Каждая русская деревня была и остается богатой людьми. Сколько бы времени не проходило, какие бы ветра не шумели, как бы не торопилась кукушка на ходиках считать часы, а деревенская память крепко стоит на ногах и не часто теперь, но все равно возвращается в жизнь.
Разве возможно забыть Васька Крупнова – мельника деревенского. Начинал еще с ветряной крылатой мельницы, а как только по деревне зашагали и запели электрические шаги, перешел на движущие жернова, и везли на подводах люди с мельницы ржаную муку и пшеничную, манку мелкую-премелкую, и сколько есть печей в округе кормили крупновой мукой хлебами да пышками.
А как забыть Николая Ефремова… Разве только девки вечерней порой отбивали дроби на Цигорином мосту под его гармошку – старухи по вечерам подолгу спать не ложились, кто на завалинках, кто у открытого летнего окошка слушали, как пели Колькины кнопочки.
Да разве уйдет из памяти Ваня-дрягунок. Никто и никогда ни разу не поинтересовался его фамилией, так и звали его Ваней, прибавляя безобидное прозвище. Он не наш был, после войны появился около церкви, а деревня его приняла, будто родного. За что так? Израненный, контуженный, Ваня для людей старался. Наметет метель с вечера снега по самую макушку горы – на ней храм наш белокрылый стоял, а встанут утром люди и спешат к заутрени по ступенькам, что аккуратно в снегу проложил дрягунок. Когда успел, никто и не спрашивал – идут и идут, легко поднимаются в гору.
Возьмите хоть Василия Савельева – малограмотный, всего-то классов закончил капельку, а любой телевизор починит, любую стиральную машину в ход пустит.
И таких в деревне было много. Вон один Степан Бугорков чего стоил – первым из местных стал писателем, членом Союза писателей огромного Советского Союза. Хоть после Великой войны он остался в Ворошиловограде, Луганске нынешнем, а все его считали в деревне своим, да и он сам не смог оторваться от родимого крылечка.
Много стран я исходил по свету,
Много видел дивного вокруг,
Но милей тропинки этой нету,
Что ведет в деревню через луг…
А в нескольких верстах от нашего села такие же люди жили в мордовском селе Чукалы, и именно среди них суждено было появиться на свет Александру Бардину. С детства его кто Шуркой звал, кто Санькой окликал, в одном сходились люди: нет, не для картошки кучерявый черноволосый паренек растет, а вот для чего – понять до ясности не могли. Такой же он, как и вся деревенская ребятня, а отличку свою имеет.
Вот как сам Саша Бардин мне рассказывал:
– Я родился в обычной мордовской семье. Жизнь моя в деревне только начиналась, а Советский Союз уже заканчивался. И хоть застал я самый кончик его хвостика, а все-таки успел сохранить в душе, на мой взгляд, важные впечатления, которые сделали меня таким. Я тот самый парень, который эпоху эту обожает. Конечно, такой, какой я ее запомнил.
Не знаю, отличался ли я чем-то от остальных мальчишек в раннем своем детстве… Сейчас, конечно, жители моего села, когда их кто-то где-то обо мне спрашивает, говорят, что Бардин с детства был каким-то особенным. Тут со стороны виднее ведь. Мне казалось , что я примерно такой же, как все, но…
Мне всегда хотелось быть «быстрее, сильнее, выше» сверстников. Ну, хотя бы прям на чуточку, но ни в коем случае не зазнаваться и не выпендриваться и уж тем более хвастаться. Хоть и любил, когда хвалили.
Наше село жило на невысоком холме, который как бы слегка обнимал чукальский пруд. Для взрослого человека пруд не очень большой ( в самом широком месте было, может, сотни полторы метров, но для нас, сельской ребятни, это было почти что море. И в нем водилась рыба. Ну, и ,конечно, только ленивый не закидывал туда свои удочки на утренних или вечерних рыбалках. Я совсем не попадал в категорию ленивого ребенка, а вот к рыбалке себя не приспособил. Уж слишком скучное было это для меня занятие.
Село наше совсем небольшое, примерно дворов триста, и всю окрестность на велосипеде можно исколесить меньше, чем за полчаса. Я любил каждый день находить новые и интересные места и совершать открытия.
И такие открытия совершались круглый год, но самый их разгар начинался по весне. Лишь только весеннее солнце начинало припекать, первыми от снега освобождались крыши домов, мы с ребятами уже мчались в наш весенний «спа-салон». Тогда я конечно таких слов и знать не знал, а сейчас понимаю, что наше «спа» легко составило бы конкуренцию городским. После нескольких месяцев холодов, когда ты на улицу не высовывался без теплой одежды, не было ничего желаннее забраться на оттаявшую крышу склада на току (место, где сушат зерно) и скинуть с себя всю одежду, валяясь на южном скате крыши и заряжаться под горячими лучами солнышка.
Но таким я, конечно, не родился. Более того, музыкальные способности сильно не выражались. Конечно, я как и многие мои сверстники активно участвовал во всех мероприятиях и детского сада и школы. Отличаться я стал только тогда, когда вдруг выступил на сцене с баяном. Вот это была самая большая неожиданность нашего села.
Сегодня я музыкант, популярность которого выходит далеко за пределы моего села Чукалы и даже дальше Мордовии, и, к моей радости, даже немного за пределы нашей страны.
Но таким я, конечно, не сразу стал. Более того, музыкальные способности сильно не выражались. Конечно, я, как и многие мои сверстники, активно участвовал во всех праздниках, что проводила школы. Отличаться я стал только тогда, когда вдруг выступил на сцене с баяном. Вот это была самая большая неожиданность для нашего села.
Каждый раз, вспоминая фильм «Калина красная», где Шукшин разговаривал с березками, я также готов признаваться в любви каждой чукальской березке. Столько радости в душе вызывает все, что осталось с того времени, сохранилось.
Все мои родные люди, которых уже нет в живых, никуда не уходят из моей души. Они мои ангелы-хранители, и я постоянно чувствую, как они за мной наблюдают. Если вдруг поверну не в ту сторону, тут же слышу: «Шурка, остановись».
Сегодня Александр Бардин – любимый народом певец и композитор. Он долго сомневался, понравятся ли его мелодии, его песни, ведь они в основе своей «замешаны» на мордовских мелодиях, которые слышал он с детства. Только те далекие песни, голоса и подголоски наполнились современностью. И когда он вместе со своими друзьями из группы «САДко» запел Есенина, своего Есенина, понял: люди его приняли.
Капли жемчужные, капли прекрасные,
Как хороши вы в лучах золотых,
И как печальны вы, капли ненастные,
Осенью черной на окнах сырых.
Люди, веселые в жизни забвения,
Как велики вы в глазах у других
И как вы жалки во мраке падения,
Нет утешенья вам в мире живых.
Капли осенние, сколько наводите
На душу грусти вы чувства тяжелого.
Тихо скользите по стеклам и бродите,
Точно как ищете что-то веселого.
Люди несчастные, жизнью убитые,
С болью в душе вы свой век доживаете.
Милое прошлое, вам не забытое,
Часто назад вы его призываете.
Тихо и лирично лилась эта бардинская песня. В ней не было кричащих лозунгов, призывов любить родину – в ней жила эта самая любовь к земле родной, и полетела по стране слава о Бардине. Нет, не о славе он думал и мечтал, ему хотелось поведать народу, как он бесценно дорожит родиной своей малой и Родиной своей большой.
И вот уже в сорок Александр Бардин готовит и выносит к зрителям свой музыкально-литературный спектакль под названием «Берега родные». В нем звучат авторские песни, стихи любимого Сергея Есенина, поэтические строки белорусской поэтессы Нины Федорович и поэтессы из Перми Анастасии Бердинских, отрывки из рассказов вашего покорного слуги. Но главным в спектакле остается душа крестьянского мордовского парня, до сих пор способного благодарить людей – простых и гениальных, талантливых и совестливых.
Потому-то люди эти, живущие в Отечестве нашем, рукоплескали Союзу писателей России за присвоение Бардину высокого общественного звания – Лауреата «Имперской культуры» за 2024 год.