Россия приросла новыми старыми землями. По праву русскими. Скрепляли кровью, начиная с четырнадцатого. Радость? Да есть, конечно, только подспудная, внутренняя, не особо рвущаяся наружу. Это пусть жеребится столица, орёт на площадях, порой даже не зная, где географически находятся эти новые субъекты с неопределённым правовым статусом. Даже слова и имена какие вспомнили: Русская весна, Новороссия, Алексей Мозговой… Цинизм? Так бессовестность давно в чести. В мае пятнадцатого его предупредили: проведёшь антифашистский съезд в Краснодоне – не жилец. Звонил теперь бывший министр иностранных дел ДНР. Не послушался Мозговой, провёл, а спустя две недели его расстреляли на дороге из засады. Кто? Ну конечно укры – ведь им же не с руки был даром ненужный съезд.
Минском восставший народ заталкивали обратно в фашиствующую и нациствующую Украину. Для чего? Мало было Одессы, Запорожья, Днепропетровска, Харькова? Сколько надо было пролить литров и тонн людской крови, чтобы наконец-то отталкиваемый все эти годы Донбасс пустить пристяжной? Или страшно, что самосознание русских за все годы безвременья уничтожить не удалось? За «ответки» сажали ополченцев (бойцов народной милиции) и гнобили командиров. Верховный Суд ЛНР по сути признал бригаду «Призрак» террористической организацией (приговор по сфальсифицированному делу Александра Костина, комбат «Август», приговорён к 14 годам, умер (убит?) в изоляторе). Обвинительное заключение подписал Генпрокурор ЛНР Горенко, взорванный недавно в своем кабинете: решала, отжимщик и т.п. Господь попускает, не успевает за всеми, но всё равно закон кармы действует.
Уже заговорили о переводе СВО в контртеррористическую операцию. Это отказ от провозглашенных целей и задач СВО. Технических целей и задач, потому что истинные причины известны немногим. КТО не проводится на территории другого государства, значит решили ограничиться достигнутым? Какая мотивация вывода войск из взятых с боями и политых кровью наших бойцов Киевской, Черниговской, Сумской областей весною и Харьковской области сейчас? На чём сторговались? На Херсоне и Запорожье? Без Харькова и всего Левобережья, всей Слобожанщины и вообще Новороссии – это поражение. «Мы ещё не начали воевать…», «Мы ещё воюем малыми силами…» и весь остальной лепет – это для идиотов и либералов, для трясущегося Запада. Но даже заяц, загнанный в угол, становится львом. Взрывы на газопроводе не прогнозировали? Где красные линии и стратегические локации, подвергнутые ударам?
Из центра через Харьков эшелонами гнали и гонят пиндоские технику, БК, наемников, а по сути кадровые части Польши и других государств НАТО, БЕЗБОЯЗНЕННО. Разведка ревмя ревела о местах дислокации сил врага, о готовящемся наступлении, в результате стратеги «ошиблись в определении направлении главного удара». Записные военкоры скрепя сердце сквозь сжатые зубы вынуждены оправдывать наших гениальных стратегов. Зачем лукавить?
Мы сейчас расплачиваемся за февральско-мартовское предательство, за коммерциализацию армейской верхушки, за просчеты (?) политиков, за обман Верховного. Знакомый генерал, в общем-то нормальный и умный мужик, с горечью констатировал: Кутузов сдал Москву, чтобы потом мы оказались в Париже. Во-первых, Кутузовых слизал, как кот сметану, девяносто первый год, а затем довершил октябрь девяносто третьего. Во-вторых, Парижа при такой войне не будет. Возможен раздел страны? Запросто: Запад разорвут на части натовцы, от Урала на восток тихим сапом заберут друзья-китайцы.
«У нас нет права отступать. У нас нет права проиграть», – рубил ночь сжатым кулаком полковник на прощании бригады с погибшими бойцами. После Изюма он тем же самым кулаком долбил столешницу и матерился, а слёзы текли по его заросшим щетиной щекам. Его бригада дралась до последнего патрона и ни разу (!) не отступила без приказа, хотя не все приказы об отступлении он выполнял.
***
Разведгруппу на бээмпэ тупо рванули «монкой»[1]из засады. Трое «двухсотых», остальные «трёхсотые». Ещё живой начштаба, оглушённый взрывом,хрипел в рацию, что контужен, не может ориентироваться и не знает, куда вывести людей, что патроны на исходе, что их ждали на этой дороге и просил помощи.
