Не литературоведческие заметки на фоне воспоминаний и сегодняшних реалий
Да, к сожалению, у войны было самое женское лицо. Помните великий плакат И. Тоидзе «Родина-мать зовёт». А для бойцов на фронте лицо женщины было самое милое, самое дорогое. Правда, сказать об этом действительно втором фронте у литературы в полной мере не было ни сил, ни времени. Фронтовые писатели были там, на передовой, у бойцов. Если касались подвига женщин, то в большей степени тружениц госпиталей, врачей, санитарок. Это уже потом, после войны Фёдор Абрамов в Пряслиных, Валентин Распутин в «Живи и помни», Анатолий Иванов в «Тени исчезают в полдень» покажут неимоверный, тяжёлый, спасительный для страны женский труд в тылу. А тогда даже женщины, кто обладал талантом, славили бойца, бой, пророчили победу. Вызывает почти мистическое восхищение подвиг ленинградки Ольги Берггольц. Ежедневно, превозмогая боль, оттирая руки от холода и мороза, чувствуя тошноту от голода, писала стихи, создавала строки, ставшие афоризмами осаждённого Ленинграда. Умер муж, сгорели в буржуйке дорогие книги, но в её сердце и душе пылал огонь ярости к врагам, немцам, фашистам и горел свет любви к ленинградцам, к великим людям России.
Ольга Берггольц написала в 1942 году свои лучшие, пульсирующие сердечной болью поэмы «Февральский дневник», «Ленинградская поэма». После метронома и объявленной отмены тревоги она выступала по радио. Выступала, превозмогая простуду, боль, горечь утрат. В её «Февральском дневнике», написанном в замёрзшем, засыпанном снегом, скованном льдом, под методическим обстрелом, в звуках сирен и взрывов Ленинграде написала она эти горькие и возвышенные строки
Был день как день,
Ко мне пришла подруга,
Не плача рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова?
Я тоже ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на день,
В один платок, закутавшись вдвоём,
И тихо-тихо стало в Ленинграде,
Один, стуча, трудился метроном.
…Когда немного посветлело небо,
Мы вместе вышли за водой и хлебом
И услыхали дальней канонады
Рыдающий, тяжёлый, мерный гул:
То армия рвала кольцо блокады,
Вела огонь по нашему врагу.
А город был в дремучий убран иней,
Уездные сугробы, тишина…
Не отыскать в снегах трамвайных линий
Одних полозьев жалоба слышна.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья:
На детских санках, узеньких, смешных,
В кастрюльках воду голубую возят
Дрова и скарб, умерших и больных.
А девушка с лицом заиндевелым,
Упрямо стиснув почерневший рот,
Завёрнутое в одеяло тело
На Охтинское кладбище везёт.
Нет, мы не плачем. Слёз для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не даёт,
Нам ненависть залогом жизни стала
Объединяет, греет и ведёт.
О том, чтоб не прощала, не щадила,
Чтоб мстила, мстила, как могу,
Ко мне взывает братская могила
На Охтинском на правом берегу.
Великие монументальные слова Ольги Берггольц: «Никто не забыт – ничто не забыто» ныне высечены на многих могилах.
Но не забыты ли? Не забываются ли жертвы и победы?
А рядом великая Анна Ахматова, за которую боролись многие «литературные круги», а она не принадлежала никому, она принадлежали России. В Союзе писателей России (Комсомольский проспект, 13) есть скромная (может быть, чересчур скромная) мемориальная доска писателям-фронтовикам, писателям-воинам, и там знаменитое, поистине мемориальное стихотворение «Мужество» о том, что «час мужества пробил на наших часах и мужество нас не покинет». И как великое завещание: «И мы сохраним тебя, Русская речь, // Великое русское слово».
Ну и, конечно, памятен был в военные годы «Пулковский меридиан» Веры Инбер, стихи Маргариты Алигер.
