При жизни и после
Хорошо известна фотография: Сергей Рахманинов среди природы за круглым летним столом редактирует свой Третий концерт. Это 1910 год, тамбовская Ивановка, имение его жены (она же двоюродная сестра) – Наталии Александровны Сатиной, куда всегда рвался композитор душой и где провел самые счастливые дни, написав там чуть ли не половину своих сочинений.
Впервые он приехал сюда, за пятьсот вёрст от Москвы, юношей, студентом Московской консерватории, вместе с двоюродным братом – пианистом Александром Зилоти летом 1890 года. Путь лежал по Тамбово-Камышинской железной дороге до станции Ржакса, а дальше, по просёлочной, на лошадях. Так же, на перекладных, позже родные переправят ему рояль, правда, прибудет он расстроенным, что немало огорчит хозяина…
В последние годы жизни, в Америке, Рахманинова, оторванного от Родины и страдающего от ничем не восполнимой разлуки, воспоминания о дорогих сердцу местах будут преследовать неотвязно. Степь, как море, без конца и края, сплошные поля пшеницы и овса, полувековой тенистый парк, «насаженный руками», фруктовые сады и большое озеро.
В тишину природы русского Черноземья скрывался он после многотрудных, затяжных, иногда болезненных зим. Поначалу местность не приглянулась – звал Русский Север, родная Новгородчина, где прошло детство. В семнадцать лет в Ивановке он допишет свой Первый концерт. А потом… Потом она станет тем магнитом, без которого и Дрезден не Дрезден, и Париж не Париж. Часто уезжая на Тамбовщину в начале мая, он целиком предавался сельским заботам – ловил рыбу, сажал деревья, ухаживая за питомцами настойчиво и терпеливо. «Угрюмый» и «нелюдимый», этот почти двухметрового роста человек с лицом аскета вдруг превращался в большого ребёнка, радуясь свежей почке, молодому зелёному листку или искусно мастеря бумажных петухов…
Всякая неудача его искренне огорчала. И не только в музыке. Успешный посев, добрая пахота – Рахманинов подолгу бывал в поле среди крестьян, – порядок в конюшне, поднимали ему настроение. Сергей Васильевич даже не на шутку завидовал тем, кто был свободнее и мог позволить себе больше заниматься хозяйством.
Из воспоминаний С.В. Рахманинова:
«В каждом русском есть тяга к земле, больше, чем у какой-нибудь другой нации. У других, например, у американцев, я её совсем не замечаю. Мне кажется, здесь она отсутствует.
Когда я говорю про тягу к земле, не думайте, что в этом чувстве я подразумеваю любовь к стяжанию, то есть чувство лучше всего выраженное в знаменитом рассказе Л. Толстого о лошади Холстомере, который рассказывает, что у людей есть потребность как можно больше вещей назвать «моими». Нет, в мыслях русских людей о земле есть какое-то стремление к покою, к тишине, к любованию природой, среди которой он живёт, и отчасти, стремление к замкнутости, к одиночеству. Мне кажется, в каждом русском человеке есть что-то от отшельника».
«Веду строгую отчётность принявшимся деревьям. Теперь их у меня 43. Поздравь меня!» – с радостью сообщал он из Ивановки другу летом 1910 года, когда закончил работу над Третьим фортепианным концертом. В то лето он пробудет в любимых краях до самой осени. Завершит «Литургию Святого Иоанна Златоуста» («Давно не писал… ничего с таким удовольствием!«). Увлечётся циклом прелюдий для фортепиано – за десять сентябрьских дней сочинит тринадцать! Присоединив к ним потом юношескую, потрясающую до-минорную – с могучей поступью аккордов, бурной экспрессией, когда, кажется, вихрь судьбы, времени ли, как оторванный одинокий листок, вовлекает тебя в круговерть неодолимых стихий.
Без малого тридцать лет жизни связывали композитора с тамбовской деревней. И каждый раз, уезжая в «большой мир», он расставался с ней с грустью. Здесь родились обе его дочери. Старшую звали Ирина. На этом, своём любимом женском имени, настоял сам Сергей Васильевич. Младшенькая, Таня, в детстве слабая здоровьем, еле выжила, и отец относился к ней особенно трогательно и заботливо.
