В первые июльские дни 1942 года связь Алексеевки (ныне Белгородская область) с соседними районами была прервана, с областным центром Воронежем – 5 июля. Растерянные и подавленные жители прятались в разных укрытиях. Массовой организованной эвакуации не было. Она проходила впопыхах и лихорадочно. Все, кто мог, в первую очередь работники предприятий и учреждений, устремились к Дону.
Алексеевка была оккупирована 5 июля. Местные жители оцепенели и замерли в тревожном ожидании при виде иноземного нашествия. Немецкие мотоциклисты наскочили, будто черти из табакерки, протарахтели с так называемой Иловской горы, слетели на улицу Пролетарскую, для острастки сделали несколько бесцельных автоматных очередей и занялись пополнением продовольствия. По слободе разносилось их требовательное кукарекание: «Матка, яйки, млеко». Они отбирали у местных жителей съестные припасы, ловили по дворам кур, уток, гусей, забирали скот.
Одно шумное сборище уходило, другое с прежним пылом продолжало разорять подворья. «Фашистская сила тёмная, проклятая орда» начала хозяйничать, наводить «новый» порядок. Грабёж, унижения и расправа – вот главные признаки той власти. На солдатских ремнях бросалось в глаза тиснение «Gott mit uns» (С нами Бог). Не Бог был с ними, а дьявол. О таких людях в народе говорят: «Креста на них нет». Женщинами овладел страх, они боялись за себя, за детей, за мужей, воевавших где-то далеко. Нет-нет, да и возникало ощущение обречённости.
И всё же…
В памяти жителя Алексеевки, а тогда подростка, Владимира Дмитриевича Фильченко сохранился такой эпизод. На углу улиц Ольминского и Чкалова в полдень 5 июля на большой скорости, миновав Николаевский мост, мчалась наша «Полуторка». За ней гнался немецкий мотоциклист. Он опередил грузовик и, направив автомат, заставил остановиться. Немец вытащил из кабины водителя, но тут же получил жестокий удар по голове и свалился замертво. «Полуторка» быстро скрылась за переездом по направлению к Матрёно-Гезово, в кузове находились раненые.
Свирепая, не знающая жалости сущность вооружённых чужеземцев поразила жителей села Ильинка в первый же день оккупации. Ужаснувший сельчан случай сохранился в памяти старожилов и некоторых очевидцев и дошёл до наших дней.
В тот день, 5 июля 1942 года, на станции Олегово железнодорожникам выдавали продовольственные пайки. На стальной магистрали работали несколько мужчин и женщин из Ильинки. Не ведая о начавшейся оккупации, одни из них отправились туда раньше, а другая группа чуть позже.
Вдруг идущие на станцию люди услышали автоматные и пулемётные очереди. Они решили переждать некоторое время в тоннеле под железной дорогой на 71-м километре перегона Валуйки-Лиски. Там же спрятались и те, кто уже возвращался из Олегово. В это время, прочёсывая поле, немцы обнаружили своего убитого офицера. И тут же заметили, как в тоннель нырнули два красноармейца.
Озлобленные фашисты окружили ильинцев. Женщин и подростков отпустили, а мужчин как заложников отвели в находившийся неподалёку глиняный карьер и расстреляли. Уходя, забросали это место гранатами. Взрывами были изуродованы тела казнённых мужчин до неузнаваемости.
В настоящее время на месте расстрела – ограждённое и ухоженное захоронение с именами 11 погибших. Новый памятник изготовлен недавно по инициативе руководителя НПО «Алексеевское» В.И. Костенникова.
В первые же дни нашествия несколько прятавшихся бойцов Красной армии оказались в хуторе Красная Левада Уколовского района. Они не успели оторваться от наседавших мадьярских карателей и вынуждены были прятаться, попросив у местных жителей гражданскую одежду. Оделись в то, что достали хуторяне из сундуков. Один из отступавших, раненый офицер, скрывался в бурьянах в саду.
На рассвете оккупанты начали облаву, предполагая, что в ста подворьях скрываются партизаны. Всё мужское население, начиная с мальчиков, согнали в амбар. Здесь под угрозой оружия стали требовать выдачи партизан. В это время один из мадьяр заметил в бурьяне раненого офицера и наставил на него винтовку. Но тот первым выстрелил во врага, скрылся в подсолнечнике и ушёл от погони.
