В моей редакторской жизни были разные писатели. Я проработала редактором в издательстве «Молодая гвардия» пятнадцать лет и уже тогда слышала об историческом писателе Валерии Шамшурине. А поскольку сама закончила исторический факультет МГУ и, надо признаться, не очень жаловала исторических писателей, которые могли себе позволить вольно обращаться с фактами и исторической канвой, (правда, было это по молодости и, можно откровенно сказать, глупой самоуверенности). И уж много позже я поняла, что во многом писатели открыли исторический путь России во всем его величии, что-то почувствовали на уровне интуиции, что-то переосмыслили и оказались правы. Потому что именно писатель может прочувствовать весь контекст в жизни своего исторического героя, не говоря уж о его духовной, чувственной составляющей. Для писателя герой живой, а не просто какая-то фигура, обличенная в фактический камзол из которого нет выхода, шаг влево, шаг вправо – и ты уже в болоте исторической неправды. А писатель вроде и не все факты знает, но чувствует, чувствует своего героя…
Таким писателем был Валерий Шамшурин. Много позже я узнала, что он пишет стихи, мы печатали потом его в своем «Роман-журнале»: и романы, и стихи, и публицистику. Ах, как же я люблю таких писателей, которым до всего есть дело!И до переноса рек, и до Байкальской чистоты, и до восстановления памятников истории… Какие же они неугомонные! Как поднимают, и шевелят, и будоражат жизнь провинции и столицы, страстно выступают за исторические памятники, за забытые имена, выжигают глаголом чиновничье равнодушие и обывательскую рутину. И вдруг все сдвигается с места, и уже сами чиновники становятся рупором исторических истин и возрождения своих мест, а писателя вроде и не было с его статьями и страстным словом. Но писатель не обижается, не требует к себе особого отношения, рад сделанному и ликует.
Все это про Валерия Шамшурина. Каждый раз он приезжал в Москву, в Союз писателей, заходил и в нашу редакцию. И всегда с новыми идеями, с историческими выкладками, с рассказами о новых фестивалях на Нижегородской земле…Глаза горят, добрая улыбка, неподдельное желание всех познакомить с тем или иным народным промыслом, с людьми, которые «на земле», и так ему интересны. Всех помнит, со всеми в добрых отношениях, но внутри такой стержень, такая нервущаяся струна, что может и выстрелить, и все это знают… А так – ну добрейшей души человек. Как это в нем сочеталось? Несгибаемость принципов и мягкость характера.
Сочеталось мало сочетаемое – журналистика и стихи, проза и публицистика воззваний, но все успевалось, и руководить писателями, и колесить по области, организовывать фестивали, и беседовать со множеством людей, и писать романы, погружаясь глубоко в реку истории. Как на все хватало времени? Всегда спешил, но мог и заговориться, развернуть какую-то историю, порадоваться встрече с родными по духу писателями.
