В Белоруссии не было аэродрома, авиационного гарнизона, где не служил бы мой закадычный дружбан Шура Роль: Пружаны, Бобровичи, Лида, Щучин… И вдруг край с азиатским акцентом, где Шура там не просто отец-командир – начальник оперативного отдела воздушной армии! Что это такое – военные знают. С хорошим-то оперативником да начальником штаба иной бездарный, но хваткий, в историю талантливым военачальником влезет. Скажем, орденом «Победа» были отмечены известные маршалы Советского Союза, но этой высокой награды удостоился и оперативник, чьё имя не всякий и служивый назовёт – Алексей Антонов. Это он разрабатывал в годы войны важнейшие операции. В учебниках-то истории сколько дежурных снимков: куча генералов во главе с каким-нибудь важным смотрят куда-то вниз – там карта лежит. Дай Бог, если та шишка разбирается в оперативных вопросах – потом ему в заслуги зачтётся. А идея-то, замысел, разработка операции миру неизвестного полковника – на том снимке он где-то за спинами генералов, на втором плане, а то и на третьем. Тут артистизм великого полководца не проходит. Оперативнику, начальнику штаба толковая голова нужна не для фуражки расшитой золотом.
Короче, Шура то в письмах, то по телефону зазывал нас с Галкой в гости. Край убойных дынь, фруктов, дивной природы – что ещё надо! И вот Галка по санаторной путёвке в Алма-Ате. Впечатлений – тьма. Главное – встреча с друзьями, Шуркой и Ингой. Время, конечно, меняет внешние черты человека, но день-два – и словно никаких изменений, всё по-старому: вот Шурка передаёт записку от «пацана из другой школы», вот Инга – уже лейтенанты! – делает стойку в Шуркиных руках… И эта встреча, и страна, и новые там знакомства Галке запомнятся надолго. Она рассказывала о соседке по комнате, казашке, которой в силу их обычаев не доступны были и казались диковинными принятые у нас отношения мужчины и женщины. Галка так понравилась отдыхающей там семье казахов, что они до последних дней путёвки уговаривали её к себе в гости и обещали в знак большого уважения и любви, приготовить бычий глаз, который, подскажут, как надо будет обязательно проглотить.
Галка вообще легко сходилась с людьми, порой, не имеющими с ней ничего общего – ни по рабочим делам, ни по интересам, ни по возрасту или национальной общности – тому же языку. В Сухуми нас много лет, как родных, встречала семья Соселия. Старый, хромой Иона, опираясь на палку, исполнял перед Галкой какой-то свой мегрельский танец. Осетин Костя Джиоев из Цхинвали присылал по праздникам всякие подарки – вплоть до пледов и одеял. Как заметил мой хороший знакомый Нерсес Кардумян, добро тянется к добру, и кто только не находил с ней радость встреч, общения. Татарочка Галка Умярова, полька Болеслава, болгарин Прван Прванов, какая-то юная латышка, не слишком расположенная к русским, но без ума от Галки.
Коль уж зашла речь о национальностях, в Галкином пересказе передам эпизод, имевший место быть в Иркутске с моей тёщей Евгенией Ивановной. Значит, с детства у неё была подружка из еврейской семьи, звали её Нина. По рассказам, она была очень весёлой, выдумщицей всяких розыгрышей, хорошо играла на пианино и что интересно: она – решительно отрицала какую-то особость, богоизбранность евреев. Тёща вспоминала, как её Нинка решала этот сакраментальный вопрос:
«Идём с ней по главной улице и вдруг она дёрг меня за руку и тянет на противоположную сторону тротуара. Спрашиваю: «Ты что? Вон Соломон, твой знакомый, идёт. Поздороваться надо». Нинка говорит: «Не хочу. Соломон жид!» Я ей: «Но ты же тоже еврейка». А Нинка с возмущением: «Есть евреи. А есть жиды. Я – еврейка, а он – жид!» Вот и всё».
Этот эпизод мне припомнился не случайно. Как бы не хотелось встретиться с Шуркой и Ингой на месте их новой службы, выбор очередного отпуска пал на Камчатку. Хотелось замкнуть путь, отмерить границы державы, которую любили и уважали за её мощь и поистине русскую широту души, страну без зажравшихся миллионеров, где все были равны, страну, которой служил. Расстояние от Камчатки до Западной Германии или, наоборот, от границы социалистического лагеря до края огнедышащих вулканов одинаково, так что с курсом на восток я и полетел навстречу новому дню.
Так получилось, что наш пассажирский, как принято говорить, лайнер приземлился в Иркутске в жуткую непогоду. Стеной стоял дождь, публика расположилась в местах ожидания, и вылет был отложен на неопределённое время. Долго не думая, я решил всё-таки взглянуть на город, где родилась Галка. Автобус катил к центру, за ручьями по стеклу окон мелькали дома с привычными вывесками: «Продмаг», «Хозтовары», «Парикмахерская»… И вдруг над маленьким оконцем и обшарпанными дверями я уловил надпись: «Букинист».
Стоит ли сомневаться, что дальнейшее моё знакомство с городом на том месте и закончилось. Когда среди советских книг я обнаружил стопку явно более старых, ещё дореволюционных изданий, время, кажется, остановилось. Уже отобрал одну книгу, вторую, третью и вот по тишине, как-то сразу обрушившейся на магазинчик, до меня дошло, что дождь-то прекратился и что дальнейший рейс самолёта на Камчатку из-за одного пассажира не отменят. На форсаже, подгоняя таксиста, рванул в аэропорт. Успел! Шла уже посадка.
Ну, а дальше на какой-то там высоте, поудобней устроившись в кресле «тушки» и, предвкушая удовольствие от встречи с давним прошлым моей родины, всем, что оставили в книгах неизвестные авторы, я начал беглое с ними знакомство. «Маленькая хрестоматия для взрослых», подзаголовок «мнения русских о самих себе». С.-Петербург, типография А.С. Суворина, 1904 год. Собрал К. Скальковский. Интересно. Следующая книженция «Литературные вечера» в переплёте явно кустарном, 1906 года издания, тоже сборник: рассказы, стихотворения, с продолжением «Жизнь Иисуса», автор Эрнест Ренан. Также с продолжением в нескольких номерах «Вечеров» работа А. Уляра, «Русская революция» (К вопросу о современном положении России). Обалдеть! Как же это всё важно – знать, о чём думали наши соотечественники больше шестидесяти лет назад, что для нас «пройдено» и нет вопросов. Известно, что была Великая Октябрьская социалистическая революция, перед ней февральская. Полистав страницы о «Русской революции» 1905 года, невольно увлёкся: «Русско-китайская империя», «Происки олигархии», «Украинцы», «Евреи», «Еврейская революция»… Ни хрена себе! Что-то неизвестное, незнакомое…
Час, второй. Незаметно за книгами прилетели в Петропавловск-Камчатский. А там сопки, горячие минеральные источники, гейзеры – дивный край земли Русской! Там встретил и попутчицу с теплохода «Армения» по маршруту в Болгарию. Словом, всё было хорошо, даже посетивший город лёгкий «землетрус» – земли трясение.
На обратном пути в белокаменную – лететь-то долго! – принялся читать «мнения русских о самих себе». В предисловии этого сборника составитель его пишет, что около восьми лет собирал высказывания и «отзывы отрицательные». В начале ХХ века он укатил от нарастающего противостояния народа и так называемых революционных сил в Париж, а там «со скуки предался чтению усиленно» и вот «Маленькая хрестоматия для взрослых» готова.
«Удивительный это народ русский. Он ленив как животное, горчайший пьяница, хитёр до обмана, набожен до ребячества, монархичен до рабства», – так уже в предисловии Скальковский приводит мнение о русских пианиста А. Рубинштейна. Но, похоже, этот пианист не совсем русский? В главе «Театр. Актёры» высказывается некто Ю. Беляев: «Никогда, кажется, не было такого нашествия на русскую сцену двунадесяти языков, как теперь. Поляки, немцы, но хуже всего евреи. Хуже всего потому, что опять-таки они менее других оригинальны. Талантов и здесь нет, а только способности. Но способности с такой амбицией, какой нет и у настоящего русского таланта. Мне нечего раскрывать русские псевдонимы еврейских и иных актёров: они и без того раскрыты публикой. Есть актеры, открыто признающие своё происхождение и не стыдящиеся его. Это, разумеется, делает им честь. Но, вот беда, в этих редких исключениях совершенно нет таланта».
Не правда ли, что-то напоминает?..
Однако высказывание Ю. Беляева в сборник мнений о русских, похоже, затесалось случайно. Или, чтобы чуть смягчить, как бы сказали нынче, экстремистский характер книги. Тем не менее издательство «Терра-Книжный клуб» где-то разыскало её и великолепно, в суперобложке, – чувствуется, с радостью! – издали, слегка, понятно, оговорившись, мол, «с некоторыми утверждениями мы бы не согласились и не применяли буквально к нашему времени». Ну, к примеру мнение о русском народе пианиста А. Рубинштейна, подчёркнуто вынесенное в предисловие: «Он ленив, как животное, горчайший пьяница, хитёр до обмана…» и т. д.
Кажется, хватит. «Поехали!» Однако…
Сборник «Литературные вечера» я внимательно читал уже дома. В нескольких номерах его некто А. Уляр под заголовком «Русская революция» рассуждает «о современном положении России». В главе «Эра Витте» он подчёркивает, что деятельность этого министра финансов «царит над жизнью России». И вот на ком та жизнь держалась.
«Русский рабочий в высшей степени непостоянен и поэтому он редко научается хорошо работать… К этому своеобразному психологическому складу, к вытекающей из него недоброкачественности изготовляемых продуктов присоединяется ещё совершенное отсутствие всякой инициативы, полное невежество работодателей в экономических вопросах, объясняющееся отчасти особенностями русского национального характера».
«Крестьянин не имеет никакого понятия о положении дел на мировом рынке, у него нет необходимых приспособлений для транспорта товара, он вообще ничего не знает и верит всему, что ему ни наговорят…»
А вот что пишет великий русский композитор Свиридов: «Когда говорят о сплошной темноте и невежестве Русского крестьянина, то все уже верят в то, что это факт, так оно и было на самом деле. Ну, а, например, церковь которая была почти в каждом селе? Самое здание её было образцом красоты, а колокольный звон, его торжественность, слияние с красотой природы, росписи и картины в церкви, горящие свечи, запах ладана и благовоний, одежда священника, изумительная музыка, которую не только слышали, но и пели сами прихожане (т. е. они же и артисты) и, наконец, чтение Евангелия, величайшей из книг, полной любви и мудрости».
