Не литературоведческие заметки
на фоне воспоминаний и сегодняшних реалий
«Наука ненависти», которую представил Шолохов в июне 1942 года, продолжали разрабатывать все писатели. Это ныне за столом симпозиумов и конференций можно говорить о недостаточном гуманизме по отношению к врагу, а тогда вопрос стоял о жизни и в целом государства, и отдельного человека. Надо было не только остановить врага, но и уничтожить его. Понятия «немец» и «фашист» очень скоро слились в одно целое. Германия становилась очагом, откуда ползла смерть.
Толстой в статье «Родина» пишет: «Немецкие солдаты так же обезличены, потрёпаны и грязны, как бумажные деньги в руках аферистов и прочей международной сволочи. Они жестоки и распущенны, потому что в них вытравлено всё человеческое… Германия только фабрика военных машин и место формирования пушечного мяса: впереди – смерть, позади – террор и чудовищный обман». (А. Толстой. Публицистика. С. 671)
А. Сурков отметил: «Только обмолвись словом “немец”, как все сразу начинают раскрывать страшное, ещё год назад казавшееся невероятным». (А. Сурков. «Земля под пеплом») Ярким выражением этой тенденции стала фраза И. Эренбурга «Убей немца!» – ставшая лозунгом войны. Он писал: «Мы поняли: немцы – не люди. Отныне слово “немец” разряжает ружьё. Не будем говорить, не будем возмущаться – будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты убил одного немца – убей другого. Нет для нас ничего веселее немецких трупов… Убей немца! – это просит старуха-мать. Убей немца, – молит тебя дитя. Убей немца, – кричит родная земля». (И. Эренбург. «Убей». Война. 1943. С. 22.)
А почему эта ненависть? Да потому, что враг жесток и бесчеловечен, и публицистика это показывала, не особо преувеличивая. «Под серым холодным пеплом лежит исконно тверская земля, осквернённая, попранная стопой гитлеровских орд. Они ещё недавно бесчинствовали здесь – эти жадные до крови, глумливые пришельцы». (А. Сурков. «Земля под пеплом»)
А. Толстой: «Эти люди намерены нас победить, бросить себе под ноги, наступить сапогом на шею, нашу Родину назвать Германией, изгнать нас из земли «отчич» и «дедич»… А что такое фашист, мы узнали, все они детоубийцы, растлители, мародёры, надменные дураки, связавшие себя с Гитлером круговой порукой страшного преступления, разумного и доброго в них нет, а есть зло, они сознательно хотят делать злое». (А. Толстой. «Родина». С. 20)
Л. Леонов: «Всё меркнет перед ними – утончённая жестокость европейского средневековья, свирепая изобретательность заплечных мастеров Азии. Нет такого мучения, какого не было бы причинено нашим людям этими нелюдями». (Л. Леонов. Письмо неизвестного американскому другу. Письмо первое. С. 147)
Чем дольше разворачивалась картина зверств, мучений, разрушений, тем больше обозначение немцев сводилось к понятиям: убийцы, людоеды, изуверы, палачи.
Д. Заславский в «Правде» в 1944 г. 2 мая писал: «Попытки немцев выдать за людей были бесполезны и бессмысленны. Что из того, что у двуногих немецких зверей есть матери и отцы, есть дети, что некоторые у себя в Германии слыли за людей, “добрых людей”. Их надо было уничтожить, как уничтожают хищников. Для гитлеровского отродья, покрытого кровью советских людей, советских детей нет и не может быть места в человеческом обществе». Может быть, законченной формулой были слова Эренбурга: «Души зачерствели? Ложь – у них нет души. Это одноклеточные твари, микробы, бездушные существа, вооружённые автоматами и пулемётами («Их исправит могила». Т. 2. С. 11)
Естественным было и чувство ненависти к врагу, оно прирастало с каждым новым убитым человеком, с каждым сожжённым селом, с каждым разбомблённым городом, с каждым погибшим ребёнком, с каждой жертвой насилия. Одним из первых это понял Михаил Шолохов, его книга «Наука ненависти» становилась книгой-наставлением для бойца. Действительно, враг стал не противником, а убийцей. И поэтические строки приобретали форму приказа. Вот напечатанные во многих газетах, на листовках, плакатах стихи Константина Симонова.
