Я никогда не видел его в парадном кителе. Успокаивает, что его вообще никто и никогда не видел в парадном кителе. Я бы даже сказал, в повседневно приемлемом виде его тоже никто и никогда не наблюдал. Любой донецкий бомж дал бы сто очков форы, что «по любому» будет завсегда выглядеть лучше него. Звали его Николай, фамилия не имеет значения, поскольку она исконно русская и маскирует суть. Николай же был чистокровный бурят, тут уж к бабке не ходи, достаточно глянуть на его лицо: совершенно не стоит тратиться на дорогую ДНК-экспертизу. Правда, сам он утверждал, что родился в Москве. Все может быть – велика страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек.
В батальон он прибился еще летом 2014-го, когда это самозародившееся танковое образование еще не было никаким батальоном и даже ротой. Танков было меньше, чем положено, а главное – не было совершенно никакой приемлемо-штатной структуры. Просто вдруг в отряде «Оплот» появились первые танки. В проблему их самозарождения в ополченческих первородных морях вдаваться не будем – тема требует отдельной докторской диссертации. Например, знакомый мне офицер доброволец из большой Руси, как-то показывая мне конкретную боевую машину, смеялся, что эта штука, по всеобще-повальному убеждению, совершенно не могла ездить, ибо уже лет двадцать стояла на въезде учебного центра под Тулой, пытаясь прикидываться памятником без постамента, и как она тут – на Донбассе оказалось, да еще в рабочем виде – это еще та загадка. Еще одна докторская по истории техники, не иначе. Но все эти разговоры и дискуссии были после, а тогда совершенно неожиданно, перед ополчением встала реальная проблема.
Хорошо было поначалу. Автомат с пулеметом штуки простые, в плане эксплуатации. Что обувь из коробки. Ту тоже, наверное, сложно шить, но вот носить – без проблем. Никакая инструкция на коробке не разъясняет принципы ходьбы и бега на двух ногах: все изначально в курсе. Танк – штука несколько другая. Вот она стоит – махина в сорок четыре с половиной тонны. Как тут, на плацу, появилась неясно. Если кто-то и пригнал своим ходом, то след его уж простыл. Командировочка у него кончилась, да и была ли она?
Короче. Танк есть, солярка в нем наличествует. А что дальше-то? Эй, народ! Кто умеет, знает? У кого в «военнике» значится в тайной кодированной графе «наводчик танка» или там – что покуда вообще желательней, ибо с открытого места надо бы всю тяжесть добра оттарабанить куда-нибудь под навес – «механик-водитель»?
Вот приблизительно тогда бурят Николай и появился, доброволец с далекой счастливой Москвы. Тот самый «механик-водитель». Может, он тогда и выглядел чуток получше. А теперь: «Здрасьте, я туточки!»
Комбинезон (назовем эту комбинацию одежды таким образом) засален так, что сам исходный материал уже не проглядывается и (я не пробовал) не прощупывается. Солидол, грязь и еще всякие (не хочется предполагать) фракции. Кроме того и главное: от него разит спиртом уже с раннего утра. Как говорят в народе, «не просыхает». Никто ни из младших, ни из старших командиров, на моей памяти, не пытался ставить его на утреннее, или не дай боже на вечернее построение. Себе дороже. Пока все вокруг будут изображать хоть какое-нибудь внимание к выступающему командиру, наш бурят или грохнется в плац лицом и там же заснет, или смачно харкнет под ноги, причем не преднамеренно, а так, в физиологической потребности. Вы скажете, армия ж! Пусть и Народная – твою ж мать – милиция! Почему, понимаешь, не гауптвахта, «подвал», шомпола и прочее по списку? Комсомольское или какое там еще собрание личного состава, в конце-концов. Да вообще! Выгнать на фик, дабы не позорил славно-легендарную!
Это конечно да. Тем, в конце-концов и кончилось в далекие уверенные времена. Но сейчас-то? Танки ведь должны ездить-кататься. Стрелять, в конце-концов. Они ж не для музея? Ты их год изготовления узнай – шапка приподымется. То, что они как-то телепортировались своим ходом – не говорит, что они исправны. Да, случилось чудо – дошли. Но ведь чудо ныне следует повторить. Причем, в ежедневном графике. Тех, кто сотворил чудо в далеких базах хранения, тут нет – «Ау! Где вы родимые?!» Нужны свои колдуны. Или хоть шаманы. Бурятские вполне сойдут. Пусть и из вроде бы Москвы. Даже не просто «вполне».
