ПТИЦЫ
После разного урона
вспоминаю все же я,
что голубка и ворона
жили в сердце у меня.
Мы с голубушкой свивали
терпкий молодой полет.
Мы взлетали так, что рвали
в клочья Божий небосвод.
А потом была ворона,
безотказная была.
Жизнь моя с ней разоренно
черно-красная текла.
Прошлое не ворошили,
шли годам наперерез,
жили, празднично грешили,
отпадая от небес.
Но случалось, но бывало,
после мерного житья
от поденки уставала
вся-то душенька моя.
Вся-то душенька, случалось,
от тоски и от забот
отлетала, отлучалась
за недальний поворот.
Я внимал нехладнокровно,
возвращаясь в птичий круг,
что голубка и ворона
из чужих клевали рук.
И кому теперь роняют
перья мятые со звезд?
Или, может, сохраняют
для зимы, для поздних гнезд?
Где они теперь – не знаю.
Мне ж отрада для очей
снова улица Лесная,
где мой дом и мой ручей.
И сюда, когда взмывают
травы в мартовском дыму,
птицы новые летают
прямо к сердцу моему.
Но сквозь это щебетанье
все мне слышится в окно —
то как будто воркованье,
то лишь карканье одно.
Ежели стая шакалья
Станет мне больше не втерпь,
Может, уйду в Забайкалье,
Прямо в Даурскую степь.
И не обижусь без края,
Если на этот приход
Бровью Аргунь голубая
Даже и не поведет.
Все же что было – не сплыло.
Верю в душе, что едва
Юность мою позабыла
Возле Аргуни трава…
Ладно уж. Все это – морок.
Так сконструирован свет,
Что и на давних просторах
Нам утешения нет…
СВЯТОЙ ИННОКЕНТИЙ
Облака, хребты, леса светали.
Ночь уже сдавалась на излом.
Над Байкалом ангелы летали,
Подрезая облака воздуха крылом.
Это лето или эта осень,
Эти камни, этот плеск волны,
Все, казалось, – даже эти сосны,
Все сотворено для тишины.
На плечо устало села птица,
Плавно лег у самых ног медведь.
Между небом и землей граница
Вдруг не стала, резкая, чернеть.
«Почему же все на белом свете
Обрело вокруг меня покой?» —
Не гордясь, подумал Иннокентий.
Он еще не знал, что он – святой…
***
Я живу ожиданьем большого кочевья.
Незнакомые слышу песни. Неизвестные чую реченья.
Снова вижу дружину свою. И знамёна колышутся плавно.
За высокими стенами плачет моя Ярославна.
Солнце, словно платком, занавесилось длинною тенью.
И седые колдуньи вещают дурное знаменье.
Как давно на дороги мои совершают набеги
Ненавистные мне, современные мне печенеги!
То любовь разобьют, то сердца равнодушьем начинят,
То поверженных идолов снова подкрасят, починят,
То друзей уведут молодыми еще, симпатичными
И в высоких шатрах покупают их совесть наличными.
Собирайся, дружина! Не за песней пойдём, не за славой,-
Возле каждого сердца давайте поставим заставы!
Чтоб об эти сердца обожглись, совершая набеги,
Ненавистные мне, современные мне печенеги.
Если ж в плен заберут, соблазнят меня грошами,
И разучат любви, уведя в своё прошлое,
И заставят богов своих песнями славить исправно –
Ты меня прокляни! Ты не плачь обо мне, Ярославна!
***
Всюду – во саду ли, в огороде,
там, где город, или где село —
вся моя душа от них уходит.
Что случилось? Что произошло?
Ведь из тех же были человеков,
что всегда являли чудеса
и любых вождей, и стройки века
сразу поднимать на голоса.
Петь, конечно, дело не плохое.
Только знать-то надо, петь о ком…
Что ж, и мне случалось в общем хоре
подпевать, где надо, тенорком.
Ладно. Я газеты их листаю.
И по сходству ихних глаз и фраз
очень даже вижу: сбились в стаю,
строго ненавидящую нас.