Если ты фашисту с ружьём
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Всё, что родиной мы зовём, —
Знай, никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь,
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь.
Да, надо было спасать страну, сражаясь с безжалостным врагом.
В 1999 году делегация Союза писателей России была в Белоруссии. С нами был писатель Владимир Карпов, Герой Советского Союза, бесстрашно сражавшийся в боях и захвативший в плен 74 «языка». В университете города Витебска, куда Карпов ходил на задания во время войны как разведчик, был задан вопрос: «А какие чувства испытывали Вы, когда убивали человека?» Карпов побелел и резко ответил: «Я не убивал ни одного человека, я убивал недочеловеков. Я видел, как они насиловали девушек, как разбивали головы младенцев… А Вы говорите о человеке?»
Наверное, об этом и известные стихи Алексея Суркова, написанные в начале войны.
Человек склонился над водой
И увидел вдруг, что он седой.
Человеку было двадцать лет.
Над лесным ручьём он дал обет
Беспощадно, яростно казнить
Тех людей, что рвутся на восток.
Кто его посмеет обвинить,
Если будет он в бою жесток?
Нынче находятся такие, и добро бы только на Западе, которые привыкли считать Россию жестокой, её царей ужасными (Иван Терибль, то бишь Ужасный, а не Грозный), забывая, как уничтожались «цивилизациями» целые народы и нации (индейцы США, славяне Пруссии, народы майя, инки, ацтеки, рабы Африки и т.д.). Но ведь и наши либералы-гуманисты, ну никак не вспомнят перед 70-летием начала войны, что немецко-фашистские войска сожгли 1710 городов, более 70 тысяч сёл и деревень (!), было уничтожено 6 миллионов зданий.
Лишились крова 25 миллионов человек, было уничтожено и разрушено 31 850 промышленных предприятий. Почти 17 (!) миллионов человек, наших граждан, погибло от бомбардировок городов и сёл, на дорогах эвакуации, мирные люди были уничтожены в концлагерях, в немецком плену, погибли от рабского труда на территории Германии. Это был самый массовый геноцид в истории человечества, большинство погибших были русские люди. И поэтому столь суровым и гневным было Слово писателей страны и столь необходимо было оно.
Герой Шолохова лейтенант Герасимов говорит от себя: «Тяжко я ненавижу фашистов за всё, что причинили они моей Родине и мне лично, и в то же время всем сердцем люблю свой народ и не хочу, чтобы ему пришлось страдать под фашистским игом. Вот это-то и заставляет меня, да и всех нас драться с таким ожесточением. Вы понимаете, что мы озверели, насмотревшись на всё, что творили фашисты, да иначе и не могло быть. Именно эти два чувства, воплощённые в действие, и приведут к нам победу. И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагу всегда мы носим на кончиках штыков» («Наука ненависти»).
Мне кажется, что здесь великий писатель вычленил ту подлинную ненависть к врагу, исходящую из любви к родине и от зверства оккупантов и захватчиков. И ведь предостережение Сталина о том, что гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остаётся, и о том, что мы не можем отождествлять немцев и фашистов, не принимается ни бойцами, видевшими зверства, ни писателями и журналистами, описывающими их. И лишь только когда наши войска вступили в 1945 году в Европу, пришлось, как в знаменитой статье в «Правде» «Товарищ Эренбург упрощает», в наших партийных публикациях разграничить эти понятия, показать, что наступает новое время и на территории Германии мы должны отличать немца от фашиста.
Приходила Победа, когда у солдата ненависть отступила на задний план, на первый план выходила человечность, гуманизм и, конечно, память.