Комбриг гонял желваки и молчал. Это он послал разведчиков вопреки здравому смыслу именно по этой дороге на «бэхэ», хотя начштаба настаивал идти пешими через лес. Он понимал, что не окажи помощь – начштаба и разведчики погибнут, но свой резерв посылать не стал. Может, понимал, что и те могут угодить в засаду с похожим результатом. Может, потому что их было слишком мало. Может, потому, что живой начштаба расскажет, кому обязана гибелью разведка. Может, потому, что…. Да кто же знает, почему комбриг не принял решение.
Начштаба последний раз вышел на связь. Он уже не просил помощи – понимал, что никто не придёт, лишь прохрипел, что их осталось двое и что они уже выдернули чеку гранаты. И выругался угасающим голосом. Он не отпустил тангенту своей рации и все слышали зачастившую и усиливающуюся автоматную дробь, взрыв и… обрушившуюся тишину в эфире.
Их тела вытащил комбат мотострелков соседнего батальона сутки спустя. Командир разведвзвода бригады рассказал ему о гибели разведгруппы и о том, что комбриг отказал им в помощи. Комбат вышел на крыльцо и подставил лицо струям дождя, чтобы никто не видел его слёз, а потом собрал добровольцев и сам повёл группу на единственном уцелевшем бэтээре.
В том бою они пленных не брали.
***
Жаль, что нельзя называть подразделение, место боя, имя офицера, поэтому ограничусь лишь направлением – Харьковское, район Русской Лозовой. Время – майские праздники. Эта бригада спецназа заходила первой на рассвете двадцать четвертого. Была в Харькове, вышла по приказу. «Пожарная команда» – бросали на самые опасные участки и они блестяще выполняли задачу.
Мы были рядышком с первых дней, но встретились только вчера, да и то на несколько часов: отвозили его из города обратно на позиции. Командир разведгруппы, старший лейтенант, совсем мальчишка, худющий и жилистый, наш земляк из соседней области. Зовут Александр, с греческого «защитник». Сын старшего офицера, отмотавшего две чеченских, теперь сражающегося на Донбассе. Но о нём рассказ отдельный, а сначала о его сыне. О наших мальчишках, взваливших на свои плечи груз ответственности за Россию.
В этот день они отражали атаку за атакой накаченных наркотой нациков. Неполный взвод против батальона. Девять часов боя. Волны наступавших накатывались, получали по морде, откатывались, засыпали снарядами и минами позиции взвода и вновь всё повторялось сначала.
Уцелевший танк загнали в укрытие, попросив командира бывшей танковой роты не высовываться, пока не поймут, что разведчикам станет совсем невмоготу. И комроты ждал, когда позицию засыпали снарядами и минами. Ждал, когда накрыли взвод «градом». Ждал до тех пор, пока укры не подошли на бросок гранаты и тогда на свой страх и риск, задраив люки и выключив рацию, чтобы не остановили из штаба, приказал сам себе: «Вперёд!».
Выскочив из укрытия на озимые, он за несколько минут сжег два танка и три бээмпэ, а затем намотал на гусеницы десятка четыре бесов и вернулся обратно. Изумрудная зелень, испятнанная красным – кровь от разорванных тел, и пять факелов с чёрными клубами. Это не сюр – это страшный оскал войны. Она знает три краски: чёрную – вздыбленная взрывом земля, красную – кровь и белую – цвет бинтов. Комроты ещё дважды вырывался из укрытия и своим танком давил, давил, давил, потому что к исходу дня закончились снаряды, опустели пулемётные ленты, а ствол КПВТ[2] погнуло осколком.
Они дрались в окружении, дрались, когда уже не осталось сил. Дрались, когда драться уже было нечем. Даже получив приказ на отход, они всё равно дрались. Ночью они вышли к своим, вынеся всех раненых. И никто не считал их героями, никто не говорил, что они совершили подвиг. Нет, это была рутинная солдатская работа. Саша[3] так и сказал: «Отработали, немного устали, вот отдохнём чуток и завтра опять на работу».
Александр – значит Защитник. Они все Александры земли Русской. Храни их Господь!
Расстались с ним за Стрелечье. Он уходил, прихрамывая и забросив за спину рюкзак. Отец короткими затяжками добивал сигарету. Вечерело. Прямо на озимые легли мины, вздыбив землю. Чёрное с зеленым. Война взяла в руки кисть. Господи, пусть у неё не хватит красной краски.
***
Бойцы под руки волокли сержанта Валерку Сатина[4] к санитарной «таблетке», а Саня, командир разведвзвода, шкандылял сбоку и ворчал на своего «замка»[5]:
– Почему не дождался? Почему сам полез? А если бы….