Женщины держали на своих плечах, руках и слезах весь тыл. Они убирали урожай, собирали автоматы, закручивали стабилизаторы у мин, строили, возводили эвакуированные предприятия. В июле 1941 года мой отец Николай Васильевич, работавший секретарём Марьяновского сельского райкома партии, попросился добровольцем на фронт, ему строго сказали: «Убери урожай, прими эвакуированных с Украины, наладь на станции встречу и еду для едущих на фронт красноармейцев Сибири». Отец всё это сделал (даже я, первоклассник, помню, как мы выносили к поезду варёную картошку, яйца, лук и ранет (больших-то яблок в Сибири не было). Урожай был убран отменный. Молодцы, марьяновцы! Но вдруг грянул гром. Представитель ГКО (Государственного Комитета Обороны), высшего строгого и требовательного чрезвычайного органа оборонной власти обнаружил, что в закромах колхозов и совхозов осталось зерно. «Семенной фонд – это священное для колхозов», – объяснил отец. «Святое – сдать до зёрнышка», – заявлял представитель ГКО. К расстрелу! Арест и ожидание приговора. В это время из Таганрога перемещалось авиационное училище – надо было готовить лётчиков для фронта. В Марьяновке была степь, там и решили построить аэродром. Секретарь обкома обратился к представителю ГКО: пусть Ганичев построит, он всё и всех в районе знает, а потом разберёмся. Отца выпустили, он и построил аэродром через месяц. Строгий выговор, предупреждение, а на следующий год в районе самый высокий урожай по Сибири (сработал семенной фонд). Отцу дали орден Трудового Красного Знамени. Так вот от расстрела к ордену. Это война. Хорошо, что не наоборот. Отец и говорил, что всю войну в тылу женщины выиграли. Бывали и курьёзные случаи, когда строили аэродром, он, проверяя качество укладки алюминиевых полос, услышал, как две женщины, разбивая ломом смёрзшуюся землю, говорили о войне там на западе. Одна сказала: «Ну, прёт и прёт Гитлер, скоро и к нам дойдёт». Другая, с ожесточением опуская лом, ответила: «Ну, допрёт, тогда мы ему ноги-то из ж… повыдёргиваем». Отец подошёл, сказал: «Спасибо женщины за боевой дух. Давайте-ка я вам выпишу по дополнительной пайке хлеба». Женщины отказались: «Ты, командир (отец был в военной форме), отдай-ка вон лётчикам, пусть не отощают перед полётами».
То, о чём мало знают и почти забыли, следует вспомнить: как рабов, как американских негров гнали в Германию русских, украинских, белорусских девушек и женщин. Кто-то пытался скрыться, протестовать, но сила врага была безмерна и жестока. Женщины и девушки издавали подлинный плач – «песни из неволи». Большинство из них исчезли, пропали в кострах памяти.
Но многие зацепились за фронтовые газеты, за внимание писателей и журналистов. А. Твардовский написал о тетради из барака восточных рабочих Надежды Коваль, этот альбом искренних и правдивых чувств, песни «полонянок» читались и пелись в бараках и казармах, пересылались на родину, распространялись среди партизан и жителей оккупированной территории.
Песнями обменивались с Родиной, да и оттуда получали. Так, в альбоме Надежды Коваль была песня «Привет с Украины» (о которой Надежда писала: «Цю пiсню склалы украiнцi, що дома живуть: Вони, посилают усiм украiнцям, шо живут в Нiметчинi, привiт)».
Значит, эти песни были и средством общения и ободрения, поддержки веры и мужества.
Такие песни нашёл на Псковщине и опубликовал в газете «На страже Родины» С. Васильев. (1944 г. 6 марта, Петрова Люба).
Как из татарской неволи в давние века неслись песни с желанием вырваться из неволи, мольба помощи и надежде.
Услышь меня за тёмными лесами,
Убей врага, мучителя убей!
Письмо писала я тебе слезами,
Печалью запечатала своей.
(На врага. 1943 г. 20 октября. № 230)
Песни из полона непреклонны, проникнуты мщением:
Ой вы, братики, братья родные,
Вызволяйте вы нас поскорей,
Приготовьте вы пушки
На проклятых кровавых зверей.