В минуты самооценок и недовольства собой, а, быть может, и несколько кокетничая с молоденькой Мариэттой Шагинян, «милой Re», с которой вёл оживлённую переписку, Сергей Васильевич признавался: «Если через некоторое время решусь совсем бросить сочинять… сделаюсь… сельским хозяином, а то, может, ещё автомобилистом».
Ни в первом, ни во втором пристрастиях он не лукавил. По свидетельству близких, был внутри больше деревенским, нежели городским человеком. А страсть к управлению машиной развилась в нём незадолго до Первой мировой войны. Автомобили в России тогда были редкостью. На приобретённой «Лорелее» Рахманинов выезжал из Ивановки, сопровождаемый деревенской ребятнёй (сохранилась такая фотография), и совершал длительные путешествия. Сам процесс езды за рулем по дорогам степной России с её необозримыми далями был для него лучшим отдыхом (отдыхать в общепринятом смысле он не имел привычки). «Хороший дирижёр должен быть, естественно, и хорошим шофёром, – не без оснований шутил Рахманинов. – И автомобилисту, и дирижёру необходимы концентрированная воля, напряжённость внимания и постоянное присутствие духа. К этим свойствам дирижёру нужно всего лишь добавить небольшое знание музыки».
Весной 1917 года Рахманинов приехал в Ивановку на время посевных работ и прожил там два месяца. Крестьяне из окрестных деревень однажды пришли к Сергею Васильевичу поговорить: спрашивали, что будет с землёй, кто управляет Россией… Посоветовали барину не задерживаться в деревне: приезжают, мол, «какие-то, Господь ведает, кто они, которые мутят и спаивают народ».
День ото дня росла инфляция, наступала разруха. Громились барские усадьбы. Рояль Рахманинова был сброшен со второго этажа… Больше Рахманинов не увидит свою Ивановку никогда. Она будет сниться ему, являться в воспоминаниях, в музыке. Но уже в чужих странах, где за двадцать шесть лет вдали от Родины напишет он всего несколько произведений и молниеносно сгорит от рака – болезни огорчения.
А по Тамбовщине прокатится антоновский мятеж. В 1921-м Ивановку сожгут дотла, как и другие сто шестьдесят тамбовских усадеб. Бог ведает, как уцелеет лишь одна – в Новодомникове…
…Пройдет полвека, и идеей восстановить рахманиновскую усадьбу загорятся наши оперные знаменитости – Елена Образцова и Евгений Нестеренко. Однако доведут её до дела уже другие люди. Об Александре Ивановиче Ермакове, сельском учителе, по комсомольской путёвке направленном в тамбовские края, а потом директоре Музея-усадьбы Рахманинова, я впервые узнаю из мемуаров Ирины Архиповой «Музыка жизни». Человек гейченковского склада (у Семёна Степановича Гейченко в Пушкинских горах двадцатилетним пройдёт стажировку), музейщик-подвижник, один в поле воин, сорок с лишним лет назад, он начинал восстанавливать усадьбу с нуля. Здесь был пустырь в восемнадцать гектаров, заросший лопухом и крапивой – ведь от старейшего поместья, три столетия принадлежавшего сатинскому роду, не осталось и следа… Разве что дуб да клён…
Первым экспонатом будущего дома-музея стал самовар, который приобрёл Ермаков в Москве у племянницы Рахманинова. Да и сама Ирина Константиновна Архипова сделала для Ивановки немало. Благодаря усилиям великой певицы сюда проложили асфальтированную дорогу. Или вот попросил её Ермаков привезти из нью-йоркского архива копию дневников Софьи Александровны Сатиной, сестры жены Рахманинова, – привезла. Без подарка музею не возвращалась почти ни из одной зарубежной поездки. А однажды «напросилась» на концерт в Ботаническом саду. «Расплачивались» с легендарной артисткой кустами сортовой сирени, жасмина, вишен, роз… Сейчас они по весне вместе с ландышами благоухают в усадьбе, источая, как при хозяине, тончайший аромат. И, кажется, в самом воздухе звучит здесь голос Архиповой – рахманиновские «Сирень», «Здесь хорошо», «Я жду тебя»… А осенью заходятся заревом, отражаясь в зеркальных водах пруда с восстановленной любимой рахманиновской беседкой, клёны и липы обновлённого парка.
