На мой взгляд, наш лучший военный историк А.А. Керсновский в оценках политических и военных итогов войны уж очень категоричен и пристрастен. Вот его политическая оценка: «Политически война 1877-1878 г.г. далеко не дала того, что смогла бы дать. Берлинская капитуляция Горчакова была менее почетной, нежели плевенская капитуляция Османа-паши. Европа присвоила себе плоды русских побед. Россия была жестоко унижена. Задержанная робкой дипломатией по первому боцманскому свистку с английского броненосца у самых стен Царьграда, победоносная Русская Армия болезненно переживала это национальное унижение… Ответственность за все ложиться целиком на неспособных руководителей российской великодержавной политики, поражавших чрезмерной впечатлительностью и полнейшим отсутствием выдержки».
А вот сугубо военная составляющая: «Стратегически война эта – за исключением последнего месяца кампании – дала сплошные отрицательные результаты. О турецкой стратегии мы и говорить не будем – ее просто не существовало. Человек обаятельный, любивший войска и любимый ими, великий князь Николай Николаевич не был полководцем…»
Все вроде бы убедительно, логично, но позволю себе не во всем согласиться с уважаемым авторитетным историком. Все-таки его оценки делались через много лет после реальных событий, когда не только профессионалам, но всем заинтересованным лицам стали хорошо известны явные и тайные политические и военные планы и действия сторон конфликтов и нейтральных стран.. Конечно, стало совершенно понятно, как надо было бы воевать, куда направлять дипломатические усилия России, ее союзников и противников. Но в те предвоенные и военные годы все было не так очевидно, и многие наши просчеты, в том числе и военные, вполне объяснимы. Позволю себе высказать собственную точку зрения, отнюдь не претендующую на истину в последней инстанции. Начнем с политики.
Мы уже говорили об окончании боевых действий на балканском ТВД, подписании перемирия 19 января 1878 года в ставке нашего верховного главнокомандующего в Адрианополе. Но мирная политическая повестка, дипломатическая возня начались задолго до прибытия 5 января в авангардный отряд генерала М.Д. Скобелева турецких парламентеров. Еще до падения Плевны в конце октября 1877 года турецкие дипломаты начали зондировать в западных столицах почву на предмет возможного сотрудничества великих европейских держав в посреднической миссии по возможному заключению мира с Россией. Турки еще не потеряли уверенности в своей победе, надеясь как раз на активную, вплоть до вступления в войну на стороне Турции, помощь именно этих великих держав. Но все же, все же.
Как говорится: «шила в мешке не утаишь». В Петербурге об этом узнали сразу же, и государь император приказал немедленно приступить к разработке проекта возможного мирного договора. Здесь важно было опередить турок, заявив свои победоносные требования, чтобы иметь более широкие возможности для будущего маневра. В Петербурге уже тогда не сомневались в том, что какими бы ни были наши военные победы – торговаться придется и не столько с турками, сколько с их постоянными покровителями. Начальником дипломатический канцелярии при главнокомандующем Дунайской армии состоял действительный статский советник, блестящий карьерный дипломат, бывший советник нашего посольства, а потом и посол в Константинополе 42-летний Александр Иванович Нелидов. Ему и было поручено срочно разработать проект будущего договора с Турцией, названный «Основания мира». О нем мы уже упоминали. Нелидов буквально за пару недель составил подробную записку по этому вопросу. На ее основе и был подготовлен краткий проект условий мира, который государь император Александр II высочайше утвердил уже 27 ноября за стуки до падения Плевны. Мало того, он приказал немедленно направить этот документ в Берлин и Вену для ознакомления императорам Вильгельму и Францу-Иосифу. Александр не очень, но все-таки надеялся на старый союз трех императоров. Подчеркиваю – не очень. В письме Вильгельму он писал: «Я твердо рассчитываю на поддержку союза трех дворов и, в особенности, на вашу дружескую помощь».
Проект был предельно краток, прост и ясен. Он предусматривал: полную автономию Болгарии и административную автономию Боснии и Герцеговины; полную независимость Сербии, Черногории и Румынии; территориальные уступки России в Бессарабии; очищение от турок придунайских крепостей и Эрзерума на Кавказе; значительную контрибуцию со стороны Турции. Ни о каких других территориальных претензиях ничего не говорилось. К примеру, о Сербии и Черногории сказано: «Державы определят уместность пересмотра границ в целях расширения их в пользу государств, в соответствии с правами, приобретенными ими во время войны, интересами соседних держав и интересами всеобщего спокойствия». Не пересматривался и режим проливов, а ставился вопрос о проходе одиночных военных кораблей всех причерноморских стран.
Еще раз отмечаю – еще продолжалась война и неизвестно чем она закончится. Мы были пока за Балканами. Тем не менее, это говорит о том, что в окончательной победе у нас никто не сомневался, а на Западе ее и не предполагали. А если бы и предполагали. Скажите на совесть, кто кроме турок мог быть обижен «Основаниями мира»?
Между тем, уже падение Плевны, пленение всей группировки Османа-паши заставило Стамбул поставить вопрос в возможном мире в практическую плоскость, хотя султан еще надеялся на возможное затягивание войны. Но когда наши войска совершенно неожиданно зимой прорвались через перевалы за Балканы и рванули прямо на Константинополь, Порта официально обратилась к главным европейским державам с просьбой о посредничестве в заключении мира. Для начала хотя бы перемирия. Вот тогда и помчались Сервер-паша и Немык-паша навстречу нашим войскам, о чем мы уже говорили. А в Лондон, Вену, Берлин, Париж и Рим полетели телеграфные депеши. Но наши войска продолжали марш на Константинополь. Все это стало такой неожиданностью для западноевропейских покровителей Турции, что они просто опешили. Австро-Венгрия, Германия, Франция и Италия уклонились от внятного ответа. Единственно англичане через несколько дней взяли на себя эту миссию.
Теперь срочная телеграмма полетела в Петербург английскому послу лорду Агастису Лофтусу, будущему губернатору Австралии и банкроту. Тот немедленно известил наше министерство иностранных дел о готовности стать посредником в заключении хотя бы перемирия между Россией и Портой. На что получил резонный ответ канцлера А.М Горчакова: « Россия согласна на мир, но для достижения этой цели Порта должна обратиться к обоим главнокомандующим русских армий в Европе и Азии, которые и сообщат ей условия перемирия».
Наши главнокомандующие получили указание прекратить боевые действия и заключить перемирие только на условиях тех самых «Оснований мира». Причем уточненных: « В них решительно говорилось о Болгарии в ее этнографических границах и об удалении из нее всех турецких войск. Если в первоначальном проекте указывалось, что «Сербия может быть признана независимой, то теперь пункт о Сербии предусматривал ее полную независимость. По-иному звучала формулировка о режиме черноморских проливов: необходимо путем двусторонних соглашений с Турцией «оградить права России в проливах Босфор и Дарданеллы».
Мы уже говорили, что турецкие парламентеры заартачились, но Скобелев продолжал наступать на Константинополь по приказу главнокомандующего и самого государя императора. Угроза падения столицы заставила султана пойти на перемирие на наших условиях. Оно и было подписано 19 января 1878 года в Адрианополе главнокомандующим Дунайской армией Великим Князем Николаем Николаевичем и министром иностранных дел Турции Сервером-пашой, министром сераля Немык-пашой. Султан смирился, но в великой досаде немедленно снял с поста обоих министров.
Пока в Болгарии шли все эти препирательства, пока Дунайская армия наступала, континентальная Европа выжидала, чего не скажешь о Великобритании. В правительственных кругах Лондона возможное падение Константинополя и занятие русскими черноморских проливов вызвало настоящую панику. 13 декабря 1877 года министр иностранных дел Великобритании Джефри Смит-Стенли лорд Дерби направил нашему послу П.А. Шувалову целый меморандум, главной мыслью которого было то, что в случае входа наших войск в Константинополь, Дарданеллы правительство ее величества будет считать себя «свободным» в дальнейших действиях, необходимых для защиты британских интересов. Повторялось и повторялось: «оккупация Константинополя русскими войсками, пусть даже временного характера и только по венным соображениям, будет событием, которого желательно избежать всеми возможными средствами (любой ценой)». Это уже была скрытая угроза возможной войны.