О рабочих. В 1900 году газета «Россия» заметила, что что Российская империя «окончательно изменила свою физиономию. До сих пор она являлась для Европы страной колоссальных военных сил, а теперь Европа видит перед собой страну грандиозной промышленности». В самом деле, в стране увеличивалась добыча каменного угля, быстро развивалось металлургическое хозяйство – не случайно началось строительство сибирского железнодорожного пути.
На добровольно пожертвованные после войны с японцами деньги было построено 17 крейсеров, 4 подводных лодки. Оставшиеся 900 тысяч рублей использовали на создание воздушного флота (это были большие деньги). Золота в России накопилось столько, что золотые монеты ходили наравне с кредитными рублями, и сметой расходов на 1914 год предусматривались значительные суммы на постройку 7 линкоров, 4 броненосных крейсеров, эскадренных миноносцев и вспомогательных судов.
Страна переживала изумительный экономический расцвет. Производство машин вызвало быстрое развитие металлургической, металлообрабатывающей, каменноугольной промышленности. Так, если в 1867 году в России выплавлялось 17 028 000 пудов чугуна, то в 1902 году – 158 618 000 пудов. Добыча угля увеличилась с 26 700 000 до 1 005 000 000 пудов. В речных бассейнах России в 1860 году насчитывалось 399 пароходов, а в 1895-м их стало 2539. Техническая революция, внедрение передовой технологии в народное хозяйство позволили авиации перейти из области опытов и проектов к практике. Как господину Уляру не знать самолёт «Русский витязь», «Илья Муромец», созданные студентом Петербургского политехнического института Игорем Сикорским. Ни в одной стране не было самолётов, равных «Илье Муромцу» по грузоподъёмности и радиусу действий. Строили эти самолёты на Русско-Балтийском заводе.
Англичанин Чарльз Сарола, профессор Эдинбургского университета, прожив в России два года, писал в 1909 году: «Русская монархия, по всей вероятности, самое прогрессивное правительство в Европе. Я нашёл в России чудесное развитие страны, гигантскую земельную реформу, скачками растущую промышленность, приток капиталов, обильные бюджетные излишки, прирост населения на три миллиона в год…»
В тяжёлое-то для России время революционной смуты главой правительства был назначен сорокалетний министр внутренних дел Пётр Аркадьевич Столыпин. На этом посту он начал земельную реформу, спасшую Россию на долгие годы. Так урожай главных злаков в 1913 году был на треть выше, чем в Аргентине, Канаде и США, вместе взятых. 600-700 миллионов пудов хлеба вывозила Россия в Западную Европу, кроме того, 50% мирового экспорта яиц и около 80% мирового производства льна. В 1913 году за границу было вывезено 5 791 000 пудов молочных продуктов, главным образом масла.
Вот и известный французский политический обозреватель Эдмон Тэри, получив правительственное задание выехать в Россию и изучить там результаты реформ, был шокирован. Потом он писал: «Излишне говорить, что ни один из европейских народов не достоин подобных результатов. Благодаря усилиям всех сословий Россия сможет обеспечить свое материальное благополучие и занять среди прочих государств то место, на которое ей дают право изобилие её ресурсов и достоинство народа».
А Уляр в своём обозрении о состоянии России умиляется только министром Витте.
«Витте стал наиболее ненавистным при дворе человеком, – пишет Уляр. – На почве ума, благодаря его превосходству, с ним и не пробовали бороться… Он имел мужество, смелость жениться на женщине, которая была не только разводкой – высший свет допускает всевозможные любовные связи, лишь бы дело не дошло до судебного скандала – но и, помимо всего остального, происходила из еврейской семьи и отличалась такими недюжинными умственными способностями, что они должны были вызвать в круге, где зачастую господствует сплошное тупоумие, небывалое смущение…»
В «эру Витте», таким образом, как пишет Уляр, «еврейский ум, еврейское чувство солидарности нашли великолепное поле для своего применения». Какое? В главе «Еврейская революция», – заметим, по честному признанию еврея Уляра, никакая она не «русская»! – он рассказывает на что направили евреи свой «еврейский ум»: «Политические партии открыто находятся под руководством или в тесной связи с передовым еврейством (по-нынешнему – передовой отряд русской интеллигенции. С.Г.). Марксистские социал-демократы (названия их партии от прабабушки РСДРП менялись: ВКП(б), КПСС и КПРФ – тот же хрен, только вид сборку. – С.Г.), затем – террористические социал-революционеры, польские социалисты и прежде всего – быть может, наилучше организованный изо всех тайных союзов – еврейский рабочий союз, «бунд», всецело или в значительной степени в руках евреев и находится под непосредственным влиянием еврейского иностранного либерализма».
Ничего не скажешь, «великолепное поле для своего применения» нашёл еврейский ум. Но вот ещё занятие для него отмечает Уляр: «Все они (евреи), от мала до велика, воспользовались периодом грюндерства Витте, как средством для увеличения своих материальных и моральных сил. Еврейский капитал сильно возрос». Ничто не напоминает? Период «грюндерства» Чубайса, Гайдара, Немцова…
И вот одно из замечаний в той давней русско-еврейской разборке, которое записал журналист Уляр при разговоре с министром внутренних дел Плеве. Речь шла об убийстве в 1904 году представителя русской государственной власти генерал-губернатора Финляндии Н. И. Бобрикова.
– Это гнусное убийство, как и ряд других, было вызвано недостойным поведением заграничной печати с её революционной пропагандой, – заметил Плеве.
Уляр возразил:
– Вы мне разрешите, ваше превосходительство, быть диаметрально-противоположного мнения и протестовать против вашего взгляда. Заграничная печать чувствует себя свободной от какой бы то ни было вины. У нас вообще нет террористов, потому что террор не находит себе ни надлежащей почвы, ни надлежащего объекта.
Плеве заключил ту беседу немногословно:
– Вопрос этот не политического, а национального свойства. В доказательство я сошлюсь лишь на взаимную вражду между русскими и евреями, нередко превращающуюся в кровавую борьбу. Борьба эта национальная. Нужно быть за или против России…
Как просто и ясно сказано: «За или против России». Впрочем, вездесущая дщерь российской демократии Ксения Анатольевна Собчак сказала ещё проще: «За Русь усрусь!». Похоже, так оно и произошло. Это когда в феврале 2022 года к ней и компаше её единодумцев явился за расчётом жаренный петух…
Да, а в сборнике «Литературные вечера», на мой взгляд, чрезвычайно интересна работа французского писателя Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса». Историк, теоретик по востоковедению в этой книге, как и в «Истории происхождения христианства», он пытался осветить жизнь Христа, исключая сверхъестественное. А в книге «Антихрист», изданной в России в 1906 году, Ренан пишет: «До наших дней еврей неизменно вкрадывается повсюду, как бы домогаясь равноправия. В действительности отнюдь не равноправия ищет он, ибо сохраняет везде свои особые уставы. Он требует тех же гарантий, которыми пользуются все, и, сверх того, – закон исключительно для себя».
А вот о земле, хлебе, лесе из речи на Русском собрании председателя московского дворянства Ивана Родионова. Евреи «частой сетью покрыли наше Отечество, – говорил он. – Хлебный экспорт, наше главное богатство, почти весь в их руках, за исключением незначительной части, попавшей в руки греков и других инородцев… Лесное дело в северной России, т. е. вне черты оседлости, сплошь в руках этих недавних пришельцев, и полчища их растут, нашествие беспрерывно и беспрепятственно продолжается изо дня в день. Лес выводится варварски безбожно. Там, где ещё недавно были дремучие чащи, теперь торчат унылые пни и кочки на болотах. Еврей не насаждал, не растил, не оберегал деревья, и ему, как истому паразиту, не жаль нашего добра. Он изведёт и съест всё, что можно, и откочует…»
Эх, ядрёна вошь! Как же это всё повторилось-то в конце века. Где нынче проклятая народом «семибанкирщина» – Абрамович, Березовский, Ходарковский, Смоленский, Гусинский, Малкин, Авен?.. Греют свои жирные телеса на фешенебельных пляжах Канар, Майями, коллекционируют баснословных цен яхты, скупают дворцы, старинные замки? И это радость жизни? Нет. Роскошь и богатство, созданные на бедах народа, счастья не приносят. Отбросят копыта, как Березовский, и никто не вспомнит их имена добрым словом.
Вот хозяева земли российской в «эпоху Витте»: Алчевский – ему принадлежал Харьковский земельный банк, Рубинштейну – Полтавский земельный, Бродскому – Киевский, Блиоху – Виленский, Рафаловичам – Бессарабско-Таврический земельный банк, директорами Русского для внешней торговли банка, кроме Рафаловичей, были Гаммель, Гротек, Поммер, Банг, Пинхус, Таубвурцель, Юргенсон; банк «Саламандра» принадлежал Каплану, Морицу, Мейеру.
Только два банка – Московско-Купеческий и Волжско-Камский обошлись без специалистов из-за «черты оседлости». Не случайно профессиональный рэкетир и авантюрист Красин в 1905 году ограбил петербургское отделение именно Волжско-Камского банка.
По выражению историка тех лет, «главнокомандующим русского еврейства», одним из самых богатых людей России был некий Евзель Гинцбург. Начав с винных откупов и казённых подрядов, он открыл банки в Одессе, Киеве, затем сразу три в Петербурге – коммерческий, кредитный и ученый.
Гораций (настоящее имя Гирш) Гинцбург, сын Евзеля, прямо скажем, обошел своего папашу на глубоких виражах. Этот Гирш – не хуже губернатора Абрамовича! – приобрел Алтайский, Миасский, Березовский золотые прииски, учредил Ленское золотопромышленное общество, стал соучредителем ряда акционерных обществ. Наконец, женился н своей двоюродной сестре Розенберг, переехал в Киев и такой бизнес на украинском сахаре сделал! – куда там нынешней торговле ржавыми советскими кораблями.
В русско-японскую войну торговый род Гинцбургом неплохо погрел руки на русском топливе. Под флагом Российской империи эта милая семейка доставляла уголь… японцам! Заодно и нашему флоту – только в три раза дороже. Свои все-таки…
Но однажды у Гинцбургов приключилась некоторая неловкость – с сибирским золотом. Мужики надумали там, в глуши, права качать – потребовали расчет и выдачу семьям продуктов питания. Понятно, такое выступление вывело хозяев из состояния душевного равновесия и пришлось им применить, как нынче бы сказали, конституционные меры. То есть пострелять немного. Танков тогда не было, поэтому людей расстреливали из обычных винтовок – системы Мосина. С тех пор в тех же учебниках – и при большевиках, и при демократах – вот уже второй век народу внушают, что «ленский расстрел» учинил царь Николай II.
