В 60-е годы прошлого века московский кинорежиссёр Павел Русанов прочитал в «Литературной газете» заметку «Мать» Екатерины Лопатиной, которая написала о трагической судьбе Епистинии Фёдоровны Степановой, потерявшей сыновей в годы Великой Отечественной войны.
В 1966 году режиссерами Б.Л. Карповым и П.В. Русановым был создан документальный фильма «Слово об одной русской матери», посвящённый Е.Ф. Степановой и её сыновьям. На V Международном кинофестивале в Москве он был удостоен высокой награды.
В 1982 году в хуторе Ольховском (бывший х. Первого Мая Краснодарского края) был открыт мемориальный дом-музей семьи Степановых. В нём семья проживала с 1939 по 1964 годы.
В 1985 году в центре Тимашевска был открыт монумент «Мать», который представляет собой бронзовую фигуру старушки, которая изображена сидящей на скамейке в ожидании своих сыновей.
В 1998 году рязанский писатель Виктор Конов написал книгу «Епистинья». О подвиге Епистимии Федоровны Степановой, которая проводила на фронт девять своих сыновей, а вернулся только один.
Есть такие регионы в России, в которых жили Солдатские матери. В нашем прекрасном городе-курорте Белокуриха жила Кайгородова Ульяна Кондратьевна, которая проводила на войну пятерых сынов и двух внуков, вернулся только один сын Ефим.
Так, на нашей щедрой земле была напитана целительными соками и взращена в предгорьях Алтая женщина, которой было суждено совершить материнский подвиг и стать русской Солдатской матерью.
Воинам-сибирякам,
павшим в боях за Родину,
и вечно ждущим их матерям
посвящаю.
Чудо-сенокос для души
Как в ясный день на колхозном току молодая Ульяна с бабами ворошила вороха отволглой пшеницы, так теперь просеевала она далекие события своей памяти до самого основания, словно через решето времени.
Однажды в зимний вечер она вспомнила много разного из своей жизни. И всплыл в витиеватых закоулках теперь путанной, заклеклой памяти эпизод о довоенной счастливой сенокосной поре.
«Как сщас помню, Афанасич, мой второй муж, договорился с колхозным руководством и взял у знакомого конюха коня Рыжку с телегой и упряжью. И ранним утром поехали на покос. Своих-то лошадей давно свели в колхоз. А до этого Афанасич ходил несколько дней косить на знакомый косогор. Внизу ложбины был небольшой околок, сквозь темные сплетения виридоновой листвы поблескивал в нем родник с хрустально-чистой водой. Афанасич вырубил в околке ветреницы для стога в зарослях молодого тальника и крепкие хлысты для волокуши. Мы тогда взяли с собой двух сыновей. Алексей был немного старше брата Василия, его Афанасич поставил под зарод, а младшёго – делать кучки из валков, я тогда подгребала, а муж стал завершающим стога. На стоге стоять не просто, главное нужно суметь плотно забить середину стога, чтобы он не промок, и сено внутри стога не сопрело. Копны возить взяли соседского парнишку Семку. У нас тогда сложилась маленькая, но дружная сенокосная группа. Лето. Стояло вёдро. Скошенная трава, как всегда, уложена в высокие валки. Издалека они напоминали деревенскую домотканую дорожку, словно рачительным хозяином брошенную на покатый склон косогора для просушки. Полоски дорожки были желтыми, сродни куполам старинной Пантелиимоновской церкви. От холмов веяло медовой свежестью. Какое золотое то времечко, – вспоминала Ульяна о вольготном покосе, рассказывая о нем дочерям. – Как же нам было тогда весело. Все дети живы, это было мимолетным, но настоящим счастьем, но мы люди порой не осознаем это…»
И, действительно, кому посчастливилось бывать на покосах в предгорьях Алтая, тот согласится, что разливавшаяся, ласкающая истома оборачивается тут кротким земным покоем, сливаясь с высоким божественным благоденствием, проникая в человеческие души, вымывая из них все лишнее и наносное. А чтобы описать это благолепие, надо постараться отыскать, нужные слова в сокровищнице русского языка, богатые словно самоцветные камни.
Над покосом стрекочущий зной,
Небо каменкой жар источает
И царит тихий-тихий звон зазывной,
Он покой с тишиною венчает.
Годы томительных ожиданий
Она сидела за столом, где аккуратно лежали письма сыновей, их фотографии и похоронки.
Обыгалась, оживилась тишина, рассолодевшая точно в глубоком обмороке, после того, как предательски сбрякала щеколда ворот, пролязгнув нещадно холодным железом, прервав тем самым приятные воспоминания Ульяны. Она подошла к окошку и, поправив занавеску, бросила взгляд на небо. А там ярко светила полная луна с красивым холодно-серебристым ободком на фоне седого небесного пространства. И тут же на какое-то мгновение тучка, гонимая верховыми ветрами, скрыла луну. «Полнолуние. На младу луну, как пить дать, быть омовению», – подумалось ей.
Тёмно-лазуритовая тень от леса падала до середины логов. Хребты холмов, не покрытые лесом, мерцали мириадами блестящих искринок, как россыпи серебра, которые будто горстями осыпал сверху сам вселенский Творец, незримой вседержащей десницей. «Боже мой, как все-таки красиво», – мать снова подошла к столу. Вот прошло уже много лет после Великой Победы. А печаль всё так же глубока, ведь Ульяна проводила на войну с нежданным «ворогом» семерых, как есть семерых своих ребят, а вернулся лишь один старший сын Ефим. Все они были рослыми, сильными и, казалось, что никакая вражья «супостатов» сила не сможет их одолеть и сломить богатырский дух.
Все эти годы Ульяна не могла смириться с самыми дорогими утратами, они жгли ее изнутри, словно каленым железом из горна деревенской кузницы.
Пододвинув к себе керосиновую лампу,– зажгла её. Наступила гармония теплого света и холодных теней.
Ульяна взяла фотографии и нежно прижала их к груди: «Где же вы, мои хорошие, милые мои сыночки. Как же так случилось, что сам Бог вас не уберег, моих кровиночек». И положив голову на письменный стол, слезно и громко запричитала навзрыд.
Она все эти военные и послевоенные годы плакала и плакала, и стала постепенно слепнуть. Это были тягостные годы томительных ожиданий, она ждала, что хоть кто-то из сыновей должен прийти, что вот-вот и скрипнут родные воротца, и наполнится её изба теплом, разговорами и светом их белозубых улыбок.
Как же она сильно грезила об этом и до яви представляла эту встречу, как каждого своего сына она обнимет и прижмет к груди. Потреплет каждого за вихры, вспомнит что-то из детства смешное и начнется приятная канитель: усадятся все за небольшой стол и будут в тесноте пить чай. Ребята откроют вещь-мешки и угостят её комковым сахаром.
Затем она сбегает в погребок, достанет свою чудную, целительную настойку, и будет продолжаться застолье до самой утренней зорьки, пока не ободняет и пока не наполнится Ульянина изба всполохами доброго света радости и счастья, и рассыплется светлой поволокой морок томительных ожиданий.
Но шли минуты, часы и даже годы, но никто не пришел и не стукнул воротцами. Какими же тягостными и долгими были они для матери.
Ефим Иванович рассказывал своим родственникам, как ночью встанешь, пойдешь на двор звезды посмотреть, а мать не спит, сидит и молится или у икон стоит и чё-то шепчет и шепчет.
Ульяна осунулась, похудела от частых бессонных ночей, но не озлобилась, с людьми она была приветливой и доброй. Уголки губ опустились вниз, под глазами появилась синюшная отечность, в глазах, обрамленных тонкими морщинками, светились искорки материнской надежды. Тягостные переживания гнули ее к земле, как в засушливое, жаркое лето без влаги на каменистой почве иссохшую ивовую лозу. Но это все было внешне, а вот внутренне, где она брала силы жить? В чем находила для себя животворные соки. По большому счету, по божественному являлось таинством, а по человеческому разумению, она находила свою жизнестойкость, свой стержень характера в своем жизнелюбии, в глубокой искренней вере, в крепости своего здоровья, в природной красоте и в надежной сыновней поддержке. Это сам Бог дал ей такую возможность и уберег в кровопролитных боях одного из сыновей.
Вскоре сын загремел в сенцах. Немного управившись в стайках, принес в сенцы наколотые дрова. Он вошел в избу уставший после работы, но, как всегда, в хорошем настроении.
– Как дела-то мам? – спросил он.
– Да, сынок, кажись, также мало-помалу, – ответила она.
Ефим подошел к матери, положил теплую руку на плечо и сказал:
– Мам, щас затоплю комелюшку, и через полчасика будем с тобой пить чай, не горюй, мам. – И вышел за дровами.
Случай на войне
А через какое-то время на шестке раскаленной плиты бурлил чайник с напревшей духмяной душицей, мать и сын ужинали, пили чай со смородишным вареньем и говорили о своем житье-бытье. Ефим задумчиво сказал, что слышал от мужиков на перекуре, что у Ждановых погибло четверо сыновей и добавил:
– Да, война делов-то наделала.
– Горе-то какое для матери, – сказала тихо Ульяна и замолчала.
Так, день за днем проходили годы жизни Ульяны Кондратьевны. За свои почти девяносто лет многое пережила.
В один из вечеров Ефим рассказал маме случай. Дело было в 1943 году на одной маленькой европейской речушке.
– Командование решило сделать недолгий привал. Многие солдаты разделись и пошли купаться, в том числе и я. Командиры нас тогда предупреждали, что на том берегу может быть засада.
Помнишь, мам, ты мне крестик давала и благословила им на войну? Я снял крестик с веревочкой и повесил его на ветку дерева, а сам пошел с ребятами купаться. У берега было мелковато, и мы поплыли на середину реки, где нам казалось поглубже. И только доплыли до середины, по нам начали стрелять с разных точек, из пулеметов. Ребята стали нырять, чтобы пули их не зацепили, я за ними. И, мам, слышь, забыл самую короткую твою молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Вылетело из головы, видать, от сильного страха. Плыву под водой, а про себя проговариваю: «Господи, помилуй. Господи, спаси». Сделал несколько глубоких нырков, и я уже на берегу. Подбежал к крестику, снял его с ветки дрожащей рукой, поднес к губам, пытаясь поцеловать. От волнения всего трясло и колотило.
Мам, для меня твой крестик, – задумчиво сказал Ефим Иванович, – моё родительское благословение, церковная святыня, как материнская бесценная ладанка, напутствующая своего дитятю, не только на ратный подвиг, но и на честно заработанный хлеб, и, конечно, на житейское счастье в целом.
В тот раз кого-то ранили, а кто-то навсегда остался лежать в водах этой речки. На войне я побывал на разных фронтах, но не верующих в Бога я не встречал.
Ефим Иванович – старший сын от второго брака – в послевоенные годы жил у мамы. Участник Гражданской войны, служил в красной кавалерии. В 1941 году он призван на фронт, воевал в противотанковых войсках. В апреле 1945 года тяжело ранен. Демобилизован в августе 1945 года после лечения в госпитале. Награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги». В послевоенные годы работал он сперва плотником, а затем председателем в строительной артели «Путеводитель».
Как-то зимним вечером, когда Ефим находился дома, Ульяне вспомнилось одно далекое происшествие. А было оно жарким летом. Один из ее сыновей – Алексей – долго просил мать сходить с ним на речку искупаться. Но Ульяна отнекивалась, а потом сдалась от сынишкиного напора. Как перед бедой, упаси его душу грешную.
Хоть и лето стояло жаркое, вода еще не совсем прогрелась. Леша разделся, скинул майку, шаровары и забрел в речку, начав привыкать к воде, он плескался и бултыхался, потом зашел поглубже с этой заводинки и не заметил, как его стало затягать на быстринку, а плавать-то хорошо еще не умел.
– Я смотрю, а сынок-то уже захлебывается. Время от времени пытался кричать: «Мам, тону». Видно, было глубоко, тут уж деваться некуда, пришлось самой прыгать в быстрину.
Этот поступок матери говорит о том, что мать, спасая сына, прыгнула бы не только в воду, но и в огонь, и закрыла бы любого своего сына от пуль. Прыгнув в воду, она стала вытаскивать Лешу на берег, приговаривая:
– Ну, че накупался, отвел душу?
– Да, мам, накупался – и провел ладонью по горлу.
Когда шли домой, Леша был напуган и всю дорогу молчал. И только перед домом оживился:
– Вот скупался, так скупался, чуть не утоп, – и улыбнулся. В ответ ему мать тоже рассмеялась, его чистая кипильно — белая майка сильно оттеняла смуглую, хрупкую фигуру. Его добрую улыбку и загоревшее тело она запомнила навсегда.
Мать и старший сын хорошо понимали друг друга. И жили, как говорится, душа в душу. От долгих переживаний о сыновьях ей даже однажды померещилось. А дело было так.
– Стояла промозглая осенняя погода, моросил дождь, с ущелья тянуло заматеревшим хиусом, – начала своё повествование Ульяна Кондратьевна сыну Ефиму. – В тот вечер мы легли спать раньше обычного, ты ушел спать в горницу. Я тоже легла спать и неожиданно быстро заснула. Вижу во сне, как в наш двор входят солдаты, разговаривают, смеются, как вроде мои сыновья – Алексей и Тимофей. Подошли к окошку, тихонько постучали. Я встала, сна как не было, подошла к окну, никого не видать, и вижу, как они закуривают, мелькают красные отсветы на лицах от огня. От предвкушения долгожданной встречи обдало жаром. На ощупь нашла галоши у дверей, сунула ноги в них, и вот я уже у сенечной двери и спрашиваю: «Кто там?». Тишина. Я открываю дверь, и че ты думаешь, – говорит она сыну, – стена плотной темноты и никого… Просто жуть, по всему телу пробежали мурашки. Впопыхах, закрыв дверь, поспешила в избу. Сердце билось, как сумасшедшее, долго не могла успокоиться. Постепенно дождик стал сморять, темнота понемногу обелилась. Я еще долго не спала, лишь под утро сон меня сморил.
Тыловые будни Ульяны
В начале войны одни за другими уходили мужики на фронт со всей России, не остались в стороне и мужики с Алтайских предгорий. В больших и малых селениях остались лишь старики, женщины и дети. 1 июля 1941 года было опубликовано в газете «Правда» воззвание к народу, а 3 июля обратился по радио сам Сталин к жителям страны с таким призывом: «Все для фронта, все для Победы!».
Летом Ульяна пропадала целый день в огороде, в основном полола. Рубила крапиву, сорняки. По хозяйству ей помогали взрослые дочери. А осенью вместе копали картошку.
Но случались такие моменты, когда хорошей погоды долго не наблюдалось, а потом вдруг выглядывало солнце и жарило по нескольку дней. Тут уж надо было в прямом смысле спасать колхозный урожай. В войну в Белокурихе было два колхоза: колхоз им. Серго Орджоникидзе и колхоз «Пролетарский», жители Белокурихи, называли его просто «Пролетарка».
За излишками продуктов строго следили районные уполномоченные. В то время за горсть пшеницы или за стакан молока можно было сильно пострадать и оказаться в местах не столь отдалённых.
Рано утром на зорьке приезжал верхом на коне колхозный бригадир Родион Иванович, и умолял Ульяну поработать на колхозном току. И хотя Ульяне исполнилось далеко за семьдесят, она всегда помогала: вязала с женщинами снопы, молотила и сушила зерно.
Иногда на близлежащих косогорах рвала клубнику и сушила на пироги для сынов, когда придут в отпуск. Собирала целебные травы: душицу, зверобой. В тяжелые годины обращалась к природной еде. Как и все селяне, они ели пучки, заячью капусту, копали кандык и саранки.
Материнское бездонное горе
В один весенний день 1940 года шумно проводили внука Василия в армию. Вспоминается, как один из братьев – Тимоха – так называла его вся родня, взял гармонь и растянул меха на разрыв и запел баритоном под звучные аккорды:
Эх, гармонь, моя гармошка,
Покуражусь тут немножко.
Разгоню всю в доме хмарь,
Наливай-ка, брат, стопарь.
Эх, гармонь, золочены планки,
Наливайте всем вина
В чарочки, да склянки.
Тимоха озорно и по-ухарски, словно горохом рассыпал гармошечные звуки, при этом выкидывая полуколенца в частушечные такты.
А родне я так скажу:
Жить вам, не тужить!
Едет наш племянник
Родине служить!
Компания оживилась. Тут вышли в круг подружки дочерей, раскрасневшиеся, крепко-сбитые молодые доярки, с наброшенными цветастыми платками. И закружилась в переплясах пестрая, ярмарочная карусель. Под звонкую гармошку с притопами каблуков, точно гвозди вбивали в лиственный пол.
Теперь в углу избы на табурете после залихватских, страстных частушечных излияний кротко лежала гармошка, перехваченная ремнями, ее меха, обрамленные металлическими уголками, были сжаты, словно зубы, выражающие полную немоту. Выветривался из избы угарный хмель вишневой настойки, вместо него закрадывалась тревожность и опустошенность. Вчера еще было так шумно в Ульянином подворье, теперь лишь слегка позвенивала тишина.
В вагоне поезда Василий вспоминал напутствие отца: «Главное, сынок, не тушуйся, слушай командиров, на рожон то не лезь, служи честно. Сегодня спокойное время, но может все измениться, мир-то сынок не так уж крепок, в любой момент может начаться война с Германией».
Василий крепкого спортивного телосложения. Грамотный молодой человек. До призыва работал в Белокурихе секретарем сельского Совета. Один из первых селян ушел на войну и попал на серьезный военный объект – Брестскую крепость. Она стала главной преградой на пути врага.
В начале 1941 года Василий написал единственное письмо бабушке Ульяне Кондратьевне, в котором рассказал приснившийся ему сон. О том, как на привале его укусила змея, и не просто в руку или в ногу, а прямо в сердце. Баба Уля, как называл ее Василий, сразу поняла, что с внучком будет что-то не ладное. Ульяна как в воду смотрела, через полторы-две недельки приходит похоронка на внука Василия. Он служил при штабе Бресткой крепости, которую в начале войны бомбили с самолетов, обстреливали танками, из артиллерии. В одном из таких ожесточенных налетов погиб наш земляк Василий. В том же 1941 году Ульяна Кондратьевна получает извещение от руководства воинской части, что ее сын Никон пропал без вести и на сына Василия похоронку, в ней сообщалась, что умер в плену 28 ноября 1941 года. До конца 1943 года Ульяна Кондратьевна получила еще три похоронки.
Похоронки с кровавых полей,
Вороньём над Отчизной кружили,
И нежданно в сердца матерей
Словно в гнёзда печали ложились.
После каждой полученной похоронки приходили к Ульяне соседи и успокаивали в этом неутешном горе. Они ей говорили:
– Ульяна, Бог тебе воздаст за все твои горести и страдания. Такова вселенская справедливость.
Ульяна Кондратьевна сидела на табуретке с воспалёнными, зарёванными глазами, слегка дрожащими руками. В тёмном платке, в чёрных одеждах повернув голову в красный угол, тихонько шептала образам:
– За какие уж такие грехи, мне выпала такая участь, которая прижимает меня к земле словно тяжким камнем.
Селяне говорили потом:
– Смотреть на неё без глубокого сострадания, без наворачивающихся непрошенных слёз, было невозможно.
Но герои незримо живут
Вечным подвигом смертной той схватки.
Им теперь Свято честь воздают,
Высекая огонь из брусчатки.
Подвиги ее сыновей навечно вписаны золотыми буквами на памятных свитках небесных скрижалей. Еще раз вспомним поименно сынов и внуков Ульяны Кайгородовой, павших за Родину:
Кайгородов Никон Иванович,
Кайгородов Тимофей Иванович,
Кайгородов Василий Иванович,
Кайгородов Алексей Иванович,
Кайгородов Василий Ефимович,
Кайгородов Алексей Григорьевич.
Мне написала письмо внучка Ульяны Кондратьевны, Перышкова Людмила Григорьевна. Она пишет: «Я вот все думаю. У Ждановых погибло четверо, их именами названы улицы, у нашей бабушки погибло шестеро. И нашей родне тоже хотелось бы увековечить сынов Солдатской матери в одной из улиц нашего города. У бабушки более 20 внуков и внучек, и правнуков не сосчитать».
Получил я то письмо ещё к 75-летию Победы. Жизнь Ульяны Кондратьевны тронула меня до глубины души. Трагическую судьбу Солдатской матери, её сыновей и внуков надо было написать достойно, с полной отдачей душевных сил, художественно и правдиво, с глубоким состраданием и по-человечески с уважением. Как бы гениально не было написано, настоящая жизнь всегда глубже, драматичней и интересней».
Хранить и помнить!
В 1962 году ушла в мир иной Ульяна Кондратьевна Кайгородова, наша Солдатская мать. Прошло то с тех пор чуть больше полувека и поэтому еще не поздно сделать что-то хорошее, восстановить земную справедливость. Пока людская память не подернулась прахом забвения. Вот тогда, современное поколение не будет Иванами, не помнящими родства.
Ульяна Кайгородова родом из крестьянской семьи, как говорят родные, была привезена откуда-то из «Рассеи», но вскормила и подняла ее наша богатая, плодородная белокурихинская земля. С детских лет познавшая трудности нелегкой крестьянской жизни, российская женщина, таких в нашей стране миллионы, она от других отличалась тем, что проводила на фронт семерых своих «кровинок», своих сынов и двух любимых внуков, как и «Епистинья» В. Конова стала Солдатской матерью. Домой с войны вернулся только один старший сын Ефим. Все остальные остались лежать на полях сражений, сложив в боях свои «буйные головушки».
Для страны ее ребята положили свои цветущие, бесценные жизни на Святой алтарь Великой Победы за родное Отечество. Мы свято помним и храним в памяти ратные подвиги солдат Красной Армии. Вечная память героям!
В 2025 году, в год Защитников Отечества, в славный юбилей 80-летия Великой Победы, торжественно и гордо говорим:
Вечная Слава сынам России!