После взятия позиций на горах Дагушань и Сяогушань Ноги значительно улучшил положение своих войск на Восточном фронте крепости. Он мог теперь практически беспрепятственно установить здесь свои новые батареи для обстрела укреплений, города и остатков эскадры на внутреннем рейде. Русские корабли уже не представляли грозной силы, способной своим огнем полностью поразить боевые порядки японских войск на флангах обороны крепости. Конечно, Ноги решил обеспечить себе такое же преимущество и на Западном фронте, где ему мешали приблизиться на должное расстояние к Артуру русские позиции на горах Угловая, Боковая, Трехголовая, Сиротка. К тому же, ближе к центру, как бельмо на глазу, торчала между Мандаринской и железной дорогами деревушка Шуйшин. Все эти позиции опирались на хребет Панлушань. Ноги не собирался наносить здесь главный удар. Все-таки Восточный фронт было несравнимо ближе к крепости. Всего-то 8 верст. Всего-то один мощный бросок. Но, прежде чем совершить этот бросок ему все же хотелось выдернуть эту тревожащую его занозу на Панлуншане. Он нисколько не сомневался, что после упорных боев на передовых позициях у Дагушаня и Сяогушаня, разгрома эскадры, русские понесли большие потери, деморализованы, и он быстро отбросит их и здесь к стенам крепости. Для этого нужно, как он считал, не более одной дивизии.
Действительно, наши позиции обороняли всего 6 охотничьих команд бывшей дивизии Фока и 2 роты 12-го, 18-го полков и рота героического 5-го полка под командованием капитана 2-го ранга К.А. Иванова, у которого в резерве были еще 2 роты моряков Квантунского флотского экипажа. Ноги не имел точных данных о наших войсках и решил подстраховаться. Для атаки он развернул 1-ю дивизию генерал-лейтенанта Матсумуры, усилив его 1-й Резервной бригадой, 2-й артиллерийской бригадой и тремя батареями тяжелой артиллерии. Превосходство в личном составе и артиллерии над нашими ротами было абсолютным. Матсумура решил атаковать тремя отрядами в направлениях на горы Угловая, Боковая в центре и Трехголовая на левом фланге, распределив силы по три полка на каждом направлении. Не вдаваясь в общеизвестные подробности этого двухсуточного боя, позволю себе лишь фрагментарно отметить некоторые моменты.
Атака началась в центре на направлении главного удара сразу после получасовой артиллерийской подготовки 31 июли в 20 часов 30 минут. До сих пор не понятно, почему Ноги предпочел ночное наступление. Неожиданностью для наших войск оно не стало, ибо выдвижение на рубежи атаки было сразу же зафиксировано нашей войсковой разведкой. В нашей обороне все-таки стояло аж 6 охотничьих команд (разведчиков). Все возможные направления атак были нами пристреляны, и японцы сразу попали под плотный губительный огонь. Даже в темноте. Против гор (сопок) Передовая, Беговая и Трехголовая японцы в течение ночи переходили в атаку семь раз! И все безрезультатно. В полночь они сумели-таки подойти к Передовой сопке, но от Трехголовой отбиты ружейно-пулеметным огнем и штыками.
Около 2-х часов ночи они окружили гору Сиротка, с засевшей там нашей ротой, но до утра так и смогли ее взять, потеряв сотни солдат и десяток офицеров. Только с рассветом остатки нашей роты отошли на хребет Панлуншань. Пытавшихся их преследовать японцев остановила штыками наша героическая 5-я рота.
На рассвете 1 августа сразу 16 японских батарей открыли огонь по Трехголовой и Боковой, но к полудню туда подошли две резервные роты, отправленные генералом Кондратенко. И когда в 16 часов японцы атаковали наши позиции их встретил плотный артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь. Японцы атаковали весь вечер, всю ночь на 2 августа и к 5 часам утра выдохлись. Отошли к подножью сопок, оставив склоны, усыпанные синими мундирами убитых.
В 8 часов утра 2-го августа по нашим позициям ударили сразу 50 батарей, буквально засыпая позиции осколочно-фугасными снарядами и шрапнелью. Силы защитников таяли на глазах. Началась эвакуация раненых. Кондратенко приказывает начальнику участка полковнику В.А.Ирману контратаковать, чтобы хоть на короткое время остановить японцев и только потом отходить. Ирманлично поднял своих стрелков в атаку. Через час атака захлебнулась. У Ирмана для настоящей успешной контратаки просто не хватало людей. И он, как было приказано, увел остатки бойцов и раненых на руках с Трехголовой сопки. Но этой отчаянной контратаки хватило на то, чтобы Кондратенко успел усилить резервами линию обороны южнее Трехголовой. А японцы выдохлись, больше не смогли атаковать. Потери их более 1500 человек превышали все допустимые для этого нормы. Наши потери в три раза меньше.
52-летний, по тем понятиям не молодой полковник Владимир Александрович Ирман был неслучайно поставлен Кондратенко командовать Западным участком обороны крепости. И прежде всего потому, что обладал невероятной работоспособностью, лез во все дела, даже, казалось, далекими от него. И везде успевал, везде оставался на своем месте. Кондратенко сам был такой же «в каждой бочке затычкой». Он сразу оценил талант и возможности Ирмана. Действительно, талант. Ибо по долгу службы в русской армии тот успешно освоит, в том числе и на практике, в бою военные специальности пехотного, артиллерийского, кавалерийского офицера.
Столбовой дворянин Киевской губернии после окончания Московской военной гимназии и знаменитого Александровского военного училища выходит в 134-й пехотный Феодосийский полк. Но через два года отличной службы переводится подпоручиком в 34-ю артиллерийскую бригаду, с которой в чине поручика вступит в Русско-турецкую войну. Сложную артиллерийскую науку освоил более чем основательно самоучкой. Воевал отлично, несколько орденов и чин капитана. После войны сам настоял на обучении в офицерской артиллерийской школе в Царском Селе, которую окончил с отличием и чином подполковника.
С 1900 года на Дальнем Востоке уверенно командует дивизионом 2-й артиллерийской бригады при подавлении Боксерского восстания. Полковник. С началом войны с Японией назначается командиром 4-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады в Порт-Артуре. Мы уже говорили о том, как он добивался у Фока введения в бой своей артиллерии под Цзиньчжоу. И далее в боях на Зеленых и Волчьих горах проявил себя блестяще не только артиллерийским, но и пехотным командиром. Кондратенко это заметил, отметил и Ирман стал командиром Западного участка обороны крепости. Кстати, в только что отмеченном бою, он вел своих бойцов в атаку, как Скобелев, на коне. Был ранен, но не покинул поля боя.
Далее всю оборону показывал себя отличным пехотным и артиллерийским военачальником. Станет генерал-майором, кавалером ордена Св. Георгия 4-го, 3-го класса. Был против капитуляции, которую счел преждевременной. Ушел со своими стрелками в плен. Там тоже сумел отличиться попыткой неудачного побега из Нагасаки. Японцы его простили в знак несомненного образа генерала-героя.
После войны будет комендантом крепости Владивосток, командиром 4-го Сибирского корпуса. Командиром 3-го армейского корпуса вступит в первую мировую войну. Изменит свою фамилию на Ирманов, чтобы и духа немецкого не было. Герой боев в Карпатах и Брусиловского прорыва. В гражданскую войну 66-летним вступит в Добровольческую армию командовать кавалерийской бригадой в кубанском корпусе Шкуро, с которым познакомился еще в Карпатах. Заменял Шкуро в его отсутствии, и Деникин сделал его из генерала от артиллерии генералом от кавалерии. Удивительная метаморфоза. С Белой армией уйдет в эмиграцию, где до конца дней своих будет самым активном борцом с Советами, пока не умрет от инсульта в сербском городе Нови Сад 79-летним заслуженным ветераном русской императорской армии. Герой!
Но вернемся в Порт-Артур. Ноги был несколько озадачен большими потерями при мизерности достигнутого результата. Впрочем, для сомнений и озабоченности времени не было. К тому же он все еще находился в иллюзии того, что и русские потеряли много больше и слабы в обороне. Отступили же. Токио тоже сомневалось, но командующий японской армией маршал Ояма требовал немедленного продолжения атак на Порт-Артур. Как мы помним, после первой неудачной вылазки нашего флота Токио приказал приостановить наступление армий Оямы на Ляоян. Ояма согласился. Ибо начался сезон дождей. Сначала он подтягивал свои войска, использую нашу железную дорогу. Правда их-за отсутствия паровозов просто впрягал в вагоны тысячи безответных китайских кули, и «тянули бечевой» вагоны к фронту. Способ жестокий, но главное не эффективный, и Ояма начал перекраивать дорогу на узкую колею. Теперь дожди закончились, колею переложил, русская эскадра потерпела жестокое поражение и совсем не мешала Ояме. Беспокоило другое. Ояма хорошо знал о постоянном пополнении русской армии из России войсками, вооружением, а значит надо разбить Куропаткина пока он еще не так силен. Ему был не столько нужен Порт-Артур, сколько 3-я армия Ноги, и он вместе с Токио начал торопить последнего.
Торопить никого и не требовалось. Ноги сам горел желанием, как можно быстрее разделаться с Порт-Артуром. Его уверенность в слабости русских поддержал и «непобедимый адмирал» Того, который впервые с начала войны вздохнул более-менее спокойно. Ноги все-таки помнил о своих потерях и предложил Того послать русским совместный ультиматум с предложением сдать крепость без боя и выпустить из нее всех жителей. Того сразу согласился.
3 августа в 9 часов 30 минут утра с Водопроводного редута заметили группу всадников с белым флагом. Через полчаса офицер японского генштаба майор Ямооки передал тест ультиматума и вернулся в расположение своих войск. В штабе крепости еще сравнивали японский текст с русским, а в кабинете начальника укрепрайона собрался весь руководящий состав. Через час Стессель четким командирским голосом зачитал документ:
«Господину воинскому начальнику Российской армии в Порт-Артуре. Имеем честь представить следующее: блестящая оборона Порт-Артура заслужила восхищение всего мира. Однако, будучи окружен с суши и моря превосходящими силами и без надежды на выручку, он в конце концов не может не пасть, как бы не были талантливы военачальники и доблестны русские солдаты.
Наша армия готова к штурму, а когда это случится, судьба крепости будет решена. Поэтому во избежание лишнего кровопролития, во имя человечности, мы предлагаем вам начать переговоры о сдаче. В случае вашего согласия благоволите сообщить о том до десяти часов завтрашнего дня, то есть семнадцатого августа тридцать седьмого года Мейдзи.
С совершенным почтением:
Генерал барон Ноги, командующий осадной армией, адмирал Того Хейхациро, командующий блокирующим Порт-Артур флотом».
Собственно, обсуждения и не требовалось. Мнение – сражаться – было единодушным. На следующий день Ноги получил лаконичный ответ русского командования: «Честь и достоинство России не могут допустить даже мысли о сдаче крепости». Ноги был согласен на любой ответ, ибо в день послания ультиматума пришел приказ из Токио о немедленном захвате крепости. «Общий план атаки укреплений Порт-Артура, разработанный японским командованием сводился к следующему: 6 августа начать бомбардировку всего сухопутного фронта, затем под прикрытием бомбардировки предпринять демонстративное наступление на передовые позиции Западного фронта, а немного позднее начать вспомогательную атаку передовых позиций и наконец на рассвете 8 августа нанести главный удар по Восточному фронту. Для осуществления штурма выделялись все войска осадной армии, за исключением 4-й Резервной бригады, являющейся резервом командующего».
Ноги собрал своих командиров и зачитал подробную диспозицию на сражение: силами двух пехотных дивизий захватить, наконец, Угловую и Длинную, продолжить наступление на Высокую; две пехотные бригады – 1-й и 9-й дивизий – атакует на севере Водопроводный и Кумернинский редуты; одна бригада наступает в стык между II-м и III-м фортами; 11-я дивизия наносит удар по форту №II, батарее литера Б и Куропаткинскому люнету с дальнейшей задачей захвата Большого Орлиного гнезда, Митрофаньей горы и выхода в тыл укрепления № 3 и форта № III.