Прилетайте на крыльях могучих,
Приезжайте на танках больших,
Налетите вы грозною тучей
На мучителей подлых моих.
Пусть свинцовым дождём отольются
Слёзы те, что я лью по ночам,
Пусть скорей наши пули вольются
Прямо в сердце моим палачам.
(«Красноармейская правда».1944 г. 17 октября)
Из плена доносились голоса, даже из лагерей смерти Заксенхаузена.
Вот песня девушек из концлагеря Равенбрюк.
Мы живём по соседству с Берлином —
Островок, окружённый водой.
Там лежит небольшая равнина
И концлагерь за мрачной стеной.
…Нас в четыре утра поднимают,
Второпях воду тёплую пьём,
А потом на аппель выгоняют
А потом на работу идём.
Мы работы совсем не боимся,
Но работать на них не хотим.
Мы как будто поём, веселимся,
А в душе своей горе таим.
Выше голову, русские девушки,
Будьте русскими всюду, всегда,
Скоро каторгу эту оставим
И вернёмся в родные места.
Да и это, то женское лицо войны, без которого нашу литературу тоже не ощутишь в полной мере.
В Омске в прошлом году поставили необычный и величественный памятник, скорее мемориал «Труженикам тыла». Что характерно – памятник встал у улицы Лизы Чайкиной.
Девять скульптур стоят перед взором омичей. Они пришли оттуда, когда Омск был одним из самых работающих, тягловых городов России. Оттуда в 1941 году отправлялись сибиряки под Москву и Ленинград. В Сталинграде сражалась знаменитая дивизия генерала Гуртьева, сформированная из омичей. В Орле, где генерал погиб, ему поставил памятник сам Вучетич. Омск стал каким-то денно и нощно работающим комбинатом обороны страны. Область приняла сотни заводов и предприятий из Ленинграда, Москвы, Украины, хлеба сдавала столько же, как зерновые Кубань и Ростов. В городе были десятки госпиталей, тысячи солдат из которых возвратились в строй. Омск дал приют многим театрам, музеям, библиотекам. В Тюмени, а он тогда был Омский, сберегли даже тело Ленина из мавзолея. Когда я выпускал в издательстве книгу Михаила Ульянова, то мы много времени у меня в «Молодой гвардии» провели в воспоминаниях об Омске и Таре (он родом оттуда) военных. На него огромное впечатление произвёл театр Вахтангова, который был эвакуирован в Омск, часть его труппы была в Таре, после того как бомба попала в московское помещение. Вахтанговцы выступали со спектаклями перед военными, уходящими на фронт, в госпиталях, перед рабочими и колхозниками. Моя мама вспоминала, что раз в квартал со станции Марьяновка отправляли автобус с передовиками производства на спектакли в Вахтанговский театр в Омске. А спектакли были поставлены омичами и вахтанговцами: «В степях Украины» А. Корнейчука, «Фельдмаршал Кутузов» В. Соловьёва, «Парень из нашего города» К. Симонова, «Фронт» А. Корнейчука, «Русские люди» К. Симонова, «Нашествие» Л. Леонова, «Тимур и его команда» А. Гайдара.
В общем, удивительно, но факт – Омск жил, работал, поставлял танки, самолёты, оружие, боеприпасы, радиостанции, зерно, мясо, лекарства.
И по праву заслужил звание города боевой славы и, конечно, трудовой. И это звание к нему, безусловно, придёт. Но он и сам заботится о себе, он благодарит тех, кто создавал ему имя и славу, кто составил его гордость и совесть. Так вот, в этом памятнике военному (труду и времени) женщины составляют большинство. На нём – мать с ребёнком, крестьянка с серпом, медсестра, женщина с рабочим (в годы войны половина населения работала на заводах и предприятиях), девочка с колосками. Белые крылья – консоль – обрамляют памятник. Это незримая связь с теми, кто ушёл на фронт, с теми, кто послал их. Это памятник женскому лицу войны.
2015 г.