Меморандум, как бы случайно просочился в прессу, и в Лондоне моментально началась настоящая истерия по поводу вероломства русских. Придумывались совершенно невероятные истории, перед которыми нынешние «фейки» про Скрипалей – образец правдоподобия. Немедленно собирается парламент, утверждающий чрезвычайный кредит в 6 млн. фунтов стерлингов и план отправки эскадры в Мраморное море. Ничего не ново под луной. Как нам теперь все это знакомо. В Петербурге британский посол лорд Лофтус, где только мог, повторял: «Не идите в Константинополь – это война…». Позже в своих мемуарах он запишет: «Результаты русско-турецкой войны причинили громадное беспокойство во всей Англии из-за того обстоятельства, что все (в России – С.К.) считали невозможным, чтобы император, несмотря на все его уверения, смог обуздать настроение победоносной своей армии, требующей захвата Константинополя, что привело бы к весьма серьезным последствиям. При создавшемся критическом положении правительство Ее Величества приказало британскому флоту под командованием сэра Филиппа Хорнби направить к Константинополю для оказания покровительства британским подданным. Одновременно весьма значительным большинством парламент проголосовал за военные кредиты в 6 млн. фунтов стерлингов».
Все это время Дунайская армия действовала в противоречивых настроениях великой радости и неловкой неопределенности. Радость была в сердцах, умах, на лицах всех без исключения воинов от нижнего чина до главнокомандующего. Только человек, выживший в победоносной войне, может по-настоящему почувствовать такую радость. Тебя уже не убьют, ты победил, осталось последнее – пройти победным маршем по улицам поверженной вражеской столицы. И тут начиналось главное противоречие. Какие-то неведомые силы остановили победный марш армии, и это сначала озадачило православное воинство, а потом проявилось в трудно скрываемом раздражении
До сих пор существую противоречивые суждения по поводу поведения главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича. Кто-то считает, что именно он остановил войска в силу своей слабости, неуверенности характера А.А. Керсновский пишет о нем: «У него отсутствовало первое и основное качество полководца – сила духа». Но существует и другое мнение. Адъютант главнокомандующего тогда полковник Генштаба Михаил Александрович Газенкампф в своем дневнике запишет, что впервые 12 января 1878 года главнокомандующий перед своими близкими подчиненными «высказывал опасение, как бы Горчаков и его дипломатические подручные, вечно оглядывающиеся на Англию и Австрию, не затормозили наше наступление. Идея дойти до Константинополя и Галлиполи вполне овладела Великим Князем: он только об этом и думает и говорит, и ужасно боится, чтобы государь его остановил. Этим он объясняет и свое неудержимое стремление вперед без всякой заботе о своем тыле. Он говорит сегодня, что мало занять Константинополь и Галлиполи, а надо перебросить войска на азиатский берег Босфора и Дарданелл и, уже укрепившись на обоих берегах, диктовать свои условия не только султану, но и Англии и Австрии».
Его поддерживали практически все генералы и офицеры армии среднего и низшего звена. Приведу лишь отрывок из диалога генерала М.А. Скобелева с одним из иностранных военных атташе при его ставке:
«Смелому счастье служит… Мы не можем отступать. Это вопрос нашей народной чести. Мы не можем опустить и своего знамени; мы можем подписать самый великодушный мир (хотя великодушия я не понимаю), но подписать его в Византии!.. Не иначе. Это удовлетворение должно быть дано войскам. Следует занять Галлиполи, и ни одно английское судно не прорвется в Босфор… Теперь или никогда… Прав тот, кто владеет! Европа не подымится. Она вся уйдет на брюзжание и дипломатические угрозы.
– А если Европа отхватит себе тоже клочок медвежьего ушка…
– Это невозможно… Я не верю, не хочу верить этому. Неужели нам, триумфаторам, старые девы дипломатии и публичные женщины биржи будут предписывать условия… не может, не должно этого быть… Иначе почти стыдно быть русским».
Началось томительное бездействие. Адрианополь считался второй столицей Османской империи. В.И. Немирович-Данченко писал: «Адрианополь, турецкий Эдирне, до сих пор мерещится нам какой-то далекой политической грезой. Это город изящных Джамилей, венчанный словно короной, мечетью Селима с ее дивными минаретами. Это мусульманская Москва, вторая столица султанов, полная для оттоманского народа воспоминаний о прежнем блеске и славе…». Город быстро наводнили десятки сопутствующих главную квартиру тыловых служб и тысячи всевозможных искателей приключений, наживы и удовольствий маркитантов всех мастей. Служивший добровольцем в санитарном отряде известный книготорговец Н.И. Свешников отмечал: «Адрианополь в то время процветал, и едва ли для него будет лучшая пора. Многие торговцы (болгары, братушки), начавшие тогда свою торговлю с 5 – 6 золотыми, через несколько месяцев уже считались капиталистами. Но более всего нажились евреи, наехавшие в Адрианополь из Одессы и Польши и содержавшие гостиницы и рестораны с прекрасными феями разных наций. В этих гостиницах совершались необычные оргии и проводилась картежная игра в Штос…».
В Адрианополе началась нескончаемая гулянка, а войска все еще двигались на Константинополь. Дипломаты продолжали давить на турок, а английская эскадра уже входила в Мраморное море и бросала якоря у Принцевых островов. Наконец, зашевелилась и Австро-Венгрия, которая поспешила примкнуть к Англии в дипломатическом давлении на Россию. Александр II понял – надо спешить и подписывать с турками мирный договор именно на наших условиях, на положениях «Оснований мира». Канцлер Горчаков на совещании 12 января у государя императора заявил, что подписанием такого договора Россия поставит западных партнеров «перед лицом свершившихся фактов». В Адрианополь для ведения переговоров с турками срочно направляется русский посол в Константинополе граф Н.П. Игнатьев, а чтобы несколько укоротить английских адмиралов в Мраморном море готовилась специальная нота в Лондон, в которой мы предупреждали Великобританию, что в случае высадки английского десанта в Галлиполи или на Босфоре наши войска займут Константинополь. В Петербурге никто не сомневался – дипломатическая борьба с нашими заклятыми друзьями еще впереди.
После прибытия графа Игнатьева сразу начались тяжелые переговоры с турками о мире на наших условиях. Игнатьеву помогал все тот же А.И. Нелидов. Султан направил для переговоров нового министра иностранных дел Сефет-пашу и своего посланника в Берлине Садуллу-пашу. Была установлена специальная телеграфная связь с сералем для переговоров нашего главнокомандующего с султаном. Великий Князь получил на то разрешение от государя. Турки знали о приходе английской эскадры, сопротивлялись всяческими силами. Главным считали невозможность образования самостоятельной Болгарии, ибо это «просто несовместимо с принципами существования Оттоманской империи». Переговоры длились уже более недели, и тогда Игнатьев посоветовал главнокомандующему перевести главную квартиру русской армии, часть гвардейских полков в местечко Сан-Стефано в 12 верстах от Константинополя. Ровно на таком же расстоянии находилась от турецкой столицы английская эскадра, и гвардия пошла вперед. Вот как это описывает поручик Лейб-гвардии Преображенского полка Н.А. Епанчин:
К утру мы подошли к местечку Сан-Стефано и стали фронтом к Царьграду, из-за которого восходило солнце; до города было около десяти верст. Вскоре к нам приехал верхом Главнокомандующий, сердечно благодарил войска за службу и сам, взволнованный видом Константинополя, с особым чувством сказал: «ребята, видите вы этот город; ведь это Царьград». Но солдатской памяти ничего не говорило это слово, и гробовая тишина была ответом на обращение Главнокомандующего. До сих пор помню и, конечно, не забуду никогда того зловещего впечатления, которое н нас произвело это молчание». Примечательно здесь то, что для нижних чинов в отличие от большинства офицеров, генералов, тыловых чиновников само слов Царьград ровным счетом ничего не значило. Они понимали твердо, что турок побили, братушек освободили, а Царьград, тем более Константинополь и слова то, которые выговорить трудно. Это уже считалось как бы барской блажью и игрушкой. Он был им не нужен, как не нужна была и Болгария. Им бы скорее домой. «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех», – напишет через 70 лет поэт.