Обошлось без «если бы». Старлей сломал ногу, когда неудачно спрыгнул с «брони», и группу повёл «замок». Задание плёвое: выйти к селу, «прощупать атмосферу» и вернуться, поэтому сержант не стал дожидаться, пока ногу командира обколют и спеленают.
– Мы сами, командир, – замок улыбнулся и потёр ладони. – Ох и порезвимся без тебя.
Старлей застонал даже не отболи, а от слов своего безбашенного зама и бессилия что-либо изменить, поэтому погрозил кулаком, изобразив зверскую рожу: – Только попробуй, проходимец, сгною. Зайди и выйди на мягких лапках.
Зашли, залегли, притаились напротив любопытного особнячка. «Крузак» и «элька»[6] появились после полудня. Припарковались возле ворот, один из вылезших из салона парней ушёл в дом, остальные разминались, курили, о чем-то переговаривались и громко смеялись. Были они в камуфляже пиксельной расцветки и брониках, на рукавах голубой скотч, на груди и рукаве желто-голубые ленточки
Сержант приказал взять их на мушку, но огня без команды не открывать, а сам тихонько снялся и, скрадывая добычу, огородами выбрался в другой конец улицы.
Он вышел со стороны Дергачей, поэтому его приняли за своего, и неспеша, вразвалочку, направился к машинам прямо по улице. Уходивший в дом вернулся и приехавшие стали выгружать тубы «джавелинов»[7] и «энлау».[8] Он шел, насвистывая мотивчик и зажав в каждой руке по эргэдэшке[9]. Конечно, наглость, даже высшей степени наглость и вызов, но в этом весь сержант. Оторва по жизни, непричёсанный и незанузданный в армейскую упряжь даже уставами и командирами.
Один из приехавших поднял голову, внимательно посмотрел на приближающегося незнакомца, прищурился и окликнул. Оставалось с полсотни шагов. Сержант ускорил шаг, сокращая дистанцию, улыбнулся, махнул в приветствии левой рукой, а правой метнул гранату под ноги крутившихся около крузака нациков и следом вторую прямо в кузов машины. Ещё не осела поднятая взрывом земля, как он всадил короткую очередь прямо через заднее стекло в водителя и тут же метнул вторую эргэдэшку в кузов пикапа. Двенадцать секунд, два внедорожника, пятеро покрошенных в хлам нациков и еще трое годных к транспортировке «языков», разнесенные в куски ПТРК и ПТУРы и ещё четыре целёхоньких.
Всё бы хорошо, если бы не выброшенная взрывом ракета для «фагота»[10] в контейнере. Эта железяка долбанула по голове сержанта, отчего земля качнулась и в глазах померкло. Как потом сказали врачи – закрытая черепно-мозговая травма средней тяжести. С черепной травмой Саша согласился, но чтобы мозговая – это слишком! Ну откуда у этого отморозка мозги?
Конечно, была бы каска – всё обошлось, но разведка ни броников, ни касок не носит.
В госпитале заместителю командира взвода разведки сержанту Сатину вручили Георгиевский крест. Саша получил от комбрига выволочку за сломанную ногу. Комбриг просто не мог даже предположить, что этот пацан не уйдёт с позиций, не оставит взвод и ещё месяц будет прыгать со сломанной ногой.
***
Десятого мая с Васильевичем[11] искали его сына. У Вити Носова переживания были на лице, а отец сдерживался, только курил всё чаще и чаще. Саша должен был выйти ещё утром, ждали весь день, искали, но безуспешно: колонну накрыли РСЗО и арта, потом добивали из засады.
Ох уж эти колонны! Такое ощущение, что не все генералы Российской армии знают то, что знали сержанты Советской. Азбука: как минимум дозорное отделение, головной дозор, боевые походные заставы, боковое охранение, замыкание, тыльная походная застава. Но этот букварь, видимо, спросом не пользовался.
Сына ждали сутки: среди «двухсотых» и «трёхсотых» его не было, как не было и среди живых. Оставался плен, но эту мысль отец не допускал: сын разведчик, в плен не сдастся.
Он действительно вышел через сутки и вывел своих ребят, по пути захватив наёмника. ДРГ устроила им засаду, да самих накрыли: граната, пару очередей и диверсионная группа строем отправилась на облака. Остались лежать двое: наёмники, американцы, оба с украинскими корнями. Один вжался в землю, закрыв голову руками и сбросив броник. Рядом лежали автомат, «глок»[12], гранаты. Лежал и орал, что свой, что его не надо убивать, ещё что-то про Женевскую конвенцию.