Усадебный дом с открытой верандой – в летнее время там долгие годы проходили концерты, был восстановлен благодаря Юрию Павловичу Рахманинову, внучатому племяннику композитора. Кстати, памятник Сергею Васильевичу на Страстном бульваре в Москве, где находилась его последняя российская квартира, – тоже заслуга потомка.
– В наши дни, попробуй, затяни деятеля культуры в деревню. Раньше была замечательная программа «Деятели культуры – труженикам села», – вспоминал Александр Ермаков старые добрые времена при нашей встрече первой июньской порой нового века и поначалу отчаивался. – В Большом театре, сам видел, был вывешен график выезда артистов. А теперь – плати им тысячи баксов, за «так» не приедут! Нельзя на Ивановке зарабатывать деньги. Сюда надо ехать по потребности души.
Первой из артистов дорогу в Ивановку проложила наша выдающаяся певица Валентина Николаевна Левко, когда ещё и асфальта-то от Уварова, райцентра, не было. «Озвучила» здесь впервые многие рахманиновские романсы, сочинённые в этом краю. Завсегдатаем музея стала следом и изумительная народница Александра Стрельченко, роскошно поющая «Белилицы, румяницы вы мои», которую услышал композитор от Надежды Плевицкой и включил в свои «Три русские песни для хора и оркестра».
Больше четверти века назад в рахманиновские места впервые приехал Михаил Плетнёв. В прохладный пасмурный день грел руки в тазике с тёплой водой. Играл на раздолбленном «Беккере» – другого рояля тогда не было. На скамейках и вокруг в парке народу битком, и долгие минуты несмолкаемый гул «браво!» эхом разносился окрест. Вот он-то, всем миром прославленный наш музыкант, на свои средства сразу купил для музея дорогостоящую аппаратуру, привёз рахманиновские компакт-диски, записанные в Германии… С тех пор оказывал помощь и приезжал сюда постоянно, давал концерты, мастер-классы. Да что там, за собственный счёт построил недавно и долгожданный Летний театр. Преданный друг и благотворитель Ивановки – наш превосходный пианист Николай Луганский, которого издавна тянула сюда неизбывная любовь к Рахманинову, к великой его музыке.
Теперь насыщенной музыкальными событиями жизни в тамбовской Ивановке, без всякой натяжки, центре культуры российской глубинки, может позавидовать и самый видный филармонический зал. Сюда приезжают не только наши лучшие музыканты-исполнители и певцы, но и симфонические оркестры. Вот только не дождался Александр Ермаков большого рахманиновского юбилея, к которому так основательно и заранее готовился, мечтая провести мощно, с размахом, чтобы отозвалась вся здравая Россия. Не дотянул чуть меньше года, прожив свою жизнь ради того, чтобы родине вернуть рахманиновскую Ивановку в её первозданности… Созданный им музей-заповедник, надеемся, без присмотра не окажется. Но в чьи руки попадёт?.. В мае зайдётся кипенью цвета в ивановском парке 56 сортов высаженной при бессменном директоре сирени, которую так любил Сергей Васильевич…
Незадолго до своего ухода Александр Иванович Ермаков обнародовал документ, подтверждающий, что великий русский композитор, пианист и дирижёр родился не 1 апреля, как принято считать, а 2 апреля 1873 года. Конечно, точность здесь превыше всего. Но, так или иначе, эта дата рождения в самом начале апреля удивительно символична для музыки Рахманинова, с которой в любое время года, как пробуждение к жизни, в душу врывается весна. А когда приходит весна, во всём существе нашем звучит мелодия его Второго концерта, «Вокализ», написанный для Неждановой, «Элегия», посвященная Чайковскому, романсовая лирика – «Весенние воды», «Маргаритки», «Сирень»…
Однажды Шаляпина, ровесника и друга композитора, спросил знакомый англичанин: «Что надо читать, чтобы лучше понять душу русского человека?» Не задумываясь, гениальный певец ответил: «Надо слушать музыку Рахманинова». Как это верно.