И турки дрогнули. Более того, они не только согласились на наши условия, но и начали готовиться встречать наши войска в своей столице. Об этом как-то не принято говорить в официальных источниках. Но я хочу привести любопытный отрывок из воспоминаний князя Владимира Петровича Мещерского истового монархиста, человека близкого к престолу, публициста о его пребывании именно в это время в Константинополе в германском посольстве:
«На пристани в Босфоре я встречен был кавасами (переводчиками – С.К.) германского посольства и благополучно доставлен в гостиницу в Пера, стоявшую рядом с нашим опустевшим посольством. Я носил на голове придворную фуражку с кокардою и упоминаю об этом потому, что благодаря ей я с первой минуты вступления в Константинополь проходил через самые для меня неожиданные впечатления. При встрече с этой фуражкой, к величайшему моему изумлению, турки узнавали во мне русского чиновника и очень приветливо со мною раскланивались. В объяснение этого удивительного для меня явления на улицах Стамбула старик-хозяин гостиницы сказал мне, что русские между турками стали симпатичны и что последние готовят русским войскам торжественную встречу в Константинополе. Готовили ли эту торжественную встречу или не готовили – я не мог проверить, но одно отмечу, что когда я два дня спустя посетил большой базар, турки-купцы стали на меня накидываться, звали наперерыв к себе в лавки и самым гостеприимным способом угощали кофеем, вареньем и кальяном, уверяя меня, что они с нетерпением ждут появления русских войск в Константинополе. Через три дня по главной улице Пера я заметил – начались постройки каких-то эшафодажей; спросил: что строят? Мне отвечали, что строят трибуны для публики ко дню вступления русских войск в Константинополь». Правда, два дня спустя Мещерский увидел, как эти трибуны рушат из-за того, что русские входить в Константинополь не будут
Не правда ли, удивительное свидетельство. До сих пор ведутся споры о том, стоило ли нашим войскам занимать Константинополь. Официальная история однозначно утверждает – не стоило. Ибо это грозило возможной войной с Англией, Австро-Венгрией и возможно со всей Европой. Близкие к русскому двору круги, дипломаты, некоторые военачальники в это верили. Сам государь император послал главнокомандующему телеграмму: «Желательно ускорить заключение перемирия, дабы отвратить нарекания. Приближение к Константинополю отнюдь не должно входить в наши виды, коль скоро Порта приняла наши условия». Текст телеграммы он показал наследнику и тот заявил: «Положительно, дядя Низи, я уверен, нарочно тянет переговоры, чтобы удовлетворить свое ребяческое чувство и войти в Константинополь. Непростительно будет, если ему это дозволят, а сам он так глуп, что непременно это сделает, если его не остановят..». Какие уж тут могут быть после этого действия Великого Князя.
Но в окружение государя были мнения о том, что это надо сделать как-бы инициативно, и что государь особенно не возражал, а просто помалкивал. Я почему-то уверен, что в глубине души Александр II надеялся, что брат – главнокомандующий войдет-таки в Константинополь. На мой взгляд, это было бы правильное решение. Занимать город не стоило, но пройти по его улицам победоносным парадным маршем было бы уместно. Уверен, что англичане бы это проглотили. Они никогда не воевали в одиночку, только чужими штыками, не готовы были воевать, не хотели и не могли. Остальные европейские державы в то время тоже не в состоянии были бы помочь англичанам военной силой. Дипломатией, санкциями и пр. – пожалуйста. Но они этим и так немедленно занялись, хотя мы все же остановились в пригородах Константинополя. Но это мои личные предположения.
Но у Великого Князя по определению А. А. Керсновского не хватило силы духа, хотя он всей душой хотел именно так наградить свои войска, Россию. Хотел, но не решился. На этом и закончилась его военная карьера, и вскоре он покинет действующую армию. Думаю, до конца дней своих будет корить себя за эту нерешимость.
Как бы то ни было, но через 17 дней переговоров 19 февраля 1878 года турецкая делегация подписала мирный Сан-Стенфанский договор. Он включал в себя девять основных положений, в которых говорилось главное: «Болгария образует самоуправляющееся, платящее дань княжество с христианским правительством и земским войском». Кроме того:
– турецкие войска выводились из Болгарии, а турецкие крепости срывались до основания;
– русские войска численностью до 50 тыс. человек оставались в Болгарии на правах оккупации в течение 2-х лет. За это время Болгария должна полностью оформиться в самостоятельное государство со своей армией и валютой;
– границы Болгарии договором точно не определялись, их очертание должна была определить особая русско-турецкая комиссия;
– признавалась полная независимость Сербии, Черногории и Румынии, которые получали право иметь собственную внешнюю и внутреннюю политику;
– Румынии передавалась Северная Добруджа, а Россия возвращала себе три южных уезда Бессарабии, отторгнутые у нее Парижским договором 1856 года;
– Турция должна была выплатить 1410 млн. рублей контрибуции в счет понесенных Россией убытков, разрешалось замена выплаты части контрибуции территориальными уступками и к Росси отходили на Кавказе Ардаган, Карс, Батуми, Баязет и 600 тыс. кв. верст турецкой территории до Сганлуга, населенной на 90% армянами;
Относительно проливов говорилось, что «Босфор и Дарданеллы будут открыты как во время войны, так и в мирное время для торговых судов нейтральных держав, проходящих из русских портов или отправляющихся в оные
Граф Игнатьев немедленно оповестил об этом телеграммой канцлера Горчакова, заверив, что границы Болгарии будут установлены согласно «Основаниям мира». Только Салоники в Греции и Адрианополь в Болгарии пока остаются под властью турецкой администрации. Пока! Особо он отмечал изменения на Кавказе не только из-за территориальных уступок, но и нового положения армянского населения. К сожалению, нынешние армяне и это забыли в неуемном стремлении к западным ценностям.
Сразу после подписания договора наши дипломаты Н.П. Игнатьев и В.А. Нелидов помчались в войска, в ставку верховного главнокомандующего с долгожданной вестью. Дадим слово все тому же поручику Н.А. Епанчину:
«18 февраля все войска расположенные у Сан-Стефано и в окрестностях, получили приказание построиться на другой день впереди Сан-Стефано фронтом к Царьграду. Наш полк, как первый в Гвардии, расположился на правом фланге первой линии, недалеко от моря, и мы увидели, что английская эскадра стояла также недалеко от берега, на высоте наших войск. Долго не приезжал Главнокомандующий, наконец, он верхом совершил объезд войск, ласково здороваясь с нами, и затем стал перед фронтом; здесь же у аналоя собрались духовенство и певчие.
Прошло еще много времени; томительно было ожидание, и наконец, уже близко к вечеру, из Сан-Стефано быстро примчалась коляска, из нее выскочил граф Н.П. Игнатьев и вручил Главнокомандующему Сан-Стефанский мирный договор, подписанный турецкими уполномоченными. Великий Князь снял фуражку, осенил себя крестным знамением, подъехал ближе к фронту и громким, радостным голосом воскликнул: «Ребята, Господь Бог благословил нас миром». Эти слова вызвали такое громовое «ура!», какого я ни до того, ни после не слыхал.
Начался молебен, и в тихую вечернюю пору далеко слышны были церковные песнопения; с глубоким , искренним чувством, с необычным благоговением молились мы, и когда была возглашена «вечная память всем, за Веру, Царя и Отечество на поле брани живот свой положившим», то вся армия, с Главнокомандующим во главе, стала на колени – незабываемое, неизгладимое воспоминание по гроб… Затем начался церемониальный марш; уже стало смеркаться – на юге тьма наступает быстро, и парад окончился в темноте.
Счастливые, гордые исполненным долгом возвращались войска на свои биваки, и никто из нас не мог предвидеть, что это не конец похода, а начало долгого томительного стояния в виду Константинополя, среди тревожных слухов о политической обстановке, с потерей многих тысяч воинов от болезней и с все меньшей надеждой скорого возвращения на родину; да еще такое для нас оскорбительное событие, как Берлинский конгресс, где мы, победители, были подсудимыми; мы страдавшие, проливавшие кровь и отдавшие жизнь «за братьев своих», в награду за эти христианские подвиги, должны были перенести унижения от «друзей» Турции, от так называемой «Европы».
Войска все-таки собирались домой на любимую родину. Смущал только внешний вид победителей.
«Как я уже писал, одежда войск уже во время стоянки на Балканах была в плохом состоянии, а после перехода через горы и стремительного наступления с боями она пришла в еще большую негодность. Уже одно то, что часть солдат вместо фуражек имела болгарские крестьянские шапки, а часть людей даже турецкие фески, показывает, в каком виде мы представлялись Главнокомандующему. Но это была только внешность, а в нравственном отношении это было блистательное воинство, отбор славной нашей армии, лучшие силы одной из лучших в мире армий».
Сам Епанчин и поехал за новым обмундированием для Лейб-гвардии Преображенского полка, которое он должен был доставить в Севастополь. Такие посланцы поехали в Россию от каждого полка. Но очень скоро начались какие-то задержки с возвращением армии домой. Сначала их приписывали именно приведению личного состава в надлежащий вид. Но время шло, войска томились в безделье, и это развращало армию. Офицерам до омерзения надоели Сан-Стефано, Константинополь. Князь Мещерский пишет: «Но не веселы были этот отдых и это приволье. Внезапный переход от героических подвигов небывалого в истории мира перехода через Балканы, с лазаньем по горам и переходами по шею через реки – к бездействию в мягком воздухе Босфора имел губительное действие на наши войска в физическом и нравственном отношении. Сразу между войсками, где не было больных на сказочных вершинах Балкан, появился тиф, сразу стали наполняться госпитали, а рядом целый день, чтобы изгнать тоску, люди ели, пили, играли, дремали до вечера, когда везде открывались гостеприимные двери кафешантанов, и одурелые от дневного бездействия люди в полудремоте слушали похабные шансонетки…Жалко и больно было смотреть на это зрелище; у каждого почти офицера были там, на родине, семья; каждый привез в Сан-Стефано капиталец, составленный благодаря походным сбережениям и лишениям; казалось бы, отчего эти деньги не поберечь до возвращения домой или послать в свою семью? Но не тут-то было: сан-стефанское сидение действовало притупляющим и одуряющим образом на духовный организм молодого офицера; в этой атмосфере все, что должно быть близким сердцу, забывалось, и все деньги у офицера уходили на карточные игры и на кутежи без остатков, так что значительная часть офицеров не только ничего не привезли с собою, но вернулись домой без гроша денег или, что еще хуже, с долгами».
