НА РУССКОЙ СТЕЗЕ

«Молодогвардейский» взлет шестидесятых

Время несет в себе свое дыхание, свой ветер, свою мелодию, свой знак, свой взлет. В 60-е годы стало привычным видеть на обложках книг и журналов космические ракеты над кремлевскими звездами.

Первый человек в космосе, – им стал наш русский голубоглазый парень со Смоленщины Юрий Алексеевич Гагарин, – и Штаты у нас на запятках!

Прорыв в космос метафизически раздвигал внутреннее пространство личности. И это молодой историк чувствовал на себе.

Ему не было еще и тридцати, когда его пригласили работать в высший комсомольский орган – Центральный комитет Всесоюзного Ленинского союза молодежи. В 1960-1963 годах он работал в студенческом отделе ЦК.

Благодаря этой работе ему лично посчастливилось познакомиться с Ю.Гагариным, и это раскрылило его самого, придало уверенности, звало к новым стартам-начинаниям.

Купающийся в океане славе, совсем еще молодой первый космонавт планеты, с неповторимой лучезарной улыбкой, сразу признал в нем прирожденного молодежного лидера, почувствовал в нем, как сегодня принято говорить, харизму.

«Да! Почти всем нам казалось, что после 12 апреля 1961 года мир начнет жить по-новому, – писал В.Ганичев в очерке «Неба житель – Юрий Гагарин», – без нищеты, без голода, без войн, без эксплутации, без обмана, без болезней и недугов. Мы были уверены, что мир будет улыбаться той ясной и доброй улыбкой, которая была подарена Земле первым небожителем».

Много встреч состоялось у него с великими людьми советского времени, ректорами вузов, академиками, поездки в провинцию, в вузы, чтение литературных, философских, исторических журналов, книг.

В 1963 году его пригласил к себе первый секретарь Павлов Сергей Павлович и в присутствии секретаря по идеологии Александра Камшалова сказал ему как о деле решенном: «Будешь отвечать за нашу печать». А сектор комсомольской печати был немалый – одних газет не менее ста, из них такие массовые, как «Комсомольская правда», «Ленинградская смена», «Московский комсомолец», свердловская «На смену», «Молодежь Латвии», «Комсомолец целины», «Молодь Украины», а еще «Пионерская правда» и десятки пионерских газет, из журналов – «Молодая гвардия», «Смена», «Молодой коммунист», «Техника – молодежи», «Вокруг света», «Мурзилка», «Веселые картинки», «Аврора». И целое предприятие – мощный издательский «кит» «Молодая гвардия».

В.Ганичев признавался впоследствии, что по молодости и по некоторой наивности он полагал, что со своими университетскими знаниями, честно служа народу, с делом этим справится. При этом все же видел и признавал в себе немало недостатков: «Может быть, я и не был провинциальным простофилей, но наивности и политической неотесанности в то время во мне было сколько угодно. Как-то уживались в душе века в неизбежность торжества справедливости, убежденность в необходимости делать практическое дело для укрепления этой справедливости, которая иногда с торжеством социального и человеческого равенства в будущем, которое представлялось по коммунистическим лекалам. Любое высшее достижение в стране как бы подтверждало этот вектор. Полетел спутник – вот что может наше общество. Из-под «власти» Англии, Франции, Португалии ушли Индия, Пакистан, Сирия, Гана, Алжир, Мадагаскар, Нигерия, Индонезия, Занзибар, Ямайка, Гренада, Сейшельские острова, Ангола, Мозамбик и множество других стран. И казалось, что на всей земле устанавливается не колониальный мир, которому Советская Россия проложила путь. Всякого рода несправедливость, бедность, неурядицы увязывались с последствиями войны, человеческими слабостями, плохой организацией и самоорганизации людей. В том числе касалось это, конечно, комсомола, в котором не должно быть равнодушных, невежественных, беспринципных, некультурных, непатриотических людей.

«Наивно идеалистично, нереалистично. Не без того, но ведь возвышенно. А большая цель рождает великую энергию».

У комсомольских издателей был достаточно высокий профессиональный уровень. Они умели находить таланты и работать с ними, устраивались семинары, где отмечались наиболее талантливые, молодые, «задиристые» и «писучие» ребята, придумывались конкурсы, премии для них.

Однако сопротивление в отношении талантливых русских ребят было всегда. В стране шла борьба за молодежь.