4 августа Ноги отдал приказ о начале штурма 5 августа, однако прошел сильный ливень, который превратил все предполье в сплошную лужу. Ноги переносит атаку на сутки, а пока собирает в штабе всех иностранных корреспондентов, военных агентов, которым самоуверенно вещает: «Вы совершили, господа, длительное путешествие с целью увидеть войну. Но вы прибыли удачно, как раз к моменту, когда можно видеть завершение кампании».
Все бы хорошо, но русские совсем не разделяли оптимизма барона Ноги. Кондратенко уходил домой после обсуждения ультиматума с одной мыслью, где на сей раз ударят японцы. О сраках думать не приходилось: и так ясно, не сегодня завтра начнется. Дома его ждали главный артиллерист генерал Белый, начальники Западного и Восточного фронтов генералы Церпицкий и Горбатовский. Докладывал диспозицию его любимец и правая рука начальник штаба подполковник Е.Н. Науменко. Если Стессель считал Кондратенко свой палочкой-выручалочкой, то сам Кондратенко думал так же о Науменко, оперативно и точно готовившего все его приказы.
О 35-летнем начальнике штаба 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии полковнике Евгении Николаевиче Науменко сведений осталось очень мало, хотя всю артурскую эпопею он был ближайшим соратником Кондратенко. Дворянин, родившийся, как и Кондратенко в Тифлисе. Но отнюдь не только землячество привлекало в нем Романа Исидоровича, а, прежде всего, блестящее прохождение военной службы. После Тифлисского кадетского корпуса и 2-го Константиновского военного училища в числе первых кадетов и юнкеров подпоручиком служит на родном Кавказе в 152-м пехотном Владикавказском полку, откуда поручиком поступает в Николаевскую академию Генерального штаба. Оканчивает ее с отличием и возвращается уже офицером Генштаба в штаб Кавказского военного округа, а потом начальником штаба знаменитой Карской крепости.
По рапорту добровольно переводится на Дальний Восток офицером управления только что сформированной в Порт-Артуре 7-й Восточно-стрелковой бригады. Командир бригады Кондратенко сразу оценил способности и талант молодого офицера и при развертывании бригады в дивизию назначает его начальником штаба дивизии. Не пожалеет об этом ни на минуту. Вся важнейшая планово-штабная работа будет безукоризненно проводиться Науменко быстро, точно., талантливо как в дивизии, так и потом в штабе сухопутной обороны. При этом, он всегда будет рваться в войска на командную должность, и Кондратенко даст ему такую возможность. Воевал храбро, получил в короткий срок ордена Св. Анны с надписью «За храбрость» с мечами и другие более чем заслуженно. В конце концов Кондратенко отпустит его уже полковником командовать 28-м стрелковым Восточно-Сибирским полком в своей дивизии. К сожалению ненадолго. Буквально через несколько дней он погибнет вместе с Кондратенко от взрыва тяжелого японского снаряда. В Порт-Артуре будет похоронен рядом с генералом. Внешность типичного генштабиста того времени в пенсне с небольшой бородкой. Жениться так и не успел. Слава герою!
По диспозиции Восточный участок от бухты Тахэ до укрепления №3 включительно занимали роты 15, 16 и 25-го стрелковых полков (всего 16 рот), охотничья команда и 3 роты флотского экипажа. Командовал участком командир 25-го полка полковник И.Г. Некрашевич-Поклад. На Северном фронте от Водопроводного редута до форта №V включительно оборонялись 25 рот 15,16 и 26 -го полков, 3 охотничьи команды, 2 роты пограничников под общим командованием командира 26-го полка полковника В.Г. Семенова. Общее руководство осуществлял генерал-майор В.Н. Горбатовский. Он тут же наизусть перечислил количество солдат, моряков, орудий, пулеметов и заверил, что позиции укреплены достаточно и участок готов к отражению штурма. Западный фронт обороняли 14 рот 13-го и 27-го стрелковых полков под командованием полковника Н.А. Петруши, да на Углововых горах находился знакомый нам отдельный 5-й полк полковника Третьякова с 3 охотничьими командами и 4 ротами моряков.
Сразу хочу отметить. О 54-летнем полковнике Иосифе Григорьевиче Некрашевич-Покладе сведений практически не осталось. Известно, что начинал он офицерскую службу, как артиллерист храбро воевал с турками в последнюю войну. В Порт-Артуре проявил себя толковым командиром. Орденоносец, Георгиевский кавалер. Умрет в своей постели по болезни в 1906 году. О 47-летнем полковнике Николае Андреевиче Петруше сведений тоже мало. Настоящий пехотинец. В Порт-Артуре показал себя героем. Георгиевский кавалер и Золотое оружие «За храбрость» Тоже уволен из армии в 1906 году. Но вернется на службу в первую мировую генерал-майором. Правда, только во главе ополчения. В Гражданскую войну будет арестован в Крыму и расстрелян в 1920 году. О Горбатовском и Семенове поговорим позже.
Все присутствующие предполагали, что Ноги не рискнет наступать на более укрепленный Восточный участок. Генерал Белый утверждал, что здесь батареи крепости точнее пристрелялись к японским позициям и коммуникациям, а также хорошо взаимодействуют с корабельной артиллерией. Кондратенко в душе соглашался с подчиненными, но интуитивно чувствовал, что сейчас, не обжегшись еще как следует, японцы захотят взять крепость, как можно быстрее. А на востоке они стояли к ней ближе всего.
В 4 часа 30 минут 6 августа раздался первый выстрел с японских батарей, и сразу заговорила вся осадная артиллерия. В ответ немедленно открыли огонь форты и корабли эскадры. Канонада слилась в сплошной гул. Тучи пыли и дыма окутали крепостные верки. В воздухе стояли скрежет и стон. В тыл потянулись носилки с ранеными. В штабе крепости собралось все командование, за исключением опаздывающего Стесселя. Кондратенко предложил генералам распределиться по участкам и немедленно убыть на позиции. Комендант генерал Смирнов взял на себя смелость распределить начальников по участкам обороны. Смирнов отправился на Большое Орлиное гнездо, Белый на форт № II, Кондратенко на Угловую гору к полковнику Третьякову. При выезде из Нового города его нагнал посыльный с пакетом от Стесселя. Предписание гласило: «Предлагаю действовать по вашему усмотрению, сообразуясь с наличными обстоятельствами». Так его превосходительство начал руководить боем. Впрочем, дальше этого распоряжения и не пошел, но Кондратенко был только рад тому, что ему никто не будет мешать.
Японцы начали атаку укреплений Угловой горы после почти часового ожесточенного артиллерийского обстрела. На штурм поднялось до полка пехоты. Гору обороняло только пять рот, но это были солдаты доблестного 5-го полка с честью сражавшиеся против 3-й японской дивизии под Цзиньчжоу, а это многое значило. Командир 1-й японской дивизии генерал Тамояси, войска которого атаковали Угловую, ничем не отличался от своего цзиньчжоужского коллеги и бросал в бой резервы, не жалея людей. Японцы остервенело рвались вперед И. неся огромные потери, откатывались назад. Только после четвертой атаки они добрались до проволочных заграждений. Прижатые плотным огнем, надолго залегли там, не имея возможности двигаться ни назад, ни вперед.
Кондратенко прибыл на Угловую в 9 часов утра. Защитники горы только что отбили очередную атаку. Полковник Третьяков докладывал, что японцы «прут без передыху по своим же трупам». В бинокль можно было разглядеть, что почти все пространство перед траншеями устлали синеватые японские мундиры. У нас тоже были немалые потери. Дважды раненый комендант Угловой подполковник Лисаевский оставался в строю и руководил боем, который как раз возобновился. И не ослабевал до позднего вечера. Поддерживаемый береговыми батареями с Большого Орлиного гнезда и со Спины Дракона, 5-й полк стоял насмерть. Генерал Тамояси с фанатическим упорством гнал на пулеметы и под шрапнель новые цепи. Их сметали сосредоточенным огнем. Позже, подсчитывая потери, японцы определят, что только от батальона, атаковавшего Угловую в центре, в живых осталось не более десятка солдат и ни одного офицера. Кондратенко отправился на свой командный пункт на горе Высокой. Откуда вечером отправил Стесселю донесение : «5-й полк стоит , как скала…». Уже ночью получил-таки донесение от генерала Горбатовского о событиях в центре и на Восточном фронте. Горбатовскому он доверял, как самому себе, и то не подведет его ни разу.
55-летний генерал-майор Владимир Николаевич Горбатовский, пожалуй, единственный из высших начальников обороны Порт-Артура, который сумел проявить себя настоящим полководцем как Русско-японской, так и первой мировой войн. Остальные или погибли, как Кондратенко, или потеряли доверие, как Фок и Смирнов, или вообще попали под суд, как Стессель.
Без всякого сомнения это был природный талант. Не имея академического образования, он постоянной самостоятельной работой постигал нелегкую науку побеждать, участвую практически во всех войнах русской императорской армии того времени. Потомственный дворянин после окончания Петербургской военной гимназии (кадетского корпуса – С.К.) и знаменитого Павловского военного училища выпускается по первому разряду подпоручиком в 5-й гренадерский Киевский полк. Дальнейшая его судьба будет долгое время связана с гренадерами. С Киевскими гренадерами штабс-капитаном воевал с турками, командуя ротой. Командовал уверенно, отличился под Плевной. Ордена Св.Св. Анны и Станислава с мечами тому подтверждение. После войны практически до конца века командовал батальонами, возвращаясь в родной Киевский гренадерский полк в Калугу, которая станет для него родной. Командовал 3-м Московским гренадерским полком в Москве, 4-м Несвижским гренадерским полком и делал их неизменно лучшими в дивизии, корпусе.
В Порт-Артур попадет генерал-майором с началом войны и примет бригаду в 7-й дивизии Кондратенко. Пройдет с ним весь путь обороны крепости, руководя самым, пожалуй, опасным Восточным фронтом обороны. Заслуженно награжден орденами тех же святых, но уже 1-го класса и Св. Владимира 2-го класса, Георгиевский кавалер. Ни о какой сдаче крепости и не думал, Как Кондратенко считал, что будет обороняться здесь до смерти. Но судьба распорядилась иначе. Именно его японцы, как самого храброго генерала, назначат председателем комиссии по сдаче военнопленных Порт-Артура.
После войны и плена заслуженный авторитет в военной Москве. Командир 1-й бригады 1-й гренадерской дивизии, начальник Алексеевского военного училища, генерал-лейтенант. В первую мировую войну вступает командиром 14-го армейского корпуса 5-й армии в Галиции. Блестяще командует войсками в нашем победном прорыве. Награждается орденом Св. Георгия 3-го класса и чином генерала от инфантерии. Наконец, в 1915 году переводом на Северо-Западный фронт получает в командование 13-ю армию, с которой воюет тоже отлично. До самой революции будет успешно командовать 13, 12, 6 и 10-й армиями. Солдаты его любили, офицеры ценили, уважали еще со времен Порт-Артура. А Временное правительство не ценило и 1 апреля перевело в общий резерв. В большевистскую революцию уедет в Финляндию, где тесно сойдется с героическим полководцем первой мировой войны генералом Н.Н. Юденичем. С ним познает радость побед и горечь поражений битвы за Петроград. Останется в Эстонии, окончательно добившей армию Юденича, где и умрет в свой постели после четырех лет борьбы с эстонцами за устройство раненых и больных чинов армии Юденича. 73 года прожиты не зря, во славу России.
Пришел доклад от Горбатовского. Жарким оказался тот день и в центре обороны на севере, особенно у Водопроводного и Кумерненского редутов. Оба эти укрепления были временного типа. Но брустверы укрепили земляными мешками, сделали широкие и глубокие рвы, впереди которых протянули проволочные заграждения. Редуты связывались целой системой меньших укреплений. Вправо от Водопроводного был еще Скалистый редут, а от Кумернеского – два люнета. Водопроводный обороняла одна рота с двумя пулеметами, а Кумерненский – рота с двумя пушками и пулеметом.. На Скалистом и люнетах располагались отдельные взводы. Обрушив на редуты с раннего утра шквал огня, японцы не прекращали бомбардировку до 3 часов дня и разрушали-таки блиндажи и перекрытия на редутах. Но когда японская пехота поднялась из оврагов, русские позиции ожили, встретив врага прицельной, пристрелянной стрельбой. С большими потерями японцы залегли у гласиса наружного рва Водопроводного редута. Вновь заговорила осадная артиллерия. Под ее прикрытием японца к вечеру накопили в овраге до батальона пехоты, бросали ручные гранаты, но в атаку так больше не смогли пойти под огнем наших пулеметов подняться.