А что же Гинцбурги? Как сообщала газета «Русское слово», «все опровержения и оправдания барона Гинцбурга и администраций ленского товарищества, – как петербургской, так и местной, – основываются исключительно на авторитете судебных решений и следственных постановлений». А между судьями и администрацией Гинцбурга, как пишет та же газета, были «прочные, дружеские связи… Помимо регулярных праздничных, семейных и хозяйственных сувениров вроде небольших золотых самородков, оригинальных золотых запонок, портсигаров, собольих шуб, новогодних ящиков шампанского, коров, лошадей и т. д. – каждый судья, выходя в отставку, получал солидное единовременное пособие, а если только чувствовал себя трудоспособным, то переходил и на службу в товарищество…» Словом, заключал корреспондент «Русского Слова», при таких обстоятельствах не приходится удивляться работоспособности двух «золотых судей», Рейна и Хитуна, решивших в три дня 1 500 дел – о выселении рабочих с приисковых квартир непосредственно в безлюдную тайгу, откуда до ближайшего жилья не менее 300 верст!..» Так при чем же здесь царь?..
Заметим, директор-распорядитель товарищества «Лензолото» Альфред Гинцбург – это сын Гирша-Горация. По свидетельствам современников, он был мало способным к делам и весело прожигал жизнь, что не мешало ему «быть владыкой 6000 русских рабочих…» Тому Альфреду достаточно было носить фамилию Гинцбурга, чтобы «повелевать неограниченно»!
И что стало с теми владельцами земли русской, банкирами, биржевыми дельцами и спекулянтами? Да рванули они из России, награбили, как нынешние перестройщики святой Руси на новый лад, и рванули, оставив чуждую и чужую им страну своим соплеменникам Троцкому да Ленину – для разжигания пожара мировой революции.
Эмигрант Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой, тоже оставил страну – отступая с Белой гвардией. Уже в Париже, в обстановке, когда у Марины Ивановны от голода выпадали брови, Эфрон как-то в новогодний вечер оказался среди таких же бедолаг, как он. В сторонке в потрёпанных пиджачках жались к стенам русские рабочие – эмигранты из дворян, князей, гвардейцев Белой армии. А за столами, празднично уставленными шампанским, дорогими французскими винами, сидели с красными рожами и жрали икру ложками те самые из-за «черты оседлости» рафаловичи, бродские да рубинштейны…
Чем, однако закончилась смута, будем её называть, как и сами евреи, «Еврейская революция» в начале века? Закончилась разгромом. Уляр пишет, что только в 1903 году политической полицией было арестовано 64 000 человек. Это что-о… Цветочки. Ягодки-то будут после октябрьского переворота в 1917 году.
А тогда, раскрученные агитацией большевиков и эсеров кронштадтские морячки вломились в винные лавки, нажрались водяры – и пошли писать губерния! Немало людей они поубивали. Но через два дня мятеж был подавлен. Снова они восстанут в Кронштадтской крепости и помогут прийти к власти Ленину да Троцкому, за что их вскоре большевики и расстреляют…
Но пока шёл ещё 1905 год. Великий русский художник Илья Ефимович Репин отразит ту смуту в картине, о которой философ, писатель и публицист Василий Васильевич Розанов напишет: «Какая картина!.. Страшно для живого человека подпасть под кисть его. Картину «17 октября» надо сопоставлять с «Мундирной Россией». Это знаменитый «Государственный Совет»… Одна другую поясняет!.. И как русская история становится понятна в этом сопоставлении!»
Картина эта известна, но не так, как репинские «Бурлаки» и, думаю, по той же самой причине, что и очерк Марины Цветаевой «Вольный проезд». Читаем Розанова: «Жидовство, сумасшествие, энтузиазм и святая чистота русских мальчиков и девочек – вот что сплело нашу революцию, понесшую красные знамена по Невскому на другой день по объявлении манифеста 17 октября – так комментирует дело И. Е. Репин в выставленной им большой картине «17 октября 1905 года» на XIII передвижной выставке… Сколько понимания, сколько верности! Конечно, все жившие в 1905–1906 годах в Петербурге скажут о картине: «Это – так! Это – верно!». Несут на плечах маньяка, с сумасшедшим выражением лица и потерявшего шапку. «До шапки ли тут, когда конституция…»
В первой же линии, прямо «в рот» зрителю, орет песню курсистка II или I (никак не IV) курса, в маленькой меховой шапочке, с копной волос, вся в черном. Она вся «в затмении» и ничего не слышит. О, она вполне самостоятельна в свои 17 лет, и ничему не вторит, никому не подражает!.. И она сама не понимает, от возраста ли кричит, или от революции. Ей хорошо, о, как видно, что ей хорошо, что она вполне счастлива!..
Позади ее – еврей и еврейка, муж и жена; он, наверное, приват-доцент, а она имеет первого ребенка. У еврея – тупо-сосредоточенное лицо. С первого взгляда кажется, что вот эти евреи, лица которых наиболее выписаны и «портретны», и являются «разумом» революции, все в ней подсказали и ко всему в ней повели. Но это только при первом взгляде. Гений художника все подсторожил и все высмотрел. Еврей – совершенно тупой, и самая хитрость его (которая есть в лице) – тоже тупая, которая, проиграв все «в целом», выиграла «на сегодняшний день»… В революции, как и везде, евреи не творцы. Творит, выдумывает и рвется вперед арийская кровь. Это она бурлит и крутит воду. А евреи – «починщики часов», как и везде, с мелкоскопом в глазу, и рассматривают, и компилируют подробности, какой-нибудь «8-часовой день» и «организацию» забастовки.
Но ещё лучше, в форменном пальто, чиновник лет 45, с крепко сжатыми губами и богомольно смотрящими глазами! Вот лицо, полное уже мысли, веры – лицо прекрасное, хотя тоже немножко тупое! Он всю жизнь философствовал у себя в департаменте, он читал декабристов и о декабристах, он все ждал, «когда придет пора»… И вот пришла вожделенная «пора», конституция, – и он внутренне молится и весь сосредоточен.
Но посмотрите, какая разница в сосредоточенности у него и у еврея приват-доцента; они оба недалеки, но у еврея недалекость соскальзывает в счет, где он обнаруживает уже хитрость и умелость. Еврею есть дело до «сегодняшнего дня» и нет дела до России. Чиновник – русский идеалист-патриот; это тот патриот, который ждал и не дождался реформ. И теперь «17 октября» в душе «служит молебен за будущее России». Роль чиновника – наивная и благородная.
И все это «усторожил» Репин и дал прочитать в своей картине! Гений!
Позади еврея простолюдин-революционер, «распропагандированный» на митингах не более 9 месяцев назад. Это – «быдло» революции, ее пушечное мясо. Он голодал до 17 октября, но, увы, и после 17 октября будет голодать. И наконец, позади его неоформленное лицо настоящего революционера, единственное «настоящее» лицо революции во всей картине: это террорист, самоубийца, маньяк, сумасшедший. Молчит, молчит и потом убьет. А почему убил – не скажет и даже едва ли знает…»
Когда В. В. Розанов писал о содержании этой картины, Марине Цветаевой был уже 21 год. Первой в переписку с Василием Васильевичем вступила ее сестра Ася, и Марина, увлеченная философическими раздумьями писателя в книге «Уединенное», также стала писать ему теплые исповедальные письма. В одном из них она признается: «С 14-ти до 16-ти лет я бредила революцией…» И в самом-то деле, сохранилось несколько писем ее другу Петру Юркевичу, в одном из которых такие вот слова: «Единственно ради чего стоит жить – революция. Именно возможность близкой революции удерживает меня от самоубийства. Подумайте: флаги, похоронный марш, толпа, смелые лица – какая великолепная картина…»
Что и говорить, картина будь здоров! Нечто подобное я наблюдал в августе 1991 года.
Тогда тоже были и флаги, и толпа. Но были еще и ящики с водкой на халяву. Помню остановившийся против уже разрушенного троллейбуса бронетранспортер. Под пьяные крики на него залезла блондинистая девка, явно не понимая, что вокруг происходит, и когда из люка машины вылез по пояс тоже очумевший от таких событий солдатик, она принялась его целовать, обнимать, с чего-то вдруг заревела…
В ту ночь под гусеницами бронемашин погибли не трое, а четверо парней. Портрет четвертого помню: усатый парень в вязанном свитере. Его фотография несколько дней висела на углу Садового кольца и Проточного переулка. Под снимком горели свечи и были цветы. В историю российской демократии он не вписался – у Ельцина, очевидно, лимит на героев вышел…
А 15-летняя Марина Цветаева, слава Богу, вовремя спохватилась – разобралась в той, так называемой первой русской революции, ее «митингах, кадэтах и эсдеках», да отписала другу Пете душевное такое письмо: «Умереть за… русскую конституцию. Ха-ха-ха! Да, это звучит великолепно. На кой она мне черт, конституция, когда мне хочется Прометеева огня…»
Огонь-то у революционеров был, но Прометеев ли?.. Время покажет.
А как всё-таки раздавили это «жидовство, сумасшествие и энтузиазм русских мальчиков и девочек»?
В декабре 1905-го к русскому народу обратился Царь.
«Объединяйтесь, русские люди. Я рассчитываю на вас, Я верю, что с вашей помощью Мне и русскому народу удастся победить врагов России. Возложенное на меня в Кремле Московском бремя власти Я буду нести Сам и уверен, что русский народ поможет Мне. Во власти Я отдам отчёт перед Богом. Поблагодарите всех русских людей, примкнувших к Союзу Русского Народа.
Николай II
23 декабря 1905 года».
