Современная Сирия – страна, цивилизация которой складывалась несколько тысячелетий. Переживая культурные и этнические всплески, впитывая чужие влияния, «поглощенная» мусульманским миром, она сформировалась в бурных ветрах мировых движений. Менялись ее границы, язык, народы, ее населявшие, но вырисовывалась ее самобытность, укреплялись корни, питавшие ее культуру, духовный потенциал. Уцелела одна из самых древних столиц мира, сердце страны, Дамаск, название которого известно с третьего тысячелетия до нашей эры. Вековые достижения сирийцев обогатили арабскую культуру и стали частью мировой цивилизации.
Литература Сирии – часть общеарабской художественной культуры, развивающаяся на территории современной Сирии.
Литература Сирии постколониального периода включает также творчество художников слова, сирийцев по происхождению, которые жили и творили за пределами страны. Национальная литература Сирии рассматривается через призму творчества крупнейшего сирийского писателя Ханны Мины.
Стоит отметить, что вопросам, связанным с сирийской литературой и общеарабской литературой в целом, в нашей стране в настоящее время не уделяется должное внимание по причине резкого уменьшения тиражей изданий произведений арабских авторов и сокращения государственных программ по изданию арабской литературы. В данном отношении имеет смысл говорить об актуальности данной работы, поскольку в ней сделана попытка проанализировать творчество Ханны Мины и его роль в развитии сирийской литературы.
Немаловажным проявлением актуальности работы является ее практическая значимость. Особенно важной информация, приведенная в очерке, будет для людей, изучающих культуру Сирии. Знания о жизни и творчестве Ханны Мины и его произведениях заметно облегчат контакты с жителями Сирии и будут способствовать дальнейшему развитию дружеских и, возможно, деловых отношений.
Автобиографизм в творчестве Ханны Мины
Человек с детства познает мир двумя путями: путем приобретения и накопления непосредственного опыта жизни, то есть собственных переживаний и ощущений, и путем опосредованного опыта, под которым подразумеваются знания, информация, получаемые от других людей, из книг и т.п. То и другое в совокупности способствует формированию его представлений об окружающем мире и самой личности.
Люди отличаются друг от друга по средствам и путям приобретения жизненного опыта. Среди них есть такие, кто обладает запасом непосредственного опыта, превышающим запас опосредованного опыта. Писатель, как социальное существо, обладающее особыми качествами, подобно остальным людям проходит через различные стадии жизни. Следовательно, на него можно распространить те же обобщения относительно формирования опыта. Правда, писателя и вообще художника отличают повышенная чувствительность в отношении окружающей действительности, острая наблюдательность, умение творчески преломлять накопленный опыт[1].
Когда человек вступает в большой мир и начинает участвовать в практической общественной жизни, значительно возрастает роль непосредственного опыта, основу которого образует личный опыт. Но и на этом этапе нельзя полагаться лишь на личную практику как источник знания; опосредованный опыт продолжает сохранять свое значение в полном объеме.
Вместе с тем непосредственный опыт – сколь бы простым он ни был – имеет одно огромное преимущество перед опытом опосредованным – а именно то, что за него заплачено дорогой ценой. Человек получил его благодаря собственной деятельности, борьбе, напряжению ума, утомлению чувств. Он приобрел его через непосредственный контакт с окружающей средой. Значение прямого опыта возрастает у литераторов и художников. Писатель не может описать событие, которое он наблюдал, слышал о нем от других людей, читал о нем в книгах или даже вообразил сам, с той же точностью, достоверностью и эмоциональностью, как то, которое он пережил лично.
Непосредственный опыт занимает большое место в копилке знаний творческих людей. Это, конечно, не означает, что косвенный опыт утрачивает свое значение. Оба они, в единстве своего развития и формирования, представляют собой драгоценный запас художника, основу его мировоззренческих принципов, источник его творческих обобщений.
Основываясь на этом, мы рассмотрим обе стороны жизненного опыта Ханны Мины – опыта, являющего собой точку отсчета, тот источник, который питает созревание писателя и формирует его творческую индивидуальность.
Ханна Мина родился 9 марта 1924 года в приморском городе Латакия, в семье неграмотного бедняка Салима Ханны Мины. Его мать, Марина Михаил Зукур, так же не умела ни читать, ни писать, унаследовав все знания от родителей, которые дали ей религиозное воспитание. Будучи ревностной христианкой, она мечтала послать своего единственного сына в монастырь, чтобы он стал священником.
Отец был противоположностью матери. В обществе, где все заботы о семье должен брать на себя глава семейства, отец Ханны не уделял семье должного внимания. Человек с тяжелым характером, не в меру чувственный, он часто надолго уезжал из дома.
С ранних лет Ханна познал нужду и голод. «Я дружил с ребятами нашего квартала, оборванцами, босяками, которые не боялись ходить в порт, где можно было при случае что-нибудь стащить. Они продавали ворованное и покупали сладости или даже хлеб – кусок-другой перепадал и мне» – узнаем мы из автобиографического рассказа «Буквы на мешках»[2]. Писатель вспоминает, что сам он никогда не крал. А когда ребята его угощали, никогда не отказывался, особенно, если был голоден.
Ханна Мина был совсем маленьким, когда отец заболел, и семья избрала своим новым местожительством деревню ас-Свейдийа недалеко от Искандеруна. Затем они переселились в сам Искандерун, где Ханна учился во французской начальной школе, и, получив сертификат об ее окончании, очень этим гордился.
Окончив начальную школу, Ханна Мина не смог учиться дальше из-за бедности семьи. Поэтому он решил работать, чтобы прокормить своих братьев и сестер. В двенадцатилетнем возрасте он начал работать на складе: нумеровал мешки. У него появилась возможность познакомиться с книгами. Он рассказывал, что читал жене своего хозяина о чудесах Иисуса Христа. В его сознании отложились впечатления от прочитанного, что получило наглядное отражение в романах «Снег летит в окно» («Ас-сальдж йати мин-ан-нафиза») и «Солнце в пасмурный день» («Аш-шам фи йаум гаим»).
Большое влияние на мальчика оказали и рассказы отца, который в поисках работы объездил много мест, жил среди моряков и рыбаков. Своими рассказами он пробудил в душе ребенка любовь к морю, которое стало страстным увлечением Ханны. Со временем любовь стала еще сильнее и сделала его писателем-«маринистом», не имеющим себе равных во всем арабском мире.
Мина мечтает о море, путешествиях, сражениях. Мечта сопутствовала ему с юности. «…Я часто мечтаю, – признается писатель. – Мечты были основой моей жизни. Позднее я распрощался с некоторыми из них и стал довольствоваться лишь духовным от них наслаждением»[3]. Трудная жизнь портовых рабочих, их борьба за повседневное существование убеждают Мину в необходимости коренных перемен в обществе.
Бедность и отчаяние были уделом не только семьи Ханны Мины. «Нужда была общей чертой того времени (второй половины 20-х годов). Вариациями на тему нищеты были отсутствие безопасности, ущемление человеческого достоинства, эксплуатация сильным слабого, богатым – бедного»[4]. Под бременем нужды страдали люди из-за грязного политического альянса между местными реакционными феодалами и французскими колонизаторами, – альянса, наложившего свой отпечаток на всю тогдашнюю эпоху. Его плодами были нищета, болезни и неграмотность народа, особенно бедных слоев, к которым относилась и семья Ханны Мины.
Можно сказать, что от семьи у Ханны осталось лишь общее впечатление нужды, тревоги и бесприютности, беспрекословной покорности тяжелой судьбе. Это запечатлелось в личности его матери, которая сыграла важную роль в формировании сознания ребенка до поступления в школу. В школе начался новый этап в биографии Ханны Мины.
Во время обучения в начальной школе Ханна жил в Искандеруне. Под влиянием мирового экономического кризиса в городе широко распространилась безработица: над жителями навис призрак голода. Прекратилась работа железной дороги и фирмы, производящей лакрицу. В парке аль-Маншийа стали собираться рабочие, оставшиеся без работы. Появились смелые люди – носители новых идей, агитирующие за создание профсоюзов, зовущие на борьбу против французских оккупантов. Народ разделился: одни поддерживали эти идей, другие выступали против них, третьи занимали позицию сторонних наблюдателей.
Маленький Ханна с волнением наблюдал за происходящим. Ему было грустно оттого, что его отец ничем этим не интересовался и не поддерживал ни одной из сторон. На Ханну произвели глубокое впечатление брошюры, распространявшиеся в городе[5].
В такой атмосфере начало формироваться общественно-политическое сознание Ханны Мины. Прочитанные мальчиком брошюры и напряженная обстановка в городе, конфликты и преследования, способствовали раннему пробуждению в нем желания самому принять участие в политической деятельности
О том, какое влияние на него оказали «новые люди» Ханна Мина говорит следующее: «В раннем возрасте моими учителями были Фаиз аш-Шауля, Абдо Хосни и Эсперо аль-Авар. Первые двое погибли во время гражданской войны, сражаясь на стороне патриотических сил Ливана. У них я научился быть уверенным в себе, смотреть на нужду как на социальное зло, а не как на человеческий порок, видеть в падении результат материальных проблем, а не позор. Они сказали мне то же, что Насер сказал арабу: «Выше голову, брат мой!». Они заставили меня держать голову высоко благодаря вере в то, что будущее – за нами, бедняками, в то, что иго богачей и феодалов не вечно, что тюрьма и аресты, пытки и смерть – не пустые жертвы, что они с каждым днем приносят какие-то завоевания народу, в ожидании осуществления вечного завоевания – социализма»[6].
Эсперо аль-Авар, не знавший грамоты, приносил Ханне Мине брошюры и просил читать их вслух. Писатель вспоминает: «В брошюре, насколько я ее понял, говорилось о рабочем движении в мире, о демонстрациях и забастовках, о борьбе рабочих, о борцах, заключенных в тюрьмы, приводились их речи, цитировались выступления на суде. Я читал, а он следил за мной, иногда прося меня повторить, чтобы он лучше усвоил прочитанное; потом бормотал: «Хорошо, хорошо» или качал головой, тихо и удивленно говоря: «Вот оно что!». Когда мы закончили читать, и я вернул ему брошюру, он поцеловал ее, положил на голову в знак большого уважения, затем спрятал за пазуху и сказал: «Мы тоже так делали, учились у них, у рабочих, которые борются, как и мы»[7]. Эсперо аль-Авар говорил также: «Вот оно – знание. Знание – свет. Тебе теперь светло, а я во мраке, весь наш квартал во мраке, в грязи. Так мы жили, так мы и умрем. Потому ли, что мы – бедняки? Но ведь бедняки тоже хотят учиться, хотят работать и есть, а когда не находят работы и еды, то восстают. Теперь я понял, почему люди борются, не боясь смерти. Бедность – вот смерть, невежество – вот смерть, унижение – вот смерть!»[8].
Ханна Мина провел долгие годы в рабочей среде, разделяя заботы трудящихся. Это определило его дальнейшее отношение к борьбе рабочего класса, его исторический взгляд на мир, на пути его преобразования.
После печальных событий 1939 года, когда Искандерун был передан Турции, пятнадцатилетний Мина с семьей вернулся в Латакию, где он открыл небольшую парикмахерскую для матросов, рыбаков и другого бедного люда. Этот городок на берегу Средиземного моря наполнил его теми жизненными впечатлениями, которые сыграли значительную роль в его будущей биографии. Здесь же, в гуще народной жизни, он познакомился с прототипами своих будущих персонажей, жизнь которых, как и его собственная, была полна лишений и бед, борьбы и надежд.
В годы Второй мировой войны Ханна Мина участвовал в демонстрациях за освобождение и независимость Сирии от французской оккупации, за что был арестован. По признанию писателя, тюрьма оказалась его первым университетом, здесь он прочитал множество книг, познакомился с социалистическими идеями.
В 1946 году Мина отправился в Бейрут и стал корреспондентом дамасской газеты «Аль-Инша’» («Строительство»). Спустя год переехал в Дамаск, где на первых порах был корреспондентом «Аль-Инша’», потом стал редактором литературного отдела этой газеты, а вскоре и главным редактором, работая в то же время и литературным редактором других газет, для которых писал рассказы и статьи.
В первые годы работы в прессе Ханна Мина познакомился с молодыми литераторами и удостоился чести стать одним из основателей Ассоциации сирийских писателей и одним из инициаторов созыва ее учредительного съезда в сентябре 1954 года. Ассоциация сыграла важную роль в утверждении реалистической эстетики, боролась против сторонников «искусства ради искусства» и изоляции литературы от политики, призывая писателей спуститься из своих воздушных замков на улицы городов и деревень[9].
1954 год ознаменован появлением первого значительного труда Ханны Мины – социально–политической повести «Синие лампы» («Аль-Масабих аз-зурк»), которая явилась первым реалистическим произведением большой формы в арабской литературе. Повесть получила широкий резонанс, приковав к себе внимание литераторов разных стран арабского мира, которые признали ее крупным явлением не только сирийской, но и арабской словесности в целом. «Так я и стал литератором, не оправдав мечты матери, которая, послав меня в школу, наделась, что ее сын станет священником», – признается писатель.
В повести показаны тяжелые условия жизни обитателей одного из бедных кварталов портового города Латакии в годы Второй мировой войны и их борьба против иностранного гнета. Главный герой – шестнадцатилетний Фарис постепенно приобщается к борьбе против эксплуататоров и попадает в тюрьму, где, сразу повзрослев, начинает во многом разбираться. Он знакомится с заключенными, один из которых – революционер Абд аль-Кадир говорит Фарису: «Не верь тому, что люди родятся храбрыми или трусливыми. Главное в человеке – это вера»[10].
После Суэцкой войны 1956 года Ханна Мина пишет роман «Парус и буря» («Аш-шира’ уа-ль-асыфа»), который станет его спутником в эмиграции. В 1959 году, когда после объединения Египта и Сирии, репрессивный аппарат Объединенной арабской республики начал преследовать прогрессивных писателей, Ханна Мина покидает Сирию. В течение десяти лет он вынужден был скитаться по разным странам. Сначала он жил в Ливане, потом в Китае, Швейцарии, Франции, Венгрии, испил чашу горестной жизни на чужбине, на собственном опыте убедившись в правоте слов турецкого поэта Назыма Хикмета, что судьба изгнанника – трудная профессия. Не случайно выдающийся сирийский писатель Саид Хуранийа в предисловии к роману «Парус и буря», отдав должное Ханне Мине как мэтру литераторов его поколения, заметил, что его жизнь – это «легенда, которая вдохновляла каждого. Он много читал, но не это являлось его главным достоинством. Он всегда был в гуще жизни и, по выражению одного из наших писателей буквально лез из кожи вон, чтобы облегчить свою суровую и тяжелую жизнь. Но Ханна Мина, несмотря на все выпавшие на его долю испытания и страдания, каких не знал ни один сирийский писатель, продолжал оставаться жизнерадостным и веселым человеком, смело смотрящим в лицо превратностям судьбы. И все время любил повторять: «Надо радоваться, иначе в нас умрет человек»[11].
После того, как в 1966 году роман был опубликован, критики и литературная общественность признали в Ханне Мине писателя. С тех пор он целиком посвятил себя романистике.
Шестидневная арабо-израильская война 1967 года застала Мину в Венгрии. Писатель вспоминает о том трагическом времени: «Катастрофа произошла молниеносно. Мы тяжело переживали это известие. Стали собирать пожертвования и решили, что все арабские студенты должны работать на стройке в течение недели, а заработанные деньги будут посланы в Министерство здравоохранения. Студенты уговаривали меня не работать с ними, поскольку я не молод, и к тому же их преподаватель. Я ответил на это отказом и объяснил им, что моя работа – мой патриотический долг. Впервые в жизни я трудился на стройке. Труд был неимоверно тяжким. Мы работали на реконструкции императорского дворца в Будапеште. В первый день я едва дождался вечера. Едва мог двигаться от усталости. Но я был счастлив от сознания, что даже находясь в эмиграции, могу принести пользу Родине… Проработав неделю, я вышел из императорского дворца, еле ступая на правую ногу: на нее упала железная плита»[12].
Чувство тоски по Родине никогда не покидало писателя. В 1969 году Мина возвращается в Латакию. Однако родной город встретил его неприветливо. Шестимесячные упорные поиски работы не увенчивались успехом. Многочисленное семейство Мины (из восьми человек), по существу, находилось на попечении его сестры. И писатель решает отправиться в Дамаск. Но и здесь фортуна не благоволила к Мине. Найти работу не удавалось. «Куда идти? В какую дверь стучаться? Я провел ночь под небом Дамаска, так и не найдя себе крыши над головой. Горько сознавать, что я «большой писатель» завидую собаке, у которой есть конура. Я вернулся в Латакию, вспомнил истину, усвоенную с детства: чем суровее жизнь, тем упорнее борьба за существование, тем сильнее воля к жизни»[13].
В 1969 году в Дамаске выходит новый роман Ханны Мины «Снег падает в окно» (Ас-сальдж йати мин ан-нафиза»), где автор, словно следуя утверждению французского классика Мопассана о том, что произведение искусства должно быть личным приключением художника, устами главного персонажа, писателя левых убеждений Файада, воплотившего черты биографии самого Мины, передает свои размышления, раскрывает собственные творческие принципы и жизненную позицию. Как в свое время Ханна Мина, Файад живет в эмиграции и считает отчизну той «высшей ценностью», изгнание из которой равносильно для него изгнанию Адама из Рая. Основываясь на библейской истории, писатель соотносит муки Файада и его борьбу за возвращение на Родину с борьбой человека за возвращение в Рай.
Начиная с этого произведения, автобиографизм займет значительное место в художественном творчестве Ханны Мины, использовавшего многие факты собственной жизни.
В 1970 году Ханна Мина был назначен советником министра культуры Сирии Наджах Аттар. Писатель получил возможность всецело посвятить себя творчеству.
В 1973 году был издан роман Ханны Мины «Солнце в пасмурный день» («Аш-шамс фи йаум га’им»). Вслед за этим романом одно за другим выходят новые произведения Мины. В 1975 году вышел в свет роман «Якорь» (Аль-йатар»), затем роман «Картины прошлого» («Бакайа сувар»), который стал первой частью знаменитой автобиографической трилогии писателя. А вышедший в 1977 году роман «Болото» («Аль-Мустанка’») стала логическим продолжением предыдущего произведения.
Новые грани таланта знаменитого писателя проявились в вышедшей в 1983 году трилогии «История моряка» – многоплановом произведении, повествующем о жизни простых людей, отважных и целеустремленных.
Свою неразрывную связь с судьбой народа осознает центральный герой следующего романа Ханны Мины «Весна и осень» («ар-Раби’ уа-ль-хариф»), изданного в 1984 году. И в данном случае можно говорить об определенной автобиографичности произведения, поскольку прослеживается схожесть жизненного пути главного героя – писателя Карама с личными обстоятельствами жизни самого Мины. Карам по политическим мотивам эмигрирует из родной Сирии сначала в Китай, а затем в Венгрию, где читает лекции в Будапештском университете и работает на местном радио. В период пребывания Карама в Венгрии происходит важное историческое событие – арабо-израильская война 1967 года. Она становится основной темой дискуссий, которые Карам ведет со своими единомышленниками – арабскими эмигрантами и венгерскими патриотами. Карама не покидает мысль о возвращении на Родину, он осознает необходимость участия каждого человека в судьбе своей страны. Такое постижение собственной жизненной позиции приводит Карама в ряды демонстрантов – студентов, выступающих в защиту законной борьбы арабского народа. В конце романа Карам возвращается на Родину, в Дамаск. Прямо в аэропорту его арестовывают.
Помимо политической, существенное значение в романе приобретает лирическая тема отношений Карама и его возлюбленной – венгерки. Так в романе возникает тема «Восток-Запад», являющаяся для многих арабских писателей, как предшественников Мины, так и его современников, отражением в известном смысле идеи несовместимости двух цивилизаций, противостояния двух миров, различия культур. Однако в романе «Весна и осень» эта тема приобретает несколько иной смысл: выбор героем «своего» Востока продиктован пониманием важности непосредственного участия в жизни страны; отсюда – возвращение героя к политической деятельности на Родине.
В 1985 году увидел свет еще один роман Ханны Мины – «Трагедия Димитру» («Маасат Димитру»), выросший из одноименного рассказа, вошедшего в сборник писателя «Белое эбеновое дерево» («аль-Абнуса аль-байда’»).
«Трагедия Димитру» – первый полифонический роман писателя, отличающийся от предыдущих его произведений и сложностью формы, и авторским решением судьбы героя: оказавшись в тупике, он не находит для себя иного выхода как добровольно уйти из жизни. В этом проявились перемены в позиции писателя по отношению к окружающей действительности, обусловленные той общественной ситуацией, которую он застал, вернувшись на Родину. Если в одноименном рассказе герой – музыкант Димитру, находился в состоянии внутренней дисгармонии и полемизировал только с самим собой, то в романе спор происходит между противоположными, подчас даже враждебными друг другу сознаниями. Представители новых социальных слоев общества, в частности буржуазии, – практичные и деловые люди, все деяния и мысли которых подчинены голому утилитаризму. Окружающая реальность словно определила выбор писателем новой для него полифонической формы, отражающей свойственный тому времени идеологический плюрализм. Гибель героя в конце романа обретает метафорический смысл: так автор осуждает и отрицает существующее общество, призывая не предавать забвению идеалы предшествующих поколений сирийцев[14].
Вышедший в 1986 году автобиографический роман Ханны Мины «Сбор урожая» («аль-Кытаф») составил трилогию с двумя романами 70-х годов – «Картины прошлого» и «Болото». В нем описываются перипетии жизни семьи Ханны Мины после возвращения в одну из провинций Латакии. Поселившись в деревне, все ее члены трудятся на оливковой плантации. В романе запечатлены духовный рост Мины, семнадцатилетнего юноши, формирование его мировоззрения. Наблюдаемые им социальные контрасты в деревне, эксплуатация феллахов, перемены, произошедшие с отцом, бесстрашно выступающим теперь против несправедливости и защищающим права семьи, и многие другие факторы способствовали возмужанию героя, пришедшего к убеждению о необходимости борьбы за общественные перемены. В конце романа семья переезжает в город Латакия, в квартал аль-Кал’а, тот самый, где происходили события первого большого произведения Мины – повести «Синие лампы».
Так детство, отрочество, юность Ханны Мины в автобиографической трилогии становятся исследованием окружающей реальности, внутреннего мира писателя и становления его самосознания, личности[15].
В 90-е годы романное творчество Ханны Мины по-прежнему развивается плодотворно. Бейрутское издательство «Дар-аль-Адаб» в 1990-1995 гг. переиздает почти все его прежние произведения, к этому времени выдержавшие далеко не одно издание. Так, пятым изданием выходят романы «Картины прошлого» и «Болото», седьмым изданием – романы «Парус и буря», «Снег падает через окно» и повесть «Синие лампы».
В том же издательстве один за другим появляются новые романы писателя:
«Зажигалка» («аль-Валл’а», 1990 г.),
«На горе, под снегом» («Фаука аль-джабаль уа тахта ас-сальдж», 1992),
«Отъезд на закате» («ар-Рахиль инда-ль-гуруб», 1992),
«Звезды судят луну» («ан-Нуджум тухаккиму аль-камар», 1993),
«Убывающая луна» («аль-Камар фи-ль-мухак», 1994),
«Случилось в Битаху» (Хадаса фи Битаху», 1995),
«Женщина в черном платье» («аль-Мар’а зат ас-сауб аль-асвад», 1996),
«Невеста черной волны» («Арусаль-мауджа ас-сауд’а», 1996),
«Последнее приключение» («аль-Мугамара аль-ахыра», 1997).
На общем фоне сирийской и арабской литературы в целом выделяется дилогия Ханны Мины «Звезды судят луну» и «Убывающая луна», в которой нашли отражение изменения в эстетической установке автора и его концепции мира и человека: теперь она носит универсальный характер. Тяга к универсальности обусловила и новаторскую форму дилогии. Прибегая к полифонической структуре, впервые реализовавшейся в романе «Трагедия Димитру», Мина обращается к бессюжетности, работая в жанре романа-пьесы или романа-диалога, романа-дискуссии, где устами главного героя – писателя Инада Закартави выражает собственные идеи и взгляды и полностью идентифицирует себя с этим персонажем[16].
Будучи в солидном возрасте, Ханна Мина не остановился на своем творческом пути. В 2005 году вышел в свет роман «Свет в руках женщины» (ан-Нур бейна ядей аль-мар’а), а в 2009 году – «Женщина, которая забыла, что она женщина» (Аль-мар’а таджгалю иннаха аль-мар’а»).
Сирийская действительность глазами Ханны Мины
Жизнь Ханны Мины, полная событий – это ответ тем, кто не верит, что можно стать великим писателем, закончив лишь пять классов начальной школы.
«Ценность литератора определяется запасом знаний, которыми он обладает,… опытом жизни и эрудицией», – пишет Ханна Мина в книге «Размышления о романном опыте» (Хауаджис фи-т-таджриба ар-риауийа»). А про себя говорит: «Я жил всем своим существом, каждой клеточкой, по крупицам собирая разнообразный опыт от людей и из книг. Оставалось лишь разложить все это по полочкам, навести порядок в своем внутреннем доме»[17].
Можно с уверенностью утверждать, что Ханна Мина располагает богатейшим опытом. Черпаемый из опыта конкретный жизненный материал он пропускает сквозь свое воображение художника, результатом чего является глубокое, неразрывное единство писателя и его произведений.
О роли опыта, необходимости наблюдать и глубоко переживать действительность писали многие крупные художники слова. «Однако, — подчеркивает Ханна Мина, – один лишь опыт – эмоциональный и интеллектуальный – не рождает рассказа. В противном случае, всякий, кто жил в «переулках городов» подобно египетскому писателю Нагибу Мафузу, мог бы написать о них роман, а каждый, кто сидел в тюрьме, мог бы сочинить историю с соответствующим сюжетом. Опыт дает событие в его зародышевой форме, действительность дает прототипы, а уж затем писатель соединяет действительность с художественным вымыслом, создавая в результате художественную действительность»[18].
Вопрос в том, каким будет этот образ действительности, насколько он будет адекватен эпохе, определенному этапу истории, насколько полно отразит все его противоречия, обнажит его сущность. И здесь первостепенную важность приобретают идеологические и эстетические убеждения писателя, его мировоззренческая платформа, определяющая его выбор: каким образом писатель использует свои знания и опыт в творческом процессе. «Одаренный писатель может накопить большие знания, касающиеся той ли иной сферы жизни, быть весьма осведомленным человеком в той или иной области, и, тем не менее – при отсутствии широкого взгляда на жизнь – он оказывается бессильным раскрыть существенное в действительности»[19].
Для Ханны Мины, начинавшего свою деятельность писателя-романиста в то время, когда в арабской литературе в качестве ведущего направления утверждался реализм, ориентирующийся на социальный анализ действительности и личности человека, широкий взгляд на жизнь подразумевал непременное знание общественных проблем. По его мнению, литератор, не уделяющий внимания обществу, экономике и политике, лишается существенной опоры в своем творчестве. Здесь необходимо подчеркнуть, что мировоззрение писателя, как мы его понимаем, не определяется его политическими взглядами, а охватывает широкий аспект философских, социальных, исторических, этических и эстетических вопросов. Мировоззрение писателя – это прежде всего его индивидуальное видение мира, которое не представляет собой нечто застывшее, раз и навсегда устоявшееся[20]. «Для литературоведения принцип мировоззрения автора существует лишь в форме принципа конкретного литературного построения…, и только в этой форме он может быть объективно вскрыт на эмпирическом материале конкретных литературных произведений»[21].
В своих романах Ханна Мина отобразил жизнь сирийского общества на протяжении более чем полувека. Он описал жизнь сирийской деревни в 20-е годы – с ее невежеством, отсталостью, усугубляемой альянсом между феодалами и французскими колонизаторами, показал вызревание предпосылок борьбы между крестьянами и крупными землевладельцами, рассказал о крестьянском восстании, которое не упоминается в официальной истории страны. Оно вспыхнуло и погасло, оставив свой след на мрачном небосклоне сирийской деревни. С таких отдельных, разрозненных выступлений начиналась борьба сирийского крестьянина за свои права.
Ханна Мина отобразил в своих романах и историю национально-освободительной борьбы в разные исторические периоды – борьбу против турецкого ига, французской оккупации. Но, говоря об историзме в творчестве Ханны Мины, необходимо подчеркнуть различие между историком и писателем. Отвечая на вопрос о том, можно ли считать историческую летопись достаточным материалом для создания романа, Ханна Мина писал: «Запись исторических событий – это задача историка. В такой записи могут содержаться элементы рассказа, она может быть увлекательной, но она остается историей, сохраняющей все факты, все подробности. Труд романиста, основанный на динамическом видении, – это нечто другое. Писатель производит отбор: из капли создается целый мир. Материал историка – вне его. Материал писателя находится внутри его. Он пропускает внешнее через себя. В этом разница. Историк записывает, а не творит, между тем как писатель творит, а не записывает. Хотя история – тоже искусство, задача писателя гораздо труднее»[22].
Историзм Ханны Мины проявляется в том, что он создает в своих романах многоплановую картину жизни в ее динамике, в связке со временем и движением исторических событий, в том, как писатель прослеживает эволюцию сознания своих героев, а также в том, как по-разному складываются судьбы внутренне родственных, наделенных одними и теми же характерологическими чертами персонажей, действующих в разных исторических обстоятельствах[23].
Судно моряка Мухаммеда ат-Таруси, главного героя романа «Парус и буря», потерпело крушение во время сильного шторма. «Взбесившееся» море разнесло его в щепки, навсегда «похоронив в зловещей пучине». Вынужденный временно расстаться с морем, он становится хозяином небольшой кофейни на побережье, которая вскоре превращается в излюбленное место моряков, рыбаков, докеров и их знакомых. Здесь и происходят основные события романа. Для ат-Таруси нет ничего важнее его главного увлечения – моря. «Он долго, неотрывно смотрел в море, туда, за линию горизонта, за которой осталась его прошлая жизнь. Жизнь, полная страданий, приключений, счастья. Сумеет ли он возвратить ее? Вот главный для него вопрос»[24].
Жизненная позиция ат-Таруси проста. Политика его не интересует, он только сторонний наблюдатель происходящих в стране исторических событий. Политика для него всего лишь отвлеченная болтовня. Ему невдомек, почему она так волнует всех окружающих его людей? На свои вопросы «С кем я?», «За кого я?» ат-Таруси отвечает: «Да ни с кем! Просто сам по себе. Пока не знаю, за кого и против кого я»[25]. Он считает себя попросту патриотом без всяких политических пристрастий. Постепенно ат-Таруси занимает активную жизненную позицию, превращается в поборника прав моряков, страдающих от гнета эксплуататоров, становится на сторону тех, кто борется за независимость Родины, – в его кофейне рабочие проводят собрания и обсуждают вопросы своей будущей организации. Сам ат-Таруси принимает участие в создании профсоюза портовых рабочих, прячет политических деятелей, помогает в доставке оружия борцам сопротивления, спасает попавшее в штормовую стихию судно с моряками, что усиливает его авторитет среди жителей города и особенно среди тех, чья жизнь связана с морем. В конце концов, герой продает свою кофейню. Его решение вернуться в море и есть проявление любви к свободе.
Нравственный выбор, который делает ат-Таруси, является следствием эволюции его сознания, обусловленной долгим и трудным жизненным опытом. Тот факт, что ат-Таруси занимает активную позицию в национально-освободительной борьбе, соответствует реальности исторических событий.
Салех Хаззум, герой романа «История моряка» («Хикайа баххар»), которого роднит с ат-Таруси не только профессия, но и мужественный характер, участвует в борьбе сначала против турок, затем против французов. Он погибает, стараясь поднять с затонувшего французского корабля бидоны с керосином, чтобы раздать беднякам и облегчить их существование. Сын Салеха Хаззума Саид Хаззум, герой романа «Далекая гавань» («Аль-Марса аль-баид») – плоть от плоти своего отца и очень похож на него. Но он живет в другое время. В 70-е годы и цели и формы борьбы изменились, стали гораздо более сложными, нежели в прошлом, так как речь идет уже не о борьбе за независимость, а о социальной борьбе в Сирии, где к тому времени возобладал потребительский образ жизни. У Саида нет четкой позиции, как нет и отцовской твердости и настойчивости. Поэтому в конце романа он оказывается в клинике для душевнобольных[26].
Созданные Ханной Миной образы людей из народа подчеркивают глубокую убежденность писателя в том, что народная жизнь – неиссякаемый источник потенциального героизма. Писатель хорошо знает своих земляков, простых людей, и именно это знание лежит в основе образа ат-Таруси, «труженика моря», одного из тех, кто не знаком с отвлеченной философией и не признает двусмысленностей: он любит жизнь и встречает ее с широко распахнутым сердцем. Интеллигент-коммунист Кямиль, один из персонажей романа «Парус и буря» говорит об ат-Таруси: «Вот одна из тех скал, которые создают прочный фундамент для строительства. Он не рабочий и не крестьянин, но он истинный сын своего народа, одна из многочисленных ветвей дуба, корни которого уходят глубоко в землю»[27].
Жизнь среди рабочих и моряков позволила Ханне Мине создать колоритные персонажи, воплощающие в себе человеческие качества, обретенные в борьбе с суровой и жестокой действительностью. Отношение Ханны Мины к этим персонажам не ограничивается сочувствием, писатель сам черпает в них веру в будущее.
Они похожи в своем стремлении сопротивляться невзгодам, но отнюдь не повторяют один другого. Образ каждого обусловлен обстоятельствами места и времени, общей атмосферой того периода истории Сирии, который изображается в том или ином романе. Историзм художественного мышления Ханны Мины и национальная специфика создаваемых им образов не заслоняют вместе с тем их общечеловеческой сути.
«Нам нужно, – пишет Ханна Мина, – и это крайне важно – увидеть крестьянина, рабочего, интеллигента, торговца или любого другого человека изнутри, проникнуть в его сознание, понять стимулы его поведения, постичь, чем заняты его мысли, какие вопросы задает разум, к чему стремится его душа. А если нам удается постичь все это, необходимо еще увязать психологию индивидуума со средой, с обстоятельствами, с эпохой, чтобы уловить суть исторического процесса и увидеть больше явного, глубже лежащего на поверхности. Неизменное лишь кажется неизменным. На самом деле оно ежесекундно меняется и ежесекундно способствует изменениям»[28].
Рассматривая творчество Ханны Мины, нельзя не упомянуть об автобиографизме. Ведь насыщенная событиями жизнь несомненно оказала на него влияние как на художника слова.
Автобиографизм – использование собственного жизненного опыта в качестве опоры художественного творчества, сыграл в арабской литературе нового времени роль не менее существенную, чем в европейской литературе соответствующего периода. С той разницей, что для литературы стран Востока новое время наступило значительно позже, чем для западной литературы. Становление индивидуального самосознания, личностного мироощущения, тяготение к реалистическому воссозданию в художественном произведении окружающего мира проявились в арабской литературе в полную силу лишь в начале ХХ века. Литературный критик Абдалла аль-Аруи объясняет преобладание автобиографичности в арабской романистике тем, что «романный жанр появился в качестве одного из признаков внезапного освобождения арабской личности»[29].
Как утверждает французский писатель Анатоль Франс, «всякий роман есть по сути своей автобиография. Но не наоборот: автобиография лишь в той мере приближается к роману, в какой ее автор умеет играть в художественную игру романа»[30]. Другими словами, художник, если он подлинный художник, использует факты и опыт своей жизни для создания воображаемого мира, так или иначе отличающегося от реального.
В аналогичном смысле высказывается и Ханна Мина: «Едва закончив повествование, я становлюсь его читателем. Я нахожу себя в нем, ощущаю свою судьбу в судьбах его героев. Истина заключается, видимо, в том, что человек пишет о сущем, желая того, что должно существовать. Процесс этот можно назвать «компенсацией мечты». Изображая героя, павшего за правое дело, мы изображаем его таким, каким был он, и таким, какими мечтали бы быть мы, если бы жизнь поставила нас на его место. Это как оборотная сторона явления «присутствия в будущем» и чувства отчуждения по отношению к героям. Они вышли из нас и одновременно чужды нам, потому что в своем художественном мире они живут более богатой и более способной к продолжению жизнью, нежели мы в нашей реальной действительности»[31].
Автобиографическая трилогия Ханны Мины
Рассмотрение проблемы автобиографизма в творчестве Ханны Мины
мы начнем с его автобиографической трилогии с тем, чтобы затем проследить, каким образом преломляются его жизненный опыт и черты личности в художественных произведениях. Автобиографическая трилогия позволяет увидеть не только то, как формировались сознание и мировоззрение самого писателя, но и как складывался архетип героя, который воплощен в большинстве его романов.
Трилогия – «Картины прошлого» («Бакайат сувар»), «Болото» (Аль-мустанка’»), «Сбор урожая» («Аль-кытаф») – написана Ханной Миной в зрелом возрасте, и она представляет собой картину жизни, несомненно, более полную, нежели та, которая могла сохраниться в памяти. «Становясь старше, – пишет Мина, – я заметил, что факты далекого детства все больше тускнеют в памяти, образы отдаленного прошлого забываются и уходят все дальше. Поэтому я собрал эти факты и образы в литературном произведении, которое представляет собой описание моей собственной жизни и одновременно жизни других людей. В нем рассказывается о семье, о той среде, в которой жила эта семья»[32].
Писатель признает, что его автобиография – это литературное произведение, то есть образы детства и юности, реально имевшие место события объединены в цельное повествование на основе использования всего жизненного опыта автора.
В повести «Картины прошлого» автор говорит: «Проблески воспоминаний наталкиваются на непробиваемую стену, когда я пытаюсь припомнить, что происходило до того дня, когда отца принесли домой на носилках. Все, что было до этого события, для меня – совершенное небытие, сгоревшие кадры в фильме памяти. Мама много рассказывала нам – мне и сестрам – о том, как она жила, о том, что помнила. Из ее рассказов я выбрал то, что позволило мне склеить картины, воскрешающие жизнь других людей в пространстве небытия, предшествовавшего моим собственным воспоминаниям. Я собирал остатки образов более позднего времени, когда я уже сам начал постигать явления и вещи, окружавшие меня в семье. Я увидел их заново сквозь призму долгих лет, прошедших от детства до старости»[33].
Пропуская сохранившиеся в памяти картины и образы сквозь призму своего сознания, зрелого человека, Ханна Мина объединяет в своем повествовании героя – мальчика, подростка, юношу – и автора. Он ведет рассказ от первого лица, передает мироощущение ребенка, раскрывает его эмоциональное восприятие жизненных впечатлений, то радующих, то наносящих душе глубокие раны, а в качестве автора – разъясняет свои чувства и мысли, а также события того времени. Сочетание детских воспоминаний с объективным, с позиций сегодняшнего дня и широкого знания истории, осмыслением, позволило Ханне Мине создать произведение, отображающее состояние сирийского общества 20-30-х годов. «Писатель добивается большого успеха благодаря тому, что автобиография и искусство романиста тесно переплетаются и дополняют одно другое в его произведении»[34].
В трилогии Ханна Мина запечатлел свои детские и отроческие годы, начиная с отъезда семьи из Латакии во второй половине 20-х годов и кончая ее возвращением в этот город в 1939 году.
В начале повести «Картины прошлого» описывается жизнь в Латакии. Большая семья – отец, мать, сын и три дочери – еле сводит концы с концами. Маленькому герою повести только три года, и его впечатления того периода очень расплывчаты. Поэтому автор во многом опирается на рассказы матери. Мать и отец – ключевые фигуры в повествовании, поскольку именно они занимают центральное место в жизни ребенка, на них фактически замыкается его мир.
В своем повествовании Ханна Мина не следует естественному ходу времени. Под наплывом воспоминаний он часто переключается с одного на другое, ломая последовательное течение событий. Образ отца складывается постепенно, из фрагментов, обрывков картин, сохраненных памятью и дополненных рассказами матери. «Не помню, на чем мы приехали из Латакии в ас-Сувейдию. Не помню наших первых дней в этой прибрежной деревушке. Больше того, не помню ни берега, ни моря, ни главного рынка»[35].
Семья поселилась в глинобитном доме, поделенном на две половины: одна – для скотины, другая для жилья. Отец без конца менял профессии. Он не мог подолгу оставаться на одном месте и выбирал себе занятия, связанные с долгими отлучками. Одно время он был странствующим торговцем, неделями, а то и месяцами не бывал дома. Потом стал сапожником: взваливал на спину мешок с инструментами и снова уходил, оставляя семью один на один с жестокой жизнью.
Недолгое пребывание в деревне Кара-Агач запомнилось Ханне Мине встречей с морем, которое станет в будущем одним из главных героев его произведений. «Хотя я сильно любил свою мать и старался не огорчать ее и не заставлять плакать, море мощно притягивало меня к себе и нередко побуждало забывать о долге послушания. Я бежал к морю, влекомый чувством, подобным неодолимому желанию поиграть в новую игру с ребятами. Душа моя успокаивалась и отдыхала при виде необъятного морского простора, радовалась его синеве и белым гребешкам волн. Я любил парящих над морем чаек, и хотя и никогда не купался в море, его воды смывали с моей души все печали – я ощущал его на своей коже»[36].
Детские годы, проведенные в деревушке на берегу моря, заложили основу для будущих произведений о море и моряках, написанных языком более близким к поэзии, нежели к прозе. В повести «История моряка», («Хикайа баххар»), например, язык Ханны Мины достигает прозрачности и мелодичности, что позволяет назвать повесть «морской поэзией». Связь Ханны Мины с морем прочна и неразрывна со времен детства.
Труднее всего семье жилось в деревне аль-Акбар. «Три года мы жили в лачуге под инжировым деревом, на обочине дороги. Под ногами – земля, над головами – пыль. По утрам пастухи прогоняли мимо деревенские стада, от которых поднимались облака пыли, окрашенной рассветом в розовый цвет»[37].
Несмотря на убогость изображаемой жизни, поэтические описания пейзажей и общий лирический стиль повествования сообщают картинам прошлого теплоту, смягчают ее суровость. Мягкий лиризм – одна из наиболее характерных постоянных черт стиля Ханны Мины, когда он пишет о далеких годах детства и отрочества. Пропускаемые сквозь душу воспоминания писателя не утрачивают качества достоверности, но окрашиваются красками души.
Если в повести «Картины прошлого» главными героями выступают мать и отец, живущие в обществе, которое не щадит слабых, то основным персонажем «Болота» является сам рассказчик – мальчик-подросток, живущий в городе. Все события излагаются в его восприятии[38].
Ханна Мина пошел в школу, когда ему исполнилось восемь лет. «Первый школьный день, – вспоминает он, – был особенным днем в моей жизни и остался таким в памяти. Я страшно боялся, потому что был маленьким мальчиком, впервые попавшим из деревни в город. Я был худ, как свечка, гаснущая при малейшем дуновении ветерка. Спасти эту свечка могли только объятия матери»[39].
Мальчика записали в православную школу при монастыре. Он проявлял большие способности. Его стали хвалить и дарить образа святых. Учительница Ханны в письме, присланном ему из Америки, куда она уехала, предрекала ему большое будущее. «Вспоминаю ее пророчество, – пишет Мина, – и горько улыбаюсь, вопрошая: «Где же то величие, которое мне предсказывали?» Моя учительница оказалась права во всем, кроме этого. А быть может, те бесконечные страдания, которые выпали на мою душу, и есть величие»[40]?
