Утром двадцать первого июня 1941 года мы, бойцы 10 заставы 88 погранотряда поехали на экскурсию в Брестскую крепость. Поставили лавки в кузов «полуторки», уселись плотнее друг к другу, накрылись плащ-палатками и покатили к крепости по гравийной дороге. Наш командир сидел с водителем в кабине. На заставе остался его заместитель и большая часть личного состава. Со мной вместе в основном служили деревенские парни, и посмотреть Брестскую крепость нам было очень интересно. Машина неспешно двигалась по дороге, оставляя за собой облако пыли. Ярко светило солнце, пели птицы, мы были молоды и здоровы, и не знали, что завтра почти все мы погибнем в первом же бою с фашистами.
Нас встретили хорошо. Водили по крепости, которая, как нам тогда казалась, была непреступной, показывали казематы, орудия, бытовые помещения. Затем накормили обедом, и мы познакомились с будущими защитниками крепости.
Вечером наша «полуторка» попылила обратно на заставу. В начале мы разговаривали, вспоминали прошедший день, крепость, думали о своих близких, что остались далеко в глубине страны. Но постепенно сон сморил нас и мы, приткнувшись друг к другу, задремали. За рекой, по которой проходила граница, вспыхивали и гасли огни фар, и иногда грозно урчали танки. Но мы были вместе, ощущали крепкие плечи друг друга, командир заставы с нами, и нас ничего не тревожило. Мы уже привыкли к тому, что враг рядом и могут быть провокации, но такой войны, которая начнется этой ночью, никто не ждал. Наконец «полуторка» подкатила к заставе, и мы, полусонные, с затекшими от долгого сидения ногами, начали буквально вываливаться из нее, и, не успев до конца проснуться, услышали гул множества самолетов над головами.
Ночь еще не прошла, небо только серело, и звезды ярко горели, но между нами и звездами, закрывая их, гудели сотни самолетов. Они шли на Восток, и стало ясно, что это не провокация. Это война. Командир крикнул: «Застава, в ружье! Все по местам!» – и мы бросились к своим боевым точкам.
Я служил первым номером пулемета «Максим». Вторым номером был мой друг казах. Мы побежали к своему дзоту (деревоземляная огневая точка), который находился на окраине леса, примерно в километре от заставы. Отбросив маскировку от дзота, нырнули в него и приготовили пулемет к бою. Через несколько минут мы увидели цепь гитлеровцев, которые шли к нам от реки через некошеный луг. Уже рассветало. Над лугом полосами стелился туман, но немцев было хорошо видно, и я открыл огонь из своего пулемета. Мой второй номер подавал ленту с патронами, и пулемет не умолкал. Вслед за первой цепью гитлеровцев шла вторая. Фашисты были пьяны, что-то орали и плохо понимали, что происходит. Они не ожидали, что в безлюдном месте их так встретят. А пулемет строчил, не умолкая, и гитлеровцы зелеными пятнами устилали цветущий луг. Мы были надежно защищены своим дзотом, и пули фашистов лишь выбивали щепу из бревенчатого наката и фонтаны земли из дерна, которым была укрыта наша огневая точка. Потом атаки прекратились. Видимо, немцы пошли в обход. Как раз вовремя, потому что пулемет заклинило от непрерывной стрельбы.
Уже совсем рассвело. Мы вышли из своего укрытия и увидели, что луг усеян убитыми врагами. Мы их пересчитали, оказалось девяносто два трупа.
Взяв с собой по два автомата и по несколько рожков с патронами к ним, мы быстро пошли к заставе. Но от здания заставы остались одни руины. Она была полностью уничтожена снарядами, и мы с ужасом увидели изуродованные тела наших товарищей, с которыми несколько часов назад ехали в машине из Брестской крепости. Бои шли уже далеко за заставой, и я с несколькими оставшимися в живых пограничниками стал пробиваться на восток к своим. Этот путь был страшным и трагическим. Немецкие самолеты и танки разрушили все наши укрепления. Мы проходили мимо аэродромов, с которых так и не взлетели наши самолеты. Они были уничтожены на месте. Наши танки были разобраны для профилактического ремонта и не сделали ни одного выстрела. Может быть, в других местах границы было по-другому, но я рассказываю о том, что видел. Мы. голодные и оборванные, шли к линии фронта ночами по лесам и перелескам, потому что по дорогам на восток гремела военная техника и шли колонны немецких солдат. Еду просили в деревнях. Иногда устраивали засады на небольшие отряды гитлеровцев и, уничтожив их, забирали оружие, боеприпасы и еду. Немцы гонялись за нами на машинах и мотоциклах, и многие мои товарищи потерялись на этом тяжелом пути. Кто-то был убит в бою и остался где-то в поле или в лесу, навсегда, кто-то попал в плен и судьбы их мне неизвестны. Отряды отступавших распадались. Потом новые бои и приходилось идти дальше уже одному. Затем новые осторожные встречи. И вот уже небольшой отряд идет опять на восток до нового боя.
Недалеко от Смоленска рядом со мной разорвался снаряд. Меня засыпало землей и контузило.
На этом мое отступление закончилось. Наш маленький отряд, израненный, измученный, взяли в плен. Удивительно, что не расстреляли сразу. Слишком много мы им доставили неприятностей, нападая на их обозы и небольшие отряды.
Идти я почти не мог. Мне помогали мои товарищи. Если бы не они, меня бы просто пристрелили. Потом был плен. Концлагерь. Работа на шахте «Герман Геринг» в Чехословакии. Судьба меня хранила. Я работал помощником у вольнонаемного чеха, и он каждое утро приносил мне кусок хлеба, а иногда со свиным жиром. Если бы не его забота мне бы не выжить.
Когда пришли наши войска, меня и тех, моих товарищей, кто мог держать оружие, поставили в строй, и мы пошли освобождать Прагу. Солдатский паек быстро поставил нас на ноги, но домой вернулись не все. Многие погибли в Чехословакии, потом в Германии и Западной Украине, отлавливая и уничтожая бандеровцев.
Когда мы возвращались с войны в эшелоне, на Западной Украине бандеровцы завалили пути деревьями и начали нас расстреливать в упор и забрасывать гранатами. Семь вагонов из четырнадцати ехали с оружием. И мне опять пришлось стать за пулемет. В этом, последнем для нас бою, погибло много солдат и офицеров, возвращавшихся домой без оружия.
Но это было потом. А сразу после освобождения Праги меня назначили комендантом какого-то села в Чехословакии. Мы несли караульную службу и заготавливали дрова для сельских жителей, потому что мужчин в селе не было. Все погибли. Заготовка дров была тяжелым и опасным делом, потому что в лесах еще бродили недобитые эсэсовцы и власовцы.
Я часто вспоминал того чеха, который спас меня в плену, отрывая от себя и от своей семьи кусок хлеба, не лишний для них в то тяжелое время. Мечтал встретить его, но так и не пришлось. Но помню его и буду помнить всю жизнь.
После демобилизации я вернулся на свою родину в село Орля Калужской области, и горю моему не было края. Вся моя родня погибла. Их угнали в Германию и оттуда они уже не вернулись. Меня встретили в родном селе лишь обгоревшие трубы и кучи пепла. Я не мог там оставаться.
Фронтовой друг пригласил меня к себе в город Урюпинск. Собрался и поехал.
***
Я слушал рассказ моего отца и старался не пропустить ни одного слова. Он первый раз говорил со мной о той уже не близкой войне, знакомой мне лишь по книгам. Как переплетаются человеческие судьбы – литературные, кинематографические и реальные, жизненные. Именно в Урюпинск приехал после войны и плена герой знаменитого рассказа М.А. Шолохова Андрей Соколов. Может быть мой отец встречался с ним на пыльных улицах этого старого и когда-то знаменитого своими ярмарками города. Сейчас это вполне приличный городок, чистенький, ухоженный, на берегу прекрасной реки Хопер. Он признан столицей Российской провинции. Всевозможные остряки придумывают про него анекдоты, не веря, что он существует реально.
А урюпинцы любят свой город, уважают его историю и даже установили памятник героям рассказа «Судьба человека» Андрею Соколову и мальчишке, который поверил в свое счастье, и нашел его в лице израненного горькой судьбой человека.
Может быть, и пересеклись где-то пути моего отца и шолоховского героя, а может быть, Андрей Соколов – образ собирательный. Много таких людей с израненными телами и судьбами скитались по разоренной, и кое-как выходящей из разрухи стране. Но страдания их не закончились. И у многих они были еще впереди.
Отцу было трудно говорить. Прошлое оживало в нём до спазма в горле. До дрожания рук, мучило до слёз. Немного успокоившись, он продолжил свой рассказ.
Я закончил пред войной сельскохозяйственный техникум и работы в городе по моей специальности не было. Я переехал в станицу Нехаевскую, это неподалеку от Урюпинска и устроился на работу агрономом в управление сельского хозяйства. Помогал восстанавливать развалившиеся после войны колхозы. Тогда не было автомобилей, мотоциклов и от хозяйства к хозяйству приходилось ходить пешком, в лучшем случае ездить верхом на лошади или передвигаться на бричке. Больших зданий для разных организаций тоже не было. Все районное начальство работало в одном здании. В этом же здании находился и кабинет начальника МГБ. Я и многие другие специалисты управления выходили покурить на крыльцо. Курил с нами вместе и этот офицер. Его побаивались. Время было такое. Война только что закончилась, и все наши разговоры часто возвращались к ней. Иногда и я с болью вспоминал свою историю, хотя мне не хотелось этого делать, но молчать тоже было нельзя.
Однажды ночью в дверь дома, где я снимал комнату, постучали. Хозяйка дома пожилая женщина открыла и, зайдя в мою комнату сказала: «Петя, за тобой пришли».
Я полусонный вышел. На пороге стоял офицер МГБ и солдат с винтовкой.
– Ваша фамилия?
– Никулин Петр Петрович
– Пройдемте с нами.
Я оделся. Взял документы и вышел. Никакого черного воронка не было. Меня привели в кабинет начальника МГБ, с которым мы не один раз курили на крыльце администрации района. И опять вопрос.
– Ваша фамилия, имя, отчество.
Еще не понимая сложности происходящего, я возмутился:
– Василий Степанович, хватит дурака валять. Мы с тобой уже давно знакомы.
Он мне с металлом в голосе:
– Повторяю, ваша фамилия, имя, отчество.
– Ну, Никулин Петр Петрович.
– Без ну. При каких обстоятельствах перешли на сторону врага?
– Никогда я не переходил на сторону врага.
– У нас другие сведения.
Мне не в чем было признаваться и каяться. Вины за мной не было. Но капитан не унимался:
– Чем занимались на оккупированной территории?
– Был в плену. После освобождения воевал, освобождал Прагу.
Обидные и коварные вопросы следовали один за другим, но я старался сохранять самообладание, хотя это было трудно.
Уже под утро мой мучитель отпустил меня. Я вернулся в свою комнатенку. Хозяйка встретила меня с опаской. Я поспал пару часов и пошел на работу. Мои товарищи не сразу, но как-то узнали про допрос и начали меня сторониться. Я их не виню, время было такое.
Через несколько дней меня снова вызвали на допрос и опять мучили теми же вопросами. Под утро отпустили. Так продолжалось много раз. Через год капитана куда-то перевели, и новый начальник МГБ меня не беспокоил.
Когда умер Сталин, все эти допросы ушли в прошлое как кошмарный сон.
Через несколько лет мне дали медаль «За победу над фашистской Германией». А награды за то, что я в первом, самом главном бою своей жизни, положил со своим вторым номером роту гитлеровцев я никакой не получил.
Не получили никаких наград и мои товарищи, из 88 погранотряда, которые прекрасным июньским днем ездили со мной на экскурсию в Брестскую крепость и на следующее утро погибли в неравном бою на западной границе нашей родины.
Я слушал рассказ своего отца в первой половине шестидесятых годов. Приближался двадцатилетний юбилей Победы. И этот рассказ не раз прерывался слезами. Особенно, когда он вспоминал своего спасителя чеха, и своего мучителя начальника МГБ района. Видимо, глубоко западает в душу как добро товарища по несчастью, так и зло, подлость человека не испытавшего ужаса войны на себе и мучившего беззащитного солдата, и без того глубоко раненного войной и потерявшего своих близких.
***
После этого рассказа прошло много лет, и как-то я купил в букинистическом магазине книгу Константина Симонова «Разные дни войны». Это были его фронтовые дневники, слегка отредактированные и дополненные уточнениями, взятыми из наших и немецких архивов. И меня просто поразила та горькая военная правда, которую нам поведал, тогда еще очень молодой фронтовой корреспондент. Как это все перекликалось с рассказом моего отца. Как будто он диктовал Симонову рассказ о тех трагических событиях, которые накрыли запад нашей страны, да и всю страну в то страшное лето 1941 года.
Миллионы погибших и взятых в плен в первые месяцы войны из-за ошибок нашего политического и военного руководства. Отсутствие опытных командиров, арестованных и расстрелянных в 1937-1938 годах. Все это обернулось страшной трагедией для огромной, но не подготовленной к войне страны. А солдаты гибли и гибли. И изо всех сил голодные, обессиленные, раненные шли на восток, чтобы соединиться со своей армией и продолжать бить сильного и жестокого врага. Эти люди, погибшие и живые – герои войны и ее жертвы. И один из них мой отец Никулин Петр Петрович 1920 года рождения пограничник 10 заставы, Белорусского 88 пограничного отряда, призванный на службу Жиздринским райвоенкоматом Калужской области.
Вместе с ним призвался и служил в этом же пограничном отряде Марков Василий Иванович. Он пропал без вести в то далекое лето. Их товарищ старшина Поздняков Серафим Иванович из Саратовской области тоже пропал без вести.
Румянкин Иван Степанович из Пензенской области попал в плен. После освобождения еще служил в армии. Затем работал в своем родном селе трактористом, бригадиром, прорабом. Про других сослуживцев отца, мне, к сожалению, ничего не известно.
Скоро наш народ будет праздновать юбилей. Восемьдесят лет победы в Великой Отечественной войне. Но наша победа начиналась с их неизвестного подвига в июне 1941 года. Мы помним это. И память о них и их подвиге передадим нашим детям и внукам.