Второй страдал поодаль: здоровый бугай, откормленный, тяжелый. Прошитый очередью, он не мог сам идти, плакал и просил оставить в живых: дома двое деток ждут. Не дождутся. У Сани вес шестьдесят кило с ботинками и железом, такого борова тащить – себе дороже. Да и никто не звал его на нашу землю, но раз сам пришёл – оставайся. Навечно. Война жестока.
Укроамериканца доставили и передали по принадлежности – повезло, веса был транспортируемого. А сын Федотова получил очередной втык за то, что всю ночь «болтался чёрт знает, где сам, да ещё бойцов таскал за собою». Извинился, сослался на плохое знание местности. Обещал исправиться.
Объяснения комбрига удовлетворили.
***
Утром пришла весть: американскими «Хаймерсами»,[13] на солдатском слэнге «Химеры», укры ночью «накрыли» пекарню и топливозаправщики под Изюмом: «двухсотые», «трёхсотые», сгоревшие наливники, хлебопечки, помещения.
В тот день потускнели глаза бойцов, желваки каменели на скулах комбрига, ротный Аман потерянно ходил от машины к машине, то поглаживал ладонью пробитое осколками крыло КамАЗа, словно утешая, то поправлял шнуровку тента и, ни к кому не обращаясь, потерянно и глухо твердил:
– Его мама вчера вечером звонила. Всё спрашивала, почему сын на звонки не отвечает, а я успокаивал её: мол, всё хорошо, просто связи нет. А пять часов спустя его не стало. Она опять будет звонить, а что я скажу?
Комбриг приказал готовить документы: Аман сам повезёт своих погибших бойцов их родным, потому и не находит старлей места.
Колонну ждали после обеда, но солнце успело свалиться за гряду холмов, напоследок расплескав над лесом кроваво-красное с оранжевыми языками пламя заката, а её всё не было. Комбриг вышел к дороге, курил, жадно затягиваясь, и смотрел на таявший в сумерках асфальт. Ещё с десяток минут и темнота поглотит его, смазав контуры с пшеничным полем. Ротный отошёл к перекрёстку и, широко расставив ноги и заложив руки за спину, устремил взгляд туда, откуда должны показаться машины.
Сначала пришёл звук гула моторов – натужный, с надрывом, потом показался свет фар – цепочкой тянущиеся одна пара, вторая, третья… Свет неяркий, даже тусклый, шарящий на два десятка метров перед собою.
Первыми на малой скорости шли машины сопровождения, следом остальная колонна с разбитыми лобовыми стеклами, с буксируемыми на сцепках ранеными машинами с пробитыми скатами, дырявыми бортами, размочаленными тентами и смятыми крыльями, калечной ходовой – кто без одного колеса, кто без двух; две хлебопечки на разутых дисках; в средине КамАЗ с «зушкой»[14] в кузове и телами погибших. Их не случайно положили в этот КамАЗ со скорострельной пушкой – своеобразный артиллерийский лафет, на котором перевозят для погребения военачальников. Это было символично, и комбриг приказал везти своих погибших бойцов именно в этой машине. Когда колонна поравнялась, он вскинул руку к козырьку кепи, отдавая честь своим солдатам – полковник рядовым.
Бригада выстроилась в каре за околицей села. Напротив – машины с включенными фарами. Между строем машин и строем бойцов -раскладные столы и КамАЗ с «зушкой». Откинули борт и тела, укрытые в черные полиэтиленовые мешки, бережно сняли с машины и положили на столы. Кто-то стал в строй, кто-то замер у пулемёта и орудия, а один опустился на колени, положил голову на ноги погибшего и тихо плакал.
На небе ни звездочки, густая вязкая темнота, едва рассекаемая светом фар, давила. Комбриг говорил резко и коротко о том, что это война на выживание, что нам не оставили выбора, но мы всё равно сильнее духом и за нами сила правды. Что всем хотелось бы вернуться живыми, но это война и смерть выбирает лучших.
Потом бригада прощалась – выстроились в колонну по одному повзводно и поротно, проходили мимо столов, замедляя шаг и не сводя глаз с этих черных мешков, ставших саваном, кто-то смахивал слезу, кто-то крестился и что-то шептал, кто-то выходил из строя и замирал у тела того, с кем ещё вчера разговаривал, шутил, гонял по кругу сигарету. Они были ещё совсем мальчишки – старшему двадцать, младшему на год меньше. Совсем зелёная поросль, не оставившая корней. Генофонд России.