А причин и поводов для гонения людей патриотического настроения, способов изгнания с главных в прессе постов тех, кто думает о русской, национальной культуре, о языке, было немало. В начальственном мнении шло зачисление таких журналистов и комсомольских работников «в разряд невежд, людей низкой культуры, догматиков, неспособных увидеть новое, прогрессивное, передовое». А это так называемое «прогрессивное», «передовое» представляла определенная боевитая, сплоченная, спаянная группа людей, ориентированных далеко не всегда национально.

С одной стороны, критиковали, снимали, «низвергали», а с другой – перспективных, начитанных, образованных «приласкивали», старались «обаять», вводили в круг своих интересов, своих обольстительных женщин.

В своих «Воспоминаниях» В.Ганичев обращает особое внимание на 1963-1965 годы. Они стали одним из переломных периодов его становления и возмужания как комсомольского лидера страны, гражданина Отечества.

На следующий же день назначения его секретарем ЦК по печати, к нему в кабинет впорхнули две симпатичные журналистки из «Комсомольской правды» Ольга Кучкина и Инга Преловская.

Как человек толерантный – он со всеми общался ровно и уважительно. Зайдя в кабинет, молодые журналистки стали щебетать: «Валерочка, как мы рады, что тебя назначили сюда. Ты ведь такой умненький, а главное, не догматик, не черносотенец».

Ну, как тут было ему не порадоваться – не «догматик» ведь. После XX съезда партии слово «догматик» в интеллигентской среде стало самым большим ругательством. Да потом еще и «умненький», хоть самому ему казалось, что не очень.

Через десять лет та же О. Кучкина была одной из активных, правда, скрытых оппонентов, если не сказать больше и шире, в борьбе против утверждения народного патриотического начала в «КП». И, пожалуй, наиболее яростная статья ее «Стая» как раз и была направлена против талантливых молодых русских писателей, которых В.Ганичев поддерживал в 80-е годы, – А.Буйлова, С.Алексеева, Ю.Сергеева, М.Щукина, А.Шигина и других.

Почему она их обличала? Да потому, – считает В.Ганичев, – что не хотела допускать вхождения в литературу людей русского мироощущения и обличала их со всей своей темпераментностью и страстью. При этом прибегала к спекулятивному навешиванию ярлыков (а не это ли сродни догматам!). Набор ее подмоченных «патронов» был все такой же. И она не особенно их жалела: «невежды», «неумехи», «примитивы» и вот это самое ругательное – «догматики» и «черносотенцы».

А кто являлся руководителем их семинаров? Да он же и был – Валерий Ганичев, а стало быть – сам такой же, одного с ними поля ягода. Вот вам и «черносотенец», – смеется В.Ганичев, – если не пляшешь под дудочку тех, кто стоял тогда за О.Кучкиной.

И здесь уже не спасала его никакая толерантность. Во мнении лидеров советского либерализма он тоже находился в стане русских «невежд» и «догматиков». Время показало, у честных патриотически-настроенных людей и у «плетущих паутину будущего реформирования» были совершенно разные цели и ценности. Как раз такие патриоты как Ганичев (а в то время он уже стал причислять себя к сознательным патриотам) и боролись за преодоление отсталости, невежества, инерции взглядов и представлений в народе, пытались улучшать социальное, экономическое, культурное состояние всего общества, всех людей.

А трубадурам безнациональной части элиты невежество народа было только на руку. С началом перестройки, рассевшись на постах «демократических» изданий либеральным станом, они все очень скоро стали выказывать себя. Идеологически, с обманом и клеветой, они стали обслуживать ограбление и обездоливание русского народа в 90-е годы.

У Валерия Ганичева было хорошее чутье на их нерусский душок, он быстро подмечал провокаторские приемы этих вызревающих безродных либералов, тактично соблюдал дистанцию. А русские патриоты старших поколений – они сразу приметили, в каком стане обретает себя молодой аппаратчик, ведающий комсомольской печатью.

В 1964 году у Валерия Николаевича состоялась встреча с Анатолием Никоновым. Дело, которое предложил редактор «Молодой гвардии», оказалось ошеломляющим – заступить на должность заместителя главного редактора «МГ». Оробевший поначалу, В.Ганичев поспешил отказаться. Но главный редактор приободрил его: вижу, мол, ты все читаешь: и «Новый мир», и «Октябрь», и «Знамя», и «Иностранную литературу», и нашу работу осилишь. Поощрительно отметил, какие в отделе он проводит блиц-опрос обо всех новинках, какие разносы устраивает целым газетам.

