Пятница, 11 июля, 2025

Два мнения о старом...

Нам стыдно бы было не перегнать Запада. Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собою...

Мысли

В больничных коридорах чисто и прохладно, особенно, это чувствуется сейчас, в июльскую жару. Заметила за собой новую особенность: дремать в очередях...

Подвиг ратный, подвиг духовный

Много лет назад, знакомясь с документами из Архива Министерства обороны и Генштаба для работы над книгой о маршале А.М. Василевском, обнаружил...

Кузины лужки

В сумерках за рекой на болоте приглушенно курлычет одинокий журавль. Ждёт любимую журавушку с хлебных полей...

Слово

Литература в годы Великой Отечественной войны

Не литературоведческие заметки

на фоне воспоминаний и сегодняшних реалий

Да, есть слова глухие,

Они мне не родня,

Но есть слова такие,

Что посильней огня!

 

Они других красивей –

С могучей буквой «р»,

Ну, например, Россия,

Россия, например!

 

Вот истина простая:

Как будто кто-то вдруг

Сберег и бросил стаю

Из самых лучших букв,

 

Из твердых да из влажных, –

И стало чудо жить.

Да разве тле бумажной

Такое совершить?

Наполненное светом,

Оно горит огнем,

И гимном слово это

Гремит в стихе моем!

(Александр Прокофьев. О Русь, взмахни крылами.)

Исторически Слово на Руси играло великую роль в дни опасностей, вражеских нашествий, смертельных испытаний. Оно возбуждало, требовало очнуться от безразличия и пассивности, оно становилось оберегом, тезисом спасения, предостережения, призывом. В нём ощущался особый сакральный, спасительный смысл. Сколько их пришло из старой дореволюционной Руси, встало на плакатах, листовках, в шапках газет и было созвучно чувствам русских людей в годы жестокой, смертельной войны.

Вот они, ставшие словами на всю жизнь, хотя были сказаны давно:

«Кто с мечём к нам придёт

От меча и погибнет!»

(Александр Невский).

А восклицание из «Слова о полку Игореве» стало неким молитвенным обращением к нашей Родине: «О Русская земля, ты уже за холмом еси!»

«Не следует жалеть своего имущества; да не только имущества! Не пожалейте и дворы свои продавать, и жён, и детей закладывать!» (Кузьма Минин)

А слова Петра I из приказа, обращённые к войскам перед началом Полтавской битвы, появлялись не раз в публикациях во время войны: «Воины! Сей пришёл час, который должен решить судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство… Не должна вас мучить слава неприятеля, яко непобедимого… которую ложну бытии и которую вы сами победами своими над ним неоднократно доказали… А о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, только бы жила Россия…»

А вдохновляющие слова, сказанные ополченцам в 1812 году победоносным флотоводцем Фёдором Ушаковым: «Не отчаивайтесь, сии грязные бури обратятся к славе России», высвечены на иконе святого адмирала.

Особо пригодилось нашим политработникам, журналистам, писателям та великая работа, которую проводили русские патриоты в 1812 году. Готовясь к выступлению на ежегодном фестивале «Бородинская осень», я вдруг обнаружил, что советский агитпроп напрямую пользовался приёмами антифранцузской, антинаполеоновской пропаганды 1812-1814 гг., которые создавались для информации и просвещения русской армии, духовной мобилизации населения Москвы и всей России.

Особо следует отметить роль выдающегося патриота, учёного, просветителя, писателя, лексикографа, государственного деятеля, министра просвещения, президента Академии наук, адмирала Александра Семёновича Шишкова.

В нашей дореволюционной и советской историографии его пытались зачислить (особенно западники) в разряд махровых консерваторов, реакционеров, противников прогресса (ну так это принято у наших господ либералов всех видов, когда человек исходит из интересов России, русского народа). Александр Семёнович – человек, тонко чувствовавший Слово, его глубинную суть. И в России Александра I начала XIX века он отодвигался от серьёзной деятельности за его правду и резкость в её выражении. Но пришла гроза на границы России, и тогда он понадобился, сменил на посту государственного секретаря М. Сперанского (да, когда приходит гроза, либералы и революционеры неуместны). По указанию императора он пишет правительственные манифесты, приказы по армии, обращения. Назову всего несколько типов обращений, сделанных Шишковым для императора.

Вот один из первых (от 6 июня 1812 года): «Неприятель вступил в пределы наши и продолжает нести оружие своё внутрь России, надеясь силою своей и соблазнами потрясти спокойствие Великой сей Державы…

С лукавством в сердце и лестью в устах несёт он вечные для неё цепи и оковы. Мы призываем на помощь Бога, поставившего в преграду ему войска наши, кипящие мужеством попрать, опрокинуть его и то, что останется не истреблённого, согнать с земли нашей.