Я была редактором в «Роман-газете» его романа «Сталинский сокол» о Чкалове. Меня привела в восторг тема, меня восхитило такое для 90-х «тяжелое» для некоторых изданий название. Он был верен своим героям, он восхищался и любил их. Это для меня очень близкий писательский принцип: пишу о герое, люблю своего героя, он для меня близок, хотя как писатель я вижу его «в целом», со всеми недостатками и достоинствами. Но любовь милосердствует и покрывает все. И от того герои его были красивы, было увлекательно следить за их жизнью, поступками, их обаяние покоряло автора и читателя. Это и Минин, и патриарх Гермоген, и Чкалов, и еще многие другие…
Вот Минин. Именно он отвел нас в музей к этой великой картине Константина Маковского «Воззвание Минина» и стоял рядом, и глаза сверкали, и говорил какие-то слова, чтобы и нас зажечь этой энергией народного единения, народного подвига. Лавина людей будто двигалась на нас, будто и мы в этой толпе, нет – не толпе, а человеческом потоке, где каждому есть место и смысл, но у всех общее течение и цель, и где ты, человек XXI века, нашел свое место и готов отдать свой последний грош, слушая воззвание этого сильного и красивого русского гражданина Минина. Эх, нужны и нам сейчас Минины, чтобы собраться и разом навалиться, но где взять, в каком сословии, в каком городе… Валерий умел поднять, сплотить, уговорить, умел показать героя… Он был человек идеи, не просто бытописатель. Именно об этом мы и говорили на круглом столе у него в Нижнем Новгороде, посвященном исторической прозе, ее принципам… Как он радовался нашему приезду, и Ганичеву, и Сегеню, и Перевезенцеву… Радовался серьезности разговора, сетовал о судьбе Родины, страны, с какой надеждой смотрел в будущее. Конечно, был человек идеи и большого общего дела… Поговорили серьезно, обменялись мнениями, нашли болевые точки, просто поддержали друг другана этой совсем не простой тропе исторической романистики…
Вышли на улицу, снежный Нижний, все в сугробах, шагаем к галерее, сам распахнутый, вдохновенный, идет передо мной, шапка набок, что-то рассказывает Ганичеву, прямо взахлеб, они два крупных, два таких русских по своей внешности богатыря идут впереди передо мной, беседуют всласть… Меня как-то еще всегда согревало в нем такое же имя, как у отца и такое же доброе, с крупными чертами и мягкими губами лицо. Эта внешность мне была как-то по-родному близка.
Мне нравилось, что он умел дружить и любить людей. Я из другого поколения, хотя это и мне очень близко. Мой отец очень ценил Юрия Адрианова, еще с первого совещания молодых, когда порекомендовал его книгу вместе с Ф. Овчаренко к печати. Потом была поездка молодых писателей к Шолохову. Думаю, что Юрий и познакомил их с Шамшуриным, а, может, и нет, незнаю. Но знаю точно, сколь заботлив и верен был Валерий Анатольевич близкому и верному другу. Я о Юрии слышала из его уст столько хорошего, даже возвышенного, и это так было жизнеутверждающе, что он пронес эту дружбу со студенчества, с юных лет… Такая, согласитесь, редкость для писательской братии, когда дружба рушится от какой-нибудь ерунды, которая кажется в тот момент важной. Вспомним Толстого и Тургенева. Думаю, что в силу мягкости характера все эти препоны в отношениях умел обходить именно Валерий Анатольевич. Листала книгиЮрия, подаренные отцу, и нашла в одной, библиографической, такой чудный снимок. Юрий и Валерий стоят у памятника Кузьме Минину, доверчиво склонив друг к другу головы. Как хорошо. Люди ушли… А любовь не ушла, вот она, на этой фотографии 1988 года.
Он был чутким и внимательным к людям, тоже редкость, а теперь так и подавно… Помню его какое-то сыновне-заботливое отношение к писателям-нижегородцам фронтовикам, к старшим товарищам Семену Шуртакову и Александру Плотникову. Вообще к нижегородской Отчине относился как сын настоящий, любил вместе с людьми ее населяющими, славил и пел, не уставал восхищаться и узнавать, делился своей радостью познания щедро. Держу в руках альбом «Старый Нижний», созданный вместе с Адриановым. Это ж шедевр такого рода изданий, сколько нового, никому не известного материала, какие прекрасные фотографии, каким языком это все написано. Ну ведь правда, нет ничего подобного, это не представительская книга, а просто хорошая, занимательная книга. Я не один раз перечитывала некоторые очерки, рассматривала картинки. Он с радостью разрешил мне взять из нее несколько очерков, фотографии. Помню, как рассказывал мне, как удалось написать и собрать материал про земского врача, деда Станислава Куняева, который построил в Нижнем больницу. Сам он тоже ценил эту книгу не меньше своей прозы. Поработать пришлось крепко. Для этого альбома в библиотеке нашлось и определение: литературное краеведение. Именно таким и должно быть краеведение, чтобы стать интересным для земляков и читателей. Образец создали, истинно.