На Восточном фронте весь день 6 августа шла контрбатарейная борьба. Ноги, предполагая нанести здесь в скорости главный удар, приказал командующему артиллерией генералу Натушима снести с лица земли русские укрепления и подавить крепостную артиллерию. Укрепления получил повреждения, но выстояли, а с лица земли были снесены некоторые японские батареи. Наша артиллерия выигрывала дуль.
Кондратенко так и не смог отдохнуть. В 2 часа ночи пришло донесение от полковника Третьякова с Угловой. Тот докладывал: «Смены произвести нельзя, идет бой. Сейчас будем выбивать японцев штыками. Притянул к Угловой полуроту 8-й роты и половину охотничьей команды. Подошли две роты 13-го полка». Именно их Кондратенко приказал направить туда еще вечером. К утру Третьяков доносил: «Всю ночь идет бой, к 5 часам утра окоп, занятый японцами, нам удалось взять обратно. Не знаю, надолго ли». К 11 часам Кондратенко направляет на Угловую последнюю резервную роту моряков, и битва продолжилась. К обеду в бинокль Кондратенко увидел, как на атакующие синие японские мундиры бросились наши моряки, замелькали ленточки бескозырок. Значит, контратака последним резервом.
Через час он был у Третьякова. Тот заявил. Что резервов больше нет, но будет стоять до последнего, только помогите с ранеными. Японцев положили много. Несмотря на ночную работу похоронных команд, склоны горы вновь усыпаны телами убитых японцев. Позиции давно перестали представлять собой что-похожее на укрепления: полностью разрушены и засыпаны землей траншеи, разбиты орудийные площадки и дворики, всюду обрывки колючей проволоки, воронки, камни и над всем этим – оседающие клубы дыма. Резервы он мог снять только с других участков обороны, но судя пор докладам Семенова, Горбатовского, Белого накал борьбы смещается все-таки к востоку и Угловая теперь не главное. Он приказывает Третьякову готовиться к отходу и начать его до начала японской атаки. Забрать всех раненых, забрать затворы с пушек и заклепать стволы. Прикрывать отход контратаками. Сам возвращается на Высокую. Здесь его ждало донесение от начальника Северного участка полковника Семенова. Тот просто прислал сообщение коменданта Водопроводного редута капитана Кириленко: «Водопроводный редут совершенно разрушен взрывами фугасов. Пока держусь, но пулеметы японские на бруствере, и никак их снять нельзя. Неприятель в количестве не менее бригады с артиллерией. Присланные две роты защищают меня от обхода». Кондратенко помнил, что еще утром он приказывал Семенову: «В случае атаки на Кумирненский редут поддержите его резервом, но назначенные роты не вводите в редут, а держите по сторонам уступами, сзади не ближе 80 шагов. Такую же меру следует принять при атаке Панлушанского и Водопроводного редутов». Семенова он считал одним из своих лучших командиров, и тот сделал так, как он просил в приказе.
Удивительна биография и судьба 47-летнего полковника Владимира Григорьевича Семенова. Дворянин. О военной службе не мечтал Родители отдали его в Реформатское училище в Петербурге – учебное заведение с гимназическим, реальным и коммерческим отделениями. Училище весьма престижное, ибо его педагоги преподавали в свое время будущему императору АлександруII. Но по окончании училища в 1875 году Семенов уходит юнкером в армию, а потом в Константиновское военное училище, из которого через два года выпускается подпоручиком в 4-й саперный батальон. Опять военный инженер, как и многие герои нашей войны. В тот же год война с турками. Воюет отлично, герой, кавалер орденов Св.Св. Анны и Станислава, и перевод в Лейб-гвардии саперный батальон. Это ли не удача? После войны примерная служба в гвардии, чины, ордена и неожиданная в течение девяти месяцев должность полицмейстера. Потом опять гвардейские саперы, где дослужится в 1899 году до полковника.
Опять же неожиданно подает рапорт о переводе в армию и попадает в штаб наместника Алексеева. За несколько месяцев 1903 года сумел показать себя настолько подготовленным, умелым строевым офицером, что получает в командование 26-й Восточно-Сибирский стрелковый полк в 4-й дивизии Фока. Думаю, не без основания, многие его сослуживцы объясняли это гвардейскими связями и фоворому Алексеева. Фок, и это понятно, его не любил. Но уже в первых же боях на дальних подступах к Порт-Артуру Семенов показал себя отличным боевым командиром полка – умным, инициативным. Решительным. Даже раненым оставался на поле боя. Это сразу оценил Кондратенко и позже поставил его во главе Северного фронта обороны.
Семенов не подкачал. Воевал до конца обороны отлично, получив, как немногие, по заслугам множество наград. Повторяю, по заслугам. Так он успеет стать флигель-адъютантом государя с присвоением чина генерал-майора и зачисление в свиту государя императора. Было еще Золотое оружие «За храбрость» и орден Св. Владимира 3-го класса с мечами. Св. Георгия 4-го класса получит еще за бои на передовых позициях. После войны будет командовать бригадой в бывшей возрожденной 7-й дивизии Кондратенко, 6-йТуркестанской бригадой. Умрет скоропостижно от инфаркта летом 1908 года всего-то в 54 года. Больше сведений о нем нет, а жаль.
Прибыв на Высокую, Кондратенко сразу переключил внимание на северные редуты. По-прежнему продолжались ожесточенные бои на Водопроводном. Во рву к середине дня собралось несколько сот японцев. Они даже собрались водрузить на бруствере свой флаг, но их попытки закончились плачевно. Однако и защитники истекали кровью. В 3 часа дня, когда положение стало критическим и японцы приготовились к решительному броску из рва, Кондратенко послал на помощь коменданту редута роту пограничной стражи, и капитан Кириленко использовал этот резерв блестяще. Пограничники ударили во фланг изготовившимся к атаке колоннам японцев, а капитан, собрав из остатков рот отряд в полсотни стрелков, бросился на врага с фронта. Штыковой удар был так неожидан, стремителен и силен, что засевшие во рву японцы были уничтожены полностью. Еще один день штурма закончился для нас сравнительно успешно. Кондратенко отправил донесение генералу Смирнову: «Оставление нами Угловой горы вызвано полным уничтожением блиндажей и страшными потерями от шрапнельного огня, так как войскам приходилось обороняться, стоя совершенно открыто. Новая позиция идет от Высокой через Длинную и Дивизионную горы. Части после отступления приводятся в порядок. Обстреливание Высокой, Дивизионной и Длинной гор началось. По словам офицеров и нижних чинов, потери японцев при атаке Угловой горы огромные».
На Восточном фронте противник продолжал интенсивную артиллерийскую подготовку. Генерал Белый, с передового командного пункта приказал полевым и крепостным батареям снизить интенсивность ответного огня. Ждал – таки главной атаки, и Кондратенко с ним согласился. Зато много и удачно стреляли корабли эскадры Огнем броненосцев «Севастополь», «Пересвет» и «Полтава» были уничтожены несколько японских батарей. Кондратенко решил вернуться в Артур и хоть немного поспать.
Утром 8 августа заслушал доклад своего начштаба полковника Науменко, которому сказал, что ждет сегодня главного удара на востоке. Науменко только подтвердил его предположения, что на западе у горных позиций и на севере у редутов войска держаться и будут держаться. Основные события переместились на восток. Науменко был, как всегда точен и краток: «Ваши предположения о направлении главного удара подтверждаются. Ночью пользуясь туманом, японцы в колоннах дошли до наружного рва форта № II и начали разворачиваться для атаки. На форте их вовремя заметили и встретили огнем в упор. Атаку отбили. Наши потери 35 человек, у японцев несколько сот. Такая же история на Куропаткинском люнете. Здесь противник в темноте, используя складки местности, добрался до бруствера. Пришлось встречать его в штыки. С большими потерями враг отбит, хотя и недалеко. Получил подкрепление, снова пошел в атаку. Одним за другим гибли наши офицеры, возросли потери среди нижних чинов. Японцы ворвались в люнет. Хочу отметить действия унтер-офицера Литасова, принявшего на себя командование и вовремя запросившего помощь, которая подошла сразу же. К утру доложили, что люнет снова в наших руках, контратакой руководил Литасов…
Кондратенко прервал начальника штаба и немедленно отправился на правый фланг обороны к Горбатовскому на Орлиное гнездо. Науменко доложил, что генерал Смирнов уже в крепости, и это только порадовало Кондратенко. Вместо двух докладов ему и Стесселю можно посылать один. На Большом Орлином гнезде стало окончательно ясно, что главные события разворачиваются в промежутке между фортами № II и № III, у редутов №1 и №2. Японцы начали атаки в 4 часа утра. Сейчас, через пять с небольшим часов, им не удалось продвинуться ни на шаг. Командир наступающих частей генерал Ичинохе недалеко ушел от своего коллеги по правому флангу генерала Тамаясу.Не считаясь с громадными потерями, он бросал батальон за батальоном в лоб на редуты №1 и №2 либо в промежуток между ними, всюду попадая под перекрестный огонь. Потерял за утро до полка пехоты. Сейчас на позициях установилось временное затишье. Кондратенко видел разрушения. Траншеи, в которых, составив винтовку с лицевой стороне, копошились изнуренные жарой и боем люди быстро укрепляя разрушенные козырьки и бойницы. Стрелки быстро освобождали полуразрушенные блиндажи от раненых. В тыл потянулись нескончаемой цепочкой носилки, повозки. Пахло гарью, потом, кровью, смертью от разлагавшихся трупов.
Затишье длилось недолго. В середине дня после получасовой артподготовки японцы возобновили наступление защитники редутов отбили три атаки. Кондратенко приказал Горбатовскому бросить в бой последний резерв, а сам потребовал немедленно выслать Горбатовскому усиленноеподкрепление. Здесь без всякого сомнения будет решаться главная задача обоих противников. Горбатовский бросил в бой последнюю роту. И вовремя. Японцы уже были на правом фасе редута. Там шла ожесточенная рукопашная схватка. Наступающих встретили в штыки комендант редута штабс-капитан Гусаковский с оставшимися в живых дюжиной стрелков. Подошедшая резервная рота спасла эту горсть храбрецов и редут. Противник был отброшен с большим уроном и в 5 часов вечера отошел назад.
Редуты остались за нами, но вид их был ужасен: все разрушено и исковеркано – бруствера, блиндажи, орудия. И вновь утомленные люди принялись за восстановление укреплений. Работали недолго. В 23 часа, под покровом темноты, японцы вновь пошли на штурм. Положение стало безвыходным, но тут к редутам подошли два батальона морского десанта, высланные Кондратенко. Они окончательно отбросили врага. Всего Кондратенко отправил Горбатовскому 7 десантных рот. Стало окончательно ясно, что главный удар японцы наносят на востоке, а Ноги все еще не предполагал, что Кондратенко уже разгадал его план. В ночь на 9 августа Роман Исидорович снял часть войск с западного участка и перебросил их Горбатовскому. Утомленные в боях роты заменили отдохнувшими и полностью укомплектованными. Поздно ночью пришло сообщение от генерала Белого, что часть подбитых орудий на Восточном фронте заменили на новые. Кондратенко отдает по войскам сухопутной обороны приказ: «Объявляю всем войскам передовых и основных позиций, что ни малейшего отступления от занимаемых ими позиций не допускается под страхом ответственности по законам военного времени».
Четвертый день штурма начался отвлекающими атаками на западном участке. Бригада противника штурмовала Длинную и Дивизионную горы, но моряки 5-й и 6-й рот Квантунского экипажа отбили все атаки японцев. Бои были здесь не главные, но и эти неудачи раздражали Ноги. Бои за Длинную настолько запомнятся японскому генералу, что после победы он прикажет поставить здесь столб с надписью : «полковник Синзоро Тедзуки был расстрелян за то, что, заняв русские позиции, не сумел их удержать, а когда русские открыли огонь, он бежал, чем способствовал нашей неудаче».