В.Ганичев со скромным достоинством ответил: – Это же журналистика, а она, как говорил Достоевский, враг литературы.

Никонов и здесь нашел, что ему сказать: – Ладно прибедняться. Вон журналисты Овечкин, Иван Васильев, Леонид Иванов пишут так, что многим писателям надо поучиться.

Отступать было некуда, и В.Ганичев, не без тайной гордости, согласился, журнал был известен всей стране. Отныне и навсегда кровными узами он связал себя с большой литературой.

Он прекрасно понимал, что литература – особая страна. Ее стихия – это область души, с ее мечтами и фантазиями, чувством правды и обостренным отторжением лжи. И следует очень осторожно выставлять ее напоказ, нести на продажу. Устраивать из нее шоу стало модно, но едва ли благотворно для литературы. Малейшее отклонение в сторону уводит из ее стихии, малейшая измена ей лишает дара слова. Кино, теле, видео и все то, что опирается на литературную основу, но превращает ее в шоу, только граничит с литературой. Оно как бы само по себе, а литература со своим океаном плещется где-то рядом. И впускает в свою пучину лишь тех, кто предан ей без остатка. И ласкает, и губит, уносит камнем в пропасть и возносит в зенит. Гоголя не стало в 43 года, Пушкина в 37, Лермонтова в 26, Есенина в 30…

Кто-то сказал, что литература благополучно умирает. Если литература сходит с экранов ТВ и с эстрады, это вовсе не означает, что она угасает, как угасает к ней интерес в обществе. Та же эстрада, такая обжитая модными поэтами в 60-70 годы, стала погостом для устоявшейся на ней литературы – вне эстрады ее как бы уже и нет. А настоящая литература все-таки «убийственно неубиваема». И сейчас, когда шугой пошла массовая шоузация общественного сознания, такая литература стоит в стороне и служит утешением одиноким душам.

А тогда в судьбе Ганичева произошел крутой поворот. Он входил в страну литературы, на ее поле, и стал оценивать все с точки зрения Слова, а не расхожих словечек.

Да, он знал свои недостатки, понимал, что при всей начитанности и знании литературы он, как и многие выпускники университетов, хорошим литературным языком владели слабо. К тому же долго не мог избавиться от украинизмов. При этом прекрасно сознавал, что они могли украсить живую разговорную речь, но при выступлениях в московских аудиториях, в интеллигентских кругах лишь вызывали легкую ироническую улыбку.

Он вспоминает, как восхищались они петербургской речью академика Никиты Ильича Толстого (внука Льва Николаевича), художника Ильи Глазунова и его супруги Нины Виноградовой, урожденной Бенуа.

А самое могучее влияние оказал на него и его ровесников Анатолий Васильевич Никонов. Его незримое дыхание и через четверть века после его смерти осознавалось в полной мере. В.Ганичев уверен: ему несказанно повезло, что он встретился и работал с таким человеком. Никонов кропотливо, спокойно и внимательно создавал круг людей, которые потом повлияли н формирование патриотической атмосферы в стране, создание национальных структур, написание книг, статей, научных и публицистических работ о России, ее истории, ее духовных вождях.

Анатолий Васильевич вобрал в себя три потока русской интеллигенции, соединяя, синтезируя их в себе. Первый поток – дореволюционной интеллигенции – совестливой, глубоко образованной, недоверчивой к власти, второй – советской – воспитанной на идеях социальной справедливости, братства народов, реалиях советского строя, третьей – военно-офицерской интеллигенции – одержавшей со всем народом победу и не желающей ее отдавать, решительно споря со стремлением хрущевцев очернить ее и принизить подвиг фронтовиков.

Отсюда неприемлемость оценок Сталина как главнокомандующего, руководившего фронтами по глобусу (выражение Хрущева), возвеличивание его роли в войне. Никонов был, по мнению Ганичева, умеренный сталинист, отрицавший неправедные репрессии, но признающий роль Сталина в разгроме Троцкого и Гитлера. Он был нацелен на то, чтобы просвещать первого секретаря ЦК Комсомола Сергея Павлова в духе русской истории и национального мировоззрения. «На глазах этот бойкий, размашистый московский парень с хулиганскими замашками превращался во вдумчивого, ответственного, национально просвещенного руководителя молодежи».

