В детстве мы страстно коллекционировали фотографии артистов. Ни один киоск «Союзпечати» не проходили мимо. Снимки стоили всего восемь копеек, а какое бесценное приобретение! Посмотрев «Человека-амфибию», всюду искали Анастасию Вертинскую и Владимира Коренева, а после выхода на экран «Войны и мира» особый спрос был на Людмилу Савельеву, Вячеслава Тихонова, Василия Ланового… Кумиром из кумиров оставался романтик Олег Стриженов. Большой альбом с портретами киноактёров храню я по сей день как дорогую реликвию о времени, когда артисты кино были нашей первой любовью. А любили мы их за их роли на экране, в фильмах, которые смотрели не один раз.
В школьные годы и в голову не приходило поинтересоваться авторами фотографий. Хотя на популярнейший тогда журнал «Советский экран» тиражом более полутора миллиона с известными актёрами на обложке наша семья подписывалась постоянно. Выходил он дважды в месяц, и я ждала каждый номер… Чуть позже, когда стали появляться перекидные роскошные настенные календари «Союзэкспортфильма», глаз стал фиксировать имена фотомастеров – Георгия Тер-Ованесова, Игоря Гневашева, Валерия Плотникова, Николая Гнисюка. У каждого из них был свой почерк. Гнисюк любил снимать всё больше под открытым небом, среди природы. Николай Крючков у него в заснеженном лесу. Георгий Бурков рядом с бревенчатой избой. Галина Польских в сине-сиреневом облаке цветущих люпинов. Николай Караченцов у моря с парящими чайками над головой. Жанна Прохоренко в ореоле кленовых оранжевых листьев. Сергей Шакуров у стога сена с травинкой в зубах. Елена Сафонова в кипени благоухающей сирени. Владимир Гостюхин под зонтом в осенний день. Михаил Ножкин у дороги с ветвистым деревом. Ирина Купченко с охапкой полевых цветов…
Фотография, если это искусство, – товар штучный, как картина художника. Помню, так была зачарована (да разве только я одна!) фотовыставкой Гнисюка на кинофестивале «Золотой Витязь» в Рязани, будто вживую пообщалась с его героями или посмотрела о них целый фильм.
Собственно, и пришел-то окончательно Николай Владимирович, или Микола, как он любил называть себя сам, в фотоискусство из кинооператоров. А впервые взял в руки фотоаппарат в четырнадцать лет в родной украинской деревне. Это была «Смена-2», подарок мамы.
– Проявлял и печатал в погребе. Те фотографии пропали – фиксаж был плохой, – вспоминал о своих первых шагах в любимой профессии классик актёрского портрета, на счету которого шестьсот с лишним великолепных работ.
Потом судьба петляла, но всё по творческим дорогам. Сначала взяла в оборот музыка. Виртуозно играл на трубе. Учился в Риге в музыкальном училище (по первому образованию – школьный учитель музыки). В семнадцать попал в ансамбль Раймонда Паулса. Импро
визация как непременное условие фототворчества – оттуда, от увлечения джазом. «А композиции обучил украинский быт – вышивки, рамочки, грядочки», – пошучивал Микола, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды. Родом Николай Гнисюк из крестьянской семьи, из деревни Перекоринцы Винницкой области.
Был у него и ещё один талант, как у князя Мышкина, – идеальный почерк. Он-то и вернул опять к фотографии, захватившей в детстве. А дело было так. Как-то попросили Миколу одну партитуру переписать. Работа, ясно, скрупулезная. «А ты возьми да сфотографируй», – посоветовал приятель. Так он и сделал. А потом увидел объявление: «Требуются проявщики в фотолабораторию». И пошёл. С тех пор от фотографии было не оторвать.
Тайн мастерства Гнисюк не скрывал. Считал, что их у него и вовсе нет. Всё имеет своё объяснение. И творческие удачи небеспричинны.
– Что такое свет? – как бы задавался вопросом фотохудожник. – Ни один портрет не снял со вспышкой. Мой осветительный прибор – это солнце. Но как поставить его на службу? Прямым светом никогда не снимаю: человек при этом как на пытке. Обычно прихожу к актёру домой, и он встречает меня в домашних тапочках. Сначала мы мирно беседуем в домашней обстановке. Если есть доверие, всё получится. Портрет – это общение и доверие. Иду в своей работе от добра. А техническая сторона… Я до сих пор, наверное, любитель.
И, тем не менее, в последние годы больше всего удручало художника то, что в фотоискусстве у нас потеряна школа, по его мнению, одна из лучших в мире, какой она была в советские годы. Многие теперь, считал он, не знают азов фототехники. А это все равно, что в музыке обходиться без нот. Ну а этика фотосъёмки сегодня и вовсе за гранью допустимого. Самому ему, когда-то фотокорреспонденту «Советского экрана» с двадцатипятилетним стажем, очень трудно было вписаться в стилистику новомодных изданий.
Однажды он попробовал поработать в одном популярном еженедельнике. Снимал Жерара Депардье на «Кинотавре». Знаменитый француз так обрадовался в Сочи морю, что без всякого конфуза вошёл в воду в сапогах. Получился поразительный снимок. Он был опубликован. Но подпись к нему сочинили настолько пошлую, что Гнисюк закрыл за собой дверь в это издание раз и навсегда.
Бегать за кинозвёздами в фестивальной толпе, нет, это было не в его привычке. Пока другие отщёлкивали по целой плёнке, он присматривался. Ловил мгновение чуть позже, когда ажиотаж вокруг персоны утихал и «объекту» можно заглянуть прямо в глаза. Скрытую камеру не признавал – это не в правилах его этики. Кого ни снимал, со всеми оставался в дружбе – с Ларисой Шепитько и Элемом Климовым, с Юрием Никулиным, Инной Чуриковой и Глебом Панфиловым, Николаем Бурляевым, Никитой Михалковым…
К Никите Сергеевичу однажды пожаловал, когда тот держал на руках восем-надцатидневную дочку Надю. Мэтра кино сразу ошеломил предложением: «Давай я тебя прямо так сниму! Будешь у меня «мадоном»»!
Человек добродушный, неунывающий жизнелюб, Николай Владимирович относился к жизни с юмором. А девиз у него был один: «Всегда улыбайся!» «Это – от мамы», – уточнял он. Обычно веселил себя сам. Это – от односельчан: «Когда у нас в деревне отмечают праздник, стол накрывают на две недели». Кстати, есть у Гнисюка целая портретная галерея из цикла «Жители моей деревни».
В Скопине Рязанской области, где киноделегация «Золотого Витязя» посетила предприятие традиционного местного промысла художественной керамики, Гнисюк на наших глазах приобрёл на удивление всем огромную, размером с напольную вазу, блестящую керамическую лягушку. Сначала хотел подарить её друзьям, а потом передумал: «Поставлю-ка у входа в дом (жил он зимой и летом за городом, в Подмосковье. – Т.М.). Пусть гостей встречает». Так и встречала, пока был жив…
Копаясь в своих архивах, он чаще всего испытывал грустные чувства, потому что многих из его героев уже не было. И в то же время радовался тому, что запечатлел, по меньшей мере, треть кинематографистов, а значит, историю нашего кино: «Каждый момент нашей жизни уже в настоящем становится историей. Сегодняшний день уже история для завтра. Мы этого не чувствуем, не осознаём, но в фотографии это ощущается… Правда, человек так устроен, что ему всегда кажется, что что-то главное у него впереди. Я и про себя думаю, что главную карточку ещё не снял…»