К сожалению, колдует только заправившись стаканом дешевой «водяры» с половиной плавленого сырка. Иначе не шаманится. Но он же не просит, и не в претензии, что не наливают. Проблем-то! Он же на должности. Официальной. Там предусмотрено денежное довольствие – целых пятнадцать тысяч на рядовой состав. Потому, водочка и дешевая.
И вот заходишь в танковый парк. Лето, солнце палит, что в той Сахаре. От железных монстров жар, прямо-таки зрительно наблюдаем. Личный состав где-то по теньку, и не приметишь сразу где, схоронился от теплового удара. А вот по одной боевой машине, со вскрытым нутром лазит большой черный муравей. Копошится. Подходишь: бурят Николай, механик-водитель. Не, это не его закрепленная машина. Так, товарищам помочь. Может, и налили за то смазки дешевой с сырком-колбаской. Но то не главное. Колдовство иначе не работает. Черные руки крутят раскаленную отвертку, контргайка какая-то поджимается, солярной тряпкой трется до блеска солнечной короны некий вынутый клапан.
– А, товарищ офицер! – дружелюбно салютует бурятский шаман не поворачивая головы (он ко мне всегда почему-то с симпатией). – Вот! Ребятам чуть помогаю. Сами ж знаете… Машина боевой значится, а уже третий день, как без хода.
– Жарковато, – констатирую я данность, ибо лицо уже в поту от близкой брони.
– Фигня! – отмахивается шаман Николай. – В Сирии похуже было. Вот там да. Правда, и я помоложе.
– Так вы и в Сирии?
– И там, – кивает. – И в Сахаре… Правда, уже не у Каддафи… После…
– А там тоже «механик-води…
– Та, всякое было. И пехотинел тоже. Всяко. – Он вынимает еще одну гайку. Кладет ключ, поворачивается:
– Закурить? Ах да… – Вспоминает, что я не из тех. Достает откуда-то из штанины пачку «Премьера», спички, затягивается.
– Я ж и в Чечне. Там, да, танки. Как-то взводным даже был. А… – отмахивается. – Оно мне надо что ли? Мне нравится на войне. Никаких тебе построений-смотров. Копаешься в своем, делаешь свою работу, стрельнешь куда скажут, или лучше сам по себе. Майор, вы ж умный человек. Когда война-то настоящая начнется? Сколько можно этот Брестский… или как… мир?
– Минские соглашения, – подсказываю, любуясь его… даже как бы одухотворенными лицом.
– Скучно мне так. Я на войну тут приехал. Вон, хоть в «Дебальцева» зимой постреляли, танки попортили, потом починили. А тут – скучища. Одни учения. Железо – оно зря не любит. Ему война тоже нужна. Как и мне.
Снова закуривает. Разбираем с ним политический момент. Внутренний и международный. Можно сказать, работаю по специальности – провожу воспитательную политбеседу. О вреде пьянства не рассуждаю. Зачем портить отношения с подчиненным (как бы) личным составом.
– Под Угледаром жили у одного богатенького на даче, – вспоминает бурят Николай. – Ох, и самогоночкой он угощал! А огурчики? Мед! Ото война. Ну, и война ж тоже, понятно. Вы ж были там, товарищ майор?
Обсуждаем и этот момент. И вообще саму Дебальцевскую наступательную операцию – гордость военной истории Донецкой и Луганской республик.
– Не, тихо у вас тут. В Сирию, наверно, поеду опять. Может, в Африку… Центральную какую-нибудь. Там не был еще. Не знаю, правда, возьмут – нет? Тогда я помоложе ж был, так? Не нравится мне «гражданка» эта – «пиджаковщина». На войне хочу быть, да и сдохнуть на ней тоже.
Такой у нас доброкачественный разговор. С верой в счастливое завтра.
