Удивительно белый песок на берегу полуострова Рыбачий в Северном Ледовитом океане. Здесь, у этих песчаных берегов, и за ними, на болотистых низинах, зажатых каменными сопками, поросшими невзрачной растительностью неуютной тундры, три года шла самая жестокая и беспощадная война двадцатого века.
Край этот, столь далек от обжитых мест и дорог, столь бесприютен и угрюм, что сюда редко добираются даже непоседливые путешественники и любители серьезной рыбалки.
Мы встретили только одну группу из трех человек на подъезде к полуострову. Они настойчиво предлагали купить у них почти новую резиновую лодку, и когда мы отказались, поведали нам причину ее несостоявшейся продажи. Оказывается, они пробовали ловить с лодки экологически чистую северную рыбу. Но не успели забросить снасти в воду прибрежного залива, как в десяти метрах от них, вынырнула огромная пасть касатки, и, проглотив резвящегося рядом тюленя, исчезла, едва не опрокинув незадачливых рыбаков с их ненадежным плавсредством. Как они оказались на берегу после этой встречи, они не запомнили.
А на берегу… А на берегу следы войны. Вернее, ее остатки. Блиндажи с рухнувшими внутрь кровлями. Огневые точки с проржавевшими и искореженными пулеметами и карабинами, кучи пустых гильз, дырявые каски, сгнившие сапоги и другие остатки амуниции.
Там, где призывно белел песок, из убегающей вдаль воды торчал ржавый остов танкетки, и уже трудно было определить ее принадлежность без специальных знаний. Уходящая вода обнажила торчавшую из песка огромную морскую мину. Кого она ждала и не дождалась в океане? Кого она ждет сейчас, выставив вверх, торчащие как рога, минрепы? Может, так и проржавеет насквозь и разрушится от набежавшей волны, а может, найдется «любознательный» мальчишка, начнет ее «исследовать» и разлетится на молекулы у этого неприютного берега.
Я вздумал «поблеснить» в тундровой речке и чуть не наступил на мину, которая спокойно «дожидалась» меня на берегу, и лишь истошный крик сына спас меня от возможной гибели.
Мы бродили по полуострову в поисках целебной ягоды морошки, и повсюду натыкались лишь на камни, осколки мин и снарядов, да чьи-то почерневшие от времени и чрезмерной влаги кости. На невысоких сопках поблескивали нержавейкой скромных размеров памятники, привезенные сюда по частям, поисковиками и просто неравнодушными к нашему трагическому прошлому людьми. Ветер многие года полирует их, а красная краска на звездах уже облупилась. Видимо, памятники устанавливались давно, к какой-то дате. А сейчас, сырой ветер несет над ними темные, набрякшие от холодной северной воды облака, и вокруг никого. А на месте стоявших здесь когда-то воинских частей, обшарпанные панельки смотрят пустыми глазницами окон на кучи мусора, битого кирпича, брошенной исковерканной техники, да унылый северный горизонт.
Наш джип, переваливаясь с камня на камень, передвигался по полуострову, и мы старались навсегда запомнить эту суровую землю, за которую три долгих года сражались и погибали наши воины-русские, украинцы, казахи, грузины и сыны других народов когда-то единой и могучей страны. Многие из них остались в этой неприветливой земле навсегда. Но враги, специально обученные и подготовленные к войне в таких условиях, не захватили полуостров и не прорвались к жизненно важному для страны Мурманску.
Когда машина, кое-как добралась до уютной бухты на берегу океана, вдруг на нас, на камни, на океанскую волну брызнуло по-летнему жаркое солнце. Как-то светло стало, и вода приобрела черноморский оттенок. Мы мгновенно разделись и бросились в океан, за убегающей от нас волной, и метров через сто добежали до глубины, где можно было окунуться всем телом и спрятаться от облепивших нас северного гнуса и гигантских комаров. Но усидеть долго в воде Северного Ледовитого океана невозможно, и мы побежали назад, подгоняемые гнусными кровопийцами. С такой скоростью мы не одевались даже в армии. Но ожоги от укусов настоящих хозяев этих мест долго горели на наших телах.
Вечером на берегу бухты, в светлых сумерках заполярного лета, горел неярко скромный костерок. Настоящего костра на Рыбачьем не разведешь. Если повезет, можно найти выброшенную на берег доску или бревно, насквозь пропитанные соленой океанской водой, да прутики чахлого северного кустарника, погибшего от мороза и полярного ветра.