В.Ганичев в своих «Воспоминаниях» не скупится на яркие слова, оценивая внешние данные и определяющие черты характера своих соратников по русскому делу.

«Как же ярко и панорамно он выступал, как умел держать в руках аудиторию, как ошарашивал ребят к месту высказанной яркой, неожиданной цитатой или картинкой из литературной классики (тут уж чувствовалась рука Никонова)».

Анатолий Васильевич возглавил журнал, когда ЦК Комсомола и Союз писателей разграничивали сферы влияния в литературной журналистике. Молодежные журналы «Молодая гвардия» и «Юность» были их совместными изданиями. Ответственность за идеологические ошибки или просчеты, на которые указывал ЦК партии, ни писатели, ни комсомол брать на себя не хотели. Решено было разделить руководство ими: «Юность», под руководством Валентина Катаева стала журналом Союза писателей СССР, а «Молодая гвардия» стала журналом ЦК ВЛКСМ. «Линия XX съезда» со скрипом продвигалась в жизнь.

Но все, что делали комсомольцы, – по глубокому убеждению В.Ганичева – становилось одухотворенным, необходимым делом Отечества, страны, народа, вплеталось в историю не только Советского Союза, но и многовековой России. «Здравствуй, земля целинная!» – пели комсомольцы и ехали осваивать целину. Пели «Куба, любовь моя!» – и плыли через Атлантику помогать далекому острову Свободы. Пели «была бы страна родная, и нету других забот», – и возводили ударные стройки в Сибири, или служили на границе.

 

Параболическая прямолинейность

 

Тогда, в начале 60-х, хрущевская оттепель позволила выделиться молодым талантам с ярко выраженной формальной стороной творчества, так называемых «возмутителей спокойствия». Они всколыхнули молодежную среду. Возник и стал подниматься на щит некий модернизм мышления, означающий приверженность научно-техническому прогрессу.

Взлетел, как ракета, и засверкал фейерверком поэт Андрей Вознесенский. Но его декларативное движение по параболе, пожалуй, тоже имело своего рода прямолинейный характер, лобовой прием. Так мы движемся по земле, и все же остается иллюзия плоскостного, «плоско-блинного» видения. Такие пропархивали над страной, почти не задевая ее национальной почвы. Давали обещания себе, другим и времени «во всем дойти до самой сути», а так и не постигли глубинных Русских духовных корней. И не «параболическое мышление» это все же расширяло горизонты общественного сознания.

Для Валерия Ганичева всегда всего важнее было делание дел. Он старался никогда не пробуксовывать на декларациях. Счастливой способностью этой наделен и его герой.

От малого к великому, он намечал дела, которые бы двигали историю или оживляли ее, застывшую в каменном забвении. «Начнем историю нашего завода воссоздавать» – призывает он своих ребят.

Показательны его слова, обращенные к ним, своим «хлопцам»: «Вот мы с вами многих знаем полководцев и храбрых воинов, даже хоккеистов и эстрадных певцов знаем, а рабочих – умельцев, мастеров – спроси – и не назовете. У многих можно увидеть портреты певцов, артистов, спортсменов. Прекрасных, известных… Ну а рабочих, известных всей стране, вспомните?». И своих ребят он увлекает за собой, подвигает на поступки.

После развенчания культа личности расцвело время делания имен. К сожалению, крен от делания дел в эту сторону стал серьезно вредить самим делам. Эта языческая тенденция развивающегося социализма давала простор шумихе вокруг каких-нибудь очередных кратковременных кампаний. Конечно, перенос интереса от певцов и артистов к поэтам и писателям свидетельствовал о глубинных процессах духовно-нравственного созревания молодежи.

Впрочем, поэзия, выбежавшая на подмостки эстрады, служила не столько глубине постижения общественно-политической жизни, сколько выталкиванию наверх все новых кумиров. Одни прочно утверждались на сцене и в сознании, другие вспыхивали, как звездочки, чтобы погаснуть навсегда. А постоянно на слуху и на виду были Е.Евтушенко, Р.Рождественский, А.Вознесенский, Б.Ахмадуллина, Б.Окуджава и другие. Это созвездие поэтов уже не только потакало сиюминутным вкусам аудитории, но и формировало новые интересы и взгляды.