Они появились неожиданно с юго-востока, как раз оттуда, откуда пришла колонна. Звука двигателей не было слышно, лишь бело-голубые огоньки на кончиках лопастей и блистерах. «Ночные охотники», К-52 «Аллигатор», девять разведывательно-ударных вертолётов. Они шли один за другим в абсолютной тишине и стоявший рядом замкомбрига Сергей Марков тихо произнёс:
– Ангелы. Это ангелы пришли попрощаться с нашими ребятами. Наверное, светлые у них души были…
Стали грузить тела на машину, а бригада всё не расходилась, прощаясь с товарищами. Солдат, что плакал, опустившись на колени, трижды перекрестил погибшего, взял его на руки и понёс к машине.
Неожиданно пошёл дождь – тёплый летний дождь, мелкий, как через сито, и уже никто не таил слёз, смешивающихся со струйками. И как только машины тронулись, дождь прекратился также неожиданно, как и пролился.
– Славные ребята были, раз небо прощалось с ними, – последние слова замкомбрига произнёс вдруг севшим голосом в два приёма и даже в размытой светом фар темноте было видно, как судорожно заходил кадык.
До рассвета мы так и не сомкнули глаз – сидели, курили до горечи, изредка перебрасываясь односложными фразами, а едва размыло сумерки, как колонна с БК[15], продуктами, водою вновь пошла к фронту.
***
Как никогда это было молниеносный бросок на войну. Молниеносный по исполнению, сродни броску кобры. На запланированные «точки» выходили чуть ли не минута в минуту благодаря выбранному маршруту и скорости. Дожди развезли грунтовки (а дорог за «лентой» по определению нет, за исключением сделанной нами от Старобельска до Танюшовки) и нормальный человек выбрал бы, по крайней мере, щебенку или хотя бы с фрагментарными нашлепками ещё советского асфальта, но нормальных по определению среди нас не было. Выбор пал даже не на дорогу – так, направление из разряда «чужие здесь не ходят», зато выиграли пару часов светлого времени. Выручала специальная горно-альпийская резина «уазика» и мастерство Ильи. Даже «нива» разведки с почти лысой резиной брала, порой с третьей попытки, водно-грязевые «ванны» или, натужно пыхтя и завывая, карабкалась на крутизну меловой гряды.
Мы должны были в точно назначенное время и в условленное место доставить этот «уазик», вылизанный накануне до стерильной чистоты, а теперь густо закамуфлированный грязью, глиной и мелом в довольно забавный цвет. Ну, а разведка шла с нами в прикрытие – накануне из лесочка «отсалютовали» по машине с нашими друзьями.
Сёла насупились, как-то потускнели и замерли в напряжении и ожидании: давила неизвестность. Она же смахнула мальчишек, всегда выбегавших к дороге и приветствовавших проходящие армейские колонны: а ну как вернутся нацики – не простят. Пусто как-то и давяще.
На этот раз комдив задержался на полчаса, что было абсолютно ему не свойственно. Глаза красные от недосыпа, неулыбчив и поначалу неразговорчив. Серёга, водитель, обхаживал привезенный «уазик», поглаживал по заляпанному грязью боку, что-то шептал, улыбался – он был счастлив. Вместо «градами» разобранной на молекулы прежней «буханки» – эдакой колымаги, собранной дивизионными левшами по болтику и гаечке, нежданно-негаданно привалило такое счастье в виде этой белой красавицы.
Лёша, начальник артразведки, худющий, с болтающимся у колена «стечкиным», как ребёнок обрадовался биноклю. Ну, а губы комдива, оглядевшего и ощупавшего привезенные блиндажные печки, наконец-то растянула улыбка. Чуть-чуть, едва наметившись: печки – это хорошо, да вот снарядов бы…
Он взорвался неожиданно и ожидаемо: говорил о штабных и командовании, непривычно частя матом, о том, что эти бездари наверняка сдадут Лиман, что под Лисичанском тоже зреет нарыв, который если прорвётся, то зальёт гноем и Сватово, и Старобельск, о бойцах, самоотверженных и отчаянных, об отсутствии прикрытия, о соседях, о разведчиках, режущих ночами укров и доставляющих карты, документы, а позавчера пригнавших «затрофееных» танк и БТР, о чэвэкашниках… О многом говорил комдив, да только писать об этом нельзя: не ко времени и ни к месту.
Мы уехали первыми, а они пили по второму бумажному стаканчику кофе (бурда коричневая), провожая нас взглядами, в которых не было тоски и безысходности: они настоящие, они будут стоять насмерть. Мы обещали вернуться и хотелось, очень хотелось верить в то, что увидимся. Что опять будем сидеть в блиндаже комдива, пить обжигающий чай, настоянный на собранных степных травах, вспоминать дом, мечтать… Рядом будет долбить арта и от взрывов будет выплескиваться из кружки чай, обжигая пальцы, а Витя Носов будет хохмить и смех, вырвавшись из блиндажа, рванёт в траншею. И прижимающиеся к стенке окопа бойцы тоже улыбнутся: раз комдив смеётся, значит всё будет хорошо.
***
Мобилизация она и в Африке мобилизация, а тем более в банановой ЛНР. Уже писал об Анатолии Шилине, позывной Байк. Это он взял высоту на окраине Байрак южнее Изюма со своей «жмур-командой» – всем далеко за полтинник, а потом трое суток держал её. Восемнадцатьбойцов против двух тысяч наемников – украинского говора почти не слышно было, только польская и английская речь. Когда у них кончилось БК, на помощь пришли трое из БАРСа – остальные отказались, а начальство не настаивало. Это Байк на вопрос начштаба, отметившегося продажей трофейной «брони» на луганской «барахолке»: «Где ваши бронежилеты?» показал на нательный крестик, видневшийся в разорванном вороте тельника, и красноречиво потянулся к «калашникову». Начштаба сдуло, а Толика списали «по чистой»: тяжелейшая контузия, искалеченная рука с выпирающей из груди (!) плечевой костью. Готовился к операции, но пришла повестка: если не вернётся в армию, то будет осужден за дезертирство. Для военкома, весь четырнадцатый отсиживавшегося в ожидании «чья возьмёт», в пятнадцатом получившего хлебную синекуру, «однорукий» Байк абсолютно годен к войне. Желательно в качестве мишени.
***
Сравните эти два текста воинской присяге и увидите, какие ценности призван защищать воин.
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников
Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество, и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа».
А вот это присяга воина Российской Армии.
Я, (фамилия, имя, отчество), торжественно присягаю Отечеству — Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников.
Клянусь достойно выполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество.
Понятно, почему мужики, служившие в Советской Армии, добровольцами пошли сражаться за Отчизну. Их нет среди тех, кто штурмует границы Грузии, Казахстана, Армении и т.д.
***
Возвращаясь к постам Я.Поплавской; сбежавшим под Дробышево лэнээровцам, бросивших технику, БК, раненых и погибших однополчан; стонущих мобилизованных и иже с ними.
Кончайте ныть! Война – отнюдь не Голливуд. Здесь ранят, калечат, убивают всерьёз и навсегда. Даже если тебе повезло миновать физическое увечье и рану, то душа всё равно будет саднить всю оставшуюся жизнь, а психика пойдёт под откос.
Вы сами создавали новую экономическую систему – поголовное рвачество, коррупция, сосредоточения средств производства и распределительных процессов в руках олигархата и бюрократии, вместо идеологии и веры – торжество фразы, ханжества и лжи. Создали систему управления – безответственность, чинопоклонство, лицемерие, очковтирательство, имитация, которая вас устраивала. На страну вам было наплевать, пока всё созданное дерьмо не вылилось на вашу голову.
Кончайте ныть! Нам не оставили времени на вычищение этой мерзости. Война повелением свыше была выбрана единственным способом очищения. Это та самая санация души и общества, на которую сподвиг нас Всевышний – наверное, иного способа для стоящей на краю пропасти России он не нашёл. Нам исторически предопределён путь выбора, терний, испытания. Мы иначе не можем, потому и по характеру русский человек – человек крайностей. Но мы всегда были воинами, потому никогда и никем не были покорены.
Нужны ли особи с первичными мужскими половыми признаками, рафинированные и превращённые в гламурные бабьё, России? НЕТ! Нужна ли Россия таким вот стонущим и размазывающим сопли? ДА! И всё потому, что Россия без них проживёт, а вот они без России – снисходительной и прощающей, не смогут. Они способны существовать только в этой системе координат, потому что не приучены к труду и терпению, к выживанию, к стойкости духа и упорству. Но не хотят сражаться за Отчизну, то пусть готовятся к жизни в резервации – недолгой и отнюдь не розовой. Вот там захистники и рабовласники научат любить родину.
