В ряду фронтовиков у Михаила Федоровича особое место. В 1941 году все началось, как у тысяч его семнадцатилетних сверстников: пройдя ускоренный курс Томского артиллерийского училища, ушел на фронт. Дальше трудный путь войны: наводчик 50-милиметрового миномета на Южном фронте, участник десанта под Керчью; наводчик 45-милиметровой противотанковой пушки на Юго-Западном и Донском фронтах, защитник Сталинграда, Донбасса; в составе отдельного истребительного противотанкового дивизиона 2-го танкового корпуса на Воронежском фронте; участник Курской битвы. Под Прохоровкой он совершил свой великий подвиг, лично уничтожив 7 немецких «Тигров», заменив выбывшего наводчика.
Освобождал Киев, Прагу, Варшаву, форсировал Одер, штурмовал Берлин. После войны, имея несколько ранений, продолжил службу в армии, уйдя в отставку только в 1981 году в звании полковника.
Он строил шахты в Кузбассе, возводил Западно-Сибирский комбинат и знаменитый Новосибирский Академгородок, а еще вышли в свет 29 его книг, среди которых хорошо известные читателю «На линии огня», «Колокол памяти», «Березовому кланяюсь листу» и совсем свежая – «Все это она».
Это была жизнь, а не творческая командировка на ударные стройки страны. Каждая его строчка как колышек в разметке новых городов и дорог нашей необъятной России. Перечисляя этапы его жизни, повторяешь историю страны, которой уже нет, а ее летописец перед тобой.
Вот как Михаил Федорович вспоминает детство: «В казачьей семье с самого раннего возраста приучали к воинской службе: в 3 года я сел на коня, а в 4 – впервые выстрелил из винтовки. Потом мы из поселка Михайловский переехали в город Камень-на-Оби. Там богатейшая библиотека. Читал стихи без разбора – все подряд, кроме Пушкина и Лермонтова любил Байрона…»
…«С высоты своих восьмидесяти лет виднее ухабы и дороги, по которым когда-то прошел. Мне удалось все их преодолеть, за это я признателен судьбе и своим товарищам, жившим рядом. …Мой творческий путь начался не в войну, а спустя многие годы, когда судьба свела меня с Ярославом Смеляковым, Василием Федоровым, Сергеем Наровчатовым – каждый по-своему повлиял на мое творчество. Их поддержка позволила поверить в себя, стать на ноги… Поэзия всю жизнь хранила меня…»
…Юность… война… – огромный пласт впечатлений, чувств, переживаний фронтовым отпечатком лежит на стихах.
СТРОКА, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ…
Памяти В. Стрельченко
Не голова – пчелиный улей,
А вздох как стон издалека:
Строка, оборванная пулей, –
Не полновесная строка…
Но, истекающая кровью,
Она до боли дорога,
В ней пепелища Подмосковья,
Огнем крещенные снега.
И на нее, на вскрик поэта,
Пророка горестной земли,
В тот миг крылатая Победа
Уже откликнулась вдали.
* * *
На фронте мы не думали о нервах –
Война кроила землю под погост,
А из траншей бойцы в шинелях серых,
Бывало, поднимались в полный рост.
Он так и встал
Однажды в сорок первом,
Мой командир, почти ровесник мой,
И поднял роту собственным примером
В последний и решительный наш бой.
Мой лейтенант, я видел краем глаза,
Как ты взлетел над бруствером:
– Вперед!
И показалось – перед нами сразу
Раздался вширь поникший небосвод.
Такой рывок губителен, во-первых,
Он, во-вторых, не легок и не прост…
Но за тобой
И мы в шинелях серых
Уже надежно встали во весь рост.
В те дни судьба не каждому светила.
Мой командир, тебе того рывка
Всего на шаг единственный хватило.
Всего на шаг… в грядущие века.
* * *
Я возвращаюсь всякий раз туда –
В окопный быт,
В обугленные дали,
Где мы не так уж много и познали,
Но без чего не вышли бы сюда.
Тогда ни ночи не было,
Ни дня,
Тогда земля и небо цепенели,
И мы нередко различали цели
В пределах только сектора огня.
Без выси, широты и глубины
Казался мир в винтовочную прорезь.
Он и сейчас спрессован,
Словно совесть
Мальчишек, не вернувшихся в войны.
* * *
В октябрь врезая крылья плотно,
Заполоняя все вокруг,
Летят повзводно
И поротно
Родные
Лебеди
На юг.
Летят над стынью повилики
Крылом к крылу средь бела дня,
И их приветственные клики
В свой четкий строй
Зовут меня.
А тут –
Заречные просторы,
Тальник на пойменном лугу
И те березки, без которых
Себя представить не могу!
Мне по-сыновьи, на пределе,
Еще любить
И славить Русь…
Летите ж, други, как летели.
Я остаюсь.
* * *
Становится все уже окоем,
И лес все больше оголяет крышу –
Сегодня ту,
Что куковала в нем,
Признаться, я не вижу и не слышу.
Но дух лесной, летя наискосок,
Доносит звук,
Хоть он довольно тонок:
То собственный, знать, подал голосок
Какой-то незнакомый кукушонок.
У всех из нас, живущих, свой удел,
У всех одно свое предназначенье.
Как много лет на груде спешных дел
Меня несло житейское теченье!
И лишь теперь, по свету откружив,
Впервой осенней захлебнусь истомой
И вспомню все,
Чем в жизни этой жил,
И дотяну до заводи искомой,
И там проверю, что за городьбу
Смогу создать взамен зеленой крыши…
Кукушкин сын, не лезь в мою судьбу,
Она, варнак, начертана мне свыше.
***
Девушка читает у ольхи
Чьи-то незнакомые стихи.
Я давно ушел бы за версту,
Но стою,
и слушаю,
и жду.
Может, прочитает и мои,
Как на фронте глохли соловьи,
Как под танк
Со связкою гранат
Падал нецелованным солдат?
А она читает о другом.
Видно, тут,
на оползне крутом.
Где горел и плавился гранит,
Не ее любимый был убит.
До чего же небо у нее
В каждой строчке
Чистое,
Свое!
Пусть она читает у ольхи
Эти незнакомые стихи.