Еще тоскливее было нижним чинам, у которых и этих минут расслабления не было. Возобновились строевые учения на полях Сан-Стефано в виду Константинополя. Скука, суета строевой службы накладывались на полную неопределенность. Да и местное население быстро переходило от любви, заискивания перед солдатом к полному равнодушию, а то и вражде к освободителям. «Войска стояли в Сан-Стефано уже с ощущением омерзения к этим братушкам, требовавшим деньги даже за стакан свежей воды для утоления предсмертной жажды русского солдата».
Но никакой неопределенности не было. Просто Британия и Австро Венгрия отказывались признавать создание самостоятельной Болгарии, да еще с выходом ее в Черное и Эгейское море. Это якобы нарушало положения Парижского мира двадцатилетней давности. Единственным выходом они считали созыв международного конгресса для обсуждения некоторых статей Сан-Стефанского договора, имеющих общеевропейское значение. Собственно, в основном это касалось Болгарии.
Дипломатическая болтовня сопровождалась и практическими действиями, на которые в Петербурге не могли закрывать глаза. В Лондоне вышел приказ о мобилизации резервистов. В отставку отправлен сравнительно миролюбивый глава МИД лорд Дерби. Его сменил хорошо нам знакомый еще по Крымской войне ярый русофоб лорд Солсбери, который в ультимативной форме потребовал собрать конгресс. От Австро-Венгрии его тут же поддержал министр венгр Андроши. Английский кабинет направляет в Дарданеллы новые военные корабли, уже в открытую для помощи султану, а премьер Дизраэли приказывает оккупировать Кипр. В конце марта 1878 года Нелидов с огорчением докладывает Игнатьеву из Константинополя: «Здесь положение невыносимо. Турки чувствуют наше одиночество, нашу слабость и ничего с ними не поделаешь». Турки всерьез подумывали о скором начале боевых действий Англии и Австро-Венгрии против России, и начали стягивать свои оставшиеся войска к Константинополю. Наконец, к оголтелому дуэту присоединились Франция, Италия и Германский рейх. Сам Бисмарк предложил созвать конгресс в Берлине.
Россия оказалась в очень тяжелом положении. Конечно, наша армия была на подъеме, как никогда боеспособна и умела. Государь император Александр II отменил возвращение гвардии и гренадер в Россию, приказал минировать Босфор и объявил дополнительный набор в вооруженные силы 200 тысяч призывников. Но воевать, не имея на Черном море броненосного флота, с полупустой казной, после тяжелейших недавних сражений было все-таки проблематично. Да и не хотелось даже без начала боевых действий опускать страну в омут полной международной изоляции. Так созрело решение согласиться на созыв Европейского конгресса, тем более в Берлине. Горчаков хорошо помнил, как в России воспитывал из Бисмарка настоящего благоразумного дипломата. Бисмарк, по его мнению, был всегда благосклонен к России, а теперь был готов стать организатором и посредником на конгрессе. «Честный маклер» – так о себе говорил. Знаем мы таких честных маклеров. Уже первые контакты с западными партнерами показали их полную согласованную непримиримость. Время шло неделя за неделей, месяц за месяцем. И тогда Александр II вспомнил дипломатическую предвоенную возню, и как из нее удалось вырваться. На арену вновь вышел наш лондонский посол граф, генерал от кавалерии Петр Андреевич Шувалов, который, на мой взгляд, и решил проблему. Дадим слово все тому же князю Мещерскому:
«Граф Шувалов понял две вещи: 1) одновременные переговоры с Австрией и Англией ведут только к ухудшению положения России, ибо дают Австрии силу проявлять смелость, которая происходила о сознавания себя как бы в союзе с Англиею, и в возможности в случае войны с Россиею рассчитывать на этот союз, и что, следовательно, надо было, прежде всего, порвать солидарность между Австриею и Англиею, и 2) что идти в том положении, как того хочет князь Горчаков, на суд европейского конгресса – не только ни в чем не придя к соглашению или к какому-нибудь компромиссу, но прямо под влиянием на конгрессе – Англии, соединившейся с Австриею, значило бы вперед согласиться на отдание чести и интересов России в полное распоряжение антирусской лиге на конгрессе, и, поняв эти две вещи, он начал действовать скоро, решительно и умно.
Его план был прост. Австрию оставить в стороне, прекратив с нею всякие переговоры, и вести переговоры только с одним английским кабинетом, чтобы затем уже заручиться отдельным соглашением с Германию и специально с князем Бисмарком. Граф Шувалов, с согласия Государя, сделал лорду Биконсфильду предложение секретных переговоров и получил согласие под условием ведения дела втайне от всей Европы. Тайна эта была строго соблюдена, что не только переговоры графа Шувалова с лордом Салисбери велись с глазу на глаз, но решено было ничего не писать, а вести дело на словах. Разумеется, все внимание лондонского кабинета над Игнатьевскою Болгариею. Лорд Салисбери потребовал ее разделения на две части, с тем, чтобы южная часть оставалась турецкою провинциею под властью христианского генерал-губернатора, а северная за Балканами образовала сепаратное княжество. Граф Шувалов был слишком умен, чтобы не понять, как мало значения можно было придавать Игнатьевской Болгарии, и полною сговорчивостью на этом пункте купил неотъемлемость пунктов приобретения, прямо касавшихся России, – дунайских устьев и в Азии Батума.
Сам Государь, когда ему было доложено о требовании Англии насчет разъединения Игнатьевской Болгарии, сказал: вот уж мне все равно, пусть ее делят на сколько угодно частей.
Таким образом, окончив в несколько дней переговоры, граф Шувалов заручился согласием Биконсфильда на сообщение результатов переговоров в Берлине Бисмарку и проездом в Петербург остановился в Берлине; князь Бисмарк изумился быстроте и содержанию переговоров и сказал: ну, если вы главного достигли, соглашения с Англиею, то остальное пустяки; Германия присоединяется к вашему соглашению, значит, Австрия одна воевать не решится. В Петербурге результат переговоров был принят Государем одобрительно, и таким образом главная цель графа Шувалова была достигнута; Австрия была отброшена от Англии, а на конгрессе Россия могла уже предстать не для выслушивания условий, имеющих изменить Сан-Стефанский договор, ей неизвестных, а для объявления своих условий – после определенных на то соглашений с Англиею и Германиею, на которые остальным державам оставалось только ответить согласием».
Итак, решение было принято. Фактически международный конгресс собирался не столько по поводу войны, сколько для выработки новых правил европейской политики взамен теперь уже совсем архаичного Парижского договора 1856 года. Поэтому официально в первую очередь приглашались все участники Парижского договора – Россия, Турция, Великобритания, Франция, Австрия, Италия (вместо Сардинии), и Германия (вместо Пруссии). С ограниченными правами в качестве наблюдателей приглашались представители Сербии, Черногории, Румынии, Боснии и Герцоговины, Болгарии, Греции и Ирана. В состав официальных делегаций должны были входить по три официальных представителя и несколько военных и дипломатических консультантов
Любопытен персональный состав участников конгресса. Существует хорошо известная парадная картина известного немецкого художника Антона фон Вернера «Берлинский конгресс», на которой персоналии приукрашены до предельной возможности. На переднем плане центральные персонажи – наш канцлер князь Александр Горчаков, рядом Бенджамином Дизраэли лордом Бекенсфильд, а правее в центре сам Отто фон Бисмарк пожимает руку графу Петру Шувалову. Так художник наглядно показал, кто же определял повестку дня и решения этой конференции. Любопытная картина, несмотря на всю ее слащавость.
Нашу страну представляли престарелый 80-летний канцлер князь А.М. Горчаков, посол в Англии граф П.А. Шувалов и посол в Германии барон П.П.Убри. Военными консультантами были знакомые нам генерал-лейтенант Д.Г. Анучин, полковники А.А. Боголюбов и Г.И. Бобриков.