Как нижегородский писательский председатель и член правления СП России тоже радел о многом, и о молодых писателях, работал с ними деликатно, дружески помогал, всегда предлагал в Москве к публикации, не только о себе пекся, посещая редакции. И не чувствовал свою исключительность, знал своему труду цену, но никогда себя, что называется «не пиарил», если сказать по-сегодняшнему. По главной дороге шел, себя не тратил по мелочи…
***
Не уйти, не сбежать, не забыться –
Это время твоё и урок,
Чтоб из плоти в туман перелиться
И пропасть на одной из дорог.
Так что повода нет задаваться,
Окуная себя в суету,
От фатальной судьбы отбиваться –
Взять бы только свою высоту.
И с душой просветлённой, как детство,
Всю земную юдоль возлюбить,
На родную красу наглядеться,
Родниковой водицы испить.
И неспешно собраться в дорогу,
Усмирив неуемную плоть,
И шагать, и шагать понемногу…
Ну, а там как рассудит Господь.
Как-то не очень я вчиталась в его поэзию, а вот сейчас много сверкнуло для меня самородков в его поэтическом наследии, еще многое перечитаем с читателями нашего журнала… Прочитала какие-то шутейные стихи, и вспомнила как он любил и умел шутить, смеяться открыто…
Но все это какие-то отрывочные блики воспоминаний на зимней дороге жизни. Вот он заходит в редакцию, так ясно и искренне улыбается весь, и глаза, и губы, и щеки. Приносит милый сувенир, пьет с нами чай, рассказывает, вспоминает, как они с моей мамой, собирательницей хохломы с 60-х, вместе ищут хохломское, не помню что. И ему так дорога ее любовь к промыслу, что он все сделал, чтобы найти для нее это.
…и слышу явственно его мягкую нижегородскую речь, смотрю на него впереди, на снежной тропинке на отца… Хрустит снег… идут они… живые…
И сегодня, воспоминая и поминая нашего Валерия Анатольевича, я вижу ту же зимнюю снежнуютропу, она перед моим взором раскрывается сейчас. Она бело-голубая и впереди уходит в светлые сумерки. Где-то вдалеке дивный кремль, то ли Московский, то ли Нижегородский. Снег искрится и таинственно манит. Шаги, скрипит снег. Много людей по этой дорожке идёт вперед… Ей Богу, все они, ушедшие по этой зимней хрустящей дорожке вверх, на Небеса, для меня теперь предстают гораздо явственней, чем многие живые сегодня. Они, близкие ушедшие, светят мне будто Рождественская звезда. Их много, но все они соединяются в эту путеводную звезду и ведут меня вперед «с высоты Востока, к Спасителю… Они мне все родные и дорогие люди, светлой вереницей проходят перед моим взором в эти Рождественские дни… Мой отец и мама, бабушки и дедушки, композитор Свиридов, Солоухин, Михаил Алексеев, Распутин, Белов, Маруся и Светлана Распутины, Лихоносов, мурманский Маслов, Адрианов, Серебряков, Плотников, Годенко, Шуртаков… Несть числа. Все тянутся по этой белоснежной дорожке, кивают и улыбаются… И в этой дружной веренице идет и Валерий Шамшурин, и ведет меня, как и они, по пути Звезды. Ибо «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся. Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!» И спасибо Тебе, Господи, что ты дал в мир нам такого человека, писателя, гражданина, подарил Родине такого сына, как Валерий Шамшурин. У Бога все живы!
***
Встану – строчку зачеркну,
скрипну половицей,
гляну в ночь и зачерпну
из ведра водицы.
И заплачу оттого,
что живу на свете,
что над белою травой
белый месяц светит,
что над стогом спит звезда,
что при всех удачах
так я больше никогда
в жизни не заплачу.
Переделкино, Рождественские святки, 2025 год