…Да найдёт он на каждом шаге верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами. Да встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина…

…Народ русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все – с крестом в сердце и оружием в руках, никакие силы человеческие вас не одолеют».

Некое примечание. Именно в эти дни начала июля 1941 года прозвучало обращение к народу из уст председателя Совета Обороны с необычными для того идеологического времени словами: «Братья и сестры! Соотечественники мои». Не знаю, пользовался ли он и его помощники текстами императора и адмирала Шишкова, но дух 1812 года явно в нём присутствовал.

Шишков писал и обращения, связанные с отступлением и сдачей Москвы. Это были горькие слова: «С крайней, сокрушающей сердце каждого сына Отечества печалью сим извещается, что неприятель сентября числа 3 вступил в Москву. Но да не унывает от сего Великий народ российский».

Позднее он сказал о том, что «радость и торжество гордого победителя превращается в мрачную зависимость». Он увидел, что россиянам отечество своё драгоценнее, чем великолепные жилища и сокровища. Он увидел, что Москва ещё не Россия. Зловещее предчувствие сказало ему, что легче было в неё войти, нежели выйти из неё. Полчища его, забывшие Бога и Веру, предаются всякого рода буйствам и мерзостям и терзают единственных оставшихся им больных и убогих, томимые гладом, питаются подобно себе хищными вронами, неистовствуют, жгут, оскверняют Божественные храмы…

Врага изгнали из Москвы в октябре 1812 года, а в октябре 1941 года он подошёл к Москве, и 19 октября улицы столицы были завешаны постановлениями Государственного Комитета Обороны, начинались которые в старом русском стиле (почти как в воззвании 1812 г.): «Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-200 километров западнее Москвы, поручена командующему западным фронтом генералу армии Жукову.

…В целях тылового обеспечения обороны Москвы и укреплении тыла войскам, защищающим Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности шпионов и диверсантов и других агентов немецкого фашизма Государственный Комитет Обороны постановил:

  1. Ввести с 20 октября 1941 года в Москве осадное положение. Нарушителей порядка неминуемо привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Председатель ГКО И.Сталин

Ну а знаменитый приказ № 227 «Ни шагу назад», пожалуй, не имеет аналогов в 1812 году, хотя мотив отступления и предупреждения нарушений в рескриптах и манифестах Шишкова присутствует.

Можно сколько угодно метать громов и молний в адрес 227 приказа, обвинять его в негуманности и введении штрафных батальонов и загранотрядов, но катастрофа, которая произошла на юге летом 1942 года, требовала особого слова и особой стилистика особого приказа.

«Враг бросает на фронт всё новые и новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, рвётся вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и сёла, убивает советское население.

…Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток».

Так ещё никто и никогда не говорил с бойцами, командирами, политработниками.

«Ни шагу назад! – таким должен быть наш главный приказ. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности».

И дальше штрафбаты, загранотряды, которые давно были у немцев, дальше объявление «предателями» тех, кто будет продолжать отступать. Заканчивался приказ требованием: «Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах штаба. Народный комиссар обороны И. Сталин».

Далее были жестокие бои, дальше был Сталинград.

Слова военных документов, в которых чувствовалась опасность, их грозное дыхание входили в поэтическое и прозаическое повествование писателей и журналистов. Были ли последними словами Зои Космодемьянской слова: «Сталин придёт», или это плод журналистского повествования – это уже не важно, они срастались с именем героини.

Ну, а исторические слова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва», сказанные 16 ноября 1941 года военным комиссаром 2-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка Василием Клочковым под знаменитым Дубосеково, где он со своими бойцами сдержал натиск фашистов, подбили 18 танков.

А как категорична и монументальна фраза сталинградцев 1942 года «За Волгой для нас земли нет».

Слово ограждало, защищало, сберегало.

Последние новости

Похожее

Враги сожгли родную хату…

...Великий Михаил Исаковский чувствовал горечь победы, знал её великую цену, видел испепеляющую его Смоленскую землю...

Светлое имя…

Признаюсь: пока просто робею даже подумать о хотя бы как-то связанной мемории. Это потому, что что для такого многозначимого человека как Светлана Федоровна Ганичева пока...

Помнить поражения…

В период Отечественной войны Красная, а затем Советская Армия, согласно официальной пропаганде тех лет, не знала поражений...

Советский воин, мой отец

Участников исторического парада Победы 24 июня 1945-го в живых осталось – уже и по пальцам не перечесть. А было их свыше тридцати пяти тысяч...