И русский народ объединился. Стихийно, как массовое многомиллионное движение против организованной смуты возник черносотенный Союз Русского Народа. В древней Руси под «черной сотней» было понятие общины. Объединение русского народа в общины и сотни делало их организованной силой, способной противостоять любому врагу. И вот на защиту Русского государства от внутренних врагов встали лучшие русские люди: сам Государь Николай II, святые Иоанн Кронштадтский, митрополит Владимир (Богоявленский) и будущий патриарх Тихон, архиепископ Никон (Рождественский), архимандрит Антоний (Храповицкий), протоиерей И. Восторгов, архимандрит Почаевской лавры Виталий; государственные деятели (министры, члены Государственного Совета и Госдумы) – И. Г. Щегловитов, Н. А. Маклаков, А. А. Римский-Корсаков, князь А. А. Ширинский-Шихматов, Н. П. Муратов, Е. К. Климович, князья В. М. Волконский, А. Г. Щербатов, А. С. Сташинский; учёные – профессоры Московского университета И. Т. Таранов, П. И. Мрочек-Дроздовский, Е. А. Нефедьев, Б. В. Никольский, А. С. Визигин, И. П. Сазанович, Д. И. Иловайский, В. Ф. Залесский, ректор Новороссийского университета профессор С. В. Левашов, академики Д. И. Менделеев и А. И. Соболевский, С. Ф. Шарапов, Ю. А. Кулаковский, И. Е. Забелин, Г. В. Бутми, Г. Г. Замысловский, Л. А. Балицкий; писатели и публицисты – М. О. Меньшиков, Л. А. Тихомиров, В. В. Розанов, С. А. Нилус, П. Ф. Булацель, П. А. Крушеван, Н. Д. Жевахов, И. Д. Тальберг, И. И. Дудниченко, А. П. Липранди, В. А. Балашов, Н. П. Тихменев, С. А. Кельцев, Д. Е. Куделенко, С. К. Глинка-Янчевский; художники – В. М. Васнецов, М. В. Нестеров, П. Д. Корин; сын и внук поэта И. Ф. и Ф. И. Тютчевы, философ и математик барон М. Ф. Таубе, и ещё многие другие лучшие представители русской интеллигенции, научной и культурной элиты России. Хоругви и знамя Союза Русского Народа освятил о. Иоанн Кронштадтский.
В городах и весях российских, конечно, не спали те, против кого поднялся народ. В Сибири, например, появилась прокламация с призывом: «Не идите в Союз Русского народа и в подобные ему организации, потому что они ничто, а вся сила у нас, евреев… Мы проникаем и проникли в правительственные учреждения. Мы перенесли свою деятельность и в армию, которая тоже будет нашей…»
В Петербурге вышла брошюра «Заговор против России» и вот читаем: «Все наши русские, свободные от еврейского влияния писатели единодушно жалуются на то, что в нашей средней школе, в университете, в литературе (в большей своей части, захваченной иудеями) систематически осмеивалось и вышучивалось высокое чувство патриотизма, как понятие, якобы отжившее свой век, более ненужное…»
Свободный от еврейского влияния русский классик Александр Иванович Куприн не поэтому ли поводу гневно высказывался писателю Батюшкову: «…Все мы, лучшие люди России (себя к ним причисляю в самом-самом хвосте), давно уже бежим под хлыстом еврейского галдежа, еврейской истеричности, еврейской повышенной чувствительности, еврейской страсти господствовать… Ради Бога, избранный народ! – иди в генералы, инженеры, учёные, доктора, адвокаты – куда хотите! Но не трогайте нашего языка, который вам чужд и который даже от нас, вскормленных им, требует теперь самого нежного, самого бережного и любовного отношения. А вы впопыхах его нам вывихнули и даже сами этого не заметили, стремясь в свой Сион. Вы его обоссали, потому что вечно переезжаете на другую квартиру и у вас нет ни времени, ни охоты, ни уважения для того, чтобы поправить свою ошибку…»
Антон Павлович Чехов заметил: «Такие писатели, как Н. С. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все – евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, её духа, её форм, её юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше, ни меньше как скучного инородца».
Вот здесь бы и остановиться, сделать переход к писанию Уляра под заголовком «Украинцы». Однако впереди ещё главки «Финляндцы», «Поляки», «Прибалтийские немцы…». Так что закончим эту главу о русских и евреях письмом к матери Государя Императора. В те тревожные для Отечества дни он писал: «… народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/10 из них жиды, то вся злость обрушилась на тех – отсюда еврейские погромы».
Вскоре Государь благодарил черносотенцев за преданность престолу и благу Отечества: «Да будет же Мне Союз Русского Народа надежной опорой, служа для всех и во всём примером законности и порядка». Но давно известно – суров и беспощаден гнев русского народа. Не случайно либералы и ненавистники России по сей день предают поношению память и само слово «черносотенец». А вот большой русский поэт Марина Цветаева о своём сводном брате, одном из «Чёрной сотни», без страха и сомнений заявила: «Не черносотенец – горностай!»
К слову, когда лидер сионистов В. Жаботинский, рассчитывая на поддержку не только евреев, заговорил о своей исторической родине Эрец-Израиль, мол, «плоха она или хороша, удобна или неудобна, дешева или дорога – это моя земля», первыми такую поддержку высказали русские черносотенцы! В своих предвыборных программах в Государственные Думы они обещали, что поднимут вопрос о создании еврейского государства и будут содействовать переселению туда евреев, «каких бы материальных жертв такое выселение не потребовало от русского народа».
Таким образом, из двух случайно попавших в руки книженций – Скальковского и Уляра, свободно изданных в «тюрьме народов», дураку понятно, что в стране во всю шёл разгул пятой колонны. Не случайно нынче издатели Скальковского, этак невинно оговорившись, мол, мало ли что он столько всего наворотил на русский народ, «с некоторыми утверждениями мы бы не согласились и не применяли к нашему времени». И тут же предлагают читателю «взглянуть на этот увлекательнейший и поистине небесполезный труд и сделать выводы». Выводы, опять со ссылкой на Скальковского: «стать смиреннее»…
Вот ведь каким «землетрусом» полет-то на Камчатку повернулся. Я собирался рассказать житейские истории, наблюдения, факты из жизни людей разных национальностей, с кем так или иначе учился, летал в боевых полках, радовался успехам и своим, и полка, и страны, за которую переживал чаще-то из-за дури прорвавшихся к власти, умом ограниченных, малообразованных, но чванливых хамов. А сейчас, думаю, будет интересней провести и параллель между эпохами, в которые довелось жить. Шутка ли, застать время довоенное, потом война… А 18 лет жизни при Сталине? Это не ложь хрущёвских партсъездов, не истерика демократов: «О Сталине плохо или ничего!» И, как пан Уляр начал с финляндцев, так и я расскажу несколько эпизодов из нашего соседства со «страной озёр».
Финляндцы
Небольшой исторический экскурс. Значит, в 1721 году завершилась долгая, длившаяся 21 год, Северная война России со Швецией. Был подписан мирный договор, по которому шведы отдали нам все свои балтийские провинции, а также порабощённую когда-то Финляндию. Вот выписка из Ништадтского договора:
«Его Королевское Величество шведское уступает сим за себя и своих потомков и наследников свейского престола и королевства Свейского Его Царскому Величеству и его потомкам и наследникам Российского государства в совершенное непрекословное вечное владение и собственность в войне чрез Его Царского Величия оружия от короны свейской завоёванные провинции: Лифляндию, Эстляндию, Ингерманляндию и часть Карелии с Дискриктом Выборского лена, который ниже всего в артикуле разграничения означен и описан, с городами и крепостями: Ригой, Динаминдом, Пернавой, Ревелем, Дерптом, Нарвой, Выборгом, Кексгольмом и всеми прочими к помянутым провинциям надлежащими городами, крепостями, гавенами, местами, листриктами, берегами, с островами Эзель, Даго и Меном и всеми другими от курляндской границы по лифляндским, эстляндским и ингермандляндским берегам…»
Замечательный русский философ, историк и публицист Николай Яковлевич Данилевский пишет, что «присоединением Финляндии от Швеции к России ничьи существенные права не были нарушены. Государство, столь могучее, как Россия, могло в значительной мере отказаться от извлечения выгод из приобретённой страны; народность, столь могучая, как русская, могла без вреда для себя предоставить финской народности полную этнографическую самостоятельность. Русское государство и русская народность могли довольствоваться малым: им было достаточно иметь в северо-западном углу своей территории нейтральную страну и доброжелательную народность вместо неприятельского передового поста и господства враждебных шведов… Только со времени присоединения Финляндии к России начала пробуждаться финская народность и достигла наконец того, что за языком её могла быть признана равноправность со шведским в отношении университетского образования, администрации и даже прений в сейме. Сделанное Россией для финской национальности будет, без сомнения, оценено беспристрастными людьми; во враждебном лагере, конечно, возбуждает оно пока только негодование, доходящее иногда до смешного. В мою бытность в Норвегии меня серьёзно уверял один швед, что русское правительство, из вражды к Швеции, искусственно вызвало финскую национальность и сочинило, с этой именно целью, эпическую поэму «Калевалу».
Русское государство, вернув ранее захваченные Швецией земли, закрепило за собой выход к Балтийскому морю. В составе России Великое княжество Финляндское пользовалось автономией. А 31 декабря 1917 года большевики признали государственную независимость Финляндии. Любопытно, как это произошло.
В советское время в Хельсинки был музей, который обязывали всенепременно посещать всех сов. туристов. У входа его был установлен бюст вождя всех народов товарища Ленина. Что за музей? Да ерунда какая-то. Пара комнат, стенды под стеклом с какими-то бумажками. Сотрудников содержало советское правительство. Бюст Ильича в финской столице никто не собирался устанавливать – из Москвы привезли. Словом, Ленин явочным порядком поселился. Как и в 1917-м, когда от Временного правительства он нелегально скрывался в Финляндии. Тогда около месяца будущий руководитель России жил у начальника полиции Хельсинки и обещал, что, если возьмёт власть, объявит Финляндию свободной от России. Слово своё вождь пролетариев всех стран сдержал: через два месяца, как новогодний подарок, он даровал финнам государственную независимость. Объявил – да и всё! Таких фокусов Ильич понапридумывает будь здоров. И с Украиной, и с Казахстаном, и тысячелетней землёй Армении – это Саракомыш, Карс, Ардаган, где в братской могиле русских воинов, павших в декабре 1914-го в сражении с турками, захоронен мой дед, сотник 1-го Сибирского казачьего полка имени Ермака Тимофеева. Теперь это Турция…
А с финнами в ноябре 1939 года началась война, которая длилась 3 месяца и 12 дней. Граница с Финляндией проходила в каких-то 32 километрах от Ленинграда, города, в котором было 30-35% всей нашей оборонной промышленности. С марта советское правительство пыталось договориться с Финляндией о переносе границы на несколько километров вглубь Карельского перешейка, об аренде у входа в Финский залив порта Ханко для строительства там военно-морской базы и передаче нам некоторых территорий в Карелии и Заполярье. А финнам взамен предлагали в Карелии территорию в два раза больше. Но финское правительство не согласилось. К тому же Англия отправила Финляндии 144 самолёта, 114 тяжёлых орудий, 185 тысяч снарядов, 50 тысяч гранат, 15700 авиабомб и даже 100 тысяч шинелей. Франция тоже проявила солидарность и передала для финской армии 179 самолётов, 472 орудия, 795 тысяч снарядов, 500 пулемётов и 200 000 ручных гранат. Так что 26 ноября 1939 года на нашей границе начались провокации. Возле селения Майнила финны открыли артиллерийский огонь по советской погранзаставе, их отряды в ряде мест стали переходить границу. 28 ноября наше правительство денонсировало договор с финнами о ненападении и 30-го войска Ленинградского военного округа перешли на Карельском перешейке в наступление.