Основные бои опять развернулись у редутов №1 и №2. Ноги в помощь действующим тут дивизиям подтянул резервную бригаду и два артиллерийских дивизиона. С утра над редутами стояла сплошная пелена дыма и пыли. В бинокль можно было разглядеть, как в воздухе мелькали обломки бревен, лоскуты материи, камни. На полуразрушенных верках появлялись и исчезали японские флаги. Укрепления переходили из рук в руки. В самый критический момент Кондратенко опять ввел в дело моряков Десантные роты с «Ретвизана», «Полтавы». «Паллады», сводные отряды с малых кораблей бросились в ожесточенную контратаку, отбросили японцев на исходные позиции и укрепились на редутах. Над ними гордо реял Андреевский флаг. Моряки стояли насмерть и не отступали ни на шаг. Впоследствии один из участников этих событий напишет: «Мы защищали уже не редут, а изрытую груду земли; ежеминутно прибавлялись раненые, ложились в кучу близ пушки с правой стороны; здесь, под бруствером, расположились человека четыре стрелков, и они мирно посылали в японцев залп за залпом; взводный, как на учении, командовал6 «Взвод!… пли!», забывая, что от взвода остались лишь воспоминания». Удерживать редуты было просто невозможно. Но дадим слово официальной истории, ибо она очень точно и кратко характеризует удивительными событиями конец четвертого дня японского штурма:
«Стойкостьзащитников редутов вызвала изумление противника. Японская официальная история следующим образом оценила действия русских, оборонявших укрепления Восточного фронта: «Неприятель не только упорно оборонялся, но, внезапно окружив нас с фронта, с флангов и с тылу, осыпал снарядами и пулями. Наша штурмовая колонна едва не была полностью уничтожена; обе дивизии снова во второй и третий раз пытались посылать на штурм оставшиеся войска и резерв, но решившийся защищать свои укрепления до последней капли крови неприятель сражался изо всех сил; все доблестные атаки наших войск не только не достигали своей цели, но вскоре обе дивизии потеряли между собой связь, и бой становился все труднее».
Около 14 часов японцы вновь открыли по редуту столь сильный шрапнельный огонь, что его защитники не смогли больше удерживаться в разрушенных укрытиях. По приказу генерала В.Н. Горбатовского они были отведены за Китайскую стенку. Между тем командующий осадной армией генерал Ноги, получив донесения о неудавшихся атаках на редут№1, созвал военный совет, на котором был поставлен вопрос о необходимости прекратить штурм Порт-Артура и перейти к постепенной атаке. Однако в это время части 7-го и 35-го японских полков, заметив, что на редуте №1 никого нет, заняли сначала его, а затем и редут №2. Выбить противника из захваченных редутов не удалось, так как все резервы начальника Восточного фронта генерала В.Н. Горбатовского были исчерпаны.
В то время, как солдаты и офицеры гарнизона отражали ожесточенные атаки японцев, А.М. Стессель 9 августа в 19 часов созвал заседание Совета обороны, на котором были рассмотрены «вопросы о недостатках крепости Порт-Артур, затрудняющих ее оборону». Начальник сухопутной обороны Р.И. Кондратенко, непосредственно руководивший боевыми действиями, не был даже приглашен на это заседание. В его отсутствие Стессель и Фок, плохо знавшие обстановку, под влиянием частных успехов японцев настояли на том, чтобы важнейшими недостатками крепости были признаны следующие: незаконченность многих фортификационных сооружений; слишком близкое расположение фортов и укреплений к городу и порту, вследствие чего они не защищают их от огня даже полевых орудий противника; наличие большого количества высот, оврагов и мертвых пространств, дающих противнику возможность скрытно устанавливать свои батареи и осуществлять переброску войск; неудовлетворительное применение фортов к местности и их расположение в одну тонкую линию, которая при отсутствии тыловых позиций легко может быть прорвана неприятелем; необорудованность укреплений; открытое расположение орудий на сухопутном фронте обороны: недостаток орудий для навесной стрельбы; разнокалиберность артиллерии; отсутствие воздухоплавательного парка, «что весьма затрудняет определение батарей противника» и корректировку огня собственной артиллерии по закрытым целям; отсутствие крепостной железной дороги и необходимого количества хороших грунтовых дорог, ввиду чего сильно затруднено сообщение между фортами и укреплениями, а также доставка на них различных грузов; ненадежность телефонной связи и отсутствие беспроволочного телеграфа; недостаточность 2 дивизий для обороны 20-километрового Сухопутного фронта и 9-километрового Приморского фронта.
О содержании Совета обороны было немедленно сообщено по телеграфу в Мукден (в штаб наместника адмирала Е.И. Алексеева), а оттуда военному министру генерал-адьютанту В.В. Сахарову. Последний, прочитав это сообщение, наложил следующую резолюцию: «Читал. К чему это?» Начальник Главного штаба генерал-лейтенант П.А. Фролов тут же заметил: «Это, к величайшему горю, оправдательный акт, быть может, предстоящей сдачи крепости и поучение для будущих поколений и времен, как тщательно надо изучать местность, чтобы проектировать укрепления».
Все 15 пунктов этого поразительного документа справедливы были бы накануне войны перед постройкой крепости, а сейчас во время обороны действительно попахивали поражением. Но Кондратенко со своими соратниками и не думал ни о какой сдаче. Более того, он уже чувствовал, что японцы выдыхаются и надо выстоять под их последним ударом. А пока использовать передышку. Прежде всего он отдал приказание о приведении в порядок линии фронта и перегруппировки сил. Обсуждая с Горбатовским возможные направления будущих атак, он пришли к единому мнению, что Ноги постарается развить успех и поведет наступление на стыке двух фортов. Ночью подошли бывшие на отдыхе части. Всего между фортами №I и №II Кондратенко сосредоточил до 14 рот. Сменил и участвовавших в боях моряков ротой с канонерки «Гиляк» и сводным батальоном Квантунского экипажа. По поводу совещания и принятого обращения просто промолчал.
Весь следующий день на фронте стояла необычная тишина. Обе стороны понимали, что передышка временная, и стремились использовать ее с большей пользой. Наши саперы с помощью стрелков и моряков укрепляли Китайскую стенку, Большое и Малое Орлиные гнезда, Заредутную батарею и Скалистый кряж, Залитерную батарею. Кондратенко до позднего вечера не слезал с коня. Очень беспокоила эта тишина. И неспроста. Ноги готовил решительную ночную атаку. Командир 9-й дивизии генерал Ичинхое получил приказ ударом в промежуток между фортами №II и №III захватить Большое Орлиное гнездо, Заредутную батарею и Скалистый кряж. Для усиления 9-й дивизии придавались 4-я и 10-я бригады 11-й дивизии. Фактически в атаку поднимались две дивизии.
Наступление началось в 23 часа с некоторыми сюрпризами. Впервые японские генералы отошли от своей традиционной тактики массированного артиллерийского налета с последующей атакой. Более двух батальонов пехоты, использую кромешную тьму и складки местности, приблизились к Китайской стенке на расстоянии 100 шагов и бросились в штыковую атаку, забрасывая обороняющихся бомбочками. На Китайской стенке в это время при свете фонарей работали саперы. Прикрывавшая их рота стрелков готовилась к смене. Удар японцев получился внезапным. Через несколько минут они смяли слабый заслон и бросились к Заредутной батарее и Большому Орлиному Гнезду, прорвавшись в тыл основной линии обороны. Положение настолько усложнилось, что комендант форта №III штабс-капитан Ф.И. Булгаков приказал уничтожить мост, соединяющий форт с тылом и перейти к круговой обороне. Крепость ожила, осветилась ракетами, замелькали лучи прожекторов. С фортов ударила крепостная артиллерия. Японцы немедленно ответили огнем осадных батарей. Они успели ворваться на Заредутную батарею, но наши бойцы уже оправились от первоначального шока. Подошедшие из резерва моряки с канонерки «Гиляк» штыковой атакой выбили японцев с орудийных двориков.
Кондратенко атака застала на Малом Орлином гнезде, он благодарил Бога, что не успел уехать в крепость по вызову Стесселя. С генералом Белым они обсуждали возможность завтрашней связи с артиллеристами эскадры. Присутствие в критический момент на позициях этих двух генералов во многом определило исход дальнейшего боя. Рота моряков, посланная в контратаку, таяла просто на глазах. Кондратенко немедленно перебросил к Заредутной еще две роты из общего резерва и окончательно закрепился на батарее. Крепостная артиллерия начала отсекать подходившие колонны японцев. Стреляли пушки с фортов, батареи литера Б, Орлиного гнезда и Заредутной. Генерал Белый приказал развернуть на фортах часть пушек во фланг и в тыл, чтобы сосредоточить огонь в нужном месте.
Японцы продолжали накапливаться в лощине между Большим Орлином Гнездом и Заредутной батареей. Через час после прорыва на небольшом пятачке скопилось более 10 тысяч человек. Вот здесь то и сказалось четкое руководство, помноженное на героизм и отвагу русского солдата. Нащупанная прожекторами, японская пехота была накрыта массированным, сосредоточенным огнем крепостной артиллерии. В атаку поднялись резервные роты, которые Кондратенко под прикрытием огня с фортов успел развернуть в боевые порядки. Удар был стремителен и силен. К половине первого ночи остатки неприятельских войск были не только отброшены от Китайской стенки, но и за свои исходные позиции. Отступающую японскую пехоту в темноте встретили огнем свои же резервы, приняв их за контратаку русских. Паника была столь велика, что и это не остановило бегущих японских солдат. Прорвав уже свою линию обороны, он еще долго бежали, пока не оказались в своем глубоком тылу.
В час ночи Кондратенко отправил в штаб крепости донесение: «Огнем батареи литера Б атакующие колонны были буквально сметены, блестящей контратакой моряков противник всюду отброшен от линии фронта в исходное положение. Для закрепления достигнутого успеха прошу выслать в мое распоряжение 2 батальона. Считаю, что город в безопасности…». В штабе крепости, где после прорыва японцев уже думали о сдаче не поверили донесению Кондратенко, но пришло подтверждение от Белого, и Стессель понял – в его руки упала неожиданная победа. Резервы были посланы немедленно.
В течение ночи генерал Ичинхое пытался несколько раз организовать новое наступление, но японцы были так деморализованы, что всех атаки отбивались без особого труда. 11 августа генерал Ноги подписал приказ о прекращении штурма. Этим он расписался в своем поражении. За неделю боев он потерял более трети своей армии, так и не добившись существенного результата. Некоторые полки в осадной армии практически перестали существовать: так в 7-м полку из 2500 человек в строю осталось не более 200; в 36-м полку – 240 человек. Вся 6-я бригада, насчитывающая к началу боев свыше 5000 штыков, имела теперь в своем составе меньше 400 солдат и офицеров.
Общие потери японцев составили свыше 15 тысяч человек. Русских– только 3 тысячи. По сути дела, армия Ноги была разбита русскими войсками. Сами японцы полностью признают свое поражение. Позже в истории войны они запишут: «Несмотря на все жестокие атаки нашей третьей армии с 5 по 11 августа, мы не могли сломать искусно вооруженных батарей и защищавшего их до последней крови неприятеля. Потеряв 15 тысяч воинов, мы едва лишь могли завладеть укреплениями западного и восточного Панлушаня». Это был первый в войну крупный успех русского оружия, который ошеломил всех в Артуре, в Маньчжурии, в Петербурге. Но приближались дни, как считал Куропаткин, главного сражения русской армии под Ляояном.
Строго говоря, Ляоянская операция началась еще когда шли бои на ближайших подступах к Порт-Артуру, а русская эскадра зализывалараны после первого неудачного прорыва во Владивосток 10 июня. Мы уже говорили, что даже этот неудачный выход озадачил Токио, ибо порт-артурская эскадра осталась боеспособной. А начавшиеся проливные дожди и вовсе убедили японское командование приостановить наступление своих главных сил на армию Куропаткина. После неожиданной победы над русскими под Вафангоу японские войска все еще оставались разбросанными на значительном расстоянии друг от друга тремя основными группировками. Дальше всех на востоке широким фронтом располагалась от Таканцзы до Фанцзяпунцзы 1-я армия генерала Куроки в 40 тысяч человек при 120 орудиях. Ближе всего к ней базировалась Дагушанская группа генерала Кавамуры в 16 тысяч человек и 36 орудиях, ориентированная на городок Симучин. Наконец, по обе стороны от железной дороги в районе Гайчжоу располагалась самая мощная 2-я армия генерала Оку в 50 тысяч человек при 258 орудиях. Здесь же со своим штабом стоял главнокомандующий маршал Ояма. Весь период дождей Ояма перекраивал полотно железной дороги и наращивал силы за счет прибывающих резервов. Скоро пополнения хватило для развертывания группы Кавамуры в полноценную 4-я армию генерала Нодзу.