Турцию представляли министр иностранных дел Али-Садулла-паша, Александр-паша Каратеодори и хорошо знакомый нам Мехмед-Али-паша, он же Людовиг Карл Детруа.
Британия послала лучшие свои силы – премьера Б. Дизраэли лорда Беконсфильда, Роберта Гаскойна Сесила маркиза Солсбери и Ода Рассела барона Эмптхилла.
Австро-Венгрия отметилась присутствием министра иностранных дел графа Дьюлы Андроши, барона Генриха Хаймери и графа Алоиза Каройи.
Французы не претендовали на особую роль, но послали министра иностранных дел известного ученого и будущего премьера Уильяма Генри Ваддингтона. А с ним популярных политиков Поля Депри и Шарля Сен-Войе. Еще меньше на что то претендовали итальянцы в главе с графом Луиджи Корти и графом Эдуардом де Лонем.
Победоносный германский рейх возглавлял на конференции как хозяин сам знаменитый князь Отто фон Бисмарк. Вроде бы русофил. Мы еще рассчитывали на «друга» Александра II императора Вильгельма I. Но тот лечился от тяжелого ранения после покушения. И вместо себя направил кронпринца Фридриха с женой Фредерикой, дочерью королевы Виктории. Оба лютые русофобы. И, конечно, рабочая лошадка – блестящий дипломат Бернгард фон Бюлов.
1 июня 1878 года в бывшем берлинском дворце Радзивиллов, а теперь рейхсканцелярии канцлера Бисмарка открылся-таки с трудом собранный Берлинский конгресс. О нем сказано очень много и очень подробно. Поэтому я позволю себе остановиться только на самом важном.
Главным и самым острым, противоречивым стал болгарский вопрос. На его решение ушло целых 6 заседаний. Остальные вопросы, хоть и с разногласиями, решились значительно быстрее. По сути дела противостояли две стороны Россия и Великобритания, а поскольку из за никому неизвестной предварительной договоренности были уже очерчены, как сейчас говорят «красные линии», каждая из сторон пыталась с помощью союзников отодвинуть эту «красную линию» от себя подальше. Впрочем, у нас союзников не было. Подвела горчаковская надежда на ученика Бисмарка. Учитель Горчаков сразу запишет: « Он (Бисмарк – С.К.) оставил нас в изоляции перед представителями Австро-Венгрии и Англии в Берлине во время дебатов, представлявших для нас наибольший интерес. Его поведение почти не оставляет надежд на изменения в лучшую к нам сторону в будущем». Да сам наш великий канцлер в Берлине потерял былую хватку, и главным образом за нашу позицию стоял все тот же граф П.А. Шувалов.Он все 6 дней острейших дебатов по Болгарии, да и по остальным вопросам «отбивался, как лев» от коллективного Запада, иногда уступал, но только до той красной линии начертанной недавно в Лондоне, и не отступал от нее ни на шаг. Да, пришлось отказаться от единой автономной Болгарии, согласиться на ее деление. Официальная история гласит:
«Из Северной Болгарии, ограниченной Дунаем на севере и Старой Планиной на юге, согласно Берлинскому трактату образовывалось небольшое княжество, «самоуправляющееся и платящее дань, под главенством е.и.в. султана». Ему представлялось право иметь христианское правительство и народную милицию. Временное управление в Болгарии до введения в ней конституции должно было действовать под руководством русского комиссара. В княжестве сохраняли свою силу все неравноправные договоры, заключенные Портою с иностранными державами. Болгарское княжество в границах, определенных Берлинским трактатом, занимало площадь 63972 кв. км с населением 2 млн. человек. Почти половина болгарского населения оставалось за его пределами.
Из части Болгарии, расположенной к югу от Балканского хребта, создавалась автономная провинция Османской империи под названием Восточная Румелия с христианским генерал-губернатором во главе, назначавшимся Портою с согласия великих держав сроком на пять лет. Султану представлялось «право заботиться о защите морских и сухопутных границ, воздвигая укрепления на этих границах и содержа в них войско».
Глубочайшее разочарование не покидало нашу делегацию, но англичане, а особенно австрийцы требовали вообще оставить Болгарию в прежнем статусе. И если бы не Шувалов, который не уставал повторять самым повышенным тоном, что за освобождение болгар пролито море русской крови, и война была именно из-за этого начата с согласия самого Запада, неизвестно чем бы все кончилось. К тому ж, мы добились нашего присутствия и в Восточной Румелии. Серб И. Растич писал в Белград: «Граф Шувалов фактически играет роль первого русского дипломата. Граф А.И. Нелидов запишет: «Шувалов – душа конгресса, сочетающий редкую энергию с незаурядной выдержкой». Даже лорд Берти отметит: «Шувалов завоевал здесь огромный престиж своими способностями и примиримостью. Он был неутомим на конгрессе, комитете по разграничению, редакционном комитете, частных собеседованиях… И он отдавал также обычную дань внимания женщинам и вину».
Думаю, пора сказать несколько слов об этом незаурядном политике, дипломате, патриоте. О нем до сих пор существуют весьма противоречивые оценки. Кто-то считает его интриганом, царедворцем, презренным жандармом (и это главное – С.К.), никчемным дипломатом, которого, как мальчишку, обманывал пройдоха Дизраэли. Якобы, сидя в Лондоне, он последним узнавал о планах англичан. Что на самом конгрессе он сдал все, что только можно, приведя нас к позору. Но есть и противоположные оценки, о которых мы уже говорили. Я же вполне согласен с известным историком знатоком Англии: П.Г. Виноградовым: «Манеры светского человека, общительность, приятная внешность помогали ему проникать не только в кабинеты министров, но и в салоны их супруг. В высших сферах Лондона его стали именовать просто «Шу», а добиться подобного было нелегко. Исследователя, знакомящегося с его депешами, и по сей день поражает степень его осведомленности в британских правительственных делах. Его донесения чуть ли не текстуально передавали не только решения кабинета, но ход прений и мнения отдельных выступавших в них, хотя это нигде не фиксировалось, кроме частных записей». По-моему убедительно в добавлении к нашим прежним оценкам.
51-летний граф Петр Андреевич Шувалов прибыл на Берлинский конгресс в расцвете сил и влияния. Аристократ самых высших кровей он успел к своим годам пройти сложную жизнь. После блестящего окончания Пажеского корпуса служба в Лейб-гвардии Конном полку, адъютантом военного министра, командировки в осажденный Севастополь, флигель-адъютант. Вместе с князем А.Ф. Орловым получил первый дипломатический урок на Парижском конгрессе 1856 года. С конгресса вернулся полковником в штаб 6-го армейского корпуса. В 1857 году переведен в Петербург обер-полицмейстером, получил чин генерал-майора и право на личный доклад государю. С этого момента началось его сближение с Александром II продолжавшееся до самой смерти императора. До такой степени, что Шувалов получил прозвища «Петр IV», «вице-император». «второй Аракчеев» и лютую зависть, а то и ненависть многочисленных недоброжелателей.. С этого времени и потянулся за ним шлейф негласного негатива, в основном опирающегося на небылицы и слухи. А граф уверенно двигался по карьерной лестнице. Вот он уже начальник штаба корпуса жандармов. Кратковременное губернаторство в прибалтийских губерниях, генерал-адъютант, генерал-лейтенант и шеф жандармов III отделения. Активный участник Великой реформы, член Государственного совета и генералом от кавалерии назначается послом в Лондон. Одним словом, повода для зависти и ненависти хватало. Кстати, его, как и Скобелева, недолюбливал будущий государь император Александр III, который сразу же уволит Шувалова по болезни. Умрет наш герой, кавалер многочисленных русских и иностранных орденов в забвении в Петербурге в возрасте 62 лет в марте 1889 года и похоронен в родовой усыпальнице графов Шуваловых имении Вертимяки близ столицы. Бывает и так.
Еще одним довольно спорным вопросом стало определение статуса Сербии и Румынии. Воспрянувшие от европейской защиты турки стали требовать право взимать дань с Румынии и Сербии, так как воевали де только русские, а эти им более мешали. Лорд Солсбери их немедленно поддержал, но и тут остался непримирим граф Шувалов: «Румынская и сербская армии достигли серьезных успехов: одна овладела несколькими редутами в Плевне, а другая заняла и до сих пор еще занимает часть Оттоманской империи. Если бы при наличии таких обстоятельствах, княжество должным были бы еще, ценою денег, выкупать свою независимость, то пришлось бы спросить, что же они выиграли от войны». Этого хватило, чтобы англичан больше никто не поддержал, а турки в досаде без возражений признали и независимость Черногории. Вообще говоря, балканских представителей ни в грош не ставили. Они и не всегда приглашались на многочисленные заседания или присутствовали в виде молчаливых зрителей. Достаточно сказать, что предложения Сербии всегда озвучивал Бисмарк
Также пришлось поспорить с британцами и по поводу вопросов касающихся Азиатской Турции. Здесь нас дружно атаковали Дизраэли, Солсбери и весь коллективный Запад. Наш военный эксперт полковник Г.И. Бобриков писал: «Громадного напряжения воли стоили нашим уполномоченным прения о размере непосредственного территориального вознаграждения нас в Азиатской Турции. Если представители Великобритании выказывали себя ярыми поборниками интересов Оттоманской Порты во всех вопросах, касающихся ее европейских владений, то при обсуждении новой азиатской границы их рвение не знало пределов и доходило до ожесточения». И здесь словно восстал из пепла наш железный канцлер Горчаков, который при невнятном согласии ученика Бисмарка все-таки отстоял передачу нам Карса, Ардагана и Батума. Да и вообще удалось не потерять ни грамма нашего усилившегося влияния на Кавказе. Сбылась вековая мечта турецких грузин, армян, осетин об освобождении от турецкого ига. Впервые в мире в практическую плоскость встал армянский вопрос, ставший международной проблемой. Граф Н.П. Игнатьев заметил: «В первый раз с тех пор, как существует Оттоманская империя, упомянуто было в международном договоре об армянах, а Портою признано публично существование армянской народности в Азиатской Турции». Где теперь благодарность?
Вот и все основные противоречия. Остальные 64 пункта Берлинского трактата принимались практически без серьезных споров и были удивительны только получением совсем не воевавших западных партнеров значительных политических и стратегических приобретений за счет территорий Османской империи. Тем не менее, трактат был подписан всеми участниками конгресса, и все его пункты неукоснительно соблюдались до Балканской войны 1912 – 1913 годов. Но это уже другая история.
Конечно, нам было очень обидно. Кстати, эту обиду понимали и многие европейские политики, публицисты, историки. Французский историк А. Моле писал: «Две державы (Англия и Австрия – С.К.) не принимавшие никакого участия в войне – причем одна из них Англия, сделали неизбежной саму войну, поощряя турок – эти две державы извлекли из нее самые значительные выгоды». А уж в России, особенно в высших кругах, вообще считали, что мы потерпели крупнейшее дипломатическое поражение, ибо лишились двух третей плодов своей военной победы. Канцлер Горчаков в письме государю императору писал: «Берлинский трактат – самая черная страница в моей служебной карьере». А Александр II только приписал к письму: «И в моей тоже!». Все это полностью соответствует политической оценке итогов войны историком А.А. Керсновским. Но я все-таки позволю себе не согласиться полностью со столь прямолинейной, во многом сиюминутной оценкой. Время всегда вносит порой существенные коррективы в, казалось, незыблемые положения исторических событий.
Если внимательно проанализировать политические итоги войны с учетом дальнейшего исторического процесса, можно прийти к более взвешенным выводам. Очень коротко поясним, что же получили в итоге войны все ее участники и не участники.
Главному бенефицианту России, на мой взгляд, не следует так уж посыпать голову пеплом. С нашей стороны в войне участвовало 330 тысяч солдат и офицеров, из них 185 тысяч на Балканском ТВД и 150 тысяч на Кавказском ТВД. За 7 месяцев боев мы потеряли 15567 человек убитыми, 6824 умерло от ран, 56652 ранеными, 3500 пропало без вести. Эти цифра намного меньше, чем у нашего противника почти в 3 раза.
Мы, в сущности, решили все поставленные перед собой задачи. Во-первых, освободили, пусть и не так, как хотели, балканских славян от 500-летнего турецкого ига. Освободили тысячи армян, других кавказских народов от многолетнего турецкого засилия.
Мы вернули себе южную часть Бессарабии, потерянную в Крымскую войну. На Кавказе, отказавшись от ненужной нам Алашкертской долины с Эрзерумом и Баязетом, оставили за собой важнейшие стратегические пункты – Карс, Ардаган и портовый Батум.. Этого было более чем достаточно для охраны своих границ, влияния на Ближнем Востоке и развития Черноморского флота.
Мы окончательно освободились от пут Парижского мира 1856 года, и начали строить настоящий броненосный флот, пришли в проливы и вернулись на Дунай.
К тому же, никто не отменял положений Сан-Стефанского мира, по которому Турция должна была выплатить нам 1 млрд 400 млн. рублей контрибуции, замененных частью территориальных приобретений.. Уже в 1879 году мы подписали с Турцией Константинопольский мирный договор, по которому турки были обязаны все-таки выплатить нам 800 млн. франков контрибуции.
Наконец, и самое главное, Россия уверенно вернула себе право считаться одной из главных европейских (мировых – С.К) держав. Без нее стало невозможно решить ни один вопрос в мировой политике. Не зря сближения с нами тут же начали искать такие вечные антиподы, как республиканская Франция и имперская Германия. Так что Россия все-таки одержала в войне существенную политическую победу.
Сокрушительное поражение некогда блистательной Оттоманской Порты никто не пытался оспаривать. Имея против нас практически равные силы в 281 тысячу человек, в том числе на Балканах более чем у нас 200 тысяч человек, Турция только убитыми потеряла 30000 человек, 90000 умерло от ран и болезней, 113000 сдалось в плен. Результатом этого стали огромные территориальные потери на Балканах в Восточной Армении, на кавказском побережье Черного моря. Кроме того, и на оставшихся землях турки должны были обеспечивать полную безопасность, болгар, греков боснийцев армян, черкесов, курдов с постоянным докладом об этом представителям держав подписантов Берлинского конгресса. Существенно ослаблялся режим посещения святынь христианского мира на турецких территориях, монастыри Святого Афона становились доступны для всех православных верующих.
Главным же стало то, что именно с этого времени начнется медленный закат некогда одной из могущественных империй Европы и Ближнего Востока, который закончится поражением Турции в первой мировой войне. Турки больше не вернутся на Балканы, а значит в классическую Европу, не восстановят конкурентный военный флот на Черном море, потеряют некогда незыблемый контроль на восточном Средиземноморье.
Самым удивительным итогом Берлинского конгресса стали совершенно неожиданные, на мой взгляд, просто наглые, приобретения ни дня не воевавших западных держав, особенно Великобритании и Австро-Венгрии. Англичанам, в сущности, было наплевать на балканских славян и турок. После перехода в 1875 году Суэцкого канала под английский контроль им надо было закрепиться на Ближнем Востоке, в Египте. Для начала, они бесцеремонно еще до мирного договора захватили у турок стратегически важный Кипр, откуда могли грозить пушками броненосцев всему восточному Средиземноморью. Договор стал лишь формальностью. К тому же, важно было продолжать сдерживать любыми средствами Россию. Кстати, за эти «подвиги» Дизраэли получил от королевы Виктории высший британский орден Подвязки.
Австрийский император Франц-Иосиф – теперь уже зрелый, хитрый и наглый политик, после разгромного поражения от Пруссии мечтал любыми путями вернуть Австро-Венгрии хотя бы подобие былого величия. Под покровительством Британии в Берлине Австро-Венгрия добилась права бессрочной оккупации Боснии и Герцоговины, которую потом тоже нагло просто присоединит к империи Габсбургов. Впрочем, это не спасет ее от полного краха после первой мировой войны. По иронии судьбы первая мировая война и начнется из-за кровавого покушения в боснийской столице Сараево.
Не останутся забытыми и французы с итальянцами. Первые закрепят свое финансовое влияние в Сирии, Ливане, Палестине, усилят статут католической церкви на Святой земле. Вторые закрепят свои границы от австрийских поползновений в Адриатическом море.
По итогам войны грех было на что-нибудь жаловаться нашим братьям-славянам Румынии, Сербии и Черногории. Была признана полная независимость Сербии, Черногории и Румынского княжества. Правда территориальные претензии Сербии и Черногории несколько урезали, но все же территория Сербии увеличилась значительно. К сожалению, за счет Болгарии, что приведет к дальнейшему конфликту и вражде братских народов. Черногория получит выход к Адриатическому морю, правда, без права иметь собственный военный флот. Ну, какой вообще мог быть тогда военный флот у Черногории? А уж Румыния получила лакомый кусок – всю северную Добруджу с выходом на Черное море и дельту Дуная. Есть за что благодарить русское воинство, братскую православную Россию. Как они все ее отблагодарили, мы уже говорили, а сейчас так просто рассыпаются в благодарностях.
А что же Болгария, из-за которой собственно и воевали? Здесь, к сожалению, все сложилось не так просто. Вместо единого княжества Болгарии от Эгейского до Черного моря, от Дуная до Адрианополя получили северное княжество от Дуная до Балкан с некоторой автономией, собственной армией, милицией, но с выплатой дани Турции. Князь избирался населением, но утверждался Турцией с согласия Европы. Нам разрешалось держать в переходной период создания княжества и для его руководства собственного комиссара. По Сан-Стефанскому договору он назначался на два года и правил единолично. Теперь такой комиссар мог управлять княжеством совместно с турками и представителями трех стран только 9 месяцев. Южнее Балкан так называемой Восточной Румелией управлял генерал-губернатор христианин назначенный Портой по согласованию с Европой на 5 лет. Разрешалась собственная милиция. Внешнюю политику определяла Турция с разрешения международной комиссии. Сократились и сроки пребывания нашего 50-тысячного воинского контингента в обоих княжествах.
И все же, несмотря на такую «куцую независимость», перспективы создания новой единой независимой Болгарии просматривались невооруженным взглядом. Во многом из-за того, что Россия сразу развила активную практическую деятельность в создании такой Болгарии, причем, как в северной, так и в южной ее части. На севере с помощью мощного отряда офицеров-генштабистов на основе Болгарского ополчения была в кратчайший срок создана хорошо обученная и оснащенная регулярная армия всех родов войск – пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерных сил.. Любопытно, что на первых порах в нее входило 21 тысяча болгар и 3 тысячи русских (2694 рядовых и 399 офицеров). Россия полностью безвозмездно снабдила болгар винтовками, орудиями, артиллерийским и инженерным имуществом, боеприпасами, санитарным снаряжением и медикаментами. Болгарам передали большую часть Дунайской военной флотилии. Была создана не только четкая система военного образования, включая академическое, но и вся военно-административная структура.
Гражданское русское чиновничество помогло болгарам, не имевшим более 500 лет каких-либо форм государственности, заложить фундамент управляющей структуры будущего государства. Была введена конституция, созданы все органы управления страной (министерства, суды и пр.) Уже через год заработало выборное Народное собрание представителей, наряду с княжеской властью. Активно мы работали и в Восточной Румелии, где добились признания болгарского языка официальным языком провинции, выборности местных властей и фактически подвели провинцию к автономии. До самого окончательного образования национального государства Болгария в 1885 году Россия старалась военной, дипломатической, экономической помощью ускорить этот процесс. Кстати, День независимой Болгарии до сих пор отмечается 19 февраля – дата подписания Сан-Стефанского договора.
Справедливости ради надо сказать, что нашей подвижнической деятельности помогала некоторая пассивность западных держав и Турции. Турки разочарованные физически и морально просто не в состоянии были занимать сколько-нибудь активную позицию. Да еще их постоянные покровители, получив свое от «бескровной войны» несколько охладели к возне вокруг Болгарии. Теперь турок начала плотно опекать Германская империя, и создавался новый союз, в котором важное место уже отводилось будущей Болгарии.
Болгария восставала из пепла. В стране, как грибы росли сотни памятников русским воинам-освободителям. Скоро будет воздвигнут самый величественный монумент на вершине Столетова на Шипке. В центре города Плевна величественный храм-мавзолей. На одной его стене плита с надписью: «Они, богатыри необъятной русской земли, вдохновленные братскими чувствами к порабощенному болгарскому народу, перешли великую реку Дунай, ступили на болгарскую землю, разбили полчища врага, разгромили турецкую тиранию и разорвали цепи пятивекового рабства. Они напоили своей богатырской кровью болгарские нивы, молодецкими костями устлали поля сражений. Они отдали самое дорогое – жизнь за высшее благо болгарского народа, за его свободу». Столица София полна памятниками, в том числе государю императору Александру II. В городском парке памятник русским медикам с именами 528 русских врачей и сестер милосердия, погибших в той войне. По стране памятники Гурко, Скобелеву, Столетову Радецкому, десяткам наших полководцев.
В русском народе болгары, как-то само собой считались всегда братьями. Сам помню, как во времена советской власти Болгарию считали чуть ли неофициальной союзной республикой. Но сейчас хочу сказать несколько слов о той ложке дегтя в бочке с медом русско-болгарских отношений, которая появилась едва ли не сразу после окончания войны и которая нет-нет да удивляла наших воинов уж в ходе войны. Мы уже говорили о тех напряженных моментах, омрачавших нашу дружбу, но особенно зримо это стало проявляться в мирное время. Памятники памятниками, а в деловой, бытовой деятельности практически всех слоев болгарского населения стали проявляться признаки недовольства освобожденных освободителями. Об этом долгое время, особенно при советской власти, считалось неприлично даже упоминать. Ведь такая дружба, такая дружба.
Все, как чаще всего и бывает, началось с новой болгарской верхушки. Князь Александр I Болгарский был вторым сыном принца Александра Гессен-Дармштадского из германской династии Баттенбергов и племянник жены Александра II Марии Александровны. Генерал русской армии и кавалер ордена Св. Георгия 4-го класса, как раз за войну с турками. Он сопровождал государя императора во время пребывания того в действующей армии. По предложению государя Великое Народное собрание Болгарии избрало его правителем страны и возвело на трон. Вместе с ним в Софию прибыли русские офицеры, чиновники, и все, казалось бы, пошло по плану. Но очень скоро болгарский князь начал тяготиться русской опекой и склоняться к родной германской кровушке. Гогенцольнеры и Габсбурги стали при болгарском дворе в приоритете. Будущий военный министр России генерал А.Ф Редигер, а тогда военный советник в должности товарища военного министра писал: «Князю Александру Болгарскому в то время шел двадцать шестой год; он был громадного роста, очень красивый, умный и, когда хотел – пленительно любезный. На беду он обладал крупным недостатком, особенно нетерпимым в его положении – он был неискренен и даже фальшив». На словах принимая наши советы, на деле ставил палки в колеса при малейшей возможности. Работать становилось невозможно и вскоре тот же Редигер запишет: « я был уволен от службы без объяснения причин». И так будет практически со всеми русскими советниками, как военными, так и гражданскими.
Само собой, дворцовые настроения мгновенно распространились на всю сановную и чиновничью рать возрождавшейся Болгарии. А вся эта рать, особенно низшего звена, была плоть от плоти выращена турецкими властителями душ и тел. Для них рабская покорность хозяину была органична, как жизнь. Вроде бы и хозяин сменился с турка на русского, но все эти «кувшиньи рыла» чутким обонянием почувствовали, куда поворачивается фортуна и все свои чаяния теперь связывали только с Германией, на худой конец – с Австрией. Тем более бывший турецкий властелин и сам с удовольствием лег под Германию. Коротко и очень точно охарактеризовал эту публику большой русский мыслитель и писатель тогда дипломат в Болгарии К.Н. Леонтьев в письме к И.С. Аксакову: «Многие у нас воображают себе болгар какими-то жертвами и только людьми невинными, патриархальными, но надо видеть самому вблизи этих болгарских вождей – буржуа. Какое противное соединение Собакевича с Гамбеттой». И вот ведь что самое печальное. Постой болгарский народ тоже, пусть и не так явно, стал подстраиваться под местных хорошо им известных начальников, которые, как водится, всегда правы. Мы же и об этом предпочитали помалкивать, нее вынося сор из славянской избы. Но скрыть это не всегда удавалось. Вспомните, как князь Мещерский удивлялся тому, что с наших солдат обыватели стали требовать плату с простую воду.
Потом стали удивляться, почему это братушки затеяли войну с братьями сербами, почему оказались в стане наших противников в первую и вторую мировую войну. Только что не воевали с нами. А спасенные нами в первую мировую войну от кованного немецкого сапога братья румыны во вторую мировую войну уже вместе с немецкими гитлеровскими головорезами воевали против России. Да как еще воевали. Я уже говорил о коротком времени советской власти в Болгарии, когда братушки завалили нашу страну всевозможными конфитюрами в больших жестяных банках, болгарским перцем, розовым маслом, коньяком «Плиска» вином «Варна» сигаретами «Шипка». Я это время хорошо помню. Вроде и заграница с пляжами «Золотых песков», юмориной Габрова, песенными фестивалями, но как-то все родное, да еще с таким близким языком. Но и также хорошо помню, как с крушением Советского Союза, Варшавского договора вся знаменитая болгарская сборная тяжелоатлетов мгновенно изменила имена и фамилии с болгарских на турецкие. И понеслось…
Конечно, памятники нашим воинам-освободителям еще стоят по всей Болгарии. Но что такое памятники и как быстро они исчезают в современном мире, мы знаем не понаслышке по своим городам и весям. А что уж говорить о западном напрочь русофобском мире. Бедный памятник «Солдат Алеша» не успевают отмывать от красной краски. И вот уже в софийском храме Св. Александра Невского вместо доски, говорящей о том, что храм воздвигнут в знак благодарности русскому народу, появилась новая доска: «В знак памяти о тысячи русских, болгарских, румынских, украинских, молдавских, финских воинов». Причем тут финны? Тогда уж надо было перечислить и мордву, мещеряков и прочие народности России в рядах русской императорской армии. Вроде мелочь, но как-то царапает. Как и то, что в Болгарии сейчас принято говорить не «османское иго», а «турецкое присутствие».
Я специальное заостряю на этом внимание только для того, чтобы мы по обычной русской привычке, русскому характеру не удивлялись неожиданным кульбитам со стороны братьев по крови, духу, православной вере. Ведь еще наш великий писатель и пророк Федор Михайлович Достоевский, помнится, предупреждал, что первыми нас предадут братья славяне, которых мы освободим. Надо четко понимать, что корни русофобии лежат далеко в глубинах истории. Бог даст, братья славяне еще вернутся к нам с распростертыми объятиями, но нам не следует забывать всю «искренность» этих объятий.
Что касается военной составляющей итогов войны, ее влияния на развитие военного искусства, то с уважаемым историком А.А. Керсновским я готов полностью согласиться в том, что наше высшее военное руководство в лице верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, его штаба чуть ли не половины командиров корпусов, от Н.П. Криденера, А.И. Шаховского, П.Д. Зотова на Дунае, до М.Т. Лорис-Меликова, В.А. Геймана на Кавказе оказалось просто не готово к войне, управлению войсками в условиях современной военной боевой обстановки. Точно охарактеризовал это и хорошо нам знакомый полковник Г.И. Бобриков: « Слабая духом, но безгранично кичливая, она (группа военачальников – С.К.) не выполняла своих прямых обязанностей, нервничала и от собственной тени приходила в невыразимый ужас. Бывали минуты глубокой веры в свою непогрешимость, но они быстро сменялись часами полнейшего маразма… Трудно было даже предположить, до какой степени падали духом от малейших неудач, ликовали от признака возможной победы».
Но это бывает всегда и практически во всех армиях. Начинают войну бездарные полководцы, а заканчивают талантливые, которых отбирает сама война. Вот и у нас заблистали талантами такие гении войны, как М.Д. Скобелев, И.В. Гурко, В.Ф. Радецкий, М.И. Драгомиров, Н.Г. Столетов, И.Д. Лазарев, блестящие генштабисты Н.Н. Обручев и Д.А. Милютин. Они то и привели наши дивизии, корпуса, армии к победе.
Как можно не заметить, что даже не до конца проведенная военная реформа позволила увеличить численность вооруженных сил, оснастить армию новым оружием и боевой техникой, особенно совершенно новыми средствами связи и инженерного оборудования. Качественно изменился личный состав с набором более грамотных новобранцев, унтер офицеров, более образованных офицеров, в том числе с высшим образованием. А это позволило проводить другую, более качественную боевую подготовку всех звеньев военной машины. Кардинально изменилась система проведения мобилизации, сосредоточения и развертывания войск, их переброски на дальние расстояния всеми видами современного транспорта. Так организованно, как в эту войну мы никогда не развертывали действующую армию.
И стратегия у нас была самая передовая. Крупным достижением можно считать план молниеносной войны, составленный генералом Н.Н. Обручевым, учитывающий военные и политические факторы, выбор направления главного удара. Почему его не удалось осуществить полностью, мы уже говорили, но стратегические планы были просто блестящими. Как и почти мгновенный переход войск от стратегического наступления к обороне и потом такой же быстрый переход к стратегическому победоносному наступлению
А какие были показаны настоящие образцы оперативно-тактического искусства наступательных и оборонительных операций. Напомню только о форсировании Дуная, прорыву через Балканы летом и особенно зимой, обороне Шипки и Баязета, Авлиар-Аладжинское сражении и штурме Карса. Эти операции долго после войны будут изучать во всех военных академиях европейских стран.
Новый шаг был сделан и в развитии тактики боя. Мы, наконец, практически поняли все преимущества стрелковой цепи перед плотными батальонными и ротными боевыми порядками. Мы первыми применили такие построения и первыми закрепили их в новых боевых уставах. Получил новое развитие и огневой бой из стрелкового оружия. Прицельный одиночный, а не только залповый, огонь из винтовки стал обязательным в подготовке всех пехотинцев, а не только егерей и охотников. Новый толчок получили способы переправы крупных сил через широкие водные преграды, минирование фарватеров и поля боя в оборонительных позициях.
Новые требования привели к развитию образцов вооружения и военной техники. Это и создание многозарядной скоростной винтовки, артиллерийских систем навесного огня (гаубиц), мощных осколочно-фугасных боеприпасов, мин и торпед. Довольно успешно в режиме реального времени работала телеграфная связь, быстро усовершенствовавшаяся в размерах аппаратуры и ее быстродействия.
Наконец, мы сумели, даже не имея настоящего военного флота на Черном море и Дунае, нанести вполне боеспособному турецкому флоту чувствительные поражения, в том числе с применением новых автоматических торпед. Операции наших катеров получили потом развитие в тактике боевого применения торпедных катеров и подводных лодок.
Так что наши армия и флот с честью вышли из этой победоносной войны. Воинам Балкан и Кавказа не в чем было себя упрекать и домой они возвращались уверенными победителями. А уж как их встречала страна сказано много и подробно. Москва устлала цветами улицы и площади, по которым проходили ее любимые гренадеры, а Петербург ликующе встречал-по настоящему боевую императорскую гвардию. Думаю, достаточно привести отрывок из поэмы А. Блока «Возмездие», чтобы понять всенародную любовь россиян к своей армии:
У нас в глазах пестрит от света
У нас в ушах гремит ура!
И многие, забывшись слишком,
Ногами штатскими пылят,
Подобно уличным мальчишкам,
Близ марширующих солдат,
И этот чувств прилив мгновенный
Здесь – в петербургском сентябре!
Смотри: глава семьи почтенной
Сидит верхом на фонаре.
Я думаю. Что такой восторг испытывал наш народ только еще раз – при встрече победителей в Великой Отечественной войне в 1945 году. А тогда последняя победоносная война русской императорской армии в очередной раз доказала не только силу духа русского солдата, талант военачальников, могущество русского оружия, но всю мощь неистребимой в веках России.
Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его.
Литература
Аксаков И.С. Полн. собр. соч. т.1-8 М., 1886 г.
Анчеев А. «Болгарское ополчение». София, 1968 г.
Анучин Д.Г. «Воспоминания». Спб., 1878 г.
Ахмед Мидхад-эфенди «Сборник документов». Спб., 1879 г.
Беляев «Русско-турецкая война 1877-78г.г.». М., 1955 г.
Бобриков Г.И. «Из воспоминаний о войне». Спб., 1891 г.
Бороздин Н.И. «Шипка – Плевна 1877-1878». М., 1912 г.
Боткин С.П. «Письма из Болгарии 1877г.». Спб., 1893 г.
Брусилов А.А. «Мои воспоминания». М., 1963 г.
Верещагин В.В. «Записки о войне». М., 1880 г.
Дронов И.Е. «Сильный, державный». М., 2006 г.
Епанчин Н.А. «На службе трех императоров». М.,1996 г.
Карцов П.П. «Из прошлого». Спб., 1888 г.
Керсновский А.А. «История русской армии». М.,1999 г.
Красницкий А.И. «Под русским знаменем». Спб., 1912 г.
Максимов Н.В. «Две войны». Спб., 1879 г.
Мещерский В.П. «Мои воспоминания». Спб., 1898 г.
Милютин Д.А. «Дневники». М., 1949 г.
Немирович-Данченко В.И. «Год войны». Спб., 1879 г.
Описание русско-турецкой войны 187-1878 г.г., т. 1-9, Спб., 1901-13 г.г.
Освобождение Болгарии от турецкого ига. Документы т. 1-3 М, 1966 г.
Паренсов П.Д. «Из прошлого. Воспоминания». Спб., 1901 г.
Полушкин А.А. «Дневник донского казака». Спб., 1880 г.
Пороховщиков А.А. «Из записок старожила». М., 1897 г.
Редигер А.Ф. «Воспоминания министра». М., 1909 г.
Ростунов И.И. «Русско-турецкая война 1877-1878 г.г.» М., 1977 г.
Сборник материалов по русско-турецкой войне. Вып. 1-4 Спб., 1903 г.
Скалон Д.А. «Мои воспоминания». Спб., 1913 г.
Стоянов З. «Записки о болгарских восстаниях». М., 1953 г.
Татищев С.С. «Император Александр II». Спб, 1890 г.
ЦГВИА ф. ВУА.
Штоквич Ф.Э. «Записки о войне». М, 1897 г.
Шувалов П.А. «О Берлинском конгрессе». М., 1933 г.