Мировая общественность встала на рога, но «санкции» тогда устанавливал Сталин. «Перед финнами мы с начала войны поставили два вопроса – выбирайте из двух одно: либо идёте на большие уступки, либо мы вас распылим и вы получите правительство Куусинена, которое будет потрошить ваше правительство, – говорил потом Иосиф Виссарионович. – Финны встали на колени… Они предпочли пойти на уступки, чтобы не было народного правительства». Но вот один эпизод в истории той «зимней войны» прошёл незамеченным. Уступать тогда пришлось всё-таки нам!
Значит так. Лётчик Г. Захаров на связном самолёте в жуткую непогоду вынужден был приземлиться в чистом поле, точнее, заснеженном. Вечерело. Подбирался мороз, и Захаров пошёл на слабенький, едва пробивающийся сквозь снежную метель огонёк. Советского лётчика на территории ещё вчера принадлежавшей финнам, приняли настороженно. Это были русские – отец и дочь, а приграничная территория, где они жили, с царских времён «гуляла»: то у одной власти, то у другой. Хозяин – мужик русский – накрыл поляну, после пары стаканов самогонки разговорились, а после третьего стакана советского лётчика устроили отдыхать, как дорогого гостя, на пуховой перине.
– Эх, красота! Лежу и думаю, – вспоминал Захаров, – как бы финны не шарахнули по моему самолётику. Война-то ещё не закончилась… Уж было задремал, но чую – кто-то крадётся. Я – за пистолет. Его под подушкой спрятал. А в следующий миг одеяло надо мной взметнулось и под него кто-то шмыг. Это была дочка хозяина. Я сразу-то растерялся: что делать? А деваха та обняла меня крепко, крепко – и в слёзы: «Не отдавайте нас в колхоз! Не отдавайте в колхоз!..» Вскоре я начисто забыл и наставления политрука о классовой бдительности, и особиста, всё вынюхивающего да высматривающего, и уступил просьбам хозяевой-то дочки! Хрен, говорю, с ним, с этим колхозом. Не по-партийному, конечно, повёл себя. Но уж больно деваха-то хороша была, ласковая. Пожалел я её…»
А с финнами тогда мы заключили мирный договор с передачей нам Карельского перешейка с Выборгом и военно-морской базы на полуострове Ханко. Одним из условий договора было и неучастие Финляндии во враждебных СССР коалициях. Как финны это условие выполняли, я, шестилетний мальчишка, узнал летом 1941-го. За год до этого отец, окончив в Иваново курсы бухгалтеров, получил назначение в Карелию, в городок Сегежу. Там был лагерь жён врагов народа. Так вот, как инструктор-ревизор по МТО Военно-строительного управления, батя проверял учёт поступивших в лагерь вещей. По его рассказам, всё записывалось и строго хранилось: и шиншилловые шубы, и бриллиантовые украшения осуждённых. Чья-то цепь из золота была длинною двенадцать метров!
В том лагере сидели две жены Тухачевского, которые спорили, кто из них всё-таки настоящая, а кто нет. Аргумент был одинаково спорный. Одна другой говорила: «Ты б…ь, а я жена». Другая ей отвечала, не менее убеждённо: «Нет, я жена. А ты б…ь!»
Я с дочерью Тухачевского, Светланой, долгие годы работал вместе в «Военном издательстве» – кабинеты были рядом. Помнится, что ее мать отсиживала срок в другом месте – ближе к югу.
Сегежа запомнилась зимой чистым снегом, скользящими по нему так называемыми финскими санями. Это вместо полозьев два параллельных стальных, изогнутых вверх прута, между которыми пристроено сиденье. Стало быть, кто-то сидит, а другой, держась за спинку сиденья, разбегается, впрыгивает на те полозья – и погнали! Мне батя купил маленькие лыжи и подталкивал катиться с горки. Было страшно и радостно.
Вот лето почему-то запомнилось мне одним, конечно, важным, необходимым для дома мероприятием. К двухэтажному дому, какие стояли в ряд, подъезжала автомашина и мама обычно говорила: «Вон шарабан приехал». Вместо кузова на машине был огромный, можно сказать, ящик, который с одной стороны открывался и тогда перед тобой являлись, как из сказки, все виды продуктовых товаров. Хозяйки набирали любые продукты, так что и в магазин можно было не ходить. Меня, как и всех малышей, больше-то всего интересовали изделия кондитерских фабрик. Так что в пределах возможного и необходимого в работе «шарабана» участвовал и я.
В комнатке, где мы жили, помню, стояло нечто похожее на этажерку, куда батя вертикально устанавливал граммофонные пластинки. Вадим Козин, Пётр Лещенко, Анастасия Вяльцева, Ляля Чёрная… Какие песни, какие романсы были! Никто по сцене-то не бегал, глаза-то не лупил по-шальному на весь экран, как Киркоров, не кричали, как Пугачёва – они пели. Пели то, что на душу ложилось…
В Сегеже, этом северном городке, был большой Дворец культуры. Я любил туда ходить с батей, как говорили тогда, «в кино». В один солнечный воскресный денёк мы отправились смотреть новый кинофильм о Чкалове. Вот в зале погас свет, сзади всех кресел, в окошечке зажужжал кинопроектор и на сцене, на белом полотне экрана забегали, зашевелились, как живые, люди, появился Чкалов, и все с замиранием сердец смотрели, как он пролетает под мостом…
Вдруг не то лента оборвалась, не то, что-то случилось в кинобудке – в зале зажёгся свет и, помню, все почему-то замерли, никто не стал кричать киномеханику: «Сапожник!» А потом открылись все двери и люди, непривычно притихшие, молча стали выходить из Дворца культуры. Это в 12 часов дня по радио выступил нарком Молотов и объявил, что началась война…
Слово это я слышал – с мальчишками договаривались: «Давай играть в войну!», но по-настоящему смысл этого слова понял уже в её первые дни. Отца вызвали в военкомат, он уехал в Петрозаводск, где формировался Карельский фронт, а с этим, казалось, изменилась и вся жизнь городка. Сначала непривычно заговорили чёрные тарелки радиорепродукторов: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!» – и все стали убегать в большой подвал какого-то дома. Я видел, как в небе закружились самолёты, по которым из наганов, прячась за камни-валуны, стреляли милиционеры.
Первым разрушением и жертвами в Сегеже стала городская больница. С началом войны на ней был вывешен большой белый флаг с красным крестом, но именно туда финны и сбросили свой смертельный груз. Вся площадь перед больницей была усыпана пухом, казалось, что выпал снег, и вот тогда город резко перестал жить привычной жизнью. По вечерам дежурные из жильцов-соседей ходили вдоль улиц и следили, чтобы все окна в домах были закрыты плотными одеялами. Затемнение требовалось, чтобы не обнаруживать себя для вражеских бомбардировок. Мне надевали настоящий противогаз, который болтался ниже коленок, и я с дежурными прохаживался, всматривался в окна, гордый доверием, значимостью порученного дела, и кричал, напоминая жильцам улицы, чтоб всё было плотно занавешено.
Однажды по какому-то заданию мамы я сходил к нашим знакомым, а там застала воздушная тревога – всем в бомбоубежище! «Но как без мамы?» – мелькнула другая тревога, и я, несмотря на уговоры и попытки задержать меня, рванул домой. На всю жизнь запомнился тот ясный день и пустой, безлюдный город. Я бежал, как говорится, изо всех сил и отдышался уже в объятиях самого дорогого человека на свете… Но тревога на том не закончилась. Только мы сели за столик у окна – был обед, как что-то затрещало, посыпались стёкла, в доме повалил дым, и кто-то из оставшихся мужчин крикнул: «Ложитесь на пол! На пол!..» Минуты были и не понятные, и страшные – пожалуй, больше-то из-за страха взрослых…
Вскоре мы переехали в Петрозаводск, где находился отец, пристроились там в доме у доброй старушки, которую я пугал «зажигалками». Эти серебристые бомбочки были, как большой гранёный стакан и, уже обезвреженные, они валялись всюду. К сообщениям чёрной тарелки о воздушной тревоге мы привыкли, в бомбоубежище не торопились. Однако война диктовала свои законы, и командование Карельского фронта приняло решение все командирские семьи эвакуировать в тыл.
Сейчас не верится, но в вагонах-«телятниках» с большим запасом продуктов мы три месяца добирались до Перми. Дальше – кто как. Все эшелоны шли на запад, на фронт. Отец рассказывал, что отправленный вслед за нами ещё состав с семьями командиров попал под удар финских бомбардировщиков и от него ничего не осталось… Мы проскочили и до конца войны осели на Урале, в тыловом городе Челябинске, готовившим для фронта танки.
А что же финляндцы, как их называл Уляр? До сентября 1944-го они были за Гитлера, а почуяв, что победа скоро будет за русскими, запросили перемирие. В 1948 году был заключён и договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи.
И вот опять. С военной спецоперацией России на Украине финны вместе со шведами крутанули кульбит – теперь они в НАТО, организации, известной мирными полётами своих бомбардировщиков бомбить Югославию. Как больше 100 лет назад заметил Уляр, финляндцы и теперь напоминают «яйцо кукушки».
Поляки
Пан Уляр в «Литературных вечерах» о поляках отзывается как о народе, «наиболее даровитом изо всех славян». Историк Н. Костомаров пишет, что «поляки, по своей натуре, всегда руководствовались более чувством и воображением, чем рассудком». Но вот историческая истина.
После трёх разделов Польши её земли вошли в состав Австрии и Пруссии. К России отошли западно-украинские земли (без Львова), Правобережная Украина, Белоруссия, часть Литвы, Латгалия и Курляндия. «С тех пор, как поляки потеряли своё рассыпавшееся государство, – замечает Николай Иванович Костомаров, – они силились каким бы то ни было способом восстановить его и прибегали с этой целью к разным мерам, оказывавшимся всегда неудачными. Они ненавидели и ненавидят державы, которые участвовали в разделе польской Речи Посполитой, но более всех ненавидели они Россию и русских».
Известно было, что заварушку с разделом Польши устроили немцы. Но к ним поляки относились иначе – готовы были даже уступить свои земли, изучали немецкий язык. А русские – ну, что это? Они же были подчинены Речи Посполитой. Пусть не все – только малороссы, но всё-таки русские. В присоединённых некогда областях поляки старались уничтожить русскую национальность, слить русский край с Польшей. Не вышло! А «раздел Польши, насколько в нём принимала участие Россия, был делом совершенно законным и справедливым, был исполнением священного долга перед её собственными сынами», – так рассудил русский философ и историк Николай Яковлевич Данилевский.
После октябрьского переворота 1917-го вслед за финнами от России отошла и Польша. В 1919-м поляки форсировали Неман и оттяпали территорию Литовско-Белорусской Советской Республики, затем оккупировали Галицию, ликвидировали Западно-Украинскую Народную Республику. Через год амбициозный Мишель Тухачевский с кличем: «Даёшь Варшаву! Даёшь Берлин!» – ринулся было на Польшу, но, мягко говоря, получил поджопник. Конечно, проще было с латышскими стрелками рубить головы восставших тамбовских мужиков…
В 1921 году с Польшей был заключён мир. Полякам отошли Западная Украина и Западная Белоруссия, где испокон веков жили украинцы и белорусы. Границу на карте разметил англичанин лорд Керзон. Она так и стала называться – «линия Керзона». А в 1939-м часть территории по пакту Молотова-Риббентропа удалось вернуть. По этому поводу и запад, и наш «передовой отряд» из пятой колонны никак не могут успокоиться по сей день, а «линия Керзона» для них – о’кей!
После войны, в 1945 году наша страна безвозмездно передала Польше 40 тысяч голов крупного рогатого скота, 50 тысяч голов молодняка, 40 тысяч овец, 20 тысяч свиней, 150 тысяч тонн муки, десятки тысяч тонн хлопка и тканей. В Польше были восстановлены и отремонтированы десятки километров мостов и дорог, по которым нынче украинским нацистам поставляется иностранное оружие и военная техника.
Ещё сильней номер – без сетки! – закон, который готовит Богиня Клио. Он предоставляет полякам особый правовой статус, фактически уравнивая их с гражданами Украины. А это значит, что поляки смогут занимать государственные и военные посты, выполнять даже полицейские функции! Это у них получится. В годы былого величия они только в Галиции держали порабощёнными около двух миллионов украинцев (русинов). Так что, есть надежда, что титку Параську та Мыколу польские паны обучат аристократизму и уж тогда их точно пустят в Европу.
А как быть с хлопцами, у которых во всю лохматую грудь наколот фюрер, а с головы до пят красуются свастики, эсэсовские эмблемы? При этом читать и писать не только по-русски, но и на украинской мове они разучились, а умеют только жрать сало с чесноком.
Не так, как Уляр, историк Н. Костомаров отметил у поляков черту близкую братьям-славянам. Вот что он писал: «Надо отдать им честь: поляк, ругая всю русскую нацию, в то же время готов оказать бескорыстную приятельскую услугу знакомому русскому человеку; это оттого, что в польской натуре много врождённого добродушия, даже прямодушия: коварным его сделали обстоятельства…»
С поляками, когда я служил в Германии, встречаться приходилось и на войсковых ученьях, и в товарищеской обстановке. Ни намёка на какое-то неприятие, тем более, ненависть поляков к нам, русским, никто не замечал. Когда капитан Ф. Зиновьев долбанул американский самолет-разведчик, мы вместе с немецкими лётчиками по маршруту «Дружбы» побывали и у поляков. Зиновьева за то великолепно выполненное задание наградили орденом «Красного знамени», и польские товарищи по оружию чествовали Федю как героя! Можно сказать, это была наша общая санкция американцам от имени Варшавского Договора.
В конце октября 1944 года в бою за освобождение польской земли от немецких захватчиков погиб и был захоронен рядовой войны Василий Федотов. Спустя годы, его сын. Александр, решил найти могилку отца и поклониться ему, отдавшему жизнь за Родину и свободу народов от гитлеровской напасти. Сейчас трудно представить, сколько поистине добрых чувств, братской заботы и внимания проявили поляки в поиске русского солдата. Десятки незнакомых людей из Польши отозвались тогда на запрос Саши о месте захоронения отца.
В семье было известно, что красноармеец В. Федотов погиб и захоронен где-то под местечком Пултуском. И вот на Сашино обращение первой откликнулась польская газета «ExpressWieczorny». В номере от 22 февраля 1978 года появилась заметка «Известный летчик Александр Федотов ищет могилу отца, павшего в окрестностях Пултуска». Вот что она сообщала:
«Одним из самых знаменитых пилотов мира является советский испытатель Александр Федотов, обладатель 18 мировых рекордов, Герой Советского Союза.
Самые трудные и наиболее важные международные рекорды Александр Федотов установил в 1961 году, достигнув скорости 2401 км/час по замкнутому 100-километровому маршруту; в 1973 году, когда побил свой собственный рекорд на этой дистанции, показав 2605 км/час, а также в 1977 году, поднявшись в стратосферу на высоту 37 650 метров.
Сегодня 46-летний летчик профессию испытателя выбрал больше 20 лет тому назад… И первый из 18 мировых рекордов добился 17 лет назад на самолете Е-166, следующие установил на Е-266 и Е-266М, прототипах сверхзвуковых боевых «мигов».
А. Федотов, надо сказать, является сыном солдата Советской Армии, который погиб в боях за освобождение Польши 24 октября 1944 года в Воли Кельпиньской, в окрестностях Пултуска. Известный летчик обратился за помощью в поиске могилы отца…»
Уже через неделю, 1 марта 1978 года, в редакцию газеты «Вечерний экспресс» пришло письмо из Пултуска. Данута Павлова сообщала, что в ближайшее время вышлет фотоснимок могилы Василия Федотова, отца известного летчика Александра Федотова.
Было и такое письмо: «…Я учительница русского языка в школе Воли Кельпиньской. В этой школе я преподаю первый год, но я слышала, что вы писали нам уже давно, и я расспрашивала местных жителей о захоронениях русских людей. Говорят, что было много русских могил на кладбище и вокруг монастыря. На кладбище могилы остались, а несколько перенесли в другое место. Куда, еще не знаю. Но буду знать.
Один мальчик говорил, что видел какую-то надпись по-русски на могиле, но забыл где это место. Я думаю, что вместе с учениками найду и напишу вам.
…Когда здесь шел бой, людей в этом районе не было. Все ушли. Может быть, кто-то знает, но я еще не разговаривала с ними.
Живу я в городе Лович, а работаю здесь. Прошу вас, сообщите поподробнее о том, как вы узнали, кто написал вам, что в этих местах лежит ваш отец. Адрес немножко изменился: Воля Кельпиньска, Ново-Дворский уезд, Варшавское воеводство.
Кончу это письмо. Желаю вам всего хорошего, больших успехов в работе.
С приветом Галина Плевко».
Деятельное участие в поиске захороненного в польской земле русского солдата Федотова принял полковник Генрик Космоля. Он тоже отправил Саше письмо, в котором сообщал: «Прочитав статью в нашей прессе, я решил начать поиски, руководствуясь помещенными в этой статье указаниями. В результате поисков я установил, что на Воле Кельпиньской, около костела была братская могила советских солдат, погибших здесь осенью 1944 года. К сожалению, фамилии этих солдат не сохранились.
На Воле Кельпиньской было очень много могил, так как в тот период здесь шли очень тяжелые бои, но согласно той информации надо полагать, что Ваш отец был похоронен в упомянутой мною могиле. Это, конечно, только предположение, но предположение очень правдоподобное. В 1949 году останки погибших были перенесены на кладбище советских воинов в Клешеве под Пултуском и похоронены в шести братских могилах. Не удалось установить, в какой могиле покоится Ваш отец, известно только, что в одной из этих шести.
На этом кладбище похоронено более 16 тысяч советских солдат, но только несколько сот из них было идентифицировано, остальные же остались безымянными, а среди них Ваш отец.
Кладбище находится на высоком берегу реки Нарев, прекрасно содержится, в центре его поставлен мавзолей. Опеку над могилами осуществляет местное население, а особенно школьная молодежь и харцеры. Вместе с этим письмом посылаю 3 фото общего вида кладбища.
И это все, что мне удалось до сих пор сделать по этому вопросу, который беспокоит Вас уже столько лет. Я был бы очень рад, если бы посланные мною сведения в какой-то степени Вас успокоили. Если бы Вы хотели увидеть местность, где Ваш отец сражался, погиб и был похоронен, прошу мне написать. Жду Вашего письма.
Г. Космоля».
И вот «ExpressWieczorny» на первой полосе помещает снимок кладбища и публикацию под заголовком «Читатели нашли могилу отца известного советского летчика». В ней упоминались события давних лет, бои нашей армии при форсировании Нарви, героизме русских солдат, освобождавших польскую землю. И дальше газета писала:
«Василий Федотов, как и другие, погибшие под Воли Кельпиньской, похоронен на полевом кладбище, неподалеку от домика лесника, на западной стороне этой местности. Вокруг найдены и другие солдатские могилы. В 1949 году останки погибших, в их числе 224 солдата, похороненных в Воли Кельпиньской, были перенесены на большое кладбище в Клешеве под Пултуском, на высоком берегу Нарвии. Лежат там 16 000 героев боев за освобождение Польши. Погибшие захоронены в братских могилах, обозначенных в секторах номерами 50, 311, 325, 337, 338 и 339 – в каждой по 32 солдата. Фамилий на могилах нет. Василий Федотов лежит в одной из них…»
Дальше редакция информировала читателей, что получены фотоснимки воинского кладбища. Свое слово Данута Павлова и подполковник Космоля сдержали. Все, что смогли выяснить о захоронении русских, вместе с фото они отослали в Москву, а Генрик Космоля летчика Федотова пригласил к себе в гости, в местечко Зегже, около Варшавы.
Корреспонденция в газете заканчивалась так: «В июне 1971 года произошел подобный случай. Работник Варшавской воеводской организации полковник Болеслав Сокол нашел могилу солдата Николая Высоцкого, который погиб в том же наступлении двумя днями раньше – 22 октября 1944 года. Это произошло в 1000-15000 метрах от места гибели Василия Федотова. Мать погибшего солдата, приглашенная в Польшу, взяла на память землю с кладбища в Клешеве, а солдаты Войска Польского сделали для этого красивую урну, в которой она и повезла частичку той земли в Советский Союз».