Ночью его могут найти в коридоре между нашими казарменными «кубриками», уснувшим на полу, обделавшимся под себя. Ребята не бросят. Снимут обоссанные штаны. Найдут подменку. Даже обмоют в дущевой. Шамана надо беречь. Завтра ведь опять у кого-то танк встанет как вкопанный – «ни туды – ни сюды». И что тогда?
Как-то на полигоне подобное натурально «ни туды – ни сюды» случилось на самом деле. Осколочный снаряд не вышел из ствола. Застрял: «ни туды – ни…». ЧП. Танкисты в шоке. Пятнадцать кило тротила торчат, считай, внутри башни. По-хорошему не идет. По-плохому? Жить хочется даже танкистам. Тем паче ныне не война, а Минские соглашения. Кое-кто стреляет, но танки не задействуются – это вам не какая-то снайперская «пуф-пуф».
Короче, все чешут репы, особенно командиры.
– Можно, я попрактикую? – говорит Николай. А может, он выразился «поколдую», кто знает?
– Давай! – с облегчением говорит взводный.
– Осторожней там! – передыхает танковый ротный.
Бурят Николай садится в проблемный Т-72 на место механика. Потом перелезает на наводчика. И так еще несколько раз. Подвигает к месту еще один Т-72-Б: «Можно?»
Все – считай весь батальон задействованный в учениях – мало-помалу отодвигается от места событий, бочком-бочком. Оно, вроде, и интересно, но все знают, как разрывается 125-тимиллеметровый, да еще внутри башни.
– Надо б было хоть из барабана вынуть лишние, – запоздало предполагает кто-то, имея в виду заряды в танке.
– Их там всего-то пяток остался, – успокаивает другой не слишком уверенным голосом. В ином развитии событий сейчас можно было бы посмеяться. Каждый силен задним умом.
Бурят с русской фамилией, именем и отчеством колдует в окружении верных товарищей – сорокапятитонных железных монстров. Он вставляет в танковый ствол «банник» – тяжелую протирку для чистки и наведения лоска внутри 125-тимиллиметровой трубы. Обратившись наводчиком, опускает пушку под отрицательный угол вниз до упора. Снова воссев на место рулевого, при открытом люке подводит танк вплотную к другому. Упирает ручкой «танкового шомпола» в соседскую броню. И двигает Т-72 вперед. У всей полусотни наблюдателей перехватывает дыхание. Кое-кто даже приседает – типа устал. На самом деле, в предчувствии взрыва.
Танк движет вперед медленно-медленно, по миллиметру. Николай выглядывает из люка, что-то замеряет зорким глазом. Совсем не верится, что он и сейчас подшофе. Наконец, в очередной раз выглянув наружу, вылезает, и перемещается на место наводчика. Вскоре из верхнего люка показывается его – давно почерневшая от солидола снаружи и от водки внутри – физиономия.
– Ну, все, вроде! Отбой «Боевой тревоги», как говорится. Нате вот, заберите! – и вынимает из верхнего люка давешний незадачливый осколочный.
Взводный тыкает двоим из проштрафившегося экипажа. Те не слишком уверенно подбегают, аккуратнейшее, как собственное дитятко в роддоме, принимают на руки двадцать килограммов опасной железяки.
В общем, имелся когда-то в батальоне такой вот бурятский танкист. Понятное дело, в мирно-минско-договорную жизнь он никак не вписывался. Избавиться от него получилось как-то само собой. Вначале отправили в отпуск по максимуму, приписав года за два с половиной. Причем, постарались уговорить его не проводить отпуск тут же – «Как же я без ребят? Как они без меня?» – при казарме, а спровадили прямо на автостанцию, с билетиком до города Ростова. Только на автобусной станции взводный вручил ему отпускные деньги и прочие сопроводительные документы. Благо на пропускном пункте таможни его не сняли с рейса в предельно алкогонизированном виде. Пронесло! Ну, а пока отпуск и трали-вали, тут и контрактику годовому пришел конец. Правда, бурят Николай и сам не возвратился. Чем-то он там оказался к этому времени занят.
Кто знает, может и вправду отправился куда-то в Центральную Африку, где его еще не видывали? Как там у местных негров на счет спиртного? Уж что-то ж должно наличествовать, верно? Иначе, как они там вообще живут в африканском климате, где даже водится муха цеце?