64-летний генерал МитицзураНодзу был самым пожилым и самым слабым командармом японской армии. Самурай, вставший в гражданскую войну сразу на сторону императора. В войну с китайцами командовал 5-й дивизией в боях в Корее, которые даже по сравнению с боями в Маньчжурии более походили на легкую прогулку. Тем не менее, отличился в так называемой Пхеньянской операции и вскоре заменил ушедшего по болезни главкома японских войск в Корее. Станет полным генералом, виконтом, но не полководцем. Не поможет ему в этом и командование гвардейской дивизией и инспекцией сухопутных войск. Почему маршал Ояма доверил ему командование 4-й армией до сих пор загадка. Так и провоюет всю войну, ничем не запомнившись, но с положенными наградами. После войны в 1907 году станет маршалом, но через год тихо умрет своей смертью, так ине оставив заметного следа в истории японской армии.
Пополнение личным составом, вооружением и военной техникой поступало в японскую армию регулярно, ускоренным порядком. Тоже самое происходило и в нашей Маньчжурской армии и тоже приличными темпами.1-й Сибирский корпус генерала Штакельберга после неудач под Вафангоу, пополненный до штата и с полным вооружением оставался в районе Ляояна на передовых позициях. К началу июля армия генерала Куропаткина усилилась 10-м армейским корпусом, начали прибывать первые полки 17-го армейского корпуса. В послевоенной официальной истории будет отмечено, что Куропаткин в это время имел боевую силу в 155 батальонов с 483 орудиями, против 106 японских батальонов с 414 орудиями. Мы превосходили японцев в силах и в средствах.
Куропаткин разделил всю Маньчжурскую армию на две группы – Южную и Восточную. Южная группа состояла из 1-го и 4-го Восточно-Сибирских корпусов (42 тыс. человек и 106 орудий) под общим командованием командира 4-го корпуса генерала Н.П. Зарубаева. О командире 1-го корпуса генерале Штакельберге мы уже говорили.
64-летний генерал-лейтенант Николай Платонович Зарубаев был один из немногих военачальников той войны, который уверенно и умело управлял войсками практически во всех сражениях. Ценил самостоятельность и инициативу подчиненных, чего был сам лишен приказами вышестоящего командования. Биография типичная для генералов того времени. Дворянин, Воронежский кадетский корпус, 2-е Константиновское военное училище, в числе первых. Выпускается в Лейб-гвардии Гренадерский полк подпоручиком. Служил отлично, что позволило поступить и окончить Николаевскую академию Генерального штаба. Правда, по второму разряду. Именно поэтому судьба забросила его надолго в далекую Сибирь, а потом и на Дальний Восток, где он последовательно прошел ступени начальника штабов бригады, дивизии, 6-го армейского корпуса. Периодически уходил в строй командовать 133-м пехотным Симферопольским полком, 2-й бригадой 13-й пехотной дивизии. В 1900 году примет генерал-лейтенантом в командование 9-ю пехотную дивизию. На всех должностях проявлял себя с самой лучшей стороны, награжден 8-ю орденами. В том числе Св. Владимира 2-го класса с мечами.
С началом войны назначен командиром отмобилизованного 4-го Восточно-Сибирского корпуса, с которым прибудет в действующую армию только в мае 1904 года. Боевого опыта никакого, но в боях сразу же покажет себя намного более эффективным военачальником, чем многие опытные фронтовики. Один из немногих полководцев, получивший за заслуги в войне чин генерала от инфантерии со старшинством, звание генерал-адьютанта, Золотое оружие «За храбрость» и орден Св. Георгия 4-го класса, как раз за свои первые сражения: «Руководил боем у Дашичао 10-го и 11-го июля, где проявил личное мужество, спокойствие и распорядительность, и удержал позицию за собой. 18 августа генералу Зарубаеву была поручена оборона главной позиции под Ляояном. Упорство, искусство и храбрость проявленные в дни наиболее тяжелых боев 19-го,20-го и 21-го августа в значительной степени зависели от мужества, распорядительности и неустрашимости генерала Зарубаева».
После войны будет помощником Главнокомандующего войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, членом Государственного совета обороны. В 1909 году назначен командующим войсками Одесского военного округа, но через 3 года умрет от тяжелой болезни в Кисловодске 69 лет от роду. Повторяю, один из лучших наших военачальников.
Отряд Зарубаева занимал передовые позиции южнее Дашичао, как раз против 2-й армии генерала Оку. На правом фланге он прикрывал тремя батальонами район порта Инкоу, на левом фланге стоял конный отряд генерала П.И. Мищенко. В районе Симучена, как раз против Дагушанской группировки, а позже 4-й армии генерала Нодзу стоял 2-й сибирский корпус нам уже знакомого генерала Засулича в 24 тыс. человек при 72 орудиях
Наконец,против наиболее боеспособной 1-й армии генерала Куроки далеко на северо-восток развернулась наша Восточная группа смешанного состава – отряд из 3-й и 6-й Восточно-Сибирских стрелковых дивизий под командованием храбрейшего генерала графа Ф.Э. Келлера в 17 тыс. человек и 66 орудий. Этот безусловный храбрец, бывший начальник штаба отряда самого Скобелева под Шейново, к настоящей войне отошел от строевой службы, став начальником Пажеского корпуса, Екатеринославским губернатором, и командовать в современную войну боевым корпусом был просто не готов. На левом фланге группы развернулись войска недавно прибывшего 10-го армейского корпуса генерала К.К. Случевского в 24 тыс. человек и 95 орудий. 61-летний генерал-лейтенант Капитон Константинович Случевский, как и Кондратенко был из военных инженеров с Николаевским инженерным училищем и Николаевской академией генштаба за плечами. Служил в Лейб-гвардии саперном батальоне, командовал 1-й саперной бригадой, и сразу после нее получил в командование 10-й армейский корпус. Пехотными частями и соединениями никогда не командовал и корпус откровенно не тянул. Будет снят с должности уже осенью 1904 года. Сначала группировкой командовал граф Келлер, потом его сменил тоже престарелый 60-летний генерал от кавалерии А.А. Бильдерлинг. Командир еще не полностью прибывшего на ТВД 17-го армейского корпуса, составляющего пока общий армейский резерв. Полководец тоже весьма средних способностей. Корпус насчитывал 24 тыс. человек, 89 орудий и большей частью находился в Ляояне.
Не трудно подсчитать, что мы превосходили японские войска в целом по личному составу и артиллерии. Другое дело, что об этом не знали ни в штабе маршала Оямы, ни в штабе генерала Куропаткина. Более того, Ояма считал, что у Куропаткина вообще сил значительно меньше, чем у него. А Куропаткин, наоборот, переоценивал японские силы и значительно. Кстати, так будет почти всегда в последующих сражениях на полях Маньчжурии. Разведка у противников была неплохо осведомлена о планах сторон, а вот в численности войск путалась основательно. В данном случае важно отметить то, что Ояма твердо знал – русская армия пополняется ежедневно и сила ее возрастает даже неважно насколько. Поэтому он спешил ударить именно сейчас. Его даже не беспокоил Порт-Артур, хотя хорошо бы было иметь у себя и освободившуюся целую армию Ноги. Он спешил.
Не беспокоил Порт-Артур и Куропаткина. Он уже давно определил для себя главным сражение в Ляояне и об этом также давно знали, наверное, все и везде от Петербурга до Токио. Причем, не под Ляоянем, а в Ляояне. На главной оборонительной позиции, оборудование которой завершал первый инженер империи генерал К.И. Величко. Позиция представляла укрепрайон, в котором сочетались старые долговременные укрепления (форты, редуты, люнеты) с новыми полевыми – траншеями, окопами, блиндажами, колючей проволокой и минными полями из фугасов. А пока на всех направлениях перед войсками ставились оборонительные задачи. Порт-Артур держался, Маньчжурская армия закапывалась в землю и еще удерживала важный порт Инкоу. По большому счету, Куропаткин считал, что еще не добился главного – создания абсолютного превосходства, сверх превосходства своих сил над японцами и поэтому не определялЛяоян последним рубежом своего «кутузовского плана» сознательного отвода армии. Впрямую он об этом не говорил, но все и так об этом знали.
Порт-Артур беспокоил адмирала Алексеева, который нутром чувствовал здесь ловушку для всей Тихоокеанской эскадры. Он наседал на Куропаткина, требуя наступления всей группировкой на японские войска. Куропаткин к тому времени понял, что перечить наместнику и главкому не стоит, но не стал и спешить. Тем более Алексеев предлагал сначала ударить по армии Куроки, чтобы обезопасить свой левый фланг и тылы при общем наступлении. Куропаткин начал неспешно перебрасывать часть сил из Южной группы и Восточную. Не успел.
10 июля маршал Ояма первым начал наступление четырьмя дивизионными колоннами 2-й армии на 25-верстном фронте. Против наших 1-го и 4-го Сибирских корпусов на позиции южнее Дашичао в направлении на Хайген, где располагался со штабом Куропаткин. Для верности Ояма решил нанести мощный артиллерийский удар по русским позициям, так как сумел сосредоточить здесь 258 своих орудий против 100 русских. И разочаровался сразу же. Развернувшаяся артиллерийская дуэль озадачивала. Привычно стоявших открыто, как на смотре русских батарей не было видно. Японский маршал не знал, что мы многому научились в первых боях. И в первую очередь освоили стрельбу с закрытых огневых позиций с применением угломера и уровня, управлению огнем с помощью сигналов. Орудийная прислуга защищалась от осколков броневыми щитами, придуманными оружейным мастером Макаром Матвеевым. Таковыми оказались наши позиции под Дашичао. 15 часов длилась артиллерийская дуэль, мы выпустили 22 тыс. снарядов (под Вафангоу около 10 тыс. – С.К.) и просто подавили японскую артиллерию. Наша полковая 76-мм (трехдюймовая) полковая пушка показала высочайшую эффективность.
Командир 2-й батареи 9-й артиллерийской бригады подполковник А.Г. Пащенко позже запишет: «Впервые развернулась вся мощь нашей артиллерии. Этот боя ясно убедил всех сомневающихся в технических и баллистических свойствах нашей пушки, что надо только уметь обращаться с этой сложной и умело придуманной машиной, и нам не страшен тот огромный перевес в артиллерии, какой могут иметь японцы в отдельных случаях». Официальная история уже в наши дни отмечает: «В бою на подступах к Ляояну у станции Ташичао 10(23) июля русские артиллеристы ПЕРВЫЕ в мире в полевых условиях применили стрельбу с закрытых позиций… Семь русских батарей в составе 54 орудий успешно боролись с 7 артиллерийскими полками противника в составе 252 орудий. Все попытки японцев выявить и подавить русские батареи были безрезультатны. Русская артиллерия сумела не только подавить японскую артиллерию, но и остановила продвижение вражеской пехоты». Сам генерал Оку доносил маршалу Ояме: «Особенно умело использовала артиллерия (русская – С.К.) характер местности и заняла такие укрытые позиции, что мы точно не могли установить места нахождения орудий».