Правда, влияя на эстетические вкусы, эти авторы легко и быстро подстраивались под социальные запросы. Эклектика взглядов, отсутствие цельности, поверхностные подходы при захлопывании аплодисментами так и не позволили им проникнуть в глубинные смыслы отечественной истории. Риторика их, к сожалению, не рождала прозрений. «Нахватанность пророчеств не сулит» – признавался Е.Евтушенко в поэме «Братская ГЭС».

Массовая советская печать издавала их многотысячными тиражами, им сопутствовала известность и популярность. Тогда главное было попасть в планы издательств – и они постоянно в них попадали. Через киоски «Союзпечати» распространялись их книги и сборники по всей стране. И, надо отдать им должное, в их лирике все же был импульс к действию, к активной жизненной позиции.

Эти молодые симпатичные лирики добивались немедленной зрительской реакции на сцене и получали ее. И для них открывались подмостки эстрады, даже целые стадионы. Сегодня существует программа «Фабрика звезд», «штампующая» эстрадных кумиров молодежи в песенном жанре.

Поэтическую эстраду 60-70-х вполне можно было назвать «Фабрикой кумиров-лириков», только более успешной.

Бытующее преувеличение их роли – как в позитиве, так и в негативе – сегодня требует, по всей видимости, дополнительных исследований. В какой-то момент они дали мощный вброс творческой энергетики, элементов созидательных структур в сознание общества. Но на рубеже 80-90-х эти «шестидесятники», как они окрестили себя, нивелировали свой же вклад в отечественную литературу прозападным либерализмом.

В перестроечное и смутное время эти «шестидесятники», в большинстве своем, стали легкой добычей для западных либералов и демократов, их роковыми игрушками в проведении разрушительных перемен. От продекларированной социальной справедливости для всех они, в конце концов, пришли к осуществлению ее лишь для самих себя, вполне в духе рыночно-базарного социума.

***

Деятельность в журнале «Молодая гвардия» у Валерия Ганичева началась с символического и, можно сказать, знаменательного, знакового, как сейчас говорят, поступка. С «конфуза», как сам он считает. Никонов ушел в отпуск, а он остался за него. И совместно с ответственным секретарем они поставили в очередной номер журнала поэму А.Вознесенского «Оза», за что получили выволочку и выговор.

Валерий Николаевич объяснял, что они так поступили «по причине твердого указания, а также некоторой восторженности перед эстрадной славой поэта и озадаченности структурой поэмы». Именно поэтому они приняли ее и отправили в номер «Молодой гвардии».

«Почему не посоветовались? Зачем напечатали эту формалюгу? – распекал Первый (Павлов) на секретариате ЦК. Уничижительными словами такого рода он обычно определял уровень низменности предмета. Формулировка выговора была такой: «За публикацию слабой в идейном смысле и формалистической поэмы «Оза»».

В.Ганичев несколько раз пытался встать и объяснить какие-то положительные качества поэмы, однако Павлов каждый раз осаждал его.

Ошарашенный , по выражению самого Ганичева, Валерий Николаевич сразу же, немедля написал заявление об уходе. Но его ему, конечно, никто не подписал, а порвали прямо перед носом. По его признанию, он был наивноватый и не знал еще всех премудростей аппаратной науки. Просто кому-то в данном случае надо было сыграть роль козла отпущения.

Худа без добра не бывает. И, похоже, в качестве компенсации за нравственные страдания Валерия Николаевича отправили тогда во главе небольшой команды в Токио на Олимпийские игры.

Прошли годы. Все сдвинулось со своих мест и снова стало расставляться по местам. К сожалению, действительно талантливый поэт А.Вознесенский исповедовал не только истинные, но и перевернутые ценности, любил рушить их иерархии, что не могло не привести его в лагерь «прорабов духа» – либералов. Давно разошлись дороги этих двух совершенно разных служителей литературы, и сейчас у них не осталось точек соприкосновения, пути их не пересекаются. Однако В.Ганичев, думаю, не жалеет, что в свое время помог славе поэта. Сегодня его слава уже не та, и он достаточно одинок, а В.Ганичев руководит одним из самых мощных общественных центров русского патриотического движения – Союзом писателей России.

 

Лирофизики и металирики 

Ракетный взлет молодежных лидеров в искусстве, их сверхпопулярность, так или иначе, привлекала внимание всей молодежи. В определенной степени влияла она и на формирование мироощущения и эстетических вкусов Валерия Ганичева.

Во времена его молодости вместе с взлетом эстрадных лириков к шумной славе животрепещуще-модной стала дискуссия между физиками и лириками. И те, и другие сходились на том, что есть зоны и миры иной реальности, высшей и низшей, есть «антимиры». Извечный между ними спор, вспыхнувший в очередной раз у нас на рубеже 50-60-х годов минувшего столетия, небывало всколыхнул всю общественность страны, но так и не был решен ни в чью пользу. Поэт Б.Слуцкий, правда, попытался их по-своему «развести»: «Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне». Постепенно лириков стала чествовать вся страна, а физики постепенно становились все больше метафизиками, то есть тоже лириками по сути.

Тесно смыкались эти физики и с философами, допуская существование невидимых слоев тонкого мира, «тех материй, из которых хлопья шьют», по Б.Пастернаку. Многие вслед за академиком Вернадским стали признавать наличие ноосферы, то есть Единого Вселенского смыслового поля, того самого солярного Океана Духа и Интеллекта, который тревожил, влек и вел Валерия Ганичева смолоду в далекое творческое плавание.

Это вселенское смысловое или информационно-энергетическое поле управляет и управляемо нами, соединяя воедино реальное и идеальное, по принципу обратной связи. Задумался – и если ответ        приходит не сразу, то обязательно придет потом, да еще и с какой-то исчерпывающей ясностью. Замыслил образ, пустил его гулять по вольной воле, еще без одежек, а он возвращается к тебе во всем своем богатстве и блеске.

Все возвращается на круги своя. Для поэтов и философов – для них вообще нет ни начал, ни концов: все в мире закольцовано. Старость приближает нас к новому рождению, и, как известно, в крайних своих проявлениях впадает в детство. А самый важный смысл состоит в том, что идет кругооборот жизней и смертей, где самым достойным достаются новые лучшие жизни. Во всяком случае, ничто не исчезает бесследно. И за все совершается воздание. Правда, никто в точности не определит, кому по какой мере оплатится потом за добро и за зло.

В повести «Слышишь, отец…» в одном из диалогов главный герой Виктор делает акцент на формуле бессмертия, извлеченной из стихотворения Некрасова. Он понимает, что в ней заключен не только лирический смысл и не только нравственно-прикладной характер для революционных преобразователей жизни. В ней содержится и смысл метафизический, то есть духовно преобразующий мечту в быль, иллюзию в реальность.

Такой смысл позволяет преодолеть любую прямолинейность, которой грешили эстрадно-поэтические декларации тех лет. Он встроен в то самое Единое поле, в котором прошлое, настоящее и будущее слиты воедино. В нем Время, как в зале зеркал, с багровыми отблесками войн и революций, – Время вечности. «Только тот себя переживет», кто войдет в это Время, «служа великим целям века».

Единое обнаруживает себя через озарение образами, через прорывы прозрений. Оно многообразно, но односущностно. Оно наделяет каждый образ особенностями. Но перед тем как выпустить его в свет, наделяет поэта – художника – философа – метафизика как проводника ощущением обладания всем и ничем.

Так он может чувствовать всю полноту бытия в минуты творческого бдения, но не умеет выделить, вычленить той части его, того образа, которая была бы востребована всеми именно теперь, сию минуту.

Именно это Единое и дарит нам чувство Бога, обнаруживает себя через образы, дает понимание того, что божественные лучи, разлитые повсюду во Вселенной, и являются источником жизни и разума, любви и творчества, счастья и добра.

Возглавляя в 70-е годы издательство «Молодая гвардия», Валерий Ганичев организовал выпуск научно-популярной серии «Эврика», а также произведений художественной фантастики. В «МГ» он выстроил свою линию фантастики, рискнув издать даже знаменитый роман Ивана Ефремова «Час Быка». Его запрещали за изображение коммунистического общества будущего казарменного типа, в котором нашли свое отражение концепции вульгарных социологов, апологетов научного коммунизма. В своем романе он доводит их до кондиционного состояния, до алогичного завершения, до трагического абсурда.

Рассказывая о своем путешествии в Монголию и встрече с Цеденбалом – председателем великого хурала МНР (Монгольской Народной Республики) в конце 70-х годов, Валерий Николаевич вспоминает, как первый человек дружественного государства сразу оживился при упоминании об Иване Ефремове. Писатель-фантаст, в бытность свою известным палеонтологом, многие годы провел в пустыне Гоби в поисках останков динозавров и других доисторических чудовищ. Первый человек дружественной страны с гордостью отметил, что знает его труды и уважает этого великого русского писателя. Его крайне удивило, что КГБ выталкивает И.Ефремова из литературы – «за непонятные нам, смертным, грехи». В то время кто-то нашептывал, что он английский шпион, завязавший агентурные связи в Гоби, кто-то уверял, что он нашел там, в Гоби, какой-то артефакт – некий таинственный камень невиданной ценности, за которым охотятся все разведки мира. Вот и фантастика его, по мнению компетентных органов, была антисоветского содержания.

События же вокруг «Часа быка» – вспоминает Валерий Николаевич, – были отнюдь не фантастические. «Добрые люди», когда он работал в «Молодой гвардии», предупредили, что из КГБ за подписью самого председателя пошла записка в ЦК о том, что «Час быка» – книга антисоветская, антикоммунистическая, и ее надо уничтожить. Вот так легко и просто во враги народа в 60-е годы записывались известные писатели, журналисты, издатели. И пускай теперь не расстрел грозил писателю, но запрет издаваться –

это уж точно, а главное – «остракизм с клеймом».

Ивану Ефремову было запрещено издавать собрание сочинений, и В.Ганичев тайно попросил директора типографии срочно отправить оставшуюся большую часть тиража романа на книжные базы в провинцию. Затем очень оперативно им были направлены хвалебные отзывы в ряд газет, еще не оповещенных о «злостности» книги. К тому же, подготовили и направили П.Н.Демичеву, секретарю ЦК по идеологии в середине 70-х, «Памятную записку» о том, что Иван Ефремов написал замечательную книгу «Туманность Андромеды», где русские советские люди вырвались в космос, и там созидают лучшее будущее. Эта книга, повествующая о нашем обществе после полета Гагарина, переведена более чем в 70 странах мира. А в отношении «Часа быка» сообщалось, что там критикуется не наша страна, а казарменный китайский коммунизм маодзедунского типа.

Думаю, многие авторы благодарны Валерию Ганичеву, что он их, нередко на свой страх и риск, открыл, окрылил и показал всей стране и миру, проводя творческие семинары и выпустив их книги в свет.

Валерия Николаевича в равной мере волновали вопросы устроения мироздания и проблемы социального устройства человеческого общества. В своей судьбе он никогда не обходил их стороной. Пытливо изучал новейшие философские и социологические концепции, продолжал постигать педагогическую науку, поддерживал живую одухотворенную творческую мысль и помогал ее течению выходить на великие просторы страны.

И когда, впоследствии, В.Ганичев станет размышлять о Русском пространстве и Русском времени в своем «Православном дорожнике», он уже сумеет впитать и вобрать в себя и весь размах русской философской мысли. И вместе с нашими отечественными любомудрами постарается охватить исторический и метафизический, геополитический и надмирный – весь вселенский простор Русской Души и Думы.

***

Именно в 1962-1964 годах, по мнению В.Ганичева, начинало утверждаться русское национальное мировоззрение. До этого его как бы и не было. Оно удерживалось в рамках военно-патриотического движения, носило недопустимо частный характер.

Понятие «советский» все более космополитировалось, чтобы в итоге, как показало время, переродиться в свою противоположность, в чем-то сохраняя прежнюю форму.

Тогда важно было расставить везде русские приоритеты, не нарушая державной целостности советской страны как преемницы империи государства Российского. Однако сопровождалось это постоянными рисками, неизбежностью напороться на глубоко эшелонированную оборону, оказаться обвиненным в «великодержавном шовинизме» или в чем-нибудь еще. Кесарю – кесарево, а русскому отдайте русское.

Хрущевская «оттепель», скорее, «размочила» мелкобуржуазные идеи либеральствующей советской элиты, чем оживила исторические державные смыслы русской национальной идеи. Не стала она живой водой для российской истории, для возрождения национальных начал.

В своем знаменитом очерке «Оптина» Валерий Ганичев об «оттепели» потом напишет: «Вот что поражало. В то время, которое считалось оттепелью, не расстреливали пачками священников, но так же массово уничтожали храмы. Рьяным разрушителем русских церквей стал Никита Сергеевич Хрущев. Они для него и его тайных соратников стали подлинными врагами. Их, тихо стоящих в стороне от основных магистралей (на основных-то убрали в 20-30-е годы), он ненавидел больше, чем американский империализм, культ Сталина, абстракционистов и модернистов. Храмы при Хрущеве взрывали, разбирали, переделывали в склады, клубы, коровники. Церкви исчезали, как фантоны, как призраки, ночью, на рассвете, чтобы не привлечь внимания. Все-таки был неосознанный страх перед наказанием Божьим и народом, хотя общественность еще не сплотилась, понимание высших ценностей не стало массовым».

Находясь в аппарате ЦК ВЛКСМ, ведая печатью, и потом, работая в «Молодой гвардии», В.Ганичев увидел, кто заправляет во всех органах советской печати. Те же, что и сейчас: наднациональные, наднародные либералы, дети «пламенных революционеров» с космополитическим уклоном. Давно выхолостившаяся идея «мировой революции» им передалась чуть ли не с генной памятью, и ей на смену спешила идея «мирового господства».

А время Хрущева шло на закат. Он успел обороноспособность страны, оснастил ее баллистическими ракетами. Их разместили в колодцах, например, на Западной Украине, под Стрыем и Дрогобычем, где наши ракетчики под красной кнопкой держали Лондон и Париж.

Так называемая «мировая общественность» не могла простить Никите Сергеевичу Кубу и Карибский кризис, как впрочем, и президенту Америки Джону Кеннеди. Его, любимца нации, как агнца на заклании, ехавшего рядом с женой Жаклин в открытой машине, принародно казнили снайперскими выстрелами. И лихо спланированное сильными мира сего убийство первого гражданина США не раскрыто до сих пор.

От Н.С.Хрущева избавились тоже вследствие заговора, коллективной волей правящей партии отправив на пенсию и предав забвению, то есть совершили политическое убийство советского вождя.

А холодная война продолжалась. В ней-то оттепель еще не предвиделась. Тогдашние агентурные «кроты» западного проникновения во многом приписывают себе последующее потепление и разрядку международной напряженности. А то, что все это было, в конце концов, доведено до абсурда, до одностороннего ослабления обороноспособности Союза и его развала, об этом они как-то скромно умалчивают.

После ухода Хрущева оцепенение с русского общества начало спадать. Хоть и робко, но стали создаваться общественные объединения, кружки по изучению исторического духовного наследия. Громким и важным было письмо-обращение гигантов отечественной культуры Корина, Пластова и Леонова «Берегите святыни наши», напечатанное в журнале «Молодая гвардия».

Для В.Ганичева в ту пору самым ценным стало то, что посчастливилось познакомиться со столпами русского возрожденческого движения – такими, как Илья Сергеевич Глазунов и Владимир Алексеевич Солоухин. Благодаря этим людям он приобщался к непреходящим ценностям древней русской культуры, проникался православной мистикой их красоты.

Верстая редакционные материалы, успевал и путешествовать по русским верстам. Вместе с И.Глазуновым они много поездили по Руси великой. Как-то раз «вездесущий» Глазунов уговорил министра культуры Е.К.Фурцеву записать звон ростовских колоколов. Сделать это было нелегко. Звонари-то почти все тогда повывелись. Да и чиновники от партии и культуры приходили в «мистический ужас», причитая: «звон колоколов – это же музыкальный опиум!» Екатерина Сергеевна, однако же, была женщиной решительной и сказала: «От одной пластинки не отравитесь, а для Запада – свидетельство широты взглядов». И пластинка вышла, с изображением на ее обложке Кремля Рериха, и сегодня она стала раритетом.

И.Глазунов был уже известен во всем мире своими историческими полотнами. И его первую автобиографическую повесть «Путь к себе» Валерий Николаевич опубликовал в журнале «Молодая гвардия».

В «Оптине» Ганичев приводит свой взгляд на Глазунова: «При всех невыдержанностях, которые его иногда сопровождают, мы не можем не признать колоссального влияния Ильи Сергеевича на духовную жизнь России того, да и этого времени. Он обозначил новые темы живописи шестидесятых: духовно возвышенные и изломанные лики героев Достоевского, одинокие храмы, бредущие странники. Но это одна часть его деятельности. Другая – просвещение. Он был неутомим, выступая перед многочисленными аудиториями, вручая дореволюционные книги о России людям с умом, иронически пикируясь с ярыми советско-западными интеллектуалами, создавая клуб «Родина», ставший огнищем национального духа среди молодых, и просвещал «сильных мира сего».

Илья Глазунов стал давать Валерию Николаевичу многие полезные книги, которые были тогда просто недоступны. Книги об утратах и трагедиях русского народа, об их авторах и виновниках. После ознакомления с «Протоколами сионских мