Как войдешь в храм – справа, на стене, образ Николая-Чудотворца. Лика почти не различить – буровато-коричневой темнотою запеклись краски! – но глаза добрые и живые смотрят прямо на тебя…
И меня сразу потянуло к этому образу. Что-то простое и надежное было в нем и необходимое, как в куске хлеба.
– Так это и есть Никола-хлебный… – пояснила мне монахиня.
– Никола-хлебный? – удивился я. – Первый раз про такую икону слышу.
– И мы не слышали, пока ее не принесли… – сказала матушка и выдвинула вделанный в киот ящичек для свечей. – Смотрите…
В ящичке лежали узкие, казенные полоски бумаги…
Странно дело…
Мои родители долгие, бесконечно долгие годы жили с хлебными карточками, но в чердачном хламе нашего поселкового дома попадались порою неиспользованные билеты в кино, талоны на мануфактуру, даже вышедшие из употребления мелкие денежные купюры, но карточки на хлеб – никогда.
Сами карточки я увидел сейчас впервые, но почему-то сразу узнал их…
Одна карточка была выписана на имя Елизаветы Ефимовны Хмелевой, ей полагалось получать в ноябре 1941 года по 400 граммов хлеба. Вторая – на имя Марии Петровны Павловой, получавшей в ноябре 1941 полную норму – 800 граммов.
Ноябрьскими карточками и Елизавете Ефимовне, и Марии Петровне довелось попользоваться всего несколько дней. 16 октября немецкие войска начали наступление в направлении Грузино-Будогоща, и 8 ноября овладели Тихвином, пытаясь сомкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.
– Не знаю… – покачала головою монахиня в ответ на мое предположение. Женщины, которые образ этот церкви пожертвовали, немножко другую историю рассказывали.
– Какую же? –
– Так они ведь и напутать могли. Сами-то только от взрослых и слышали…
– А вы расскажите все-таки, что они говорили…
– Да всё так и было, как вы говорите. И немцы наступали… И еды в оккупации никакой не стало – ведь эти карточки немцы не стали отоваривать… В общем, поплакала Елизавета Ефимовна и – это ей и принадлежал образ! – засунула свою хлебную карточку в свечной ящик. Помолилась Николаю-Чудотворцу и спать легла. А утром смотрит – под иконой на столике кусок хлеба… А тут как раз соседка зашла, Мария Петровна…
– Это ты, Маша, хлеба принесла? – спросила у нее Елизавета Ефимовна.
– Нет… – ответила та. – Сама третий день без хлеба сижу…
Рассказала ей Елизавета Ефимовна о чуде, и Мария Петровна упросила, чтобы она и её хлебную карточку в свечной ящичек положила…
– Вот так и прожили женщины оккупацию… – завершая рассказ, проговорила монахиня. – Как уж получалось это – неведомо, а только выжили… Они рассказывали потом, что это Никола-хлебный и кормил их. Недолго, правда, и были-то в оккупации… Месяц всего. Уже в декабре освободили наши войска Тихвин…
Монахиня перекрестилась, взяла полоски бумаги из моих рук и бережно вложила в свечной ящичек.
– Силою, данною ти свыше, слезу всяку отъял еси о – и лица лютестраждущих, Богоносне отче Николае… – тихонько запела она. – Алчущим бо явился еси кормитель…
– Радуйся, хлебе неснедаемый алчущих… – прошептал и я, осеняя себя крестным знамением, перед этими светящимися из темно-коричневой, хлебной теплоты глазами Святителя. – Радуйся, Николае, великий Чудотворче.