Поиск Сашиного отца продолжался. Летом 1985 года из городского управления Пултуски сообщили, что среди захороненных русских им удалось найти двух Федотовых. Это были Федотов Иван Александрович, 1906 г. рождения, погибший 14.01.1945 г. и Федотов Егор Александрович, 1919 г. рождения, погибший 16.10.1944 г.
«Других лиц, носивших фамилию Федотов, в списках погибших на этой территории, нет», – сообщали из консульского отдела посольства Польской Народной Республики. Только летчика-испытателя Александра Федотова это письмо уже не застало… Герой Советского Союза генерал Федотов Александр Васильевич погиб в испытательном полёте…
С назначением в полк первой линии, это аэродром Рось, в районе Гродно Западной Белоруссии, я снял комнатуху, точнее летнюю веранду у польки Болеславы. У неё была красивая такая фамилия – Российская! Надо полагать, с тех времён, когда Польша была наша, ещё царская.
В 1939 году Сталин начал собирать земли, разбазаренные вождём пролетариев всех стран. Юная Болеслава влюбилась тогда в красного командира, нажили с ним троих детишек, и они разошлись. Шибко много и часто Ваня «на грудь принимал». Так что понятно, почему хозяйка жилья, которое я у неё снимал и где вода в ведре замерзала, была настроена к нашему брату довольно критически. «Шташек, – с акцентом говорила она, – посмотри, вон, каким с полётов идёт мой сосед, техник самолёта: комбинезон грязный, между ног мотня висит, тащит с аэродрома канистру керосина для керогаза своей Машке. А польский офицер такий пинкны, а как танцует!»
Я сопротивлялся, рассказывал, что в суворовских училищах уже учат и танцевать, и хорошим манерам. Когда же аргументов в мою пользу не хватало, я решительно бросал в атаку свой «запасный полк»: «А кто на кривых ногах танки до самого Берлина давил?..»
За 20 войн, которые в истории выпали на долю Польши, по её территории не раз проходило русское войско – не обязательно в жарких сечах. В ту же Великую Отечественную русские и поляки вместе били немцев. Пока военные начальники, раздувая щёки, чертили на карте большую красную стрелу: «Туда итьтить!», молодые люди в крохотных ли хуторах, в замках ли польских олигархов легко сходились, знакомились друг с другом и сильнее любых проповедей ксёндзов да партийных секретарей скрепляли узы дружбы двух славянских народов.
«Вы, русские, вот как умываетесь», – сложив ладошки, два-три раза как бы всплеснув на лицо водой, показывали панёнки и все смеялись. Орловские, курские, сибирские парни не обижались. Кочующая с ними от самой Волги двухрядка врывалась весёлым перебором – и ноги сами начинали приплясывать: «Эх, барыня ты моя, барыня-сударыня…» Артиллерист лейтенант Н. Белявцев вспоминал, как пели на русском и польском языках про Катюшу, как уверенно и слажено звучала эта песня, и вот он у весёлой и задорной Ядвиги познакомился с девушкой, которую звали Зойка. Между ними вспыхнуло светло чувство, но Зойка однажды горько заплакала. И вот рассказ лейтенанта: «Цо то с тобой?» – спросил я. «Я покохала пана, а пан не веже в Бога», – ответила Зойка. Оказалось, что она как-то задала мне вопрос, верю ли я в Бога, и я сказал правду. А тут мне стало искренне жаль её, и я стал говорить, что верующий, но православный, а не католик. Зойка принялась просить меня поверить в её веру, и я согласился пойти с ней в костёл. «Файне! Барздо добже!» – обрадовалась Зойка. Но на следующий день раздалась команда: «По машинам!» И мы простились с Зофией с верой, что после победы обязательно к ней вернусь…»
…В ту пору наши войска вышли уже на Одер и боевые действия вели в 60-70 километрах от Берлина. По предложению Сталина, у нас, в Крыму, состоялась встреча руководителей трёх держав. В историю она вошла, как Ялтинская конференция.
Одной из важных проблем, решаемых на конференции, был вопрос будущего правительства и границ Польши. Советский Союз отстаивал возвращение Польши отнятых исконных польских земель на западе. США и Англия возражали. Они игнорировали политические изменения, которые произошли в стране, и навязывали правительство из лондонской эмиграции. Но польский народ уже сделал свой выбор – основой правительства Польши было решено считать Временное народно-демократическое правительство, которое будет расширено и деятелями из числа находившихся в Лондоне.
В отношении польского вопроса Сталин сделал тогда заявление, чётко сформулировав национальные интересы России: «Господин Черчилль только что сказал, что вопрос о Польше для британского правительства является вопросом чести. Мне это понятно. Со своей стороны, однако, я должен сказать, что для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также вопросом безопасности. – Сталин на конференции обычно выступал сидя, а тут он говорил, встав из-за стола. – Дело не только в том, что Польша – пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение. Но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападавший на Россию… Почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании сильной, свободной и независимой Польши».
Ни пан Уляр, пращур российской демократии, ни полька Болеслава, ни лейтенант Белявцев с Зойкой не могли даже представить, что после Второй мировой войны в Европе явится не польский коридор для прохода врага на Россию, а страна, о которой уже никто не скажет, что «все поляки, каких только нам встречать случалось, ненавидят русских…»
Украинцы
А вот что ещё в главе «Русская революция» пишет А. Уляр, явный ненавистник России и русских: «В Европе почти не знают, что Украина населена не великороссами… Ещё в царствование Алексея Михайловича гетман Богдан Хмельницкий вкупе с казацкой старшиной заключил с московским царём договор для взаимной защиты против польских и турецких нападений. Но скоро украинскому народу пришлось горько разочароваться в своём союзнике.
Дело в том, что украинцы среди восточных народов играли такую же роль, как французы на Западе. Великороссы в весьма значительной степени обязаны были им налётом европейской культуры и прежде всего тем, что они хотя немного возвысились над средневековым славяно-монгольским миропониманием или, лучше сказать, над варварским состоянием. За эту услугу великороссы отблагодарили тем, что в течение двух веков сосредоточили все свои усилия, чтобы подогнать украинскую национальную культуру под московский ранжир и стереть с лица земли последнее достояние народа – его язык…»
Грядущий соплеменник А. Уляра хорошо известный в нынешние времена, как «Толик-Рыжий», не к ночи будь помянут, в расцвете придуманных им с кампашей реформ дал установку: «Больше наглости!» По всему видно, что этой генетической чертой не был обойден и А. Уляр. Для него великороссы, т.е. русские до воссоединения Украины с Россией ходили в медвежьих шкурах с дубинами в руках и общались друг с другом свирепым мычанием. А вот украинцы – это «живое, интеллигентное, склонное к прогрессивным новшествам племя».
Паря будто не знал, что в конце XII века было написано «Слово о полку Игореве» – выдающийся памятник древне-русской литературы; что в том же веке стала известной и «Повесть временных лет» – летописный свод, написанный монахом Никоном; что в 1117 году написаны «Поучения Владимира Мономаха»; напечатанные в Лаврентьевской летописи; в начале 80-х годов XIII века – «Житие Александра Невского»; в 90-х годах XIV – «Задонщина»; в XV веке – «Повесть о Петре и Февронии», «Радзивиловская летопись», «Иоакимовская»…
Пока украинцы боролись против шляхетского гнёта, до Переяславской Рады (1654 г.), были напечатаны и «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, пользующаяся популярностью у многих славянских народов и «Легендарная переписка Ивана Грозного с турецким султаном», и записки тверского купца Афанасия Никитина «Хождение за три моря». К шедеврам литературы принадлежит «Житие протопопа Аввакума», написанное во второй половине XVII века. Оно высоко ценилось И. С. Тургеневым, Л. Н. Толстым, Ф. М. Достоевским. А. М. Горький писал, что эта книга «остаётся непревзойдённым образцом пламенной и страстной речи бойца».
Мнится мне, что великороссы «возвысились над средневековым славяно-монгольским миропониманием и вышли из «варварского состояния» без «услуги живого и интеллигентного племени» малороссов. А украинское слово жило без помех, и никто на святой Руси не подгонял его под «московский ранжир». Не случайно русский и украинский историк Н. И. Костомаров в 1881 году писал, что «малорусская народность со своим наречием, господствующая почти на всём юге империи, находила себе место во всех литературных родах, в произведениях беллетристических, во всех исторических, археологических, филологических, этнографических исследованиях невозбранно, наравне со всеми народностями российской империи».
На 11 лет позже основоположника русского литературного языка, создателя высокого философского и гражданского звучания русской оды Михаила Васильевича Ломоносова родился замечательный украинский поэт и философ Григорий Сковорода (1722–94). Годы учения, жизни в Петербурге, Москве, преподавания в Харькове и Переяславе обогатили Сковороду знанием жизни, подействовали на формирование его мировоззрения. Своим творчеством Сковорода готовил почву, на которой со временем создавалась новая украинская литература и язык, основоположником которых стал Тарас Григорьевич Шевченко.
А Степан Руданський? Рукописные произведения поэта использованы в «Опыте южнорусского словаря» (1861 г.). Фольклорные записи Руданського в «Малороссийских народных преданиях и рассказах» использовал и М. Драгоманов, историк и фольклорист. Иван Франко, писатель и публицист, записки Руданського оценивал, как «высокую этнографическую и языковую ценность». В 1852 году 18-летний Степан Руданський уже собрал два рукописных сборниках «Народных малороссийских песен». В устной передаче до нас дошла песня «Повiй, вiтре, на Вкраïну».
В Киеве в русской школе с 7-го класса у нас были обязательные уроки украинского языка и литературы. Как поэзию и прозу русских писателей и поэтов, мы «проходили» и Тараса Шевченко, и Ивана Франко, и Лесю Украинку. А ещё М. Коцюбинский, Степан Руданський, Марко Вовчок, тот же Г. Сковорода. Их творчество никак не отражало «невероятных репрессий» на украинское слово. Николай Гоголь и Владимир Короленко писали по-русски, но это была их воля. Николай Васильевич литературную известность получил с выходом в свет сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831 г.), который был насыщен украинским юмором, лиризмом, украинским фольклорным материалом. Но писал Гоголь по-русски не из-под палки. «Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы – русский», – его слова.
Не поэтому ли поводу философ и историк Н. Я. Данилевский заметил: «Народный энтузиазм, благоприятное стечение обстоятельств, гений выдвинутого вперёд народным движением, может быть, и могут доставить им независимость, как при Хмельницком, но сохранение её, а главное, сохранение общего славянского характера жизни и культуры невозможно без тесного взаимного соединения с Россией».