Кончайте ныть! Мамочки, указывающие адреса дислокации частей своих разнюнившихся деточек, потенциально дают украм координаты нанесения ракетных ударов по их же детям. Мамочки, истерящие, что их деткам дали старые автоматы, вместо клозета – ямы, нет водички таблеточку запить – реально работают на ЦИПСО.
На передке никакие спальники не понадобятся – в них в берцах, в «бронике», разгрузке, бушлате, с автоматом не заберёшься. Водой не запасёшься, таблетками тоже. Запомните, бойцы, ваш военторг – у укров. Там затаривайтесь – в их окопах, в их блиндажах, в их опорниках.
Ваш коттедж – окоп, грамотно выкопанный и замаскированный. Ваш туалет – два бойца, смотрящих в оба глаза, пока вы сидите со спущенными штанами, имея приличный обзор на все 360 градусов, иначе так и уволокут с голым задом. Тогда есть шанс самому подтереть задницу. Тогда есть гарантия, что доживёте до россказней барышням о своих героических подвигах.
Никто не застонал, что нет ружейного масла, которое в реальном дефиците. Вояки. Вы еще памперсы попросите.
Учиться воевать надо, братцы. В этом ваше спасение, а не в маминых воплях. Учитесь сами, учитесь у воевавших, перенимайте опыт. Вы только соприкоснулись с армейским бардаком и идиотизмом. Вы еще в тылу, вы только входите во вкус. На фронте вы ощутите его в полной мере, и чтобы послевкусие было полным – не ныть! Иначе в лучшем случае вернётесь домой в пластиковом пакете. В худшем – и собрать нечего будет: «хаймерс» разберёт по молекулам.
Кончайте ныть! Ситуацию исправлять надо – это факт непреложный, но только не нытьём и не воплями. Подход должен быть трезвый, жесткий, бескомпромиссный, иначе эта перепуганная вооруженная орава обделается еще до первого выстрела. Вот тогда воды действительно не хватит всех обмыть.
Не тёплые туалеты нужны армии, а БПЛА, «ночники» и «теплаки» – то, что про….ли наши «великие маршалы», спецы по разрисовыванию стен храма (!!!) своими сытыми рожами (слава Богу, ВВП тогда резко осадил придворных лизоблюдов).
Сейчас необходимо народное сплочение. Хотя бы для того, чтобы власть увидела и услышала, чтобы затянула петлю на шее коррупции и повальной лжи, чтобы самим исправлять ситуации. Не будьте наивными: решить проблемы армии в прицелах и «птичках» мы не сможем, но исправить – да.
Главное – спокойствие и рассудительность. Истерия ни к чему хорошему не приведет при нашей готовности отрапортовать угодливо, что всё исправлено, палец о палец при этом не ударив.
Можно долго говорить на эту тему, но главное – НЕ НЫТЬ!
***
По Крымскому мосту досужие эксперты и не очень эксперты будут изгаляться в домыслах, хотя надо просто включить логику. В июле техническая документация по мосту оказалась в Киеве (читай в Лондоне). Почему и как?! Остальное за спецами: расчет места удара (закладки), направленность взрыва, разрушительная сила и т.д. Сдвоенность (строенность?) ударов: поверхностный (машина), подводный дрон (версия), минирование (версия), работа агентуры. Но в любом случае это работа англосаксов. Агентурная сеть МИ-6 давно прослеживается на высшем уровне и иначе просто не может быть при столь пристальном внимании нашего бизнеса и нашей политэлиты к Лондону. Не удивлюсь, если объявят одиночкой-камикадзе управлявшего фурой. Версия с машиной сродни тепловой ловушке самолёта – ракета схавает пустышку. Мы – тоже.
***
Не успел приехать, а тут по Белгороду ох да ах! «Сколько слухов наши уши поражает,/ Сколько сплетен разъедает, словно моль!../ И, словно мухи, тут и там/ Ходят слухи по домам,/ А беззубые старухи/ Их разносят по умам!…» Даром бы старухи, так вполне зубастые, при портфелях, должностях, дипломированные и предположительно разумные. А по сути, те самые беззубые старухи, что разносят слухи. А ведь ничего из ряда вон выходящего не случилось! Когда в апреле-мае ломанули из-под Харькова до самой «ленты», то ракетно-артиллерийские удары стали неизбежными. Ну а после сдачи Харьковской области всё предсказуемо и ожидаемо. И если по весне «плечо» артиллерийское составляло не более полусотни км, то теперь отодвигать супостатов придётся за сотню, оставив Харьков у себя в тылу. А пока надо быть готовым к Донецкому варианту и перестать кликушествовать: ленинградцы блокаду пережили под непрерывными обстрелами и ничего! Да и вообще надо быть внутренне готовыми к обстрелам.
В Донецке, в Горловке и вообще на Донбассе НИКТО не обращает внимание на обстрелы и не успевает осесть пыль от взрыва, как появляются тётеньки с вениками и мётлами и подметают улицы, дворы, собирают осколки стёкол, сгребают с тротуаров кирпичи, обломки оконных рам или куски кровли. И не охают и не ахают – они ТАК живут. До белгородцев еще только доходит, что война у порога. Про остальных молчу: у них не капает.
***
«Песня военных корреспондентов» Константина Симонова всегда звучит в нашей машине, если есть магнитофон. Ну а если нет, то всё равно нет-нет, да зазвучит она в исполнении кого-нибудь из нас: сначала мурлыканье под нос, а потом всё громче и громче.
С лейкой и с блокнотом,
А то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.
Это февраль-март. Это мороз под восемнадцать минус без света, тепла, воды. В лучшем случае на бетонном полу под крышей. Еще лучше скрючившись на сиденье изредка прогреваемой машине. Тогда каракули в блокноте – короткие отрывистые фразы, чтобы не забыть. Ручку вместе со свернутым в рулон блокнотом и фотоаппарат за спину, а в руки автомат – бывало. Причем довольно часто. А вот
На пикапе драном
И с одним наганом
Первыми въезжали в города…
это уже из лета 2022. Редко, но бывало. Вот как трое военкоров. Назову имя только одного из них – Женя «Лис». Двое других известны, но одного «светить» не советовал наш «сэн-сэй», а у другого разрешения спросить не успел. Они действительно первыми вошли в Лисичанск. Точнее, въехали на двух машина по двум разным улицам. Город еще не был взят: только входили отряды с двух сторон, а эти заплутавшие чудаки заехали с третьей и ошалели: на пустынных улицах они были одни одинёшеньки. Повезло несказанно: выглянувшая из подвала старушка испуганно крикнула: «Сыночки, да куда же вы?! Здесь же укры кругом, а вы одни…». Не одни они были – с ними вера была и удача.
***
Пленный капитан был убедителен и ему поверил даже комбат: «Да на хрен он тебе сдался? Он всего без году неделя на фронте, да и то каптёр, даром, что капитан». Поторопился комбат: капитан покаялся после пяти минут общения и поведал, что специалист по информационным технологиям и нейролингвистическому программированию. Что прошёл обучение в Польше – шесть месяцев, причём учителями были, в основном, англосаксы. Что должен был изучать психологическое состояние солдат и местного населения. В общем, он рассказал много чего интересного. Причем даже то, о чём никто не спрашивал – велико было желание избавиться от того, что знал.
Его взяли в бою: патрон пошел на перекос и затвор заклинило. В горячке могли и пристрелить, но он успел плюхнуться на колени и воздеть к небу руки: то ли молился, то ли просил пощады. С ним вместе взяли ещё троих ранеными. Привычное: кашеварами были, конюхами, каптёрами не прокатило – в руках не поварёшки были, а автоматы, потому сидели вдоль стены угрюмыми с потухшими взглядам.
После полудня он вновь попался на глаза – повеселевший, словно целковым одарили. Он уже освоился, этот ципсошник, понял свою значимость и готов был к сотрудничеству. Может, он и был интересен для спецов, но даже как психологический типаж нам он был неинтересен вообще от слова совсем.
[1]МОН-90 – мина осколочная направленная с разлётом осколков до 95 м
[2] 14,5 мм крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый.
[3] Александр Викторович N., старший лейтенант, почти месяц со сломанной ногой воевал, так и не уйдя в госпиталь. Лишь после вывода бригады на короткий отдых был госпитализирован.
[4] Имя изменено
[5] Заместитель командира взвода
[6] Тойота лэндкрузер, митсубишиL200
[7] Javelin (англ. джавелин, джевелин) —американский переносной противотанковый ракетный комплекс (ПТРК)
[8]NLAW (англэнлоу, энлау) – шведско-британская переносная противотанковая управляемая ракета.
[9] Ручная граната РГД-5
[10] «Фагот» — советский / российский переносной противотанковый ракетный комплекс с полуавтоматическим командным наведением по проводам.
[11] Федотов Виктор Васильевич, полковник ВДВ в запасе
[12] 9-мм пистолет производства Австрии.
[13]«Himars» – ракетная система залпового огня производства США.
[14] «зушка» – ЗУ-23, спаренная автоматическая зенитная пушка калибра 23 мм
[15] боекомплект