Мальчик имел обыкновение писать на классной доске стихи и афоризмы, прочитанные и заученные им. Однажды он написал:
«Революционером буду, даже если притеснители
Выложат дороги джихада остриями лезвий».
Директор школы стал выяснять, кто написал эти строки. Мальчику пришлось сознаться. Директор спросил, знает ли он, что значат эти слова. «Да, это о Палестине», – ответил мальчик. Тогда в школе были запрещены вольности. Разрешалось писать только лишь фразы из учебника. То, что Ханна Мина выбрал именно эти строки и написал их на доске, говорит о том, что его рано начали интересовать проблемы общественно-политической жизни.
Ханну перевели в школу Рашидийа. Мальчик много читал. Его успехи в учебе вызывали уважение и рождали надежды у других членов семьи, в которой он был единственным сыном. Жажда мальчика к знаниям возросла благодаря знакомству с активными участниками рабочего движения Фаизом аш-Шауля, Эсперо аль-Аваром, Абдо Хосни. На его социальное самоощущение, принадлежащего к «низам» общества, наложились политические и социально-экономические идеи, произошло соединение жизненного опыта со знаниями. Подобная взаимосвязь реального опыта и его теоретического осмысления станет характерной для Ханны Мины на всех этапах его творческого пути.
В «Болоте» мы видим, как возрастает острота переживания мальчиком его бедности, отгораживающей его от других школьников. «В школе я, беднейший из всех учившихся в ней бедняков, пережил все унижения, какие только возможны. Мне не разрешалось заходить в церковь вместе с остальными учениками, присутствовать на похоронах. Я не мог заплатить четыре куруша, чтобы поехать на экскурсию в Анталью»[41].
Мальчику пришлось пережить всякое, вплоть до того, что однажды он был готов отречься от матери, стоявшей в очереди за получением помощи от благотворительной организации. Он стыдился своей одежды, сравнивая ее с одеждой других мальчиков. Ощущение бедности постоянно угнетало его до тех пор, пока о не услышал слова своего нового знакомого – рабочего: «Бедность не порок. Порок – это когда человек стыдится своей бедности. Учись ходить перед богачами с высоко поднятой головой и говорить им, что ты лучше их, потому что они богаты благодаря тому, что ты беден. Они крадут труд твоего отца и подобных ему тружеников». Эти слова запали мне в сердце и проникли в мой разум, оставшись там навсегда. Я перестал стыдиться бедности. Однажды я обнял мать и поцеловал ее – она не знала, за что, – чтобы смыть с себя грех – ведь она всегда гордилась мной, а я чуть не отрекся от нее, «когда еще не прокричал петух»[42].
Как мы видим, для Ханны Мины, воспитывавшегося религиозной матерью и изучавшего Священное писание в школе, текст Евангелия является естественным источником образных сравнений и ассоциаций. Пшеница и ячмень, полученные за то, что сестра пошла работать служанкой в дом старосты, ассоциируется в его памяти с тридцатью сребрениками Иуды, хотя он при этом подчеркивает, что со стороны матери этот шаг был «жертвоприношением голоду». Себя же он сравнивает с апостолом Петром, отрекшимся от Христа, – он так же готов был отречься от самого любимого человека.
События повести «Болото» происходят в городе Искандуруне, где семья Ханны Мины жила в 30-е годы. В это время в сирийское общество проникли социалистические идеи, получившие широкое хождение. Писатель знакомит нас с людьми, воспринявшими эти идеи, и вступившими на путь борьбы против колониализма. Главные персонажи – носители новых идей – Фаиз аш-Шуаля, Эсперо аль-Авар и Абдо Хосни. Благодаря общению с ними в сознании подростка утверждается мысль о том, что «главное – понять истину, узнать причину того, что наш квартал таков, каков он есть, и действовать вместе с теми, кто добивается его обновления и освобождения»[43].
Прежде чем вывести на сцену Фаиза аш-Шуаля, автор пересказывает слухи, которые ходили о нем в городе, создавая ему героический ореол. Молодой человек, выходец из рабочей семьи, Фаиз «учился у жизни, а буквы на его спине были написаны не пером, а кнутом. Он ставил себе цель пробудить в рабочих сознание, организовать их в профсоюзы».[44] Фаиз аш-Шуаля распространяет листовки, руководит выступлениями против французских оккупантов. Его арестовывают и бросают в тюрьму. Через три года он выходит на свободу еще более возмужавшим и окрепшим и вновь возвращается к прежней деятельности. Появляясь в середине повести, Фаиз сразу предстает опытным руководителем, он занимается созданием политической организации и пользуется глубоким уважением среди людей за свою отвагу и самоотверженность. Герой становится источником духовного света для населения квартала, в котором живет семья Ханны Мины.
Что касается Эсперо аль-Авара, то он сыграл в жизни Ханны роль не только политического наставника, но и учителя практической жизни. Эсперо умел многое дать бедным и слабым. Это он нашел в болоте угря и учил подростка, как поймать его, набравшись для этого терпения и проявив проворство. В образе Эсперо Ханне Мине удалось запечатлеть человеческое богатство личности, наделенной умом, душевной теплотой и готовой всегда прийти на помощь другим.
Вторая часть автобиографической трилогии, роман «Болото», показывает нам идеологическую позицию Ханны Мины, а также черты главных героев его романов. Его идеи неотделимы от образов людей – носителей этих идей. Люди, вызывающие восхищение Ханны Мины, – это те, кто не пасует перед трудностями и не сходит с однажды избранного пути. Идеал настоящего мужчины вбирает в себя черты реальных личностей, которых он встретил, будучи юношей. Так складывалось отличающее произведения Ханны Мины единство жизненного опыта и идеологических взглядов.
Последняя книга трилогии, повесть «Сбор урожая», начинается с переезда семьи в Латакию. Время ее охватывает период работы всех членов семьи на оливковой плантации – отсюда и ее название.
Ханна оставил школу, распрощавшись с ней навсегда. Он больше не встречался с активистами рабочего движения, с которыми познакомился в Искандеруне. В Латакии обстановка была совсем иной: город еще не был готов к активной общественной жизни. Ханна начал искать работу: кто-то должен был помогать матери, работавшей прислугой. Он пошел в магазин «Дилаки», где выполнял мелкую работу и отвечал на телефонные звонки. Но когда началась Вторая мировая война, владелец магазина, капитан запаса французской армии, был мобилизован, и магазин закрылся. Ханна оказался безработным. Этот эпизод из биографии писателя точно воспроизведен в «Синих лампах»: герой романа Фарис также работает в магазине «Дилаки» и теряет работу из-за того, что хозяина призывают в армию.
Потеряв всякую надежду заработать на хлеб, семья отправляется в деревню на сбор урожая маслин. Там, в деревне, участвуя в тяжелом крестьянском труде, Ханна вплотную сталкивается с притеснениями, которым подвергаются крестьяне. Меняется и его представление об отце, который неоднократно проявляет смелость, протестуя против несправедливости, отстаивая права семьи. Твердости характера он учится у старшей сестры, которая советует ему поступать решительно, если он сознает свою правоту.
В повести «Сбор урожая» Ханна Мина рассказывает историю своей первой любви к Раифе, дочери садовника. Но, искренне полюбив, юноша ни на минуту не забывает о том, что он беден, что у него ничего нет. Сознавая, что Раифа не сможет стать ему спутницей на его жизненном пути, Ханна принимает решение расстаться с девушкой.
Мотив отказа от любви, становящейся препятствием на пути служения делу, расставания с любимой женщиной во имя исполнения долга неоднократно встречается в творчестве Ханны Мины – жертвуют своей любовью Салех Хаззум, герой «Истории моряка», Карам, герой «Весны и осени», другие персонажи писателя. Что, однако, не исключает изображения им любви как чувства, оказывающегося спасительным для героя, помогающего ему преодолеть душевный кризис, обрести веру в себя, вернуться к созидательной жизни.
Повесть «Сбор урожая» заканчивается возвращением семьи в Латакию, в квартал аль-Калаа, где она обоснуется надолго и который стал местом действия первого романа Ханны Мины.
Таким образом, автобиографическая трилогия воскрешает и основные события детства, отрочества и юности Ханны Мины так, как они отложились в памяти писателя, и позволяет проследить все вехи формирования его личности, увидеть истоки многих мотивов и образов его творчества, того идеала мужественности, который он художественно воплощает в своих героях.
Роль Ханны Мины в развитии сирийской литературы.
Горьковские традиции в романистике Ханны Мины
Как художник Ханна Мина формировался под значительным воздействием А.М. Горького. Рассказывая о начале своего творческого пути, Мина признается: «В первых своих коротких рассказах, опубликованных в 40-е годы, я был подвержен влиянию Горького. Видимо, это наложило отпечаток и на повесть «Синие лампы»[45].
А.М. Горький родился в семье ремесленника, а в годы отрочества и юности ему пришлось столкнуться и с самым «дном» жизни. Он обошел всю Россию, был знаком с тяжелой физической работой, с голодом, побоями, унижениями. Эти жизненные «университеты» легли в основу его творчества, стали неиссякаемым источником сюжетов, образов, идей больших художественных полотен. Мы не ошибемся, если скажем, что жизнь Ханны Мины, особенно его детские и юношеские годы, во многом сходны с жизнью Горького, несмотря на дальность разделяющего их расстояния и на разницу условий национальной жизни в России и в Сирии[46].
Также как и Горький, Мина не знал своего дня рождения, его родители не устраивали никаких праздников. «В этом доме, – пишет он, – я родился, в нем же затерялся мой день рождения. Когда я вырос и впервые пошел в школу, мой учитель был крайне удивлен, увидев, что в метрике годом моего рождения назван 1911. Он погладил меня по голове и сказал: «Это невозможно, мой маленький, ты, значит, старше меня!»[47].
Автобиографизм занимает важное место в творчестве обоих писателей. Существенной особенностью автобиографизма Горького и Мины является то, что писатели повествуют не только о своих героях, но и об окружающей их среде. Перед нами предстают картины тяжелой жизни простых людей. Мы ощущаем всю тяжесть жизненного пути каждого из них. Пройдя через многие разновидности физического труда, юный Горький почувствовал себя серьезным и взрослым не по годам. Он вспоминает, что знал жизнь в юные годы больше, чем любой из его ровесников. В своей биографии Горький писал, что ему нравилась эта бойкая, разнообразная впечатлениями жизнь с постоянной сменой лиц и картин природы.
Тоже самое мы видим и в жизни Ханны Мины, которая, по словам сирийского писателя Саида Хуранийи, является легендой, вдохновляющей каждого.
Ханну Мину и Горького также объединяют их знаменитые произведения, написанные в форме трилогии. Нельзя не отметить, что трилогия А.М. Горького, состоящая из повестей «Детство», «Юность» и «Мои университеты», является первым произведением автобиографического жанра в литературе соцреализма, а автобиографическая трилогия Ханны Мины «Картины прошлого», «Болото», «Сбор урожая» – едва ли ни главным произведением жанра подобного рода в арабской литературе.
Трилогия Горького повествует, прежде всего, о том, как, несмотря на
все обиды росла в главном герое любовь и вера в человека. Писатель провел его через суровые испытания. Герой стал понимать, что даже его мысли о жизни не менее тяжелые, чем сама жизнь. Но он не отказывается от этой тяжести, а находит в себе силы подняться и продолжать восхождение.
Ханна Мина, как и Горький, стремился к реалистическому восприятию действительности. При этом существенным является то, что его персонажи развиваются не только в противостоянии внешнему миру, но и в борьбе с самими собой, в преодолении себя.
Еще одной общей чертой двух писателей является эволюция их героев. Например, главный герой рассказа А.М. Горького «Легкий человек» – Сашка это еще не сложившийся характер, но всем складом своей натуры он противостоит миру обывательской среды. Все перепутано в нем, но яркое ощущение радости жизни, начало приобщения его к литературе, культуре, пробуждающееся общественное самосознание – все это были уже черты нового человека. Ни одно явление жизни не оставляет героя равнодушным. Все ему интересно и, глядя на него, невольно думаешь: «Когда этот человек укрепится в жизни, – много внесет он в нее нового, красивого!»[48].
А пробуждение человеческого достоинства Горький связывал с активной позицией человека, не только с его противостоянием «мерзостям жизни», но и с созиданием нового мира, новых взаимоотношений»[49]. Такие же идеи прослеживаются во многих произведениях Ханны Мины, в частности, в повести «Синие лампы» и в романе «Парус и буря».
Судьба Ханны Мины сложилась так, что ему пришлось на долгие годы покинуть Сирию и жить в Китае и Венгрии в качестве политического эмигранта. Это наложило отпечаток на различные варианты решения основной для его творчества проблемы – создания образа общественно активной личности, борющейся за передовые идеалы.
События в романе «Снег летит в окно» в значительной своей части происходят в период активизации деятельности буржуазии в Сирии и усиления социальной борьбы. В нем, впервые в сирийской прозе, появляется изображение условий подпольной борьбы, жизни в эмиграции.
Родина представляет в глазах Файада, главного героя романа, высшую ценность, и изгнание его оттуда равносильно изгнанию Адама из рая. Библейская история переосмысливается в романе в социальном и художественном аспектах, а страдания Файада и его борьба за возвращение на Родину уподобляются известной борьбе человека за возвращение в рай.
Личность Файада далеко не однозначна. В начале романа он находится как бы между двумя полюсами – своим другом Джозефом, мелкобуржуазным интеллигентом, занимающим пассивно-примиренческую позицию по отношению к буржуазной власти, и старым знакомым, рабочим Халилем, прошедшим серьезную школу революционной борьбы. Писатель сталкивает героя со множеством людей, проводит через сомнения, колебания, споры с самим собой и с другими, показывает, как в жизненных испытаниях происходит духовное созревание Файада, все большее осознание справедливости социалистических идей. Файад приходит к выводу: бороться надо на Родине, только там его место, и осуществляет свое решение. Целуя землю своей страны, он дает себе клятву больше никогда ее не покидать.
Таким образом, герой Ханны Мины занимает последовательно активную жизненную позицию, а его отчуждение носит временный характер. Пройдя через все испытания, Файад являет собой высокую ступень развития образа сознательного борца. В нем, как и в некоторых других образах романа, в частности, тетки рабочего Халиля Умм Башир, чувствуется влияние раннего Горького, известная перекличка с образами романа «Мать»[50].
А.М. Горький и Ханна Мина ориентировали литературу на поиски положительного идеала, связывая его с пробуждением народного самосознания. Обоих писателей сближает социальность их творчества, пристальное внимание к роли и месту личности в общественно-политической борьбе своего времени.
Таким образом, путеводной нитью в творческих исканиях Ханны Мины стали традиции А.М. Горького, принципы социалистического реализма. И Ханна Мина стал полноправным преемником этих традиций.
Творчество Ханны Мины как отражение культуры Сирии
в постколониальный период
Постколониальный период (50-е годы ХХ века) – качественно новый этап в общественно-политической жизни Сирии, как и многих других арабских государств, добившихся национального суверенитета.
Если в период иностранного господства в Сирии главная проблема была связана с национальным освобождением, то теперь на первый план выдвигалась задача укрепления национальной независимости и завоевания авторитета в мировом обществе.
Эти годы явились периодом расцвета литературной жизни Сирии. Получили развитие все виды и жанры повествовательной литературы, различные течения и направления. Доминирующим жанром стал рассказ, чему способствовали как национальные литературные традиции, так и распространение в стране образцов мировой новеллистики. Все большее влияние приобретала мировая реалистическая художественная культура. Реализм стал ведущим литературным направлением в стране. В Сирии возникло множество литературных кружков, самым значительным из которых стала «Ассоциация сирийских писателей», основанная в Дамаске в 1951 году.
Ведущими членами ассоциации стали Мавахиб и Хасиб аль-Кайали, Саид Хуранийа, Ханна Мина, Шауки Багдади и другие литераторы.
Именно писатели Ассоциации способствовали подъему реалистической литературы, которая в отмеченное десятилетие достигла наивысшего расцвета.
В 1952 году в качестве предисловия к сборнику «Путь к вершине» («Дарб иля-ль кумма») писатели Ассоциации опубликовали свою декларацию, в которой они утверждали, что «уверенно идут к намеченной цели – своим творчеством служить народу, выходцами из которого они являются»[51].
50-е годы ХХ века можно с уверенностью назвать эпохой расцвета жанра короткого рассказа. По мнению литературного критика Хасиба аль-Хатыба, жанр короткого рассказа обладает «боевым» потенциалом и имеет идейно-нравственную направленность. Этот жанр признавался емким, лаконичным, его объем давал писателям возможность публиковаться на страницах периодической печати[52].
В сентябре 1954 года в Дамаске состоялся съезд арабских писателей, на котором Ассоциация сирийских писателей была преобразована в Ассоциацию арабских писателей.
Среди обсуждаемых на съезде проблем особое значение придавалось возрождению арабского культурного наследия. Лозунг Ассоциации арабских писателей гласил: «За свободную мысль и светлую жизнь»! Писатели должны были руководствоваться передовыми идеями, вселяющими оптимизм и веру в светлое будущее.
Мировая литература продолжала играть существенную роль в культурной жизни Сирии. Наибольшим успехом у сирийцев пользовались русские писатели и поэты, которым было свойственно стремление к поиску правды, а также интерес к простому человеку. Наибольшей популярностью в Сирии пользовался А.П. Чехов. Сирийских литераторов особенно привлекало художественное мастерство Чехова-новеллиста.
Молодой прогрессивный писатель Ханна Мина проявил себя в 50-е годы как блистательный новеллист. В своем творчестве он опирался на традиции мировой, особенно русской реалистической, литературы. Для него были характерны поиски новых идейно-эстетических и жанрово-стилевых способов отражения действительности. Главной своей задачей он считал создание национальной, местной литературы.
При всем разнообразии сюжетов Ханна Мина оставался верен одной теме – описанию жизни сирийских городов и деревень, родной природы. В его творчестве главное место занял герой – выходец из средних и бедных слоев общества.
Вера в силу своего народа, его свободолюбие, уверенность в твердости его духа, в его решимости бороться за свою жизнь наполняла произведения Ханны Мины и других сирийских писателей. И в этом – залог их успешной культурной деятельности. Авторы современной арабской новеллы – реалисты, они смотрят на мир открытыми глазами, пишут о живых людях. Пишут, потому что это их долг, и потому, что не могут не писать.
В постколониальный период в Сирии вышли в свет многочисленные произведения талантливейших писателей.
В 1953 году известный сирийский литературный критик Насиб аль-Ихтийар в 191-ом номере журнала «ан-Нуккад» («Критики») в статье «Ли-ман нактубу?» («Для кого мы пишем?») призывал к созданию «патриотической, гуманистической литературы», считая настоящей ту литературу, которая «обращена к реальности, живет заботами своей эпохи, верит в необходимость осуществления поставленных ею задач, варится в котле идей, рожденных самой жизнью»[53].
Арабские писатели всецело восприняли этот призыв, вложив в свое творчество души и сердца.
По словам Ханны Мины, 50-е годы ХХ века являются десятилетием короткого рассказа. С этим трудно поспорить. Ведь «малая» прозаическая форма в те годы постоянно находилась в центре внимания литературной общественности страны, и именно на нее делали упор сирийские авторы.
Важную роль играло и социальное происхождение писателей, которое не без основания можно считать одним из важнейших компонентов, формирующих авторский почерк писателя, если не самым важным.
Мы можем разделить сирийских писателей на две группы. Первая группа – это революционная интеллигенция. К этой группе можно отнести Саида Хуранийу, Сидки Исмаила, Адиля Абу Шанаба, Салаха Дихни. Вторая же группа – это «крестьянские» писатели.
На наш взгляд, «крестьянские» писатели – это те писатели, которые родились и жили в деревне, а также те, кто в своих произведениях уделял деревенской жизни особое внимание.
К «крестьянским» писателям мы смело можем отнести одного из основателей современной арабской новеллы Абд ас-Саляма аль-Уджейли, блистательного мастера короткого рассказа Ханну Мину, жизднерадостного автора Хасиба аль-Кайали, замечательного писателя и историка Мавахиба аль-Кайали, скромного и талантливого автора Мурада ас-Сибаи и многих других.
«Крестьянские» писатели, также как и писатели, относящиеся к революционной интеллигенции, сыграли огромную роль в развитии сирийской культуры. Своим творчеством они пропагандировали идеи просвещения и повышали самосознание народных масс.
Огромной заслугой «крестьянских» писателей является то, что они показали нам жизнь такой, какая она есть. Мы можем увидеть жизнь – тяжелую, полную страданий и лишений в борьбе за свободу, глазами простых людей. Это ли не прекрасно?!
Творчество «крестьянских» писателей и особенно творчество раннего Ханны Мины отличает, прежде всего, простота мироощущения. Может быть, самое важное, что есть на свете! То, чего нам иногда так не хватает, и то, к чему мы стремимся и не всегда можем достичь. Они пишут для нас всех, как бы говоря: «Жизнь полна трудностей и невзгод, но мы живем и с Божьей помощью преодолеваем их».
Творчество Ханны Мины сыграло важную роль в развитии культуры Сирии. Своим творчеством он просвещал народные массы и способствовал национально-патриотическому возрождению Сирии, дав наилучшее представление о жизни простых людей, боровшихся за свободу и светлое будущее своей страны.
Образы женщин в романах Ханны Мины
Отдельного упоминания в творчестве Ханны Мины заслуживают образы женщин. По мнению сирийского литературного критика Мамдуха Абу аль-Уаи, женщина в романах Ханны Мины не просто мать, сестра, спутница жизни, а личность. Он словно заглянул в сердце женщины и написал об ее искренних чувствах.
В романе «Картины прошлого», открывающем знаменитую автобиографическую трилогию, писатель рассказывает о мытарствах бедной деревенской христианской семьи, скитавшейся в поисках работы от одного помещика к другому, терпевшей нужду и унижения, подобно тысячам семей.
Весь роман, начиная с эпиграфа, посвящен матери Ханны Мины. Безо всякого сомнения, она является самым светлым образом детства писателя. Все силы она отдавала воспитанию детей, «словно заботливая птица, несла в дом заработанную крошку хлеба». Но ей пришлось отдать в услужение помещику старшую дочь, которой тогда еще не исполнилось и десяти лет. Это был первый удар судьбы, который Ханна Мина пережил вместе с матерью.
Писатель вспоминает: «Наш дом не был домом. Это была светлая точка в окружающей его пустыне мрака. Со всех сторон к ней устремлялись волчьи стаи, вокруг бродили воры, и мать с детьми жила в этом кошмаре. Крик бесполезен – никто не услышит, голос глушится ужасом и ветром. Если мы спали, от матери оставались лишь два испуганных глаза, обводящих взглядом стены, два уха, вслушивающихся в долгую ночь и шум дождя, комок усталых, напряженных нервов»[54].
Этот обобщенно-поэтический образ одинокой матери, стерегущей свой дом и своих детей, характерен для стиля всей первой части трилогии – отдельные, разновременные события и картины сливаются, объединяясь тем общим, сильным впечатлением, которое они оставили в детской душе.
Дожидаясь возвращения отца, мать рассказывала детям сказки про Ловкого Хасана и другие истории. Дети плакали, требуя еды. Деревенский староста Ильяс становился все строже и суровее. Матери ничего не оставалось, как согласиться с тем, чтобы старшая десятилетняя дочь пошла к нему в дом прислугой. «Не за тридцать сребреников продала мать мою сестру, – вспоминает этот эпизод автор, – и все же она получила за нее то, что нам было дороже серебра – ячмень и кукурузу. Сестра была принесена в жертву голоду»[55].
Таким образом, любовь к детям и страх за их жизни делали мать, слабую женщину, сильной, хотя это и была сила отчаяния. Безысходность положения толкала ее на решительные поступки, в то время как отец, которому по всем правилам и традициям положено было быть главой семьи и ее кормильцем, самоустранялся от забот о жене и детях. Упоминание о ловком Хасане, герое народных сказок, всегда добивающемся успеха и удачи благодаря своей предприимчивости и смекалке, создает контрастный фон образу отца.
По словам Ханны Мины, «Картины прошлого» – яркий пример контакта писателя с читателем. «Я получил десятки и сотни писем относительно романа…Большинство читателей сообщали, что мать в романе – словно их собственная мать…Это и есть то, что я называю умением угадать вкусы читателей…»[56].
В романе также описано, как семья кочевала из деревни в деревню по берегу Средиземного моря, каким тяжким трудом доставался кусок хлеба, о двух других сестрах Ханны Мины, которых нужда заставила наняться служанками в богатые семьи. Еще две женские судьбы всплывают в писательской памяти – это вдовы, ставшие подругами отца. Если первая, вынужденная после смерти мужа продавать себя, поражала мальчика своей красотой, то другая, Заннуба, потрясла его воображение своим героическим поступком: благодаря ее самоотверженности избежали суровой кары голодавшие крестьяне, разграбившие помещичьи амбары. Заннуба подожгла амбар и сама погибла в огне, взяв на себя вину за кражу. Картина объятой пламенем женщины – фигуры на краю крыши – воспринимается мальчиком как конец света.
По мнению арабских литературных критиков, женские образы в романе «Картины прошлого» являются наиболее удачными, возможно, потому, что они, по замыслу автора, несут главную идейную нагрузка романа.
Следует остановиться еще на одной стороне жизненного опыта Ханны Мины, которую он описывает в романе «Болото». Когда Ханна учился в школе, он влюбился в свою учительницу, и это чувство стало для него источником мучительных переживаний. «Ты станешь великим, – сказала она и поцеловала меня. – Я захмелел от этого поцелуя, вдохнул еще раз запах женщины, которая не была моей матерью, и мне захотелось, в свою очередь, обнять и поцеловать ее. Но я не осмелился. Я взял ее руку, поцеловал ее и положил себе на голову. Рассмеявшись, она сказала: «Так не годится…Ты можешь поцеловать меня, как целуешь маму». Я смутился и не знал, что мне делать. Тогда она приблизила свою щеку к моим губам, показывая пальцем: поцелуй вот сюда…Я поцеловал ее, дрожа. Горячая, мучительная волна захлестнула все мое тело, лицо и уши покраснели, я чуть не плакал от чрезмерного возбуждения»[57].
Эта детская привязанность к учительнице положила начало пробуждению чувственности. Среди приятелей Ханны были такие, кто уже приобрел определенный опыт и охотно рассказывал об этом. Писатель признается: «Я знал, что мужчина и женщина делают в постели, но рассказ моего приятеля Фульфата о проститутках смутил меня. Слушая его, я испытывал противоречивые и острые чувства. Этот разговор оставил во мне тяжелое ощущение, проститутки представлялись мне в виде ведьм…Таким я оставался до тех пор, пока не произошло то событие на карнавале»[58].
Во время карнавала мальчик случайно оказался в публичном доме. Он был вместе с приятелем Фулфатом и не знал, куда идет. Там он познакомился с проститутками, а одна из них, Зейнаб, произвела на него сильное впечатление, заставив изменить представление о падших женщинах. Ханна почувствовал сострадание к ним, в его душе родился наивный план: «Если бы каждый мужчина женился на одной из тамошних девушек, то публичный дом закрыли бы, и на его месте возник бы чистый живой квартал»[59].
Сочувственное отношение Ханны Мины к этим женщинам напоминает отношение Достоевского к Соне Мармеладовой – порой он окружает их неким романтическим ореолом. Подобная позиция писателя проистекает из убеждения в том, что женщина в классовом обществе страдает вдвойне, поэтому основную часть вины за ее падение он возлагает на социальные условия.
Подобное отношение Ханны Мины к женщинам характеризует его как человека, которому близко сострадание ко всем без исключения людям. А образы женщин в его романах были и остаются одними из самых удачных и близких читателям.
Особенности творческого новаторства Ханны Мины
Творчество Ханны Мины относится к этапу, начавшемуся в конце 40-х годов и продолжающемуся в начале ХХI века. Этот писатель – не просто один в ряду прочих: он является как бы основным звеном литературной цепи и, пожалуй, можно сказать, что ему принадлежит решающая роль в ней в смысле верности творческому методу, универсальности творческого подхода.
Вероятно, Ханна Мина – это первый из литераторов, сумевших установить баланс между приверженностью писателя определенным убеждениям и общественной реальностью с ее противоречиями в рамках повествовательного произведения. Именно Ханна Мина первым отнесся с уважением к самостоятельности героев, оберегая их личностные черты. Так, он высоко ценит патриотизм своего героя ат-Таруси. Он изображает зарождение, мечты простых людей о свободе и созидании. По мнению писателя, чтобы быть патриотом, не обязательно знать философию и разбираться в прочих науках. Нужно лишь быть честным и искренним человеком. Ведь ат-Таруси, подобно самому писателю, научился патриотизму через непосредственную жизненную практику.
Писателю удалось преодолеть комплекс восточных литераторов и политиков, которые зачастую в своих автобиографиях отмечали лишь свои победы и достижения на жизненном пути. Мина же начинает с момента поражения – исторического поражения бедняков Сирии. Он не замалчивает ни одного факта, даже если он наносит ущерб его личной репутации или репутации его семьи. Личная биография у него сродни истории Родины, отраженной как изнутри (через героев), так и снаружи (через события). Так в «Синих лампах» Мине удалось совершить переход от частного к общему: от безвестного юноши к герою-борцу. В такой способности к обобщению и состоит искусство литератора.
Повести и романы сначала складываются в голове писателя и лишь затем переносятся на бумагу. Очень часто написанное разочаровывает автора, потому что в уме ему представлялось нечто более широкое, четкое и изящное, чем получилось на бумаге, и такая черта отличает хороших писателей. Тунисский литературовед Хаммади Хаммуд охарактеризовал эту «редакторско-стилистическую болезнь» как «болезнь полезную и созидательную», заставляющую писателя критически оценивать свои работы и, благодаря этому, совершенствовать или переоценивать их. Мы вполне можем сказать, что «редакторско-стилистическая болезнь» не миновала и Ханну Мину, но она лишь подтолкнула его к продолжению и углублению своего творчества, к продолжению выбранного пути. Писатель не придавал значения критике, упрекавшей его в повторе некоторых событий и персонажей. Он чувствовал постоянную потребность еще раз обратиться к ним, потому что их потенциал еще не был исчерпан или потому, что он не сумел высказать через них все, что хотел[60].
Арабская романистика на своей первоначальной стадии обладала одним голосом – голосом автора, рассказчика. Писатель всегда говорил, а персонажи воспринимали его поручения. В произведениях же Ханны Мины мы встречаем многоголосие, формирующее ткань повести или романа. Здесь сосуществуют прекрасное и безобразное, культура и невежество, революционеры и феодалы. Все персонажи являются порождением определенных обстоятельств на определенной стадии человеческого развития. Писатель творчески подходит к образам своих персонажей: ни один из них не появляется на страницах его книг неоправданно.
В романах и повестях Ханны Мины мы не встретим почти ни одного героя, который не был бы связан с другим героем в другой повести или романе. Можно, пожалуй, сказать, что герои Мины как бы размножаются: один отделяется от другого и становится новым героем, ведь все они порождены личными качествами, политическими симпатиями и нравственными установками писателя. Так, Бахрум в «Картинах прошлого» похож на ат-Таруси в «Парусе и буре» и на Салеха Хаззума в «Истории моряка». Это сходство не спонтанно. Оно идет из глубины художественной структуры повести, из глубины приверженности писателя своим идеям и убеждениям.
Доктор Наджах аль-Атар пишет: «В большинстве рассказов и повестей Ханны Мины все персонажи – второстепенные и главные – живут своей собственной жизнью, не такой, как остальные. Но в подкожных тканях каждого из них есть такие кровеносные сосуды, которых может быть у кого-то больше, у кого-то меньше, но во всех них течет, пульсирует кровь ат-Таруси, так что их видно невооруженным глазом. Здесь просматриваются их основные черты, и здесь проясняются их позиции.
Этот человек, имя которому ат-Таруси, является не просто умозрительным образом мужественности или ее произвольной типизацией. Это попросту один из нас, один из простых людей, живущих среди нас, сражающихся с трудностями и преодолевающих их. Они борются «на суше и на море», потому что они знают – хотя и не получали уроков борьбы – что жизнь – это борьба. Они спят на сырой земле, движутся вместе с ветром, подставляют лица штормам. Героизм – это их хлеб и вино. В этом смысле ат-Таруси столько же индивид, сколько общность, а «тарусизм» как отражение общности через индивида есть свидетельство их единства и взаимного притяжения[61].
Утверждение о том, что образ ат-Таруси является ключом к пониманию
героизма в романах и повестях Ханны Мины, справедливо и в отношении большинства его остальных положительных героев, нравственные ценности и критерии которых являются ценностями и критериями самого автора. «Все люди при всех обстоятельствах, в разных формах и в разной степени стремятся к переменам, – говорит Ханна Мина. – Мое «я» здесь ничто иное как зеркало, в котором отражаются личности других людей, отражаются верно и правдиво. В своем подходе к людям я стараюсь изображать их в реальной жизни, с их духовными устремлениями и душевными чаяниями. Скажу прямо, что стремление людей к переменам значительно сильнее, чем нам кажется…Это желание всех людей на планете. Я не сдерживаю этого желания своим рационализмом, я даю ему полный простор, благословляю его, прославляю его…Кто-то написал книгу, в которой сказал: «Радость – это моя профессия». Позвольте мне сказать, что радость – моя профессия и профессия моих героев. Я ничего не искажаю и не фальсифицирую, не навязываю другим своего…Не навязываю им даже своей любви к борьбе «на суше и на море», как сказал ат-Таруси. Эту любовь я сам беру у своих героев, которых создаю и от которых учусь терпению, великодушию, щедрости и мужеству…Друг мой, скажи людям моим языком: перестаньте подделывать жизнь, она шире, щедрее и великодушнее, чем вы ее представляете…Проживайте ее глубоко. Знайте, что произвол, угнетение, тяготы не могут полностью разрушить людские души. Люди обладают удивительной способностью выдерживать все и вновь подниматься…улыбаясь при этом»[62].
Вопрос о соотношении эстетического аспекта и литературной техники в творчестве Ханны Мины невозможно решить, не обращаясь при этом к проблемам морали. Однако писатель опередил нас, сам представ перед художественным и нравственным судом в своей дилогии «Звезды судят луну» и «Убывающая луна».
Первый роман дилогии «Звезды судят луну» начинается с поездки писателя Инада Закартави из Латакии в Кессаб – последний сирийский городок на границе с Турцией – в один из снежных зимних дней, в попытке найти отдых и покой вдали от людей. Прибыв в уединенный сельский дом, он надеется найти душевное равновесие, освобождение от своих мыслей, преследующих его вопросов. Как творец, Инад Закартави нигде не находит внутреннего покоя. Его творческие замыслы всегда с ним, в его голове. Так проводит писатель три дня и три ночи, но на четвертый день происходят странные события. Герой думает, что повредился рассудком, когда видит, как огонь, который он разжег в очаге, разгорается огромным пламенем, каждый язык отделяется один от другого, принимая форму красных цветов, превращающихся в человеческие создания, в мужчин и женщин, самых разных по виду. Герой слышит их голоса, словно в кошмарном сне: «Он садист. Этот разбойник мучил меня, доведя до сумасшествия, до отвратительной смерти, напрасно убил меня». Это был голос музыканта Димитру, одного из героев его произведений. Ему отвечает женский голос: «Постыдись, Димитру. Ты же сам виноват в своей глупой смерти от любви». Это Раджия, другая героиня Ханны Мины.
Димитру начинает играть свою любимую мелодию, в зале начинается шум и движение людей, которые выходят из огня. Наконец игра прекращается и вперед выходит человек, одетый как моряк. Закартави узнает в нем ат-Таруси и взывает к нему: «Спаси меня, дружище, ты, которого я создал из сплава драгоценных металлов, сделал героем, превыше всех других героев!». Ат-Таруси предлагает присутствующим создать суд, назначив его председателем Абу Фариса – одного из ключевых персонажей романа «Синие лампы», с которого началось романное творчество Ханны Мины. Секретарем суда назначается устаз Кямиль, герой трилогии «История моряка», судьями – герой этого же произведения Салех Хаззум и дядя Бахрум из романа «Синие лампы».
Раджия, героиня романа «Трагедия Димитру» предлагает себя в качестве адвоката, а прокурором по всеобщему требованию назначается красотка Катрин из трилогии «История моряка». Так формируется состав суда. Инада Закартави помещают на скамью подсудимых и предъявляют ему различные обвинения от персонажей, которые увидели свет в его романах или еще существуют только в его творческих замыслах, в его мозгу. Все они кричат: «Ты сделал нас жертвами! Мы требуем суда над тобой как над преступником! Пусть суд начинает работу, мы приговорим его к смерти, поскольку он убил Димитру!»[63].
На первых четырех заседаниях суда, описанного в романе «Звезды судят луну», целиком построенном на диалогах истцов и защиты, встает основная проблема – отношение писателя к смыслу жизни, окружающему миру. Приговор обвиняемому выносится во второй части дилогии – романе «Убывающая луна». Теперь главная проблема, возникающая в ходе дискуссий на последующих судебных заседаниях, – ответственность писателя за свое творчество, за судьбы своих героев, взаимоотношения автора и его персонажей. Неожиданно с автора спадает маска и появляется его прототип – сам Мина. Его речь – это самообвинение художника, совершающего над собой моральный суд, исповедь писателя, готового рассказать обо всем, что он хотел, но не мог поведать в своих прошлых произведениях, в том числе выразить свой взгляд на проблему личной и общественной свободы, свое отношение к власти, ограничивающей свободу воли творца и не дающей ему возможность открыто высказывать свою позицию. В итоге после выступлений всех присутствующих – прокурора Катрин, адвоката Раджии, свидетелей, суд под председательством Абу Фариса выносит окончательный вердикт – «виновен», и Инада приговаривают к смертной казни, но с отсрочкой – он должен написать все произведения, которые замыслил ранее.
В финале дилогии Закартави протестует, крича, что это решение об отсрочке хуже, чем смертный приговор, так как это делает его и убийцей и жертвой в одно и то же время. Он требует немедленного приведения приговора в исполнение…Слезы и жалобы героя, охвативший всех дух печали и скорби завершают дилогию[64].
Подобное произведение, новое для традиций арабской романистики, стало смелым новаторским шагом Ханны Мины. Смелым, поскольку оно не имеет аналогов в арабском литературном наследии и поскольку автор откровенно признается, что не сумел сказать всего того, что хотел, то есть не смог выразить все мысли и мнения, которые он стремился отразить в художественной форме в своих предыдущих романах и повестях. Здесь присутствует также момент косвенной критики в адрес арабских литературоведов, не сумевших до конца раскрыть глубинное содержание его предшествующих произведений.
В дилогии автор прибегает к почти непосредственному изложению своих мыслей, используя форму «романа-диалога», в противовес известному в арабской литературе ХХ века жанру «романа-пьесы» – «масриуайа», введенному в обиход египетским литератором Тауфиком аль-Хакимом. Некоторую аналогию жанровой форме, использованной Ханной Миной представляет «хиуарийа» (от «хиуар» – диалог) – термин, использованный Нагибом Махфузом для обозначения своих однократных пьес-диалогов, а также рассказов, в которых преобладающим средством выражения служит диалог, разновидность интеллектуальной прозы, философский диалог-спор, столкновение аргументов, контраргументов, точек зрения[65].
В данном случае свой рассказ о судьбах персонажей романов и о своих собственных переживаниях Ханна Мина стилизует, используя форму судебных заседаний, процессуальную сторону которых писатель воспроизводит довольно точно. Так, содержание этих двух романов словно показывает выписки из судебного архива. Сам Ханна Мина проясняет свой замысел в предисловии к первому роману дилогии, озаглавленному «Пояснение»: «Это и повесть и роман одновременно. Кто хочет, может читать ее как повесть, а другие, быть может, захотят читать ее как пьесу. Я буду благодарен и за то, и за другое.
Экспериментирование новыми формами не является для меня самоцелью, но я постоянно занимаюсь этим. Много разнообразных экспериментов такого рода можно найти в написанных мною на сегодняшний день двадцати романах и повестях. Можно обратиться к ним – и особенно к тем, что вышли в последние годы, – чтобы убедиться в справедливости моих прежних утверждений о том, что повествование у меня часто сокращается, уступая место диалогу, который, на мой взгляд, вполне и глубже выражает сущность человека. Это не тот путь, который предлагал для романистики Тауфик аль-Хаким, это попытка слить воедино повествование и диалог, чтобы дать персонажам возможность высказать свои сокровенные мысли в исповеди, отличающейся максимальной степенью свободы[66].
Новаторство Ханны Мины в плане художественной формы здесь очевидно, не только в сравнении с современными ему сирийскими писателями, но и с таким признанным мастером художественной прозы арабского мира, как Нагиб Махфуз. В романе «Перед троном» (1983) Махфуз представляет воображаемую картину высшего божественного суда над политическими деятелями Египта всех исторических эпох, многие из которых являлись персонажами его романов. Элемент художественного вымысла, организующий повествование и дающий возможность говорить о его родстве с романом, все же оставляет открытыми политические задачи, преобладающие в авторском замысле[67]. Ханна Мина же ставит в центре внимания своего произведения эстетическую проблему, неотделимую от проблемы нравственной ответственности писателя за свое творчество. Впервые в арабской литературе с такой откровенностью здесь звучит мотив нравственного самоанализа, самообвинения писателя как творца, обладающего свободной волей творения – и одновременно судимого за все, созданное им, получившими от него жизнь и свободу творениями.
Техника, применяемая писателем в этих двух произведениях, обусловлена той интеллектуальной высотой, которой он достиг благодаря своему богатому жизненному опыту, обширным знаниям и творческой практике, которые он, как обычно, стремился воплотить в художественной форме. Новые художественные средства призваны подтвердить его верность своим идеологическим принципам, пониманию места роли писателя в меняющемся мире.
В романе «Звезды судят луну», пробудив своих персонажей ото сна или вызвав их из могил, он вернул их на изначальные позиции. Их жизнь началась сначала, поскольку писатель, творец, изменил подход к своим творениям, решил дать им некоторую свободу, открыть перед ними другие пути и предоставить им право выбрать или доказать правильность своего прежнего поведения. Судебный процесс начинается по решению ат-Таруси. Этот персонаж для Ханны Мины – сама действительность, которую надо переосмыслить. Но автор не только излагает реальные факты своих прежних романов, он рассказывает о своей практике формирования судеб героев. Димитру – это жертва, дорогая для писателя, он постоянно думает об этом герое. По сюжету романа Димитру оживает и предстает перед судом, и это его появление означает осуждение причин, приведших его к гибели – косных норм и традиций сирийского общества.
Романы дилогии Ханны Мины являются новаторскими по форме, а также отражением культурной и творческой зрелости писателя. Мы исходим из того, что творчество Ханны Мины дополняет его личность и его практический опыт. Несмотря на все технические новшества писателя, нацеленные на то, чтобы создать художественное произведение с использованием достижений всех литературных школ и направлений, сохранив при этом собственное лицо, тем не менее, голос автора не исчезает в повестях Мины. Его личность рассеяна в разных пропорциях по всем персонажам, отсюда и сходство между его героями[68].
В работах Ханны Мины явственно звучит авторский голос. Он говорит сам, как говорят и его герои. Их постоянный диалог свидетельствует о связи творца с обществом, в котором он живет. Признание Мины в своих художественных упущениях, проведение суда над автором означает признание писателем того, что голос общества должен звучать громче, чем голос индивида, а голос персонажа – громче, чем голос его создателя. В романе «Убывающая луна» писатель говорит: «По мере своего развития персонажи обособляются от автора; у них появляется самостоятельная личная жизнь, они начинают вести себя согласно собственным законам. Подобно всем живым существам, они могут быть счастливы или несчастны, испытывать радость и печаль, удовольствие и гнев, смотря по обстоятельствам. Поэтому они в ответе за свои судьбы»[69]. Таким образом, их судьбы определяются их собственным выбором, особенно после того, как персонажи отделяются от своего создателя. Следовательно, создатель (Закартави) не несет ответственности за эти судьбы (отметим, что Мина идентифицирует себя с Закартави). Через судебную защиту Мина пытается оправдать то, что произошло с персонажами. Это не значит, что он отдаляет себя от героев, это лишь признание в том, что он запечатлел жизненный путь через художественные образы. Как мы уже отметили, это общий прием Ханны Мины: он сам ограничивает себя и подставляет себя под огонь критики, и это, пожалуй, важнейшая черта, отличающая Мину как интеллигента и творца[70].
Ханна Мина стремится, наряду с нравственными ценностями, которые содержатся в его произведениях, передать читателям эстетическую радость через увлекательный поэтический язык, о чем он заботится во всех своих произведениях. В своей дилогии писатель вовлекает в диалог-размышление читателей. Именно к ним обращает автор свои раздумья о судьбах не только героев романа, но и своих соотечественников. Он вовлекает читателей в круг своих размышлений, делает соучастниками судьбоносного диалога, призывая их самих решать сложные насущные проблемы современного арабского общества.
Влияние творчества Ханны Мины на развитие сирийского романа
Среди всех сирийских романистов Ханна Мина является, пожалуй, единственным настоящим профессионалом, хотя сам писатель настаивает на том, что он всего лишь дилетант.
Говоря о профессионализме, мы имеем виду, что Ханна Мина сумел создать специфический романный мир, выделяющийся своей самобытностью не только на фоне сирийской романистики, но и в масштабах современной арабской прозы. Литературные критики арабских стран неизменно включают его имя в число наиболее значительных арабских писателей.
Любой романист начинает с того, что пытается создать собственный мир. Романный мир Ханны Мины глубоко индивидуален. По мнению сирийского литературоведа Самира аль-Джухейма, «его произведения неотделимы от его личности. Та жизнь, которой он жил, и та, которой мог бы жить, присутствуют во всех его произведениях»[71].
О загадочности романного мира Ханны Мины можно говорить как в связи с символикой его творчества, созданными им романтическими образами моря и моряков, так и в связи с созданием им полноценного художественного образа мира, эстетическая значимость которого далеко выходит за рамки жизненного опыта автора, сколь бы богатым ни был этот опыт.
В одном из самых известных романов Ханны Мины «Парус и буря» очевидно его тяготение к символам. Особый смысл приобретает образ моря, символизирующий желанную в обществе свободу и открытие новых горизонтов, что дало критикам повод сравнивать «Парус и бурю» с повестью Эрнеста Хемингуэя «Старик и море», где старый рыбак тоже одерживает победу в борьбе со стихией океана, несущей страдания и смерть. Сам же Ханна Мина, касаясь связи своего творчества с художественным миром Хемингуэя, отмечал, что одним из почитаемых им иноязычных писателей долгое время оставался Чарльз Диккенс. Но познакомившись с романами Хемингуэя, он забыл о своем прежнем пристрастии – настолько сильно пленило его мастерство этого великого прозаика, который продолжает оставаться его любимым писателем. Но мысль подражать Хемингуэю, подчеркивает Мина, никогда не приходила ему в голову, хотя с творчеством американского писателя его сближает любимая тема – море и моряки. По словам Мины, он прочитал «Старика и море» только спустя несколько лет после написания собственного романа «Парус и буря». Писатель не без гордости напоминает о своем новаторстве в использовании морской темы, неведомой доселе арабскому роману[72].
Роман «Солнце в пасмурный день» примечателен новым ракурсом изображения темы социально-политического освобождения человека, неоднократно разрабатывавшейся писателем в предыдущих произведениях. Но если прежние романы Мины, их события подчинялись задаче национального освобождения Родины, то теперь писатель вглядывается в своего главного героя, заостряет внимание на внутренней свободе личности, показывая духовное прозрение центрального персонажа – 18-летнего молодого человека, выходца из зажиточной семьи, на фоне сирийской действительности периода французской оккупации страны. В душе героя, выросшего в довольстве, постепенно растет протест против своего класса, воплощением которого являются его родители. Одиночество, уныние – вот то состояние души героя, осознавшего, что на людях, подобных его отцу, лежит вина за бедствия и страдания народа. Юноша начинает понимать, что нужны «оружие и революция», чтобы смести буржуазию и все те понятия, которые остались от прошлого, как губительное наследство.
В предисловии к роману Наджах аль-Аттар отмечает, что «в романе есть правда, есть солнце. Но солнце часто заслонено тучами, а правда – ложью и фальсификацией. Это как в жизни, когда человек уверен, что существует истина и стремится ее открыть, знает, что есть солнце, и ждет, когда оно покажется из-за туч. В этой убежденности – путь к эмансипации личности, которая также неизбежно произойдет, как из-за туч непременно выглянет солнце. Вопрос только в том, как и когда»[73].
Важно отметить, что персонажи Ханны Мины развиваются в противостоянии внешнему миру. Их объединяет то, что на протяжении романного действия все они внутренне меняются, вырабатывая в себе стойкость и мужество. Герой Ханны Мины всегда внутренне противоречив, всегда находится в поиске истины и приходит к пониманию себя и окружающего мира через сомнение и страдание.
В 80-е годы ХХ века западная словесность продолжала сказываться на специфике сирийской литературы. Использовались наплывы временных и событийных пластов, коллаж, ассоциативный принцип построения произведения. Вместе с тем негативную реакцию в литературных кругах вызывала чрезмерная увлеченность ряда литераторов «современной техникой письма». В статье «О романном опыте», опубликованной в журнале «Аль-Ма’рифа» в 1980 году, Ханна Мина писал о чуждости сирийскому читателю новых форм западного искусства. Мина сетует, что «некоторые романисты в наши дни примеряют западную «одежду», следуя Джойсу, Фолкнеру, Кафке…Я не берусь судить о степени их успеха, не вижу в этом необходимости. …Наши романисты, безусловно, ощущали потребность и в Фолкнере, и в Джойсе, но, преувеличивая их значимость, подражали им. Но ведь Фолкнер и Джойс писали для своего общества и о нем, я же пишу для своего общества и о нем.
Стиль Фолкнера и Джойса адекватен действительности Запада, уровню его культуры…Чтобы понять «Шум и ярость» Фолкнера, надо прочесть его несколько раз…Араб же, постоянно озабоченный национально-патриотическими и социальными проблемами, не испытывает необходимости в подобной, «усложненной» манере письма. Я вовсе не призываю к спокойствию читателей, напротив, но я не хочу, чтобы мы ставили их перед головоломками, не желаю, чтобы мы писали для них другими, «не нашими» стилями, так называемыми современными или модными. Мы нуждаемся в Хэмингуэе больше, чем в Джойсе. Мы должны писать своим методом, а именно реалистическим, который был и останется основным направлением в нашем художественном творчестве»[74].
Создавая свои романы, Ханна Мина всегда учитывал значимость читательского восприятия. Для него самого всегда было важно писать так, чтобы всем были понятны его произведения. Писатель не раз говорил о необходимости быть в контакте с читателем. Предостерегая писателей-соотечественников от копирования новейших западных форм, Мина призывает к простоте стиля. У Хэмингуэя, по его словам, миллионы читателей во всем мире, а у Джойса их незначительное число.
Средством идеальной связи с читателем является простота выражения, подчеркивает Мина. Понятие простоты стиля означает для него не упрощенность, а общедоступность произведения для широкой аудитории. «Читая стихи Маяковского, Хикмета, Элюара, я прекрасно понимаю их. В то же время я бессилен понять некоторые вирши нашей новой поэзии. А почему? Если мне, образованному человеку, недоступна поэзия, то для кого же ее создают поэты? Для кого пишут наши прозаики, страстно увлекшиеся «новой волной» в европейском романе?» Оценивая с этой точки зрения собственные произведения, Ханна Мина выражал уверенность, что его романы быстро расходятся именно благодаря тем необходимым «средствам связи» с читателем, которыми они обладают. «Я не говорю, подражайте мне. Боже упаси. Однако некоторые мои собратья по перу могли бы найти свой путь контакта, освободись они от формализма, трюкачеств, желания блеснуть.
Я вовсе не призываю к созданию книг, близких лишь вкусу обычного обывателя. Но произведения должны быть понятны, по крайне мере, грамотному человеку…Мы, писатели, должны воспитывать читателя, поддерживать интерес к литературе, заботиться о том, чтобы наши мысли дошли до его сознания. А для этого он должен видеть в наших произведениях самих себя, свои заботы, проблемы своей страны…Только в таком случае возможен контакт писателя с читателем»[75].
Сформулированные на страницах журнала «Аль-Ма’рифа» творческие установки Ханна Мина успешно реализовал в своих романах, которым свойственны поиски не только идейно-тематического, но и эстетического характера.
На сегодняшний день литературные критики всего мира заслуженно называют Ханну Мину новатором, обогатившим сирийский роман.
Взгляд современных сирийских писателей на творчество Ханны Мины
Ханну Мину любят и уважают во всем арабском мире и особенно в Сирии. Он жил в Дамаске, в районе Масакин Брзи, в небольшой квартире, ценил одиночество, временами посещал монастырь в Маалюле.
Нам бы хотелось предоставить слово писателям, которые являются современниками Ханны Мины и не понаслышке знакомы с его творчеством и с его жизнью. Все они глубоко уважают Ханну Мину не только как выдающегося писателя, но и как замечательного человека.
Известный сирийский литературный критик Рафик Куашха написал статью под названием «Патриарх арабской литературы», которая была опубликована в дамасской газете «ат-Тишрин» по случаю 82-го Дня рождения Ханны Мины. Рафик Куашха пишет: «Вот уже полвека для сирийского писателя Ханны Мины неиссякаемым источником вдохновения служит человеческая жизнь, которой пропитаны все его произведения, начиная со сборника рассказов «Белое эбеновое дерево», увидевший свет в начале 50-х годов ХХ века. Писатель остается приверженцем реализма до выхода своего самого последнего романа, написанного около года назад. Работая над своими произведениями, он всегда считал, что нет ничего более важного, чем свобода и счастье человека. Ханна Мина – мыслитель, придерживающийся высоких моральных принципов: ведь никогда в его работах не было места унижению и презрению, и никогда не писал ради денег. Ему принадлежит уникальный литературный опыт, отсутствие которого было бы огромной потерей для сирийской и арабской литературы.
Ханна Мина пишет о человеческой борьбе и радости. Но в то же время, мне кажется, что он остается мечтателем и романтиком. Возможно, такое противоречие придает особую эстетичность его произведениям, чего не найдешь у других писателей.
Ханна Мина – фигура огромной важности и мы можем им гордиться. Он создавал облик арабского романа, наряду с такими арабскими писателями, как Нагиб Махфуз, Юсуф Идрис, Тахер бен Джалюн, Джамаль аль-Гейтани, Халил ар-Руз. Однако Ханна Мина занимает среди них особое положение и по праву может считаться корифеем литературы как в арабском мире, так и во всем мире, где всегда было важно не столько то, что писатель постоянно творчески устремлен, сколько то, что он заслуживает уважения за создание новых экспериментальных стилей и методов повествования. Поэтому именно нравственная и идейная ценность произведения это и есть та высшая цель литературного творчества, вне зависимости от того, насколько разнятся наши литературные предпочтения[76].
Брат Рафика Куашхи писатель Нидаль Куашха любезно согласился дать интервью во время моего пребывания в Дамаске в сентябре 2009 года и рассказать о своем учителе. «Ханна Мина – самый известный сирийский писатель, немало сделавший на литературном поприще. Его романы не выходили тиражом менее 40 тыс. экземпляров и были переведены более чем на 45 языков мира. По некоторым его романам были сняты фильмы.
Ханна Мина появился на свет после трех дочерей, и радости его матери не было предела. Счастлив был и его отец. Их мечта осуществилась.
День следовал за днем, ребенок начинал свой жизненный путь, проявляя упорство. Беды и мучения стали его родными братьями, наряду с голодом, холодом и скитаниями. Трудно описать чувства человека, познавшего такой опыт, ощутившего нестерпимую боль, ставшего твердым как камень и могучим как море, исходившего полмира и воссоздавшего в романах свою жизнь.
Он учился и получил свидетельство о начальном образовании, которое стало для него фундаментом, заложенным по желанию его матери. Он очень любит ее, и она занимает центральное место в его произведениях и в его душе.
Ханна Мина работал журналистом, принимал участие в политической деятельности, боролся против французской оккупации и ее последствий. Он сидел в тюрьме тринадцать раз и в течение долгого времени находился вдали от Родины.
Родина переносила его скитания и переживания, ждала его, когда он странствовал по миру. Она вдохновляла его на творческом поприще, даже когда он был на чужбине. В итоге Ханна Мина явил нам свое творчество, которое еще долго останется в нашей памяти, словно высокий парус на корабле жизни.
Его роль в развитии сирийской литературы огромна! Он писал языком народа. Писал о море, кораблях, о борьбе за свободу, писал о простых людях, о крестьянах, писал их языком и все могли понять его. Он очень много сделал для литературы и не случайно так популярен в арабском мире.
Ханна Мина проявляет огромный интерес к мировой литературе. Ему нравятся многие русские писатели Пушкин, Достоевский, Чехов, Горький, Расул Гамзатов. Также он очень любит Хемингуэя, Маркеса. Из арабских писателей он выделяет Джебрана Халиля Джебрана, Михаила Нуаймэ и восхищается аль-Мутанабби. Ханна Мина очень любит поэзию. Ведь именно с нее и начинается литература.
Ханна Мина – мой учитель и отец в литературе и я его очень люблю».
Небольшое интервью согласился дать и профессор Дамасского университета доктор Мамдух абу аль-Уаи:«Ханна Мина поистине великий писатель. Он создал романы в высоком художественном стиле. Раньше сирийский роман был достаточно отсталым, но Ханна Мина поднял его до небывалых высот. Он – личность, его можно сравнить только с Нагибом Махфузом.
У Ханны Мины талант от Бога. Когда читаешь его произведения, чувствуешь, что он действительно хороший писатель. Его стиль привлекает читателей: открыв его книгу, хочется дочитать ее до конца, потому что он пишет интересно. Он создает потрясающие образы, а читатели видят себя в его произведениях. Ханна Мина всегда откровенен с читателями и ничего от них не скрывает. Голос Ханны Мины – это голос народа и его совесть. Он замечательный человек, и мы очень его любим».
Близкий друг Ханны Мины выдающийся сирийский поэт Шауки Багдади поздравил его с днем рождения через газету «ат-Тишрин». 9 марта 2006 года была опубликована его статья, посвященная «Другу, с которым мы вместе блуждаем по бумаге».
«Ханна, друг мой! Господи, что я могу сказать о тебе людям?! Тебе уже больше 80 лет, однако, тебе не нужен никакой биограф. Храни тебя Господь, друг. От романа к роману, от рассказа к рассказу, от идеи к идее ты не перестаешь радовать читателей…Я говорю всем тем, кто очень мало знает о Ханне Мине, что им следует проявить свое терпение и выслушать его. Умение слушать помогает человеку, влюбленному в женщину, но не являющемуся Казановой, придает умение писателю, лишенному таланта Джебрана Халиля Джебрана, приносит раскаяние, как Абу Нувасу, и делает из людей настоящих друзей, которые помогают в беде, подобно поэту Самуилу бен Адии.
Еще с ранних лет в душе Ханны Мины веселье сочеталось с серьезностью, а любовь и готовность служить людям – с темпераментом. Впоследствии, прочитав несколько его коротких рассказов, я не смог удержаться от того, чтобы поднять за него тост. Когда-то Ханна, написав свой первый роман «Синие лампы», попросил меня написать к нему предисловие. С тех пор прошли годы, и эти лампы не потеряли своей синевы, и этот юноша с угольно-черными усами не сильно изменился.
Но есть один недуг, Ханна, который суждено подхватить каждому в нашем мире. Он называется старость. Мне, наравне с тобой, уже за 80 лет, но моя рука продолжает блуждать по бумаге, и я всё также прогуливаюсь по Дамаску, по его стареньким улочкам, в ожидании моего последнего звонка, когда мне будет суждено отправиться к тем друзьям, которые уже покинули этот мир. Прошу тебя, Ханна, не пытайся меня опередить»[77].
Еще в 1971 году, откликаясь на первые опубликованные романы Ханны Мины, египетский литературовед Гали Шурки писал: «Я не сомневаюсь в том, что на небосклоне современной арабской литературы вознеслась высокая вершина и, что Ханна Мина останется живым источником вдохновения для многих поколений. Его значение переживёт границы данного исторического времени, его книги не будут похоронены в пыльных сундуках наследия и в картотеках истории литературы. Они прорвутся сквозь барьеры времени и места на широкие просторы, к свободным горизонтам»[78].
***
Выдающийся арабист-филолог академик И.Ю. Крачковский в своей книге «Над арабскими рукописями» писал, что рукописи (а в настоящее время их роль перешла к книгам) сближают людей, и что знакомство с ними, как проникновение в природу, как восприятие искусства расширяет горизонт человека, облагораживает всю его жизнь, делает его участником великого движения человечества на пути культуры[79].
Библиография
- Али-заде Э.А. История литературы Сирии ХIХ-ХХ веков/ Ин-т востоковедения РАН. – М.: Восточная литература, 2007.
- Архипелаг в океане. Православие в мусульманском мире. М.: Товарищество русских художников, 2001.
- Атеф Бутрос. Автобиографизм в творчестве Ханны Мины. Дисс. … канд. филолог. наук. М., 1997.
- Ближневосточная командировка. М.: Воениздат, 2000.
- Горький А.М. По Руси. Рассказы. Предисл. и прим. Е.А. Тенишевой. М.: Правда, 1986.
- Кирпиченко В.Н. Нагиб Махфуз – эмир арабского романа. М.: Наука, 1992.
- Кирпиченко В.Н. Об «арабских формах» арабского романа и о пище духовной. М.,1988.
- Крачковский И.Ю. Над арабскими рукописями. М.: Наука. 1965.
- Мамонтов С.П. Основы культурологии. М.: Изд. Российского открытого университета, 1994.
- Мина Ханна. Парус и буря. Пер. с араб. М.: Прогресс, 1971.
- Мина Ханна. Романы. Пер. с араб. М., 1985.
- Мина Ханна. Синие лампы. Пер. с араб. М.,1958.
- Москва и Ближний Восток: духовные и культурные связи. Сост., вступ. О. Г. Пересыпкина. М.: Кругъ, 2007.
- Непобежденное молчание. Рассказы сирийских писателей. Сост. В.Э. Шагаль. М.: Художественная литература, 1977.
- Нух Мустафа Мухаммед. Эволюция героя в романистике Абд ас-Саляма аль-Уджейли и Ханны Мины. Автореф. дисс. …канд. филолог. наук. М.,1988.
- Пересыпкин О.Г. Восточные узоры. М.: Кругъ, 2006.
- Рассказы арабских писателей. М.: Изд-во иностранной литературы, 1955.
- Рассказы сирийских писателей. М.: Иностранная литература, 1958.
- Сирийский альманах. М.: Товарищество русских художников, 2002.
- Советский энциклопедический словарь. М., 1984.
- Современная арабская литература. Пер. с араб. М.: Изд-во Восточной литературы. 1960.
- Современная арабская новелла. Сост. К.В. Оде-Васильева, В.Э. Шагаль. М.: Изд-во иностранной литературы, 1963.
- Современная Сирия. Справочник. М.: Наука, 1974.
- Храпченко М.К. Творческая сущность писателя и развитие литературы. М.: Художественная литература, 1982.
- Аль-Аттар Н. Ат-тарусийа уа алям Ханна Мина ар-риауий (Тарусизм и романный мир Ханны Мины)// Ма’рифа. Дамаск, 1974. № 1.
- Аль-Джухейм С. Малямих мин Ханна Мина (Штрихи к творчеству Ханны Мины). Дамаск,1989.
- Ат-Тишрин. Дамаск, 2006, 9 марта.
- Аль-Хатыб М.К. Алям Ханна Мина ар-риауий (Романный мир Ханны Мины). Дамаск, 1979.
- Ибн Зурейл Аднан. Адаб аль-кысса фи Сурийа (Новелла в Сирии). Дамаск, 1965.
- Ас-Сакафа аль-ватаниййа (Национальная культура). Бейрут, 1956. № 7.
- Мина Ханна. Аль-камр фи-ль-мухакк (Убывающая луна). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1994.
- Мина Ханна. Аль-Мустанка’ (Болото). Бейрут, Дар аль-Адаб, 2003.
- Мина Ханна. Бакайа ас-сувар (Картины прошлого). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1975.
- Мина Ханна. Интервью //Ат-Талиа. Дамаск, 1970, №225.
- Мина Ханна. Кейфа хамальту аль-калям (Как я взялся за перо). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1982.
- Ханна Мина. (Фи-т-таджриба ар-риуаийа (О романном опыте) // Аль-Ма’рифа. Дамаск, 1980.
- Мина Ханна. Хауаджис фи-т-таджриба ар-риауийа (Размышления о романном опыте). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1981.
- Сулейман Н. Ар-риауйа ас-сурийа (Сирийский роман). Дамаск, Дар уизарат ас-сакафа, 1982.
- Фейсал С. Мустакбаль ар-риауйа аль-арабийа (Будущее арабского романа). //Журн.«Аль-Кувейт», Кувейт, №10, 1980.
- Хуранийа Саид. Предисловие./Аш-шира’ уа-ль-асыфа (Парус и буря). Бейрут, Дар аль-Адаб, 2006.
- Шурки Гали. Ар-риуайа аль-арабийа фи рихлят аль-азаб (Аабский роман на стезе испытаний). Каир, 1971.
[1] Атеф Бутрос. Автобиографизм в творчестве Ханны Мины. Дисс. …канд. филолог. наук. М.,1997. С.14.
[2] Непобежденное молчание. Рассказы сирийских писателей. М.: Художественная литература, 1977. С.76.
[3] Мина Ханна. Фи-т-таджриба ар-риваийа (О романном опыте) // Аль-Ма’рифа. Дамаск, 1980. №224. С.121.
[4] Фейсал С. Мустакбаль ар-ривайа аль-арабийа (Будущее арабского романа) //Аль-Кувейт. Кувейт, 1980. № 10. С.68-69.
[5] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.17.
[6] Мина Ханна. Кейфа хамальту аль-калям (Как я взялся за перо). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1984. С.110
[7] Мина Ханна. Указ. соч. С.94-95
[8] Мина Ханна. Указ. соч. С. 96.
[9] Мина Ханна. Указ. соч. С.22.
[10] Мина Ханна. Синие лампы. Пер. с араб. М., 1958. С.59.
[11] Хуранийа Саид. Предисловие/Аш-шира’ уа-ль-асыфа (Парус и буря). Бейрут, 1966. С.6.
[12] Али-заде Э.А. История литературы Сирии ХIX-ХХ веков/ Ин-т востоковедения РАН. М.:Восточная литература, 2007. С.282.
[13] Там же. С. 282.
[14] Али-заде Э.А. Указ. соч. С. 338.
[15] Там же. С. 339.
[16] Али-задэ Э.А. Указ. соч. С.369.
[17] Мина Ханна. Хауаджис фи-т-таджриба ар-риуаийа (Размышления о романном опыте). Бейрут, Дар-аль-Адаб, 1981. С.18.
[18] Там же. С.48.
[19] Храпченко М.К. Творческая сущность писателя и развитие литературы. М:.Художественная лититература.1982.
[20] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.32.
[21] Мина Ханна Указ. соч. С.36.
[22] Мина Ханна. Указ. соч. С.108.
[23] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.35.
[24] Мина Ханна. Романы. Пер. с араб. М.,1985. С.34.
[25] Там же. С.29.
[26] Атеф Бутрос. Указ. соч. С. 35.
[27]Мина Ханна Парус и буря. Пер с араб. М.:Прогресс,1971. С. 45.
[28] Мина Ханна. Кейфа хамальту аль-калям (Как я взялся за перо). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1982. С. 76.
[29] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.1.
[30] Сулейман Н. Ар-риуайа ас-сурийа (Сирийский роман). Дамаск, Дар уизарат ас-сакафа, 1982. С.111.
[31] Мина Ханна. Интервью журналу Ат-Талия // Ат-Талия. Дамаск, 1970. №225. С.1.
[32] Мина Ханна. Кейфа хамальту аль-калям. (Как я взялся за перо). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1982.
[33] Мина Ханна. Бакайа ас-савар (Картины прошлого). Берут, Дар аль-адаб, 2004. С.57.
[34] Аль-Хатыб М. Алям Ханна Мина ар-риуаий (Романный мир Ханны Мины). Дамаск, 1979. С.19.
[35] Мина Ханна. Указ. соч. С.81.
[36] Там же. С.288.
[37] Мина Ханна. Указ. соч. С.240.
[38] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.49.
[39] Мина Ханна. Аль-Мустанка’ (Болото). Бейрут. Дар аль-Адаб, 2003. С.98.
[40] Мина Ханна. Указ. соч. С.99.
[41] Мина Ханна. Указ соч. С. 94.
[42] Там же. С. 95.
[43] Мина Ханна Указ. соч. С. 144.
[44] Там же. С. 258.
[45] Мина Ханна. Хуауджис фи-т-таджриба ар-риуаийа (Размышления о романном опыте). С .8.
[46] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.30.
[47] Мина Ханна. Бакайа ас-сувар. (Картины прошлого). Бейрут, Дар-аль-Адаб,1975. С.74.
[48] Горький А.М. По Руси. Рассказы. /Предисл. Е. Тенишевой. М.: Правда, 1986. С.20.
[49] Там же. С.5.
[50] Нух Мустафа Мухаммед. Эволюция героя в романистике Абд ас-Саляма аль-Уджейли и Ханны Мины. Автореф. дисс. … канд. филолог. наук. М.,1988. С. 17.
[51] Али-заде Э.А. Указ. соч. С. 185.
[52] Али-заде Э.А. Указ. соч. С. 194.
[53] Ибн Зурейл Аднан. Адаб аль-кысса фи Сурийа (Новелла в Сирии). Дамаск, 1965. С. 79.
[54]МинаХанна. Бакайа ас-сувар (Картины прошлого). Бейрут. Дар аль-Адаб, 1975. С.115.
[55] Мина Ханна. Указ. соч. С.134.
[56] Мина Ханна. Хуауждис фи-т-таджриба ар-риуаийа (Размышления о романном опыте). Бейрут. Дар аль-Адаб, 1981. С.128.
[57] Мина Ханна. Аль-Мустанка’ (Болото). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1977. С.138.
[58] Мина Ханна. Указ. соч. С.138.
[59] Там же. С.171.
[60] Атеф Бутрос. Указ .соч. С.100-101.
[61] Аль-Аттар Наджах. Ат-тарусийа уа алям Ханна Мина ар-риуаий. (Тарусизм и романный мир Ханны Мины).//Аль-Ма’рифа. Дамаск, 1974. №1. С.146.
[62] Мина Ханна. Хуауджис фи-т-таджриба ар-риуаийа (Размышления о романном опыте). С.161-164.
[63] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.112-113.
[64] Али-заде Э. А. Указ.соч. С. 370.
[65] Кирпиченко В.Н. Нагиб Махфуз – эмир арабского романа. М.: Наука,1992.
[66] Мина Ханна. Аль Камр фи-ль-мухак (Убывающая луна). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1994.
[67] Кирпиченко В.Н. Указ. соч. С.290.
[68] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.123-124.
[69] Ид Абд ар-Раззак. Алям Ханна Мина ар-риуаий (Романный мир Ханны Мины). Бейрут, Дар аль-Адаб, 1979. С.324.
[70] Атеф Бутрос. Указ. соч. С.125.
[71] Аль-Джухейм С. Малямих мин Ханна Мина (Штрихи к творчеству Ханны Мины). Дамаск, 1989.
[72] Али-заде Э.А. Указ. соч. С.282.
[73] Там же. С.326.
[74] Цит. по: Али-заде Э.А. Указ. соч. С. 333.
[75] Цит. по: Али-заде Э.А. Указ. соч. С.334.
[76] Ат-Тишрин. Дамаск, 2006, 9 марта.
[77] Ат-Тишрин. Дамаск, 2006. 9 марта.
[78] Шурки Гали. Ар-риуайа фи рихлят аль-азаб (Арабский роман на стезе испытаний). Каир,1971.
[79] Крачковский И.Ю. Над арабскими рукописями. М.: Наука, 1965. С.60, 131.