Второе разочарование маршал получил вечером того же дня. «Не добившись уничтожения русских позиций артиллерийским огнем, японское командование к вечеру 10 июля бросило в атаку главные силы 2-й армии. Первый штурм японцы начали против позиций Барнаульского полка. Подпустив врага на 500 – 600 метров, сибиряки открыли залповый огонь в упор, а охотничьи команды вышли во фланги и обстреляли противника с тыла. Вторая атака на Барнаульский полк была отражена решительной штыковой контратакой русских солдат. Безуспешными оказались и третья атака, и четвертая. То же самое и на следующий день. Японское наступление захлебывалось. Наши войска ликовали. Но они не знали, что командир Южной группы генерал Зарубаев еще до начала сражения 6 июля получил указание от Куропаткина отбить атаки врага и сразу же отходить перед превосходящими силами противника к Хайчену, ввиду «важности сбережения сил для решающего боя…». Сам Куропаткин уже перебрался со штабом в Ляоян. В ночь на 12 июля Зарубаев, скрипя сердцем, отдает приказ об отступлении. Удивительно, ведь у него в резерве оставалось не менее 6 батальонов 4-го корпуса и абсолютно свежий 1-й Сибирский корпус Штакельберга. Войска отходили ничего не понимая. А значит, потеряли и порт Инкоу, последнюю ниточку, связывающую Маньчжурскую армию с Порт-Артуром
Маршал Ояма тоже не понял русских, но особенно не заморачивался. Потом привыкнет и не к такому. 15 июля он отдает приказ 4-й армии генерала Нодзу нанести удар на Симучен в промежутке между нашими 4-м и 2-м корпусами. Неприкрытый промежуток аж в 20 верст. А наш 2-й корпус потрепан под. Дашичао, а наш 4-й корпус генерала Засулича вдвое слабее японцев. Японское наступление началось 17 июля. Продолжалось 18 июля, но японцы, просочившись в неприкрытый промежуток между нашими корпусами развернулись и ударили по флангам. Шансов у нас не было, и мы начали отходить тоже к Хайчену. Но и под Симученом мы потеряли 167,а японцы 858 солдат и офицеров. Разница существенная.
Также неудачно сложились для нас первые схватки Восточной группы на Янзелинском перевале с армией Куроки. Здесь в отличии от Симучена мы имели преимущество. У графа Келлера было 17 тыс. человек и 66 орудий, и у генерала Случевского в 10-м корпусе 24 тыс. и 89 орудий. А у Куроки – 12,2-я, гвардейская дивизии и три резервные бригады. Всего 46 тыс. человек и 108 орудий. Но командование Восточной группы имело прямое указание Куропаткина: «задерживаться на каждом шагу, но все же без упорства». 18 июляКуроки на рассвете поднял в бой всю пехоту при поддержке всей артиллерии. На правом фланге граф Келлер принял к руководству первую часть указания Куропаткина, и японская гвардия столкнулась с упорным сопротивлением. Да таким, что Келлер начал подумывать о контрнаступлении, потребовал резервы, но только не представлял, как все это организовать. И был убит. После этого войска растерялись. На левом фланге генерал Случевский принял к руководству вторую часть указания Куропаткина и уже ночью отвел войска за реку Ланхэ. Весте с 10-м корпусом ночью отошли и войска правого фланга к Ляньдясаню. Любопытно при этом донесение сменившего Келлера генерала Бильдерлинга Куропаткину: «Убедительно прошу, если только по общему ходу дел на театре войны представляется возможность разрешить мне снять утомленные войска с позиции без боя. В виде обыкновенного марш-маневра, отвести их на указанные нам позиции под Ляояном. Поведу войска с музыкой, с песнями, весело, не торопясь и надеюсь привести их бодрыми, сильными духом для решительного боя».Удивительно! Воевать надо было, а не песни петь.
Куропаткина и не требовалось просить. Он приказывает и Южной группе оставить Хайчен и отойти на первую так называемую арьергардную позицию, куда она и вышла, расположившись у Айсянцзаня 20 июля. 24 июля на базе 3-й и 6-й Сибирских дивизий был сформирован 3-й Восточно-Сибирский корпус под командованием генерал-лейтенанта Н.И. Иванова, а находящийся в Порт-Артуре корпус стал именоваться Войска Квантунского укрепленного района.
54-летний генерал-лейтенант Николай Иудович Иванов в военной истории более известный, как ярый, убежденный монархист – один из немногих высших военачальников первой мировой войны отказавшийся от многочисленных предложений соратников просить государя императора НиколаяII об отречении от престола. Более того, он был готов защищать государя вооруженной силой даже в самый разгар шабаша буржуазной революции. Тогда это сделало его полусумасшедшим в глазах многих и многих. К тому же в ту войну он отличился как блестящими победами в начальный период,так и грубыми ошибками в дальнейшем, за что был справедливо сменен прославленным Брусиловым. Но до этого генерал от артиллерии Иванов пользовался в армии заслуженным авторитетом. И мало кто в этом сомневался. В нашу же войну это без всякого сомнения был, наверное, лучшим командиром корпуса, особенно отличавшийся нестандартным мышлением. А это уже талант.
Иванов был весь нестандарт. Начиная с того, что, будучи сыном всего-то штабс-капитана, выслужившего чин и дворянство из рядовых кантонистов, сумел с отличием окончить кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище. Службой в гвардейской и армейской артиллерии настолько зарекомендовал себя, что во время войны с турками был инструктором в румынской артиллерии с заслуженными наградами и чинами. К концу века без академического образования он уже командовал крепостной артиллерией Кронштадта в чине генерал-майора, а потом и генералом для особых поручений при первом артиллеристе империи Великом Князе Михаиле Николаевиче. Повторяю, без академического образования и всяких светских связей.
В начале войны с Японией уходит на фронт в штаб Куропаткина, на которого произвел своими нестандартными и убедительными предложениями такое впечатление, что тот не раздумывая ставит его во главе вновь сформированного 3-го Сибирского корпуса. Несмотря на то, что Иванов до этого не командовал даже дивизией. Как Иванов воевал, мы еще поговорим. Его звезда ярко загорелась под Ляояном и продолжила гореть под Мукденом, где он просто спас нашу армию. Не случайно именно он получит за войну ордена Св. Георгия 4-го и 3-го класса и Золотое оружие с бриллиантами «За храбрость». В первую мировую войну, командуя фронтом, именно он одержал победу в знаменитой Галицийской битве начала войны. Но все-таки со временем устаревал. В гражданскую войну, конечно, примкнул к белому движению. Воевал у генерала П.Н. Краснова и скоропостижно скончался от тифа в Новочеркасске в январе 1919 года. Несомненный патриот земли русский и заслуженный полководец русской императорской армии.
Куропаткин решил дать сражение под Ляояном. Он подготовил там три оборонительные позиции. Первая – арьергардная в 30 верстах к югу и юго-востоку от города примерно в 70 верст по дуге. Она состояла из Айсянцзинского, Ляньдянсинского и Анпилинского участков, куда и отошли русские корпуса. Вообще говоря, эту полосу трудно было назвать позицией. ибо между участками не было толковой связи, да и укрепления их состояли из отдельных узлов сопротивления, пехотных окопов.
В 20 верстах от Ляояна развернулась вторая или передовая позиция, уплотненная до 22 верст от Маетуня до рекиТайцзыхэ. Здесь уже имелись окопы полного профили везде и расчищенное на 300 шагов от гаоляна предполье.
И, наконец, в 15 верстах от города располагалась главная, уплотненная до 15 верст позиция, о которой мы уже говорили с несколькими оборонительными линиями. На первой линии 8 фортов, между которыми траншеи полного профили, блиндажи, волчьи ямы, колючая проволока, фугасы. Каждый форт с гарнизоном из трех рот, вооруженных винтовками, пулеметами и орудиями. Это уже серьезная оборона, имевшая только один недостаток – не были должным образом обеспечены фланги, и японцы могли при случае обойти их. Хотя, конечно, охрана у флангов была.
К 10 августа Маньчжурская армия сосредоточилась на арьергардной позиции и по-прежнему состояла из Южной, Восточной группировок, общего и флангового охранения. Восточная группа генерала Бильдерлинга держала фронт в 30 верст от Ляньдясана до реки Тайцзыхэ. В резерве у нее в Ляояне был целый 17-й корпус. Южная группа генерала Зарубаева держала фронт в 15 верст Айсянцзинского участка, имея в резерве тоже в Ляояне целый 4-й Сибирский корпус. Два резервных корпуса составляли и общий армейский резерв вместе с конной группой генерала Мищенко. Моральное состояние наших войск после последних неожиданных отступлений было довольно низким. Думаю, можно согласиться с участником событий красным кавалергардом графом Игнатьевым: «Началось то, чего все, от генерала до солдата, ждали долгие месяцы с болью в сердце и с глухим сознанием какой-то несправедливости отступали по приказанию начальства даже там, где противник был успешно отбит стройными залпами и могучим штыком наших сибиряков».
Еще больше огорчились бы войска, офицеры, генералы, если бы знали о планах самого командующего Куропаткина, который, по большому счету, и не думал упорно обороняться с дальнейшим переходом в контрнаступление. Он тянул время, ожидая все новых и новых подкреплений, по-прежнему переоценивая силы противника. Должная разведка так и не была налажена. В официальной истории читаем: «А.Н. Куропаткин писал А.А. Бильдерлингу: «… наши действия в 10-м корпусе и Восточном отряде должны ограничиться только арьергардными боями, и характер наших действий по отношению к противнику будут носить только демонстративный». Имелись даже специальные наставления корпусам, в которых указывалось, что войска должны быть готовы к отступлению. При этом указывались маршруты для отхода». Каких ему еще нужно было подкреплений, если он даже в обороне превосходил японцев по всем показателям: пехота почти 150 тыс. штыков, против 108 тыс. у японцев; артиллерия 673 орудия, против 484. Но у Куропаткина был один навязчивый пунктик, с которым он прошел всю свою полководческую деятельность – сосредотачивать в резерве столько сил, сколько на передовой позиции. Это легко проследить по цифрам. К примеру. В 10-м корпусе из 32 батальонов и 110 орудий в передовой части насчитывалось только 13 батальонов и 28 орудий.
Маршал Ояма совсем не хотел дожидаться усиления русских войск. В отличии от Куропаткина он торопился, хотя и не знал точно количество сил у противника, точнее сильно недооценивал. Его не останавливала неприступность Порт-Артура и отсутствие армии Ноги, задержка с переброской из Японии 8-й армии. «Ниппон, вперед!» План его был прост – обход русских армий с флангов, окружение и уничтожение их. Справа должен обходить Куроки со своей 1-й армией, слева Оку со своей 2-й армией и в центре, взаимодействую с флангами наступает 4-я армия Нодзу. Скажем сразу – план был авантюрен уже потому, что Ояма решил осуществить его силами, уступающими противнику по всем показателям. В самурайской самоуверенности он даже не создал резервную группировку. Тем более обидным стал для нас итог сражения. 10 августа маршал Ояма отдал приказ о начале наступления всех трех своих армий в направлении на Ляоян, которое скоро разбилось на три этапа
Первый этап, как и полагается,начался с разведки боем. Лучшая гвардейская дивизия лучшей армии генерала Куроки атаковала наш 3-й Сибирский корпус и заняла позиции боевого охранения. Куропаткин принял это за главный удар. Немедленно усилил генерал Иванова 35-й пехотной дивизией и 35-й артиллерийской бригадой, которые быстро остановили японцев. А Ояма 13 августа бросает в наступление армии Оку и Нодзу. Но маневр Куропаткина оказался верным., ибо именно против нашей Восточной группировки, где солировал Куроки, Ояма сосредоточил лучших бойцов. У Бильдерлинга было здесь 48 тыс. человек и 180 орудий, у японцев 46 тыс. человек и 160 орудий. Но Куроки сосредоточил на узком направлении главного удара мощную группировку против растянутых сил 10-го корпуса генерала Случевского. Здесь он превосходил противника по пехоте и артиллерии более чем в 2 раза. Против же нашего 3-го Сибирского корпуса, точнее его правого фланга намечался вспомогательный удар, но зато своими лучшими гвардейскими частями.
10-й корпус принял удар упорной обороной, но выстоять было очень трудно, и Случевский, помня указание Куропаткина принял решение оставить Анпилинский участок и отойти в долину реки Тайцзыхэ. Куроки мог ликовать, но «забыл про овраги». Его бесстрашная любимая гвардейская дивизия наступала на правый фланг нашего 3-го Сибирского корпуса, чтобы обойти-таки Восточную группировку. Сначала все вроде бы шло по плану. Но командир корпуса генерал Иванов в самый критический момент выдвинул на фланг из резерва всего-то один 140-й пехотный Зарайский полк. Тот еще на марше обнаружил появление японской пехоты на нашем фланге. Командир полка полковник Е.И. Мартынов не стал терять времени на долгое согласование с начальством, проявил инициативу и в районе деревниПавшигоу развернул полк в боевой порядок и сам обрушился на японский фланг настолько неожиданно и стремительно, что хваленая японская гвардия даже не пыталась отбиться, а просто побежала. Даже такой критически настроенный военный историк А.А. Керсновский запишет: «Особенно блестящий эпизод – бой при Ляндансане, где Зарайский полк гнал штыками 4 версты японскую гвардию». Вот что такое разумная инициатива.