И что же нынче? Посмотрел бы паря Уляр, что стало за 30-то лет «незалэжнисти» с Украиной и её «интеллигентным племенем, склонным к прогрессивным новшествам». При Советском-то Союзе в одном только Киеве были такие мощные машиностроительные и приборостроительные заводы, как «Большевик», «Ленинская кузня», «Арсенал», «Точэлектроприбор», «Реле и автоматика», «Красный экскаватор», «Укркабель», «Стройдормаш», электронных и управляющих машин, станков-автоматов. А судостроительный, легкой промышленности (трикотажная, швейная, обувная), а полиграфическая, пищевая, фармацевтическая, производство стройматериалов… Где они? Пять миллионов рванули за бугор (картина Репина «Не ждали»!), около двух миллионов – к братьям-славянам на святую Русь.
Не помог, не удержал Мыколу с Параськой даже по определению Уляра, «бродильный грибок» – эврэи. Где они, чем заняты, отличающиеся «своей выдающейся экономической и умственной силой», – губернатор-миллиардер Коломойский – «жидо-бандеровец»; А. Яценюк – финансовый делец, премьер-министр Украины, потомок толкователя Талмуда рабби Бакая; вице-премьер В. Гройсман, вместе с сынком смошенничавший на 100 млн гривен; А. Умлянд, советник президента В. Ющенко; президент Порошенко (Вейцман), чисто украинский хлопец Зеленский?..
Начали они, «отличающиеся умственной силой», с развала страны. Трудно даже представить, что знаменитая на весь мир фирма О. К. Антонова рухнула и перешла на производство консервных банок – автобусов. Инженеры, учёные, рабочие высокой квалификации подались в «челноки»: людям надо было выживать, и они метались за барахлом в Турцию, Польшу, Болгарию, пёрли на колясках-«кравчучках» да «кучмовозах» тюки тряпья и торговали им у постамента великого русского лётчика Петра Нестерова, установленного у входа на авиационный завод.
В конце марта 1992 года в Киеве состоялась Конференция украинских националистов. Там с такой речью выступил некто Б. Потапенко: «Может сложиться уникальная ситуация, когда геополитическое положение Украины сделает её «любимым дитём» всех руководителей европейской политики и политики США». Пан Потапенко, как в воду глядел! Дитятко подросло и полюбилось, особенно в Вашингтонском обкоме дядюшке Сэму, который никаких денег не жалеет для любимого. А у него голосок всё крепчал да крепчал: «Мы сейчас не должны бояться, как и повстанцы в 1940-х, которые взяли автоматы на шею и пошли в те леса, они боролись с москалями, боролись с немцами, боролись с жидвой и прочей нечистью…» И в ноябре 2012 года министр аграрной политики и продовольствия И. Швайка стал одним из организаторов бандеровского марша «Свободы» в Харькове. «Украина понад усе!» – кричали участники шествия: – «Бандера прыйдэ – порядок навэдэ!»
Порядок на Украине наводят, начиная со школьных уроков. Молодёжь воспитывается на героизации нацистов и карателей, которым вручают посмертно высшие награды, их именами называют площади и улицы городов, о них выходят сотни книг. А вот перевод с польского языка путеводителя «Волынь, Восточная Галиция. 1942–1944»:
«В деревне около Подкаменка униатский священник раздавал листовки, призывающие убивать «ляхов». Все убийства характеризуются не поддающимся описанию садизмом. Маленькие дети с разрезанными от уха до уха ртами, с надписью на листовке «Польша от моря до моря». Женщины, посаженные на кол, мужчины, разрываемые конями. Отрубание перед смертью всех конечностей по очереди.
Хорынка – из этой деревни выкопали ямы, поставили поляков в ряд, выкручивали руки в локтях и мучили. Потом всех расстреляли.
Шпиколосы – там украинцы носили польских детей, развешанных на вилах».
А вот свидетельство писателя Ярослава Галана о расправах борцов «за собственную державу»: «Четырнадцатилетняя девочка не может спокойно смотреть на мясо. Несколько месяцев назад в Воробьиную ночь к крестьянской хате недалеко от города Сарны пришли вооружённые люди и закололи ножами хозяев. Девочка расширенными от ужаса глазами смотрела на агонию родителей. Один из бандитов приставил острие ножа к горлу ребёнка, но в последнюю минуту в его мозгу родилась новая идея: «Живи во славу Степана Бандеры! Мы оставим тебе продукты. А ну, хлопцы, нарубите ей свинины!..» И перед оцепеневшей от ужаса девочкой выросла гора мяса из истекающих кровью отца и матери».
В 1943 году украинскими националистами было разрушено более 150 сёл с польским населением, убито более 35.000 поляков. В день годовщины УПА бандеровцы преподнесли Шухевичу пять голов, отрезанных у поляков.
На второй год после войны мы собрались семьёй по месту службы отца – в западном городке Ковель Волынской области. Тот край был заселён бандеровцами – именно так мы называли не только нацистов из команды Степана Бандеры, но и жителей местных хуторов, с которыми регулярно встречались в четверг – базарный день. И то сказать, они все так или иначе были связаны – и по-родственному, и по-соседски. Каждый вечер из города в район отправлялись на дежурство патрули службы МВД. Заходит боец в хату, спрашивает, где такой-то, старушка начинает причитать: «Та нэма никого! И не було тут николы!..» Парень на выход, а ему в спину выстрел.
Батя рассказывал, как однажды ночью бандеровцы ломились к нему в дом по улице Ленина, чтобы расправиться с капитаном – они знали все адреса советских офицеров. Сына начальника отделения МВД два хохла поймали на охоте, набросили на шею петлю и повели вешать на дереве. Кое-как он отговорился, мол, из бедной семьи, мол, мать продала корову – вот ружье-то и купил.
А раз я и корешок Борька Чирков отправились с его отцом на рыбалку. Отец, полковник Чирков Степан Иванович, был военным комендантом Ковельского железнодорожного узла, так что, понятно, до места рыбалки доехали на автомашине – не как патрули, на бричке. Машину оставили в центре посёлка, на видном месте, а к вечеру, когда уже собрались возвращаться в город, обнаружили, что бензина в баке нет, а все колёса машины проколоты.
Борькин отец пошёл искать советскую власть. Дело это было непростое. Председатели сельсовета или колхоза на ночь уходили ночевать в полевые заросли – бандеровцы убивали, решительно стоя за крохотный, но свой клочок земли. Помню, пока Степан Иванович искал местное руководство, мы с Борькой сидели в кузове автомашины, как бы охраняя её, а вокруг всё собиралась и собиралась толпа здоровенных откормленных хохлов, настроенных-то явно недружелюбно против братьев-славян. Было страшновато. Я слышал жуткие истории бандеровских расправ над детьми. Например, однажды они побросали в колодец младенцев из своих же хуторов, чтобы свалить это на наших солдат. Короче, тогда мы всё-таки благополучно оставили не слишком гостеприимное местечко. На рыбалку у реки я больше как-то не рвался…
«То спор славян между собой», – заметил один поэт. Так вот тот давний спор в 1947 году разрешился за 20 минут! Именно столько минут по приказу из Москвы дали «бандеровцам» на сбор документов и вещей первой необходимости, устроили всех в автомобили и взяли курс на восток.
Нет, вовсе не обязательно в Сибирь с медведями. Публицист А. Кац в книге «Евреи. Христианство. Россия» пишет о присоединении в 1940 году к Советскому Союзу четырёх новых республик. Накануне войны с гитлеровским нацизмом, как замечает автор, «Сталин получил евреев, проживавших в Литве (150.000), Латвии (95.000), Эстонии (5000), Бессарабии и Северной Буковине (325.000), Западной Украине и Западной Белоруссии (127.000). Сюда следует прибавить евреев-беженцев из Польши (200-250.000)». Всего в СССР к началу войны проживало около 2.150.000 евреев. И куда их было пристроить подальше от Гитлера? Может, на Дальний Восток, в город Биробиджан Еврейской автономной области?
Вот Георгий Эфрон, сын Марины Ивановны Цветаевой, записывает в дневнике впечатления о первых днях войны и эвакуации в Елабугу. 11 августа 41-го: «Что меня беспокоит, это перемена судна в Горьком: надо будет строго следить за перевозкой вещей. И на пароходе из Горького в Елабугу наверняка будет меньше удобств, чем на этом. На борту много евреев…»
25 августа. «Всякие там одесские спекулянты и сраные шепелявые режиссёры, вся эта богема без культуры, все эти идиотские рвачи, – нет, все это мне глубоко чуждо и противно…» Уже после смерти матери Георгий в Ташкенте, среди писателей. Антокольский, Луговской, Городецкий, Погодин, Ахматова… «Все они ездили на съезды в республики, где их угощали; сколько выпито и съедено! Мне смешно. Представляю себе, как бы матернулся рабочий или крестьянин, слушая описание выпивок и пиров этих «паразитов» (обязательно бы так выразился!).
16 октября 1941. «Говорят Фадеев поехал на фронт. Враньё! Поехал в Казань, по всей вероятности… Во всяком случае, в Москве все говорят об очень близкой оккупации Москвы немцами. Недаром бегут коммунисты и евреи…»
С успехами на фронте края, о которых делал записи в дневнике Георгий Эфрон, освобождались и там, понятно, не в столь вальяжных условиях могли размещаться и «бандеровцы», и «лесные братья» из Прибалтики, которых тоже выпроводили в ссылку в 1947 году.
Пройдёт шесть лет – это уже после Сталина – и «наш дорогой» Никитка Хрущёв отменит те наказания, а что из этого получится, продемонстрируют и на «майдане», и в Одессе, и в Мариуполе их внуки. Семьдесят лет спустя, в «одесской Хатыни» вновь заживо сжигали людей. Там же задушили беременную девушку. «Я очень благодарна одесситам за их работу», – так прокомментировала такое чудовищное преступление политиканша Ю. Тимошенко, на заре своего вхождения во власть, рассуждавшая о политике, как искусстве прекрасного…
Эта Юля могла радоваться такому искусству, когда на «майдане» девки и парни козлами прыгая на месте, кричали: «Хто не скаче, той москаль!» «Москоляку на гиляку!» А пацан, ещё путаясь в соплях, но понаслухав пана Зеленского, молодым петушком уже тянет: «Украина-маты, пидэм воюваты…» Тридцать лет понадобилось, чтобы «интеллигентное племя», каким восторгался Уляр, оказалось в таком духовном одичании. Никто не знает, сколько лет нужно, чтобы их оттуда вывести…
Так у кого уши-то торчат?..