Оккупанты всполошились, и в хуторе начался беспредел. Женщин и детей выгнали на улицу и подожгли дома. Заложников, в том числе и старосту, вывели из амбара, заставили лечь вниз лицом и начали выявлять наиболее способных к сопротивлению. Подростков и стариков – в одну сторону, остальных – в другую. Обращали внимание на короткую стрижку, значит, красноармеец. Подозрительных вывели в сад и начали расстреливать. Колхозник Е.Г. Коротоножкин начал упрашивать врагов пощадить женщин и детей. Ему тут же вырвали бороду.
Бесчинства продолжились. Оставшихся подростков и стариков согнали в конюшню, где уже находились женщины и дети. Вокруг строения установили пулемёты, подвезли бочку с горючим. Всё говорило о подготовке к жестокой расправе над мирными жителями. С минуты на минуту невольники могли оказаться в огненной ловушке.
Когда начался произвол, староста поторопился в райцентр Красное и доложил о случившемся коменданту. Тот, понимая, что свои же вояки перегнули палку, сразу выехал на место, приказал мадьярам прекратить истязания и выехать из хутора. Обер-лейтенант Элерман проявил «гуманность» потому, что фронт был близок и боялся озлобить население.
Вместе с другими односельчанами пережить тот жуткий день выпало на долю бывшего подростка Ивана Акимовича Бабина и Евдокии Дмитриевны Дурневой – дочери расстрелянного Дмитрия Фёдоровича Шатова. По их воспоминаниям восстановлен этот эпизод.
В сгоревшем хуторе остались женщины, старики, дети. Из 102 дворов только 11 не были сожжены. На следующее утро, затянутое копотью и чадом пожарищ, хуторяне похоронили в братской могиле убитых. Там покоятся останки 37 человек: 14 местных жителей и 23 воина Красной армии, попавших в окружение.
В настоящее время о трагедии хутора 7 июля 1942 года напоминают разросшийся сад и слова «Памяти расстрелянных жителей Красной Левады» на мемориале, установленном здесь в 1972 году и обновлённом в 2009 году. После войны часть оставшихся жителей переселилась в Крым, часть трудилась в колхозе, пока не началась кампания неперспективных поселений, в разряд которых вошла Красная Левада.
Судьбы многих бойцов и командиров, выходивших из окружения, складывались печально. Возле хутора Яружный в Уколовском районе группа раненых красноармейцев спряталась в лесу. Боеприпасы у всех кончились. Захватчики прочесали зелёный массив и обнаружили беспомощных воинов. Кое-как перевязанных, хромающих и стонущих, их вывели на дорогу. К пленным подъехала легковая машина, из которой выскочил офицер и приказал всех расстрелять, и 49 человек были казнены.
Подобный случай произошёл возле села Киселевка. Венгерские оккупанты каким-то образом узнали, что в глубоком яру скрываются красноармейцы, окружили этот яр и захватили в плен четверых бойцов. На другой день их расстреляли.
О своих тревожных переживаниях вспомнили супруги-алексеевцы Перепелица. Перед глазами Марии Тихоновны на всю жизнь запечатлелись такие картины: «Помню, как первый раз прилетел самолёт и начал бомбить. А мы с мамой на огороде были – рвали бурьян. Попадали все и лежим. Мне тогда 9 лет было. Вот так началась война».
Помнит она, как немцы ходили по домам и отбирали еду, угоняли скотину, выкапывали картошку. До сих пор с благодарностью вспоминает бойкую соседку Марию Воскобойникову, которая не побоялась пожаловаться немецкому офицеру на солдат, мародёрствующих в огороде осиротевшей семьи. И тот пожалел мать с четырьмя детьми и приказал солдатам уйти. Ещё она помнит, что немцев интересовал сельский быт: они смеялись, глядя, как женщины добывают хлеб из снопов при помощи цепов.