На берега полуострова шел прилив. Волна набегала на черные покрытые мхом камни и плескалась в них. В сотне метров от берега, как корпус подводной лодки, появилась из океана могучая черная спина касатки. Возможно той, что так напугала наших незадачливых рыболовов. Через мгновение касатка исчезла в темной воде и больше не появлялась.
Мы сидели у скудного костерка и с содроганием думали о том, как здесь три долгих полярных зимы, бились с врагом наши солдаты, укрываясь в каменных блиндажах и траншеях, отрытых в непокорной северной земле. Они замерзали здесь. Погибали. И победили в неимоверно трудных условиях.
Когда-то давно, очень близкий и уважаемый мной человек воевал здесь и поведал о той «незнаменитой» войне моему сыну и мне. И это долго не давало нам покоя. Он не говорил нам о героических боях, о погибших товарищах. Прошло сорок лет после войны, но ему по-прежнему, было больно вспоминать об этом. Рассказал о том, что как-то зимой к ним не могли подвезти продукты, и голодные солдаты болели цингой и падали в обморок от недоедания. И он, спасая свою батарею, приказал застрелить на еду ездовую лошадь. Батарею он спас от голодной смерти, но даром ему это не прошло, и с его капитанских погон слетели две звезды. Хорошо, что не расстреляли за уничтожение армейского имущества.
И еще один рассказ Тимченко Ивана Филипповича вспомнился мне. У него в батарее погиб корректировщик огня. Через какое-то время, он приехал на совещание в штаб части, и ему предложили взять к себе офицера, только что прибывшего из училища. После совещания они с молодым лейтенантом отправились на лошадях в расположение батареи. В одном месте путь пролегал через хорошо простреливаемую низину, буквально заваленную трупами лошадей и людей, не сумевших проскочить её и погибших под огнем противника. Перед низиной, за небольшими скалами, командир остановил лошадь и сказал своему корректировщику: «Эту низину надо пересечь быстро, иначе убьют». До войны комбат служил в кавалерии и скакать на лошади для него было делом привычным. Да и вид поляны уже не страшил. Молодой лейтенант, корректировщик, был не таков. Он посмотрел на поляну, усеянную трупами людей и лошадей, побледнел и свалился с лошади. Когда командир спешился, и попробовал оказать ему помощь, его попутчик был уже мертв. Сердце не выдержало вида той ужасной поляны. Иван Филиппович взял повод его лошади в руку, собрался с духом и поскакал на батарею. Бог его на этот раз помиловал, а его несостоявшийся помощник остался у той поляны, заваленной трупами лошадей и телами погибших солдат.
Иван Филиппович продолжал войну в прежней должности командира батареи, но в лейтенантском звании. Шла война. Бои не прекращались, и фашистов надо было уничтожать. Звезды на погоны вернулись. К ним прибавились четыре ордена и медаль за «Боевые заслуги». И недаром получил боевой комбат эти награды. Пуля фашистского снайпера пробила ухо, осколки от снарядов посекли лицо и грудь. И как память о той северной войне он привез домой зубы из нержавейки. Цинга не щадила ни солдат, на офицеров. Не щадил их и враг, и наши бойцы его не щадили, и до сих пор костями фашистов усеяны берега полуострова Рыбачий и дно холодного океана.
На полуострове Рыбачий, среди полуразрушенных блиндажей и огневых точек, под хмурым Северным небом написалось стихотворение.
ПОЛУОСТРОВ РЫБАЧИЙ
Пулемётные гнёзда на запад глядят,
Здесь обрушились кровли, но стены стоят.
Здесь молчит океан, и тундра молчит,
Только чайка кружит, и кричит, и кричит.
Ты о чём так кричишь над тундрой немой?
Вспоминаешь, как гибли солдаты зимой:
Здесь был холод собачий, но была горяча
Кровь солдат, что хлестала из ран, клокоча.
Блиндажи онемело на небо глядят,
Здесь погибло так много безусых ребят,
И они растворились в полярной глуши,
И за долгие годы здесь ни души.
Здесь вдоль берега мины торчат из песка,
Здесь печаль и тоска, здесь печаль и тоска,
Здесь болота солдатские кости хранят,
Обелиски на каменных сопках грустят.
Океан почернел от далекой беды,
Остов ржавой танкетки торчит из воды.
Здесь три года бои непрерывные шли,
Но враги не прошли. Здесь они не прошли.