Скажу сразу, я шел на спектакль ради режиссера Анатолия Праудина, постановки которого смотрел неоднократно. Бóльшая часть их состоялась в Пятом театре, дружба которого с режиссером длится уже более четверти века, хотя меняются руководители его.
Всякий раз Анатолий Аркадьевич удивлял, а то и поражал меня. Родился он в театральной семье в Риге (1961), родители его – отец Аркадий Кац главный режиссер Рижского театра, мать – народная артистка Латвийской ССР Райна Праудина. Анатолий Праудин имеет приличное театральное образование, работает в театрах многих городов России, преподает в СПбГАТИ.
Любопытно то, что он был чемпионом Латвийской ССР по самбо 1976 г., кандидат в мастера спорта по дзюдо, и, образно говоря, уложил на лопатки не один десяток немощных театральных критиков. Однако и критики не лыком шиты.
Постановки Праудина, неизменно повергающие меня в изумление в разной степени и в разных отношениях, получали театральные награды. Лишь однажды, будучи худруком ТЮЗа имени Брянцева (СПб), после спектакля «Покойный бес» он был уволен за «буйную фантазию, трезвый взгляд на мир и скепсис». Самое – то, буйная фантазия не может оставить меня равнодушным.
В Омске Анатолий Праудин поставил свой первый спектакль «Танго беллетриста» (1999 г.) в академическом театре драмы по сочинению Натальи Скороход. Действующими лицами его явились персонажи Антона Чехова из популярных рассказов «Медведь», «Предложение» и «Дама с собачкой».
Все персонажи Чехова представлены психически больными (из палаты №6), безобразничают, забавно дерзят самому «отцу» Чехову, не подчиняются ему, скандалят между собой и в итоге все расстреливают друг друга из автоматов. Словом, русский мир представлен абсурдным и бессмысленным.
В спектакле по Гоголю «Женитьба» Пятого театра (2003 г.) сюжет прикровенно конкретизирован в сторону мистических сил, «проницательно» увиденных режиссером в тексте автора. Понимание этого было доступно лишь просвещенным, в частности, тем, кто читал где-то о ритуале посвящения в масоны. В масоны приняли главного героя Подколесина, и женили его не на Агафье Тихоновне, а на мистической дьяволице Лилит! Спектакль в спектакле был создан изящно и многозначительно. Режиссерская фантазия Праудина расцвела здесь махровым цветком, но прошло уже 22 года, у меня осталось лишь любопытство к проделкам режиссера, а другие критики и тем более зрители невесту Лилит даже и не заметили.
В спектакле по тексту Максима Горького «Чудаки» Пятого театра (2005 г.) над одним чудаком совершают ритуал обмывания. Персонаж этот Вася третьестепенный, появляется на сцене пару раз, где и зачем умер неизвестно, но режиссеру он понадобился, чтобы произвести впечатление на зрителя. Умершего заносят на сцену, укладывают на дощатый стол, и актриса Вера Канунникова из тазика с лица начинает обмывание. Покойник в телесного цвета трико, и потому создается натуральное представление, что действие происходит в морге.
У Горького в пьесе вообще нет покойника, ну и что, а у Праудина есть. Все там будем! Это была просто экстравагантная выходка, не более того. Пародия здесь же на таинство христианского крещения, когда ернически поливают воду на голову одетого человека, это уже серьезно, как плевок в сторону Христианства. Языческая позиция режиссера налицо.
Наконец, в «Зойкиной квартире» (Пятый театр, 2012 г.) Анатолий Аркадьевич «исправил» пьесу Михаила Булгакова, добавив в общество ее китайских хунхузов лидеров интернациональной революции Льва Троцкого и Анатолия Луначарского. Пьеса возвысилась от бытовых мелочей к политическим олимпам, но это явное и бесцеремонное вмешательство в авторское право автора.
И вот через большой промежуток времени заматеревший, казалось бы, в деле лицедейства Анатолий Аркадьевич вновь поставил спектакль в Пятом театре. Естественно, это событие меня чрезвычайно заинтересовало. Я ожидал новых фантазий, превзошедших всё виденное ранее. Увы, мне приходится менять тон повествования.
Начну со сцены. На авансцене так-сяк наброшены полтора десятка современных автомобильных шин. Зачем, какой художественный смысл они несут? Положительного смысла нет, черные колеса в уютной усадьбе Войницких смотрятся крайне не эстетично, нелепо и вызывающе.
Вскоре сдергивается полотно и обнаруживается автомобиль со спящим в нем главным героем Иваном Петровичем Войницким (Дядей Ваней) в исполнении ветерана сцены Бориса Косицина. Легковушка сделана схематично, условно, в ней реальны только две фары, которые однажды зачем-то вспыхивают ярким светом, как глаза дьявола. Дядя Ваня из XIX века никогда и в глаза не видел автомобиля, но вот режиссер усадил его туда, пусть помечтает о будущих, т.е. наших средствах передвижения.
На переднем плане стоит еще один современный нам вид транспорта – блестящий дамский велосипед доктора Астрова (Евгений Точилов), на котором он десятками верст по бездорожью с саквояжем спешит к больным уезда. Дамский он потому, что доктор пытался увезти на нем жену профессора, она присаживалась к нему на багажник, но профессор мешает ему совершить воровство.
Авто и вело меня глубоко разочаровали, поскольку на нынешних театральных сценах из XIX в. мне приходилось видеть их множество раз. Для режиссера такого класса это не оригинально. Хотелось бы что-нибудь новенькое, к тому же земский врач на велосипеде воспринимается издевкой над историей и здравым смыслом.
Подлинно новенькое можно увидеть на продолжении всего спектакля в другом – на середине сцены большой специально приготовленный красивый пень! Пень играет роль стола, но на нем персонажи порой сидят, стоят и выделывают всякие штуки. Пень – центр сценического пространства и, как потом оказалось, фокус фантазий режиссера.
Однако новенькое оказалось хорошо забытым старым. Дело в том, что в Пятом театре проделки со столом маниакальным образом совершаются почти в каждом спектакле, начиная с первого «Мириам» (1991 г.). На нем сидят, по нему бегают, его таскают или он отсутствует вовсе, кушают же водку с газеты, расстеленной на полу. Так и в «Дяде Ване» персонажи сидят на пне и пьют вино из баночек, похожих на те, в которых люди собирают нечто перед походом в поликлинику. Баночки стоят, конечно, на земле у пня.
Откуда такая странность в Пятом театре? Мне не пришлось когда-то ломать голову над этим. Во времена постановки «Мириам» было принято перед началом спектакля выступление искусствоведа из числа преподавателей пединститута. Она разъяснила, что, по древним поверьям соотечественников Мириам, стол является символом семьи, своего рода домашним престолом, потому использование стола не по назначению означает разрушение семьи. Вспомнив это, мне единственному из зрителей, я уверен, только сейчас стал понятен абсурд того, что Дядя Ваня приподнимает свой автомобиль и опускает на пень. На самом деле он опускает его на стол этого семейства, не оставляя ему шансов на выживание.
О столе-пне мной сказано только половина, дальше забавнее. В правом углу сцены режиссер на всё действие посадил за «стол» с самоваром няню Марину (Елена Заиграева). Стол ее сложен из трех автомобильных шин, накрытых фанерой. Это прорыв режиссера в изобретении мебели, но, на мой взгляд, очень уж незначительный. Такая оригинальная конструкция стола дополняет унижение действующих и бездействующих лиц спектакля.
Елена Заиграева старательно играет роль набожной старушки, но лишь ради современной моды, и погоды не делает. Оживляя ее игру, режиссер придумал ей шутку. Разминаясь, доктор Астров пару раз отжимается от пола, тогда бабушка Марина (на самом деле актриса в расцвете своих лет) вслед за ним отжимается в несколько раз больше. В зале раздался единственный за три часа смех. Нет смысла и в этой задумке, просто балаган, перечеркивающий старания актрисы показать няню верующей.
Еще одно только нововведение Анатолия Праудина. В пьесе Чехова доктор Астров увлекается живописью, в спектакле он «музыкант». Показано это так, что он пару раз берет гитару и дважды ударяет по струнам. Право, Анатолий Праудин глубоко разочаровывает меня примитивностью своих решений.
Создается впечатление, что режиссер ставил спектакль на этот раз наскоро, впопыхах, через пень-колоду. От его прежних фантазий не осталось и следа. Своей потерей жизненного пульса и творческого оптимизма он напомнил мне персонажа своего спектакля – Дядю Ваню. Никакой активности режиссера нет и в развитии сюжета, в действии, пьеса просто прочитана.
Казалось бы, хорошо, что текст пьесы сохранен, но он сам по себе навевает тоску и недоумение, т.к. Чехов превзошел сам себя в скверном изображении русской жизни. Приведу пару цитат, достаточно характеризующих героев пьесы.
Говорит профессор Серебряков: «Когда я постарел, я стал себе противен, да и всем вам, должно быть, противно на меня смотреть». Этот надоедливый мотив постоянен в его речах, хотя объективно видно, что он не стар. Играющий его Сергей Худобенко выглядит вообще орлом, парадно проходящим по сцене.
Утомителен доктор Астров: «Жизнь скучна, глупа, грязна. Ничего я не хочу, ничего мне не нужно, никого я не люблю». И в этого деморализованного человека без ума влюбилась юная Соня. Признание же его об отношении к больным просто чудовищно: «Обыкновенно я напиваюсь один раз в месяц. Когда бываю в таком состоянии, то становлюсь нахальным и наглым до крайности. Мне тогда всё нипочем! Я берусь за самые трудные операции и делаю их прекрасно». И в жизни и в литературе, я уверен, такой доктор единственный в мире.
Известно, что автор отражается в своих героях. Неужели Чехов, сам бывший поначалу практикующим врачом, ненароком проговорился о грехах своей молодости? Весьма сомнительно.
Войницкий Иван Петрович или Дядя Ваня ничем не лучше других персонажей. В свои 47 лет он обленился, ничего не делает, называет себя «старым хреном», но нудно выпрашивает, канючит любовь у молодой Елены Андреевны (Алена Федорова), которая прямо говорит ему, что он противен. Просить любовь недостойно мужчины, любовь случается или не случается без всяких просьб.
Говорить отдельно об игре артистов нет необходимости. Упомяну только Василия Кондрашина в роли Телегина и Анастасию Лукину в роли почему-то крикливой Марии Войницкой. Даже нелепая стрельба Войницкого в профессора и шутовская погоня за ним ничего не меняет по существу игры.
Спектакль не вызвал у меня ничего, кроме скуки и раздражения. Да, он соответствует содержанию пьесы, но с какой целью Чехов показал русских людей такими ничтожными, жалкими, безвольными, пьяницами? Он совершил ту же ошибку, что и Николай Гоголь. Тот и другой надеялись, что чем хуже показать людей, тем быстрее они исправятся. Такой аргумент не работает, никого еще «Дядя Ваня» и «Мертвые души» не исправили. Более того, тысячи лет в нравственном отношении люди остаются одними и теми же – жестокими и суеверными.
Гоголь осознал свою ошибку и после написания второго тома «Мертвых душ» сжег его. С Чеховым этого не случилось. Второй причиной такого тусклого содержания «Дяди Вани» могло стать смертельно опасное состояние здоровья писателя. Он был болен туберкулезом и не только им.
Кстати, плохое здоровье было и у Гоголя, который при странных обстоятельствах умер в 42 года. Чехов скончался в 44 года, оба не оставили потомства. Гоголь не был женат, а Чехов странным образом женился на актрисе только в последний период своей жизни уже тяжело больным.
Итак, у Чехова были какие-то основания написать пародию на русское общество, но зачем режиссеру Анатолию Праудину понадобилось вынести ее на сцену сегодня в столь сложное для России время? Ведь сам он крепкого здоровья, спортсмен высокого класса, обласкан вниманием прессы и власти.
Спектакль – свидетельство творческого обнищания и отвлеченного духовного остервенения режиссера. Посмотрите, что он делает с пнем-столом. Все побывали на нем, все топчут его, начиная с Дяди Вани, для которого прежде всего он придуман. Диким апогеем фантазий режиссера явилось нелепое взгромождение на пень автомобиля самим хозяином.
Пикантной издевкой над пнем явились на нем также два явно бесполезных обруча – намек на то, что никакие скрепы не могут спасти гибнущую дворянскую семью Дяди Вани. Всё это, может быть, и соответствует объективной истине, но почему-то режиссер в своих выступлениях не говорит об этом ни слова, а рассказывает о том, как хороши персонажи спектакля и как прекрасно их будущее.
Критики и артисты подхватывают всё сказанное режиссером, а зрители слепо принимают его легенду и не верят ни своим глазам, ни своим ушам. Я убежден, что режиссер не посвятил артистов в свои ветхозаветные воспоминания, и они не дают себе отчета в том, что творят на пне. Бедный пень, о многом бы он мог рассказать.
* Спектакль «Дядя Ваня» по пьесе Антона Чехова в омском Пятом театре. Режиссер Анатолий Праудин (СПб). Премьера 21 08 25.