Пётр Иванович о том времени не может поведать без слёз. Как-то летом 1942 года по Алексеевке прошёл слух, что по их улице Сталина (ныне Маяковского) поведут пленных. А было жарко, август. Местные жители поставили вдоль дороги бочки с водой, чтобы те могли попить. И что из еды было, вынесли: у кого печёная картошка, у кого кусок хлеба. Мама Петра Ивановича кукурузных початков наварила, в узелок их сложила и говорит: «Петя, сынок, сходи! Может, и батьке так же дадут . Он тоже воюет. Тоже может голодный!». Мальчик пошёл и, когда мимо проходила колонна измождённых пленных, бросил сумку с кочанами в толпу. Поднялась суета. Охранники принялись восстанавливать порядок, а немецкий офицер велел подозвать зачинщика. Мальчика привели. Переводчица по просьбе офицера спросила: «Это ты бросил? Зачем?». Он признался: «Я бросил, потому что они голодные». В ответ рассвирепевший офицер принялся избивать его нагайкой. Переводчица шепнула: «Беги, а то застрелит!». Испуганный мальчик убежал дворами и скрывался до ночи, опасаясь возвращаться домой.
Жительница Иловки Мария Захаровна Рыжих поразилась повадками оккупантов в первый же день появления их в селе. На всю жизнь перед её глазами осталась картина июльского полдня 1942 года. Один из чужеземных грузовиков остановился у околицы села. Соскочившие с кузова солдаты принялись ловить пасущихся телят и, несмотря на возмущённые крики и просьбы женщин, погрузили несколько голов в кузов и уехали. При этом весело переговаривались и хохотали.
Они считали себя победителями, проявляли грубость и дикость к населению, как варвары, не связывая свои действия никакими нравственными ограничениями.
Захватчики принуждали население ко всем сельским работам. Мария Захаровна вспоминала, что в то лето выдался хороший урожай ржи. До оккупации обмолотить зерновые не успели. Захватчики заставляли иловцев вручную заниматься уборкой и скирдованием ржи, урожай грузили на телеги и немедленно препровождали на станцию Алексеевка. Вместе с другими односельчанами девушку выгоняли на расположенный рядом с селом аэродром венгерской части. Там женщины надрывались на тяжёлых земляных работах по сооружению укрытий под приглядом придирчивых солдат словацкого строительного батальона. С наступлением зимы сельчан немилостиво понукали на расчистке заснеженных дорог. Охраняли их мадьяры и местные полицейские, которые не испытывали жалости к подневольным.
Тяжкие испытания выпали на долю ещё одной жительницы Иловки Натальи Андреевны Костылёвой в последние недели оккупации. В декабре 1942 года её вместе с односельчанами согнали на строительство укреплений на правом берегу Дона у села Марки (ныне Каменский район). Туда в стужу шли пешком около ста километров. Рыли противотанковые рвы в невыносимых бытовых условиях, при скудном питании. Жили в холодном сарае, питались мясом убитых, иногда павших лошадей. Мерзлую землю на лютом морозе 19-летняя девушка и её подруги долбили киркой и орудовали лопатой. Охрану несли мадьяры, в руках у них были длинные резиновые палки и плети, которые применяли за малейшую провинность.
Эти воспоминания включил в своё выступление наш земляк, профессор-экономист Дмитрий Афанасьевич Литвинов в Воронеже в 2008 году на научно-практической конференции, посвящённой сражениям на Дону в 1942-1943 годах. Там же с трибуны прокомментировал рассказ сельчанки.
«Девушке и её подругам, – отметил он, – пришлось ощутить смысл циничных высказываний главаря СС Генриха Гиммлера, который заявил: «Если десять тысяч русских баб упадут от изнеможения во время рытья противотанковых рвов, то это будет интересовать меня лишь в той мере, в какой будет готов этот противотанковый ров для Германии… Мы, немцы, являемся единственными на свете людьми, которые прилично относятся к животным, поэтому мы будем прилично относиться к этим людям животным».
В подтверждение слов организатора террора Дмитрий Афанасьевич дополнил рассказ Костылёвой: «Однажды из-за Дона, со стороны советских войск, начался обстрел, и один из снарядов разорвался недалеко от немцев. Решив, что среди занятых на строительстве людей находится корректировщик, охранники согнали всех в одно место и приказали раздеться. Долгое время раздетые до нижнего белья люди стояли на морозе, пока охрана пыталась найти следы передатчика».
Жителя Алексеевки Н.К. Безверхого вместе с другими малолетками суровые оккупанты отправляли на железнодорожную станцию, где заставляли бить кирпич на щебёнку. Этой щебёнкой забрасывали воронки от бомб возле больницы, на перекрёстке нынешних улиц Станкевича и Победы, на других улицах.
В предвоенные годы между Иловкой и опытной станцией действовал аэродром, на котором по линии ОСОАВИАХИМа (оборонное общество) парней призывного возраста обучали лётному делу. Потом на этом поле решено было сделать военный аэродром. На нём базировались «кукурузники» учебного полка.
Занявшие аэродром венгры заставили местное население налаживать подъездные пути к нему, рыть землянки и сооружать капониры, а зимой чистить там снег. Местный житель Н. А. Покладов вспоминал: «Сразу в начале оккупации нам, 14-17-летним подросткам, кто не был задействован на каких-либо производствах, приказали выходить на «наряд», где каждому определяли работу на день. С неделю, может, дольше, вместе с другими разбирал западную часть ограды кладбища возле храма Александра Невского. Тогда оно было огорожено толстой кирпичной стеной. Кирпич грузили на телеги и направляли их по Иловскому большаку к лесу. Там, сразу при спуске с большака есть низина. Её кирпичом и закладывали, чтоб была проезжей к аэродрому в слякоть».
Венгерские лётчики жили в школе на Дмитриевке. На аэродром и обратно их доставляли на автотранспорте. Механики были размещены по избам.
Когда говорят, что против СССР ополчилась вся Европа, то за примерами далеко ходить не надо. Кроме венгров и немцев, на аэродроме в период оккупации размещалась «ремонтная группа» голландцев Она располагала передвижными мастерскими – машинами с будками, укомплектованными «буржуйками». Квартировала эта группа обособленно, в сосновом массиве возле нынешней опытной станции. Об этом вспоминал старожил Алексеевки А. В. Осташевский.
В Воронежской области к тому же в боевых действиях участвовали итальянцы, румыны, хорваты, словаки, добровольцы-поляки, военные специалисты из Португалии. Финские батальоны учили оккупантов лыжному ходу. По сути это была коалиционная война Европы в нашем Придонье.
Раньше об этом в нашей стране замалчивали. А ведь почти в каждой стране Европы нашлись добровольцы и регулярные части, желающие повоевать в России. После войны текущая «высокая» политика отодвигала в сторону правду истории. Некоторые страны, воевавшие против СССР, стали союзниками. Громко говорить об их потакании Гитлеру стало некорректно. Двуличная Европа временно хранила благовидное обличье. А тут ещё наша главная слабость – всепрощение.
Но, как говорится, натура переделке не поддаётся. В XXI веке Запад вновь проявил враждебную сущность, продвигая агрессивный блок НАТО на восток. Для нас вернулось время исторической правды. Мы понимаем, что наследники гитлеровской идеологии и военные преступники не прощают нам нашей Великой Победы. Усердно участвовавшие в геноциде русского населения, они теперь считают, что мы должны каяться за былую «оккупацию».
Пришла пора обратиться к ретроспективе, к былой исторической конкретности. Гитлер лишь унаследовал европейский дух неприязни. Александр Пушкин в своё время был убеждён, что Европа по отношению к России «столь невежественна, сколь и неблагодарна». Витийствующих оппонентов он упрекает за то, «Что на развалинах пылающей Москвы мы не признали наглой воли // Того, под кем дрожали вы? За то, что в бездну повалили // Мы тяготеющий над царствами кумир И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир?». С осознанием национального достоинства поэт напоминает: «Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык?»
Историк Николай Данилевский в 1868 году в книге «Россия и Европа» повторял: «Всё самобытно русское и славянское кажется ей (Европе – А.К.) достойным презрения, и искоренение его составляет священную обязанность и истинную задачу цивилизации… Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик».
В лицемерии коллективной Европы убеждаемся сегодня. Ведь именно вековая враждебность Запада привела к тому, что мы переживаем за боевые действия на Донбассе, в Харьковской и Курской областях.