40-летний полковник Евгений Иванович Мартынов прожил удивительную, полную приключений, взлетов и падений жизнь. Потомственный дворянин, хотя его прадед служил солдатом еще у Суворова, окончил Московский кадетский корпус и знаменитое Александровское военное училище. Выпущенный в Санкт-Петербургский гренадерский полк, за успехи по службе через два года занимает вакансию в Лейб-гвардии Литовском полку. Оттуда поступает и оканчивает по первому разряду Николаевскую академию Генштаба и продолжит службу генштабистом в штабах армейских корпусов, проходя обязательный ценз в войсках. Как строевой офицер безупречен, но еще более силен, как штабной, научный работник. Поэтому назначен в комиссию по описанию Русско-турецкой войны. Там успел не только дослужиться до чина полковника, получить несколько орденов, но и окончить в 1896 году петербургский археологический институт. Интеллектуал, владевший немецким, французским и английским языками.
Но именно это ученый муж уходит добровольцем на нашу войну командовать 140-м пехотным Зарайским полком. Да так командует, что заслужит орден Св. Георгия 4-го класса, Золотое оружие «За храбрость», другие ордена, чин генерал-майора и негласное звание одного из лучших командиров полков войны. Заслуженно присоединившись к уже упоминаемому нами полковнику Третьякову, потом полковникам Лечицкому и Юденичу. Кстати, с Юденичем он служил еще в гвардейском Литовском полку. Оба они из этого полка уйдут в академия Генштаба. Удивительные совпадения.
Блестящая карьера этого незаурядного офицера продолжилась после окончания войны. Начальник штаба 1-го Сибирского корпуса, командир бригады, генерал-лейтенант и, наконец, начальник Заамурского округа пограничной стражи, командировка на войну в Сербию в 1912 году. Пишет статьи в военных журналах, и неожиданный конфликт с командиром Отдельного корпуса пограничной стражи генералом Н.А. Пыхачевым и министром финансов империи графом В.Н. Коковцевым (пограничники тогда подчинялись ему С.К.). Мартынов выступил против удивительно нахальной коррупции, но правду искал у замазанного начальства. Начальство же немедленно убрало его из корпуса и отправило командовать 35-й пехотной дивизией. Тогда Мартынов выступил с разоблачением в открытой печати и тут же был отдан под суд Московского военного округа в 1913 году. По суду лишен чинов, наград, уволен из армии, якобы, за раскрытие военной тайны. Уже в феврале 1914 года будет тем же судом после обжалования приговора полностью оправдан и реабилитирован.
В мировую войну начнет воевать в штабе Юго-Западного фронта, но повоюет недолго. Во время разведывательного полета его самолет будет сбит, а сам он вместе с летчиком попал в плен, где и пробыл до 1918 года. В плену сдружился с генералом Корниловым, как раньше с Юденичем, но в гражданскую войну их пути разошлись. Генерал Мартынов ушел в Красную армию, как и другой лучший полковой командир Маньчжурской армии, герой Брусиловского прорыва генерал Лечицкий. Оба они будут арестованы во время кампании, организованной Тухачевским против военачальников императорской армии. Лечицкий так и сгинет в тюрьме, а Мартынов выживет. Однако, 1937 год поставит окончательную точку расстрельной пулей в его невероятной, но героической судьбе.
Но вернемся на поле боя. Генерал Иванов только приветствовал подобные инициативы своих подчиненных. Да и сам действовал более чем инициативно. Официальная история отмечает: «Войска японского левого фланга оказались в критическом положении. Чтобы спасти положение, генерал Куроки усилил гвардейскую дивизию последним полком своего резерва. После этого дивизия предприняла наступление в стык правого и левого боевых участков русских. Русские батареи картечным огнем нанесли противнику большие потери и вынудили его прекратить начатое наступление
Артиллерия 3-го Сибирского корпуса в боях 13 августа показала себя с лучшей стороны. Русские артиллеристы умело применяли маневр огнем и колесами, удачно сочетали стрельбу с закрытых и открытых позиций, проявляли высокое боевое мастерство. Начальник артиллерии боевых участков полковник К.К. Шверин доносил командиру корпуса: «Такую успешную борьбу артиллерии с японской артиллерией надо всецело приписать отличному обучению, спокойствию, мужеству и самоотверженной деятельности чинов артиллерии».
Благодаря умелому использованию артиллерии войска 3-го Сибирского корпуса отразили все атаки противника. Командир корпуса генерал Н.И. Иванов доносил: «Восточный отряд отбил атаку противника по всем пунктам, причем правый фланг продвинулся даже вперед». Создались благоприятные условия для перехода в наступление всей Восточной группы. Участник боев полковник и военный писатель М.Н. Грулев отмечал в своих мемуарах: «Под Ляояном сама судьба поставила армию Куроки для нанесения ей смертельного удара».
Вот, казалось бы, момент, когда контрудар и контрнаступление на японцев стали неизбежны. С такими-то свежими неиспользованными резервами. Но только не для Куропаткина. Он приказывает отвести Восточную группу на передовые позиции якобы из-за угрозы японцев левому флангу 10-го корпуса. А «угрожал» абсолютно ничтожный отряд. Более того, он приказывает отступить и всей Южной группировке, хотя там японцы сумели лишь только приблизиться к нашим позициям. Удивительно! Но факт. Двое суток войска отходили к Ляояну по размытым от начавшихся дождей дорогам. То еще марш.
Начинался второй этап битвы под Ляояном с 17 по 18 августа – самый короткий и такой же неоднозначный. Мы уже говорили, что передовая позиция была укреплена лучше. К тому же, сократилась линия фронта и уплотнился боевой порядок наших войск. Куропаткин оставил на передовой линии 1-й, 3-й Сибирские и 10-й армейский корпуса, но опять оставил в резерве центра 2-й и 4-й Сибирские корпуса, а на крайнем левом фланге 17-й армейский корпус. Фактически, три корпуса на передовой, и три корпуса в резерве. Все покуропаткински. Командиры корпусов вынуждено было копировать своего командующего. К примеру, в 1-м Сибирском корпусе из 24 батальонов и 62 орудий в резерве находилось 16 батальонов и20 орудий. При этом, наши войска насчитывали 180 тыс. человек и 664 орудия, против 134 тыс. человек при 484 орудиях у японцев. Опять почти полуторное превосходство. А Куропатки по-прежнему преувеличивал силы противника. Правда теперь он предполагал сам перейти в наступление правым флангом, с использованием как раз накопленных резервов.
Японский маршал Ояма также по-прежнему недооценивал русские силы. К тому же, те ушли с выгодных для обороны горных позиций на равнину, и наступление напрашивалось само-собой. Правда, он несколько сократил «собственный аппетит» – отказался от охватов, окружений, а просто решил отогнать русских от Ляояна. Главный удар он предполагал нанести по нашему 1-му Сибирскому корпусу в направление станций Шахэ, Ляоян, а вспомогательный по войскам 3-го Сибирского и 10-го армейского корпусов в направление Мындяфан, Ляоян. И опять это попахивало авантюрой, ибо все строилось на предположении, что русские не окажут серьезного сопротивления из-за пассивности и нерешительности русского командования. Ояма уже начал привыкать к нашим неожиданным отходам. Поэтому он и решил ударить всеми силами, не оставляя даже резерва. И, ведь оказался прав. Ошибся только водном. Русские оказали очень серьезное сопротивление, несколько озадачившее маршала. Этого не должно было случиться. Ведь он сосредоточил на направлении главного удара 402 орудия – четырехкратное превосходство в артиллерии и тройное в пехоте. Однако, он забыл, какой урок ему преподали наши артиллеристы 3-го Сибирского корпуса всего несколько дней назад.
На рассвете 17 августа японцы ударили по правому крылу 3-го Сибирского корпуса. Результатом стал отход нашего боевого охранения – одного батальона стрелков. Не более того. В 11 часов японцы ударили в стык3-го и 10 -го корпусов, но сибирские стрелки залповым огнем отразили атаку противника. Но в это же время был нанесен главный удар по войскам нашего 1-го Сибирского корпуса. Пользуясь своим преимуществом, японская 6-я дивизия армии Оку прорвалась-таки через наши позиции и захватила деревню Чжунцзянузцы, намереваясь обойти правый фланг нашего корпуса. Но командир корпуса генерал Штакельберг, как Иванов двое суток назад, бросил в бой из своего резерва всего один 12-й пехотный Барнаульский полк с двумя батареями, которые и выбили японцев из деревни и далее отбили все атаки. Особенно успешно била артиллерия. Японские атаки «каждый раз сметались огнем двух орудий поручика Пушина. «На правом фланге корпуса сильный огонь стрелков 1-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии не позволял наступавшим японцам подступить к русским позициям ближе,чем на 1,2 – 1,5 верст. Здесь впервые очень важную роль сыграли пулеметы, наносившие тяжелые потери. Так, в районе Гацаки японцы атаковали русский батальон, который поддерживался пулеметной ротой. Русские войска подпустив противника до 750 шагов, открыли огонь. Буквально за первую минуту первая шеренга оказалась перебитой, а через 10 минут от всей колонны фактически ничего не осталось».
К середине дня японцы уже наступали силами армий Оку и Нодзи на фронт 1-го и 3-го Сибирских корпусов. Маршал Ояма рвался вперед, но наткнулся на те самые «овраги», которые не учел при планировании – русскую артиллерию. «В отражении атак японской пехоты значительную роль сыграла артиллерия. Например, 1-я и 2-я батареи 9-й Восточно-Сибирской артиллерийской бригады сделала по врагу по 1381 выстрелу, 3-я батарея – 1776 выстрелов. Основная масса русской артиллерии вела стрельбу с закрытых позиций и широко применяла маневр огнем. Артиллеристы выбирали наиболее важные цели, последовательно сосредотачивали на них огонь и быстро подавляли эти цели». Глубокий маневр скорострельными орудиями стал важным новшеством применения артиллерии. Особенно в этом преуспел дивизион полковника А.А. Слюсарнеко. 17 августа мы не только подавили все превосходящие нас японские батареи, но и методично уничтожали пехоту. Японской пехоты погибло в два раз больше нашей. Одним словом, к концу 17 августа наши 1-й,3-й и 10 корпуса полностью удержали свои позиции. Имея в резерве три полноценных корпуса, Куропаткин опять должен был контратаковать. Сам Бог велел. Но он посылает в корпуса более чем странную телеграмму, в которой обязывает обороняющиеся корпуса обороняться и при случае решением командиров контратаковать. О резервных корпусах не слова. Командиры корпусов так и не поняли, будут ли введены в бой резервные корпуса, получат ли они обязательную для наращивания сил в наступлении помощь резервами и пока занялись укреплением своих разрушенных оборонных сооружений.
А маршал Ояма, не обращая внимания на потери, рискнул ударить уже ночью и заставить-таки русских уйти в передовой позиции еще до утра 18 августа. Для начала, в 22 часа он приказывает 1-й армии Куроки на крайнем фланге переправиться через реку Тайцзыхэ. К сожалению, там не было ни Иванова, ни Штакельберга. А генерал Бильдерлинг просто прозевал этот японский маневр, и в штабе 17-го корпуса узнали о переправе только в 9 часов утра 18 августа. К этому времени Куроки перебросил на северный берег 2-ю и 12-ю пехотные дивизии. Бильдерлинг ошибся, но не запаниковал, выдвинулся навстречу японцам и отбил у них выгодные для обороны высоты. Куроки вынужден был топтаться на месте не в состоянии до конца довести переправу и расширить плацдарм.
Но Ояма опять меняет направление атаки. Усиливает на главном направлении 2-ю армию Оку двумя артиллерийскими полками и тремя батареями тяжелой армейской артиллерии. 102 орудия против наших 80. А на фронте 3-го Сибирского корпуса по нам били уже 200 орудий. Но опять не подкачали наши артиллеристы, да и пехотинцы. Вот только один эпизод из официальной истории: «После ряда ожесточенных атак 3-я японская дивизия при поддержки почти 200 орудий овладела окопами русской пехоты на восточном скате высоты Кустарная. К участку прорыва японцев подошли из резерва 2 батальона 19-го Восточно-Сибирского полка, которые штыковым ударом обратили врага в бегство. Угроза захвата Маетуньской позиции была устранена». К утру 18 августа японцы по всему фронту были отброшены на исходные позиции».
Опять очевидный момент для нашего контрнаступления. Но, оказывается, что Куропаткин еще до получения в своем штабе донесения о переправе японцев через Тайцзыхэ издал удивительную директиву за №3, в которой прямо говорилось, что «если выяснится переправа значительных сил противника на правый берег Тайцзыхэ для обхода нашего левого фланга, я решил для сокращения фронта обороны на левом берегу отвести войска на вторую укрепленную позицию… и, собрав резервы, атаковать неприятеля на правом берегу Тайцзыхэ». Не удивительно, что во второй половине дня 18 августа он отдает приказ всем корпусам выполнять директиву №3 – отойти на главную позицию. Оттуда уж и пойдем в наступление. В сумерках наши корпуса оставили передовую позицию, которую героически удерживали двое суток и были вполне готовы атаковать, как на центральном участке фронта, так и на левом фланге, имея полную возможность для начала сбросить дивизии Куроки в реку с крошечного плацдарма. Ведь мы потеряли здесь 6540 человек, а японцы 11900. Почувствуйте разницу.Удивительно!
Так мы подошли к третьему этапу битвы под Ляояном. Вроде бы сбылась мечта Куропаткина – его войска сели-таки на неприступные основные ляоянские позиции, которые он возводил долгие 7 месяцев, затратив на это огромные материальные средства, на все эти форты, траншеи, блиндажи, проволочные заграждения и минные поля. 2-й и 4-й совершенно свежие полностью укомплектованные Сибирские корпуса держали оборону с запада и юга. Севернее и восточнееЛяяна сосредоточились 1-й и 3-й Сибирские и 10-й армейский корпуса На крайне левом фланге, северном берегу реки Тайцзыхэ на так называемых Сыквантуньских позициях против небольшого японского плацдарма Куроки стоял целый 17 армейский корпус. И совсем на фланге конные группы генералов Н.А. Орлова и А.В. Самсонова.
Наконец, Куропаткин решил нанести именно против Куроки решающий удар, сбросить его в реку, с развитием дальнейшего наступления охватом всего левого фланга японской армии. Задумка неплохая, перспективная, ибо для ее осуществления Куропаткин сосредоточил на направлении главного удара против японской группировки в 23500 человек пехоты, 600 кавалеристов с 60 орудиями мощный кулак в 57000 пехоты, 5000 кавалерии и 352 орудия. Тройное превосходство в пехоте и кавалерии и пятикратное в артиллерии. Атака намечалась на утро 19 августа. В центре и на западе генералу Зарубаеву было приказано стоять со своим корпусами против Оку и Нодзу насмерть. В приказе так и говорилось – сражаться за город до последнего человека.
Маршал Ояма ничего не знал об этих приготовлениях и опять решил атаковать наши позиции по всему фронту в ночь на 19 августа. Опять опередил Куропаткина. Ляоянская группировка генерала Зарубаева, опираясь на мощные оборонные рубежи, сразу сбила всю самурайскую спесь японских полководцев хорошо организованным ружейно-пулеметным огнем и артиллерийской картечью. Японцы по-прежнему атаковали густыми цепями, но даже в наступающей темноте было «нетрудно класть эти шеренги на сырую землю».
А вот для Бильдердинга, предвкушавшего наступление, атака японцев оказалась неожиданной. Он знал, Куроки так до конца не переправил свою 3-ю дивизию, чувствовал за своей спиной большую силу и не особенно огорчился первым наскоком японцев. Но Куроки был боевой, рисковый генерал. Он надеялся не только прорвать русские позиции, но и перерезать железную дорогу Ляоян – Мукден. Бой развернулся с нашей изготовившейся к наступлению группировкой, которая объективно не могла сразу же перестроить боевые порядки для обороны. Возникшая неразбериха позволила японцам отбить у нас деревню Сыквантунь и прилегающую к ней господствующую над местностью сопку. Но уже к вечеру 20 августа русская пехота штыками выбила японскую гвардию из Сыквантуня и с сопки. С этого момента сопка получила наименование Неженская, потому что отбили ее солдаты 137-го пехотного Неженского Ее Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полка. Полк кадровый, знаменитый с георгиевскими знаменами и головными знаками отличия за последнюю войну с турками. Помогали нежинцами батальон 139-го пехотного Моршанского полка и рота 138-го пехотного Болховского полка, но все под командованием полковника Н.М. Истомина.
50-летний полковник Николай Михайлович Истомин был тоже из плеяды хороших полковых командиров Русско-японской войны. Любопытно, что службу он начинал на флоте, закончив Штурманское училище. Но по здоровью переведен в армейскую артиллерию, в которой геройски воевал с турками на Балканах. После войны офицером орденоносцем окончил Николаевскую академию Генштаба и служил офицером генштабистом в штабах бригад, дивизий,корпусов, пока после цензового командования батальоном знаменитого 7-го Самгоитского гренадерского полка не получил в подчинение столь же знаменитый 137-йНежинский пехотный полк.
После боев за Нежинскую сопку будет ранен, контужен, но останется в строю. Войну закончит генерал-майором с орденами и Золотым оружием «За храбрость». После войны начальник штаба корпуса и начальник 30-й пехотной дивизии на Кавказе. В первую мировую войну под командованием соратника по войне с Японией и лучшего полкового командира войны генерала Н.Н. Юденича геройски дослужится до командира 5-го Кавказского армейского корпуса. Георгиевский кавалер. После революции, в отличие от Юденича. Окажется в Красной армии, в 1925 году преподавателем Военно-морского геодезического училища в Ленинграде. Блудный сын вернулся на флот. Где и когда он погиб или умер до сих пор неизвестно. Тоже судьба.
В это же время на центральном участке продолжалась упорная борьба на наших позициях. Куропаткину шли непрерывные рапорты Зарубаева по поводу быстрого расхода боеприпасов. В ночь на 21 августа Зарубаев попросил из-за увеличивающихся потерь направить ему из резерва не менее бригады. Боеприпасы и резервы у Куропаткина были, но их же требовал и Штакельберг. Тот докладывал, что вынужден будет отойти на Лилиенгоу, что вполне допустимо для удержания фронта. К тому же пришло непроверенное сообщение от «достоверной агентуры» о начавшемся наступлении на Мукден каких– то японских сил со стороны далекого местечка Бенсиху. На само деле там не наступала, а только обозначила свое присутствие слабая бригада генерала Умесавы. Тоже,ничего не только критического, но и опасного. Но Куропаткин сразу забыл о своих наступательных планах, о том, что в центре обороны стоят, как он и приказывал, до конца Сибирские корпуса и надо только подбросить туда одну или две резервные бригады из десяти имеющихся.
А тут еще запаниковал генерал Бильдердлинг. Борьба за Нежинскую сопку шла с переменным успехом. Она переходила из рук в руки, но он, как и Куропаткин, почему-то забыл о своем троекратном превосходстве над Куроки в пехоте и шестикратном в артиллерии. Ох, уж эти сопки. Начиная с Ляоянского сражения, все последующие битвы Маньчжурской армии будут обязательно сопровождаться решающей борьбой за очередную ключевую, именную сопку. С легкой руки одного из военных корреспондентов до самого конца войны русские газеты и журналы будут заполнены «битвами за именные сопки» По большому счету, эти сопки не имели решающего стратегического значения в операциях. Наверное, журналистов все-таки особенно привлекали неизменный героизм и отвага наших солдат и офицеров, которые хоть как-то скрадывали тоскливую картину наших общих неудач. Вот итог:
«Последний удар решимости Куропаткина продолжать сражение нанес генерал А.А. Бильдерлинг. В 6 часов 21 августа он сообщил Куропаткину: «Поздно вечером и ночью наши войска были сбиты из Сыквантуня и очистили даже позади лежащие сопки». На этом донесении Куропаткин написал: «Очень печально. Ввиду отступления Штакельберга приходится принять решение отступать к Мукдену и далее. Там собраться, укомплектоваться и идти вперед». Утром 21 августа Куропаткин отдал приказ об отступлении Маньчжурской армии к Мукдену».
Удручает даже не сам приказ Куропаткина. Удручает то, что даже такой самоуверенный, самый задиристый японский генерал Куроки, ставший невольно последним аргументом решения Куропаткина, впервые за кампанию начал как раз опасаться за состояние своих малочисленных войск. Обратная переправа остатков армии с плацдарма была единственным спасением. Этой же ночью он принял решение отвести армию с плацдарма на южный берег Тайззыхэ., начав отход в 6 часов утра. Он не знал и того, что ре шение об отводе всей японской армии после доклада о последних потерях принял и главнокомандующий маршал Ояма. Но и Куроки и Ояма не знали главного – в 4 часа утра Куропаткин разослал корпусам приказ о немедленном отступлении. Наш самый нелицеприятный, но справедливый военный историк А.А. Керсновский заметит: «Штаб 1-й японской армии мечтал устроить русским Седан, взяв в тылу нашей армии Ляоян как раз в годовщину Седана, но силы их были недостаточны, и 20 августа войска Куроки замерли перед Сыквантуской позицией. Наступление армий Оямы были отражены по всему фронту нашей Маньчжурской армией. По словам состоявшего при Куроки сэра Яна Гамильтона, «когда русские отступили, все были от души рады отделаться от них». Наш урон в Ляоянском сражении – 18300 человек (7 ген., 531 оф.), пленными лишь сотня, другая. 15 августа при отходе 1 Сиб. к-са на Ляоянские позиции оставлено 8 орд, завязнувших в болоте. Японские потери – 23714 чел.».
От себя добавлю, что мы потеряли лишь 9% состава Маньчжурской армии, а японцы – более 20%. И опять наши войска отступали по раск4исшим от дождя дорогам, не преследуемые японцами. Для последних наш отход стал полной неожиданностью. Они еще некоторое время просто не верили, зализывали раны и, наконец, двинулись за нами. Куроки к тому времени вообще потерял корпус Бильдерлинга и только к 14 часам 21 августа, узнав о занятии Ляояна войсками Оку, и отступлении русских отдал приказ о преследовании. Через неделю его 12-я дивизия ночью столкнулась-таки с нашим арьергардом 1-го Сибирского корпуса и была с большими потерями отброшена штыковой атакой сибиряков. Японцы остались на позициях около реки Шахэ, а Куропаткин остановил войска в 50 верстах от Мукдена, где, как оказалось, он уже давно строил очередные оборонительные позиции.
Помимо британского военного агента Яна Гамильтона французский агент генерал Бардонно уже не жалея Куропаткина напишет: «Ни разу в течение всей Ляоянской операции командующий русской армией не руководил событиями. Потеряв всякую веру в себя и своих подчиненных, он пассивно подчинялся воле противника и, не будучи к тому вынужденным, покинул поле сражения, признав себя, таким образом, побежденным». Мы не можем согласиться с таким категоричным мнением француза, но не можем не согласиться с выводом историка комбрига Н.А. Левицкого:
«Неудачи Манчжурской армии, – читаем мы в докладе Флуга генерал-квартирмейстера штаба Алексеева, приведшие к отступлению от Гайчжоу до Мукдена… коренились исключительно в том действии, которое производили на воображение начальства армии смелые маневры неприятеля, вызывавшие с нашей стороны только пассивное уклонение от ударов, вместо того чтобы отвечать на маневр контрманевром, на удар – ударом. К сожалению, такое настроение высшего командования Маньчжурской армии отразилось на некоторых старших войсковых начальниках, что в свою очередь еще более ослабляло решимость высшего командования доводить дело до боевой развязки. Это особенно выразилось в действиях на правом берегу р. Тайцзыхэ». Вот и весь долгожданный Ляоян!