 1-й и 7-й дивизий и преданной им резервной бригаде.
После октябрьских боев на Высокой была проделана большая работа. Углублены и снабжены дополнительными траверсами от продольного огня окопы вокруг вершин. На одной из вершин оборудовали специальный редут, на другой – батарею морских 6-дюймовых орудий. На блиндажах для личного состава уложили новые перекрытия из рельсов и камня. Все выступы к креплениям перекрывались сплошной линией проволочных заграждений и волчьих ям. Войсками, оборонявшими горы Плоскую, Дивизионную и Высокую, командовал начальник 1-го отдела Западного фронта хорошо знакомый нам герой еще Цзиньчжоу полковник Третьяков. Под его началом было около 4 тысяч человек, из которых 400 человек в резерве. Уже беглый взгляд показывал, что японцы имели почти пятикратное преимущество в личном составе, не говоря уж об артиллерии. Параллели японцев находились от русских траншей всего в 100 – 150 шагах. Положение оборонявшихся усугублялось тем, что вокруг Высокой было много мертвых пространств, в которых атакующие могли спокойно накапливать резервы.
Утром 15 ноября началась усиленная бомбардировка. Огонь вели осадная артиллерия, полевые гаубицы артиллерии дивизий. Укреплениям нанесен большой урон. Однако начавшаяся в 17 часов атака проходила настолько робко, что через два часа окончательно захлебнулась. Японцы открыли усиленный огнь по фортам №II и № III, но Кондратенко догадался, что это только отвлекающей маневр, и не ошибся. С раннего утра град снарядов обрушился на укрепления Высокой. К 8 часам почти все блиндажи и укрепления на горе были разрушены. В атаку пошла пехота, и Кондратенко сразу же отправился в штаб западного участка к Третьякову. Там находился и комендант Высокой капитан Стемпневский, который сразу заторопился к себе на гору. До вечера шла упорная борьба за позиции, которые переходили из рук в руки. Третьяков использовал все резервы и с последними отпросился у генерала лично возглавить контратаки. Поздно вечером Кондратенко доносил в штаб крепости:
«Правый верхний и соответствующая часть нижнего редутов на Высокой горе занята японцами, а остальная часть редута в наших руках.
Проведенная нами два часа назад атака не удалась… Теперь полковник Третьяков делает распоряжение для новой атаки, лично находится на Высокой горе. Всего на Высокую к бывшему там гарнизону было послано четыре нестроевые роты, одна сводная рота и три роты запасного батальона, но все они очень слабого состава и без достаточной сплоченности, вследствие чего с наступлением темноты численность их чрезвычайно уменьшилась, и принужден был послать на Высокую гору десантную роту и пятую роту 5-го полка, причем весьма вероятно, что понадобиться дальнейшее усиление гарнизона Высокой… Редуты и блиндажи вследствие усиленной бомбардировки 11-дюймовыми бомбами почти совершенно разрушены.
Артиллерийский огонь теперь стих, но продолжается ружейный огонь и перебрасывание бомбочками. Раненых через перевязочный пункт прошло до 400 человек».
Едва Кондратенко отправил донесение, как с Высокой доложили, что Третьяков успешно атаковал и выбил японцев из занятых позиций. Следующие два дня прошли в непрерывных боях. Позиции опять переходили из рук в руки. Обе стороны несли большие потери. Артиллерия сметала все, что появлялось на поверхности горы. Только за 17 ноября на вершине Высокой разорвалось более тысячи 11-дюймовых снарядов. Наблюдателям в Артуре гора казалась огнедышащим вулканом.
За два дня боев 1-я японская дивизия понесла такие потери, что Ноги был вынужден заменить ее частями 7-й свежей хорошо вооруженной дивизии. Русских сменить на горе было некому. Кондратенко бросил в дело четыре роты резервистов, укомплектованных еще не оправившимися от ран стрелками и две десантные роты моряков. При этом не забывал и самого простого солдата.
«Убить лошадь, сварить ее, порезать на порции и в таком виде отправить на Высокую гору, чтобы там каждый боец мог взять кусок мяса и хлеба и, вернувшись в окоп, съесть, когда ему будет удобнее», – писал он в одном из приказаний.
18 ноября в 6 часов утра японцы вновь поднялись в атаку. Ноги бросал в бой большие массы пехоты. К 9 часам противник занял один из редутов. Создалась угроза всей обороне. Правда, через час Третьяков вернул позиции, но в мертвом пространстве у подножья горы собирались новые колонны атакующих. Резервы Западного участка иссякли, и Кондратенко приказывает начальнику Северного фронта полковнику Семенову снять часть сил со своего участка и направить их на Высокую. Японцы снова были остановлены
Днем в Голубиную бухту вошли японские канонерки. Одна из них, «Сайен», сразу подорвалась на мине и затонула. Это еще больше разозлило японцев. Артиллерийский огонь усилился. Поднялась пехота. Кондратенко снимал роты со всех не атакованных участков, бросал их в бой. Теперь рота охотников с 4-го укрепления спасла позицию из почти безнадежного положения. К полуночи атаки прекратились. Измученные защитники принялись восстанавливать то, что хоть как-нибудь поддавалось восстановлению, строить новые укрытия. На Высокой, где каждые пять минут рвался 11-дюймовый снаряд, не говоря уж о других калибрах, восстанавливать был уже нечего. Из 45 блиндажей уцелело только 2, батареи давно были разрушены. Раненый полковник Третьяков продолжал оставаться на укреплениях и руководить инженерными работами, и только после второго тяжелого ранения 19 ноября его сменил подполковник Сейфулин.
Ноги, несмотря на большие потери, продолжал активные действия. В дело вступили саперы, которые уже под огнем рыли сапы и параллели. Вечером 19 ноября бои вспыхнули с прежним ожесточением. Знакомый нам английский корреспондент при японской армии Эллис Ашмед Бартлетт писал: «…В течение трех дней – 19 ,20, 21 ноября – артиллерия не прекращал бомбардировки, осыпая снарядами гребень Высокой горы и все на ней разбивая в щепы. Как русские могли держаться – необъяснимо: храбрость их, как обороняющейся пехоты, никогда не подвергалась более суровому испытанию и никогда они не отвечали на вызов врага более доблестно и самоотверженно…»
22 ноября на высокой сменилось несколько комендантов. Погибли Стемпневский, подполковник Бутусов, капитан Иващенко, за ним – подполковник Покровский. Последним комендантом был флотский инженер-механик Лосев. После полудня на горе выбыли из строя почти все офицеры, погибла большая часть гарнизона, не осталось патронов и гранат. Кондратенко приказывает Горбатовскому срочно направить с Восточного фронта две роты и 100 тысяч патронов, Семенову снять с Северного фронта еще две роты, просит у коменданта крепости моряков, но подмога просто не успевала.
В 17 часов 30 минут Высокая пала. Кондратенко заплакал, не стыдясь слез. – Это, начало конца… – бросил он удивленным офицерам штаба и вышел из блиндажа. Генерал отсутствовал несколько минут, а когда возвратился, все снова увидели деятельного и бодрого, такого привычно Кондратенко. Он еще попытается контратаковать, но охотники доложили, что командир 7-й японской дивизии генерал Осака уже расположил на горе несколько батальонов пехоты с артиллерией, и Кондратенко отдает приказ всем частям отойти на главную линию обороны. Только на главную линию обороны и «начало конца» могло еще продолжаться очень долго. В боях за Высокую наши потери составили 4 тысячи человек, японская армия потеряла до 12 тысяч.
23 ноября вечером, когда на Высокой был оборудован настоящий корректировочный пост, японцы открыли методический прицельный огонь по русской эскадре. Участь кораблей была предрешена. В создавшейся обстановке адмирал Вирен мог вывести эскадру в море и попытаться прорваться в нейтральные порты или в открытом бою нанести японскому флоту существенный урон. Но вновь испеченный адмирал преступно бездействовал, отдавая корабли на расстрел осадных батарей противника. Первой затонула «Полтава», после того как 11-дюймовый снаряд попал в артиллерийский погреб и вызвал взрыв боеприпасов. В «Ретвизан» попало более 20 снарядов, и броненосец в 16 часов затонул. Через два дня его судьбу разделили броненосцы «Пересвет» и «Победа». В тот же день погиб крейсер «Паллада» и был сильно поврежден крейсер «Баян».
27 ноября адмирал Вирен после совещания адмиралов и флагманов отдал приказ, первый пункт которого гласил: «Судам вверенного мне отряда за исключением броненосца «Севастополь» и крейсера «Баян», окончить кампанию и спустить флаги. Адмирал несколько запоздал с приказом, ибо последний из крейсеров «Баян» был уже поражен десятью 11-дюймовыми снарядами и затонул.
И только один «Севастополь» решил погибнуть в бою. Еще 24 ноября его командир капитан 1-го ранга Николай Оттович Эссен попросил у Вирена разрешение на выход броненосца и получил отказ. 27 ноября он все-таки вышел на рейд, бросил якорь в бухте Белый Волк и несколько суток вел отчаянную борьбу с японскими миноносцами, нанося им значительный урон. Получив невосстановимые повреждения броненосец был затоплен своим командиром на 20-саженной глубине. Эссен еще послужит русскому флоту, командуя кораблями, отрядами и всем Балтийским флотом в первую мировую войну. Этот, по мнению большинства военных моряков, последний лучший флотоводец русского императорского флота преждевременно и неожиданно скончался от крупозного воспаления легких в 1915 году. Кстати, настоящей заслуженной памяти удостоился только в наше время. В 2016 году в состав Черноморского флота России вошел самый современный фрегат проекта 11356 «Адмирал Эссен».
Порт-Артурская эскадра, всего год назад мало чем уступавшая Объединенному японскому флоту, прекратила свое существование. Моряки плакали, покидая свои суда. Чувство глубокой боли и ненависти они обратили на врага, штурмующего крепость, но надолго осталась в памяти моряков обида на тех, кто без боя приказал спустить флаги с боевых кораблей. Расплата настигнет адмирала Вирена через тринадцать лет, когда в должности начальника Кронштадтского порта будет расстрелян революционными братишками Балтийского флота. Революция погубила тогда многих флотских офицеров, но Вирена ненавидели давно.
С падением Высокой и расстрелом эскадры на фронте наступило относительное затишье. Ноги решил брать крепость на измор, по частям, усилив минную войну. И, неизвестно, сколько бы длился этот измор, если бы не роковой случай…
2 декабря днем генерал Кондратенко получил донесение, что на форте № II японцы применяют удушающий газ. Он немедленно отправился на передовую. По дороге заехал в штаб и взял с собой начальника 2-го отдела Восточного фронта подполковника Науменко и капитана Зангенидзе. На форте их встретил комендант поручик Фролов и руководивший минными работами подполковник Рашевский. Выяснилось, что удушающий газ появился из-за зажженного японцами войлока. Начался обстрел, и все спустились в каземат, где продолжили обсуждать положение дел на позиции. Было 9 часов вечера, когда раздался оглушительный взрыв…
11-дюймовый гаубичный снаряд, пробив перекрытие, разорвался внутри каземата. От взрыва погибли генерал Кондратенко, подполковники Науменко и Рашевский, капитан Зангенидзе, еще пять офицеров и несколько нижних чинов. Погибли разом те, о которых участник обороны Ф.И. Булгаков позднее напишет: «Для него и его достойных сотрудников: Науменко, Рашевского… и других не существовало понятий: «не время», «поздно», «не наше дело» и т.п., что создавались формализмом и рутинной канцелярией. Все они готовы были делать самое маленькое дело, не считаясь ни очередью, ни служебным положением».
Смерть Кондратенко потрясла защитников крепости. После гибели Макарова это была главная потеря для Порт-Артура, но в начале обороны смерть адмирала воспринималась не так остро. Сейчас в самые тяжелые, критические для осады, потеря Кондратенко оказалась невосполнимой. 3 декабря в приказе по гарнизону было объявлено о его гибели, а 4 декабря после панихиды, несмотря на артиллерийский обстрел состоялись скромные похороны. Моряки и пехотинцы, артиллеристы и саперы – все двигались в скорбной процессии за лафетом, на котором стояли гробы с телами Кондратенко и Науменко. На кладбище у батареи Плоского мыса появились две новые могилы с простыми белыми крестами. Уже после капитуляции Порт-Артура в местной газете «Новый край» появилось незамысловатое, но искреннее стихотворение Вельнининова. Стихотворение большое, я приведу лишь небольшой отрывок:
Нет, мы его оплакивать не станем –
Оплачут его там, где время есть для слез.
Он с нами здесь осады бремя нес,
Он был всегда, везде, повсюду между нами.
То, как простой солдат шел с цепью впереди,
То ночи напролет сидел за чертежами…
Никто не знал, когда он спит… С делами
Он жил, скорей горел… И на каком огне!
По окончанию войны имя Кондратенко будет присвоено 25-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку, одному из новых минных крейсеров, пяти городским начальным училищам. В Николаевской инженерной академии будет введена премия генерал-лейтенанта Кондратенко за лучший проект по фортификации. Мы уже говорили, что через год тело его будет перевезено в Петербург и с высочайшими почестями похоронено на кладбище Александр-Невской лавры. Но лучшей наградой ему станет вечная память благодарных потомков. Сразу после Великой Отечественной войны по указанию вождя могилу привели в порядок. Гранитная колонна, увенчанная георгиевским крестом в лавровом венке и сейчас любовно ухожена военными инженерами питерского гарнизона. Жаль не сохранилась в первоначальном виде часовня с иконой Порт-Артурской Божией Матери, но помолиться памяти славного полководца земли русской это не мешает.
В те декабрьские дни гибель Кондратенко, несомненно, отразилась на судьбе крепости. С его смертью, по существу, кончилась оборона Порт-Артура. Удивительно с какой поразительной быстротой начали развиваться события. Начальником сухопутной обороны был назначен генерал Фок, и уже 5 декабря наши войска оставили форт №II. Накануне ночью, когда японцы закончили саперные работы и всем стало ясно, что утром начнется штурм, Фок не только не усилил, а, наоборот, ослабил и без того малочисленный гарнизон, сняв с укрепления 140 человек. «Гарнизон форта № II в составе 275 человек я признаю при настоящих обстоятельствах чрезмерным», – писал он Горбатовскому. В час дня японцы произвели взрыв форта и сквозь разрушенный бруствер бросились в атаку. Рукопашный бой с переменным успехом шел до полуночи. Нам нужны были подкрепления, и они имелись, но оставались на местах. Форт был оставлен.
Еще через 10 дней японцы решили провести такую же операцию против форт № III, заложив под его бруствер более 6 тонн динамита. Форт нужно было держать во что бы то ни стало, ибо он являлся ключевым пунктом всей позиции, но маховик предательства закрутился с новой силой. Здесь без взрыва японская пехота пошли в атаку. Повторился рукопашный одиннадцатичасовой бой, и из-за отсутствия подкреплений наши герои отошли, сжигая за собой все, что может гореть. В плен японцы взяли только трех раненых стрелков, а потеряли более тысячи человек.
С оставлением форта Стессель наконец решился открыто заговорить о капитуляции, Положение было серьезным, но не безнадежным. В наших руках оставались почти все укрепления, большое количество артиллерии, достаточное число боеприпасов и личного состава. Люди горели желанием сражаться. Русский солдат, офицер достигли той степени упорства и готовности к смерти, что при умелой организации и четком руководстве могли творить чудеса. Но Стессель собирает 16 декабря военный совет из старших начальников крепости: генералов, адмиралов, командиров полков, начальников штабов дивизий, инженеров и тыловиков. С предложением высказаться о возможной капитуляции. По заведенному порядку начали младшие. Начальник штаба 7-й дивизии капитан Головань высказался за продолжение борьбы. В том же духе говорили все остальные участники совещания, вне зависимости от чина и занимаемого положения. Генерал Белый заявил, что снарядов хватит по меньшей мере еще на два штурма. Генерал Горбатовский сказал: «Мы слабы, резервов почти нет, но держаться необходимо, и при том держаться на передовой линии». Такой же принципиальной позиции придерживались генералы Смирнов, Надеин, Никитин. Настойчиво требовали продолжить оборону боевые офицеры Ирман, Семенов, Мехмандаров. За капитуляцию выступили только генерал Фок и начальник штаба Стесселя полковник Рейс. Сам Стессель не ожидал такого поворота событий и, явно обескураженный, поспешил закрыть совет. В тот же вечер он все же направляет через Чифу телеграмму государю императору: «Крепость продержится лишь несколько дней, у нас нет почти снарядов. Приму меры, чтобы не допустить резни на улицах». Этого он посчитал достаточным для своего оправдания и стал только поджидать повода. Повод вскоре появился.
Через день после совета японцы взорвали-таки бруствер форт №III. От детонации в потерне взорвался комплект боеприпасов и разрушил каземат, но не весь форт. Однако Стессель, уже никого не оповещая, немедленно отправил к Ноги парламентера с письмом, в котором писал: «Принимая во внимание положение дел на театре военных действий, я нахожу дальнейшее сопротивление Порт-Артура бесполезным, и во избежание бесполезных потерь я желал бы вступить в переговоры о сдаче». Ноги не мог поверить. По выражению того же Бартлетта: «Падение укрепления 3-го дало Стесселю повод для капитуляции, за который он ухватился с неприличной торопливостью».
После проявленной Стесселем неприличной торопливости Фок распоясался окончательно и отдал приказ очистить Куропаткинский люнет, батарею литера Б и Малое Орлиное гнездо.
А на переднем крае продолжались упорные бои. Генерал Горбатовский, офицеры и нижние чины и не думали сдаваться. Ожесточенные схватки проходили в районе Орлиных гнезд. Большое Орлиное гнездо отбивало атаку за атакой. Враг нес огромные потери и, не считаясь с ними, продолжал атаковать волнами. На наших позициях перестали рваться 11-дюймовые снаряды. Горбатовский вел войну на два фронта – с японцами и приказами Фока. Когда он отправил на Большое Орлиное гнездо последний резерв – роту моряков, пришло донесение от коменданта укрепления капитана Галицкого: «…надеюсь на Бога да на русского солдата» Моряки отбили еще несколько атак, нужны были резервы, но не было Кондратенко, и никто не решался снять их с других направлений. И это несмотря на то, что войска Северного и Западного фронтов стояли на позициях, удерживаемых ими со времен боев за Высокую. 7 тысяч человек находились в полнейшем бездействии.
Фок продолжал очищать укрепление за укреплением. Когда ему доложили, что по приказу Горбатовского войска продолжают сражаться, рассвирепел. «…Предписываю немедленно отдать распоряжение об очищении литера Б, – писал он во гневе. – Не заставьте меня принять побудительные к тому меры…»
Побудительные меры против героев обороны, против солдат и моряков, которые не обращали внимания на его приказы, продолжали борьбу, покрывая русские знамена неувядаемой славой!
Один из последних защитников Орлиных гнезд, подпоручик Гриневич, выступая впоследствии как свидетель на Порт-Артурском процессе, рассказывал, что солдаты, подходившие все время к нему группами по 5 – 6 человек с бомбочками, говорили: «пришли умирать на Орлиное гнездо…» – и умирали как герои…» Последними оставили Большое Орлиное гнездо фельдфебель десантной роты с броненосца «Победа» Булыгин и матрос Назимов. Они унесли на себе тяжело раненого командира своей роты лейтенанта С. Н. Тимирева. Лейтенант Сергей Николаевич Тимирев был старшим офицером броненосца «Победа» и с гардемаринов лучшим другом будущего «спасителя России» адмирала Колчака. Дружба закончилась уже в революцию, гражданскую войну, когда жена Тимирева стала любовницей Колчака. Сейчас любят говорить – гражданской женой. В Порт-Артуре он еще дружили. Сам Колчак попал в Порт-Артур добровольцем после своей знаменитой полярной экспедиции. Адмирал Макаров его ценил, приберегал, но после гибели адмирала Колчак служил минным офицером на крейсере «Аскольд» и минном заградителе «Амур». Здесь он и получил, ставшую потом известной на весь флот, репутацию одного из лучших минных тактиков. Потом командовал эсминцем «Сердитый» и в конце обороны береговой батареей. Воевал отменно, ранен, награжден среди немногих морских офицеров. Тимирев тоже получит свой орден, тоже ранен и тоже дослужится до адмиральских орлов на погонах. В гражданскую войну окажется на Дальнем Востоке командующим всеми Морскими силами белогвардейцев. Умрет в эмиграции в Шанхае в 1932 году от рака горла 57 -и лет. Но вернемся на порт-артурские верки
Ночью 19 декабря русские оставили первую линию обороны, только первую. А представитель Стесселя полковник Рейс уже 20 декабря подписал в деревне Шуйшунь капитуляцию. В ночь на 21 декабря Порт-Артур и его окрестности были охвачены пожаром. Матросы, солдаты, офицеры, не желая увеличивать трофеи японцев и не считаясь с приказами Стесселя, Фока, Вирена, уничтожали корабли, судовой док, артиллерийские склады, орудия и батареи. В эту ночь для спасения полковых знамен, секретных документов и архивов в море ушел миноносец «Статный». Несмотря на то, что японцы усилили патрульную службу, он прорвался и достиг китайского порта Чифу. Так же, без особого труда, прорвались через блокаду миноносцы «Сердитый», «Смелый», «Властный», «Бойкий». Это только доказывало, что трусость Вирена и Стесселя явились причиной трагической и бесславной гибели артурской эскадры.
Крепость капитулировал на 329 день войны, после славной многомесячной обороны. Капитулировала преждевременно из-за прямого предательства Стесселя и его ближайшего окружения. Из 60 укрепленных узлов было потеряно только 20. К моменту капитуляции прочно держали оборону почти 25 тысяч штыков при почти 600 орудиях. В крепости оставалось более 200 тысяч снарядов, 4,5 миллиона патронов. Продовольствия бы хватило еще на два месяца обороны. Стотысячная армия Ноги была перемолота под Порт-Артуром, японский флот почти в полном составе был прикован к крепости. Никто не ожидал столь быстрого конца, в том числе и сами японцы. Один из английских корреспондентов при армии Ноги, Норригард, писал, что падение крепости ожидается не ранее 1,5 – 2 месяцев. Поэтому «предложение русских о сдаче явилось неожиданным, хотя и приятным сюрпризом для японцев».
И все-таки слава русского оружия под Порт-Артуром была приумножена. На протяжении почти шестимесячной осады, располагая почти пятикратным превосходством в живой силе, мощной осадной артиллерией, непрерывно снабжаемые боеприпасами и ощущая постоянную поддержку флота, японцы так и не смогли в открытом бою победить русского солдата и матроса. Эллис Бартлетт не мудрствуя лукаво писал: «История осады Порт-Артура – это от начала до конца трагедия японского оружия; только история осады, составленная по официальным документам главной квартиры, может раскрыть все тактические ошибки японцев, но подобная история едва ли появится в свет, пока настоящее поколение не сошло со сцены».
Действительно, японцы не спешили разбирать свои ошибки. Справедливости ради, надо отметить, что сразу по окончании осады главный ее герой – генерал барон Ноги писал генералу Тераучи: «…Единственное чувство, которое я в настоящее время испытываю, – это стыд и страдание, что мне пришлось потратить так много человеческих жизней, боевых припасов и времени на недоконченное предприятие…» Мы уже с вами говорили о гибели его сыновей и попытки совершить харакири. Если командующий осадной армией стыдился своей победы, то японские солдаты прочувствовали ее на собственной шкуре. Порт-Артур стоил японцам колоссальных жертв. Японская осадная армия, начиная с высадки под Бицзыво и до конца осады потеряла убитыми, ранеными, умершими от болезней свыше 110 тысяч человек, в том числе 10 тысяч офицеров. Если учесть, что в последний день осады армия Ноги насчитывала 97 тысяч солдат и офицеров, то следует сказать, что под Порт-Артуром русские войска последовательно сражались не менее чем с двухсоттысячной армией неприятеля. По официальному отчету главного хирурга 3-го армейского Восточно-Сибирского корпуса Б. Гюббенета, общее число погибших порт-артурцев составило 12657 человек. Небезынтересно отметить, что еще в то время многие военные авторитеты считали потери японцев заниженными. Сами японцы признавали, что не учитывали всех раненых.
Тысячи русских солдат и матросов пошли в плен несломленными, в душе проклиная своих начальников. Кстати, через два года после окончания войны петербургские газеты объявили, что27 ноября 1907 года в 11 часов в помещении офицерского собрания, на углу Литейного проспекта и Кирочной, Верховным военно-уголовным судом начнется слушание дела о преждевременной сдаче крепости Порт-Артур. О ходе и исходе процесса мы уже говорили, и, хотя через короткое время суровый приговор государь император смягчил, какая-то справедливость восторжествовала. А уж как встрепенулась пресса по всей стране, где уже попахивало первыми ростками демократии – государственной думой, свободой печати и т.д.
Падение Порт-Артура, конечно, удручающе подействовало на личный состав Маньчжурской армии. Любопытно другое – моральный дух войск подрывался именно многочисленной командой либеральных корреспондентов, которые просто наводнили штабы и тылы армии. Корреспондент газеты «Русское слово» Ладыжинский писал из Мукдена: «Нет энергии в войсках. Дух понизился у солдат и офицеров, окончательно утрачена вера в генералов. В армии прогрессивно растут уныние и безнадежность, в войсках апатия, в штабах и тылах разврат и кутежи… Прогнила насквозь чиновничья Россия». Таких статей было масса, и все они были далеки от действительности. Радости не было, но не было и печали, тем более полного разложения.
Впрочем, как мы уже знаем, падение Порт-Артура нисколько не смутило Куропаткина, говорившего об этом еще в начале войны. Несколько беспокоило скорое усиление армии маршала Оямы за счет 3-й армии Ноги, и он решил убить сразу двух зайцев – организовать набег конного отряда в тыл противника на порт Инкоу, разорить его и на долгое время вывести из строя железную дорогу Ляоян – Ташичао – Дальний, по которой и должна была двигаться из Пор-Артура 3-я армия Ноги. Одновременно, эта операция должна была вернуть бодрость духа русской армии и поднять авторитет самого Куропаткина.
Набег был задуман им еще в последние дни обороны крепости, а после ее падения стал просто необходим. Куропаткин мечтал к Рождеству Христову поднять настроение в войсках, да и в далеком Петербурге, скрасить хоть как– то артурскую беду и, как сам говорил: «порадовать батюшку царя». Вскоре о предстоящем рейде узнали все и заговорили не только в Маньчжурии, но и в Царском Селе. Это уже вызывало недоумение, потому что ставились под сомнение не только внезапность операции, но и ее успех. Готовились так долго, что к Рождеству не успевали и решили начать операцию сразу после праздника. Куропаткин сформировал отряд из личного состава почему-то различных корпусов. Зачем, если в наличии были хорошо подготовленные, обстрелянные кавалерийские части. Отряд довольно сильный – 75 эскадронов и сотен с 22 полевыми орудиями. Всего 7500 всадников. Отряду придавался огромный обоз с фуражом и продовольствием на 500 мулах, что резко замедляло быстроту маневра, так необходимую для скоростного рейда по тылам. Отряд был разбит на три колонны – главной задачей которых было разрушение складов и портовой структуры Инкоу. Для разрушения железной дороги по ходу движения выделялось только 6 эскадронов и сотен от левой колонны. Во главе отряда был поставлен генерал П.И. Мищенко.
51-летний дворянин генерал-лейтенант Павел Иванович Мищенко стал особенно популярен в русской армии именно в годы войны с японцами, как лихой кавалерийский начальник. Хотя кавалеристом по образованию и началу службы не был. Но мы знаем уже много примеров удачно превращения многих и многих военачальников. Родился в самом центре Дагестана крепости Темир-Хан-Шура. В 1871 году окончил Павловское военное училище. Вышел подпоручиком артиллерии в 38-ю артиллерийскую бригаду, с которой сразу вступил на боевой путь в Среднеазиатских походах под командованием самого М.Д. Скобелева, в том числе и кавалеристом. С ним же будет сражаться против турок на Балканах. Храбрец и орденоносец в 22 года.
В 1899 году полковником будет направлен в Маньчжурию начальником службы безопасности КВЖД и во время Боксерского восстания возглавил летучий кавалерийский отряд, с которым отчаянно бился против хунхузов, заслужил орден Св. Георгия 4-го класса, чин генерал-майора. С 1903 года командир Забайкальской казачьей бригады, во главе которой начал войну с Японией. Потом командовал отдельными кавалерийскими отрядами, принимая самое активное участие во всех сражениях войны, начиная с Ялу и кончая Ляояном. Особых подвигов его казаки, да и вся русская кавалерия в этой войне не совершили. Больше прикрывали фланги пехотных корпусов, но Мищенко отличался особой активностью. Это особенно привлекало пишущую братию военных корреспондентов, и Мищенко стал необыкновенно популярен. Газеты и журналы заполнились его портретами. А после того, как он во главе арьергарда прикрывал наш отход под Шахэ, получил за подвиг Золотое оружие «За храбрость» с бриллиантами его отметил сам государь император чином генерал-лейтенанта с причислением в Свиту и назначением генерал-адьютантом самого императора. Кого, как не Мищенко должен был поставить во главе набега на Инкоу Куропаткин?
Скажем сразу, набег не удался. 27 декабря отряд двинулся в японский тыл в обход их левого фланга. Но это мало напоминало быстротечный прорыв, лихой кавалерийский маневр. Наличие огромного медленного обоза и совершенно ненужные стычки с мелкими японскими тыловыми заставами просто замедляли движение отряда. В сутки проходили не более 30 верст, что медленно даже для пехоты. А в такой операции быстрота маневра – главное. Только 30 января Мищенко подошел к Инкоу и для атаки развернул всего 15 эскадронов из 42. Достойный последователь Куропаткина. Хорошо еще успел поджечь огнем артиллерии портовые склады. Инкоу оборонял всего один пехотный батальон со средствами усиления, но этого японцам хватило, чтобы отбить разрозненные атаки спешившихся казаков. Управление и организация боем отсутствовали. К тому же пришло сообщение о приближающихся из Ташичао японских резервах. Сообщение, и только. Но Мищенко сразу свернул атаку и поспешил отдать приказ о возвращении на позиции Маньчжурской армии. Куда и прибыл 3 января. С Новым годом! За неделю отряд прошел 250 верст, рассеял несколько японских тыловых команд, взял в плен 19 японцев, уничтожил 600 повозок с различным имуществом врага и несколько портовых складов. При этом, сам потерял 408 человек и 158 лошадей. Отряд прервал сообщение по телеграфным и телефонным линиям связи и пустил под откос два эшелона. Правда, разрушенные участки дороги и связь японцы восстановили всего за 6 часов. Главная цель рейда на Инкоу – затруднить переброску армии Ноги к Мукдену не достигнута. Стыд и срам.
Нелицеприятный, но справедливый военный историк А.А. Керсновский не пожалел руководителей «наполза на Инкоу»: «В операции участвовало 78 эск., сотен и охотн. команд. Колоссальный обоз (взятый, несмотря на обильную продовольствием местность) доходила до 1500 вьюков. Средняя величина перехода была около 23 верст – хорошая пехота ходит быстрей. Ген. Мищенко распорядился «всячески избегать атак в конном строю». Приказание это ему, артиллеристу, простительно, но выполнение его подчиненными Мищенко, настоящими кавалеристами, как ген. Самсонов и герой Караджалара ген. Греков – непростительно. Подойдя к Инкоу 30 декабря, Мищенко не сумел даже воспрепятствовать уходу оттуда поездов, спешил свой отряд, атаковал станцию, введя в дело всего около трети своих сил, был отбит двумя японскими ротами и ретировался. Трофеи всего этого набега – 15 пленных. Наш урон – 39 оф., 321 н.ч.»
Мищенко не потеряет своей популярности, будет ранен под Сандепу, но за войну из наград получит только орден Св. Анны 1-го класса. А после войны опять пойдет в гору и уже в 1908 году станет генерал-губернатором Туркестана, наказным атаманом Семиреченского казачьего войска. Через год «прямодушный солдат» Мищенко вступит в разногласие с петербургским ревизором графом Паленом и подаст в отставку. Государь император быстро разобрался в конфликте и возвращает Мищенко в строй с чином генерала от артиллерии и назначением атаманом Казачьего Войска Донского.
В мировую войну уверенно командует 2-м Кавказским корпусом и 31-м армейским корпусом в Брусиловском прорыве. Спорит и конфликтует с начальством, любим войсками. Революцию не примет, оставаясь верным монархистом, за что и будет уволен Керенским. Уехал в Дагестан на родину, где, не снимая носил генеральские погоны и все ордена. Есть сведения, что после конфликта уже с большевиками Мищенко в 1918 году застрелился. Судите сами, герой ли это нашей войны, но несомненный толковый военачальник и патриот страны.
Рейд неудачный, но не могу не отметить, что личный состав отряда воевал отлично. Вот что пишет уже знакомый нам полковой священник отец Митрофан Серебрянский: «Батюшка, смотрите скорее направо: наши японский транспорт берут!» – кричит Михайло. Оглянулся я – действительно, наш 2-й эскадрон карьером нагнал обоз с порохом и жизненными припасами в двести фур; прикрытие разбежалось, и вот запылал огромный костер. Взрывы пороха следовали один за другим, и черный дым валил в небо. В самом городе горели склады…
Рядом со мной едет вахмистр Жучин. Это положительный герой. Во время боя под Инкоу он ранен навылет: пуля прошла в спину около правой лопатки и вышла через правую руку немного выше локтя. Он не пожелал ложиться на носилки, остался в строю и вот, имея руку на перевезя едет с нами. Конечно, страдает, но спокойно говорит мне: «батюшка, теперь я вполне счастлив: выполнил присягу и пролил свою кровь за царя и отечество». Как стыдно мне было после читать русскую газетную руготню и критику. Есть еще истинно русские люди, для которых присяга не пустой звук, не станут публично казнить прежде времени военачальников и отечество. Не Жучин только, а и Киндяков, окончивший университет, и многие другие, трудясь здесь, будучи ранены, умирая, говорили мне то же».
Так реагировали многие наши воины на неудачу, но нам остается лишь отметить, что кампания 1904 года для русской армии и флота закончилась неудачно.
(Продолжение следует)