Потому так ядовиты строки,
что у нас остались позади
не совсем уж бросовые стройки
и не вовсе глупые вожди.
Значит, как тогда, в года былые,
так теперь стоим мы – стан на стан.
Это – мы. Отечество – Россия.
Вон – они. Отечество – карман.
Эта чернь крушит и непогодит
в храмах, как на рынках, мельтеша.
Потому душа от них уходит.
У меня брезгливая душа…
* * *
Скучно день прошел. Как век.
Непристойно. Как потреба.
Снег был белым, словно снег.
Небо – синим, словно небо.
Вдоль Байкала и окрест
Сквозь пределы и границы
Лес был чистым, словно лес.
Птицы – звонкими, как птицы.
Сердцем звал тебя опять.
«Никогда!» – твоя обмолвка…
Никогда… Как это долго!
Боже, вдруг устану ждать…
* * *
На березу взобралась,
Каркает ворона.
Напророчить собралась
Всякого урона.
Дура черная! Но все ж,
Что мне остается?
Отвечает: снег и дождь,
И обрывок солнца…
* * *
Райская птица сказала мне так:
«В рай, дорогой, не прорвешься за так.
Там ведь и слева, и справа
Грозные ангелы, Слава!»
Рдели зарницы на тонких крылах…
Райская птица сказала мне: «Ах,
Жил ты – не думал о добрых делах.
Вот бы одно бы хотя бы –
Мы бы прорвались туда бы!»
Надо же – райская птица! В нее
Злачно глядело жулье и пьянье
В цирке, в пещерном отсеке,
Крепко заплеванном всеми.
Пахло тут выгулом, как ото пса.
Грязно хрипела с экрана попса…
«Ладно! – сказал я несмело. –
Сходим на доброе дело!
Может быть, женщину ту полюбить,
Что обещала единственным быть?»
Птица ответила: «Шлюхи
Все они. Вплоть до старухи».
«Вот что! Я с миром природы сольюсь!
С полем, с тайгою! Ну разве не плюс?»
Райская птица сказала:
«Ты не Дерсу. Не Узала».
Да уж… Я водки стакан заказал.
Выпил его. Завязал. И сказал:
«Выйду из мира. За дверью
В Бога возьму и поверю!»
«Ты-то поверишь ему, как судьбе.
А вот поверит ли он-то тебе?»
И райская птица вздохнула
Со спинки железного стула.
Значит, в раю мне уже не бывать.
Снова – с холодною бабой кровать…
Скука работного дома…
Штучный отдел гастронома…
Вечер. Слезится нагар на свече.
Райская птица сидит на плече.
Шлялись мы с ней, где попало.
Медленно дремлет. Устала.
Райская птица поет иногда.
Жаль мне, что в скучные эти года
Все, кто пока еще дышат,
Не видят ее и не слышат…
***
О, ты всегда красива и добра.
Не может быть, чтоб ты забыть сумела.
Как мы с тобой сидели у костра,
А голубое небо вечерело.
Горел костёр, он не пускал назад
Из светлого того святого круга,
Когда друг другу слов не говорят,
Но понимают всё-таки друг друга.
Воспоминанья сердца и ума
На грустные предчувствия наводят…
Пускай вернёмся мы в свои дома,
Как реки в русла после половодья, –
Уже я знаю: жизнь мне удалась.
И счастлив тем, что у её предела
С печалью вспомню этот нежный час,
Когда ты у костра со мной сидела…
***
По узбекскому небу ярко солнце бежит.
А в узбекской земле моя мама лежит.
У могилы её – два цветка полевые.
Рядом – Шёлковый путь протянулся в Россию.
Он невидим и видим, он простёрт по утрам
мимо древней мечети за подкрашенный храм.
Часто вижу во сне: под луной, молодая,
ходит мама по шёлку, невесомо ступая.
Подожди меня, мама. Я покину свой дом,
я приеду, я скоро, мы все вместе пойдём.
И пойдём мы с тобою в простор бесконечный,
в свет, где Шёлковый путь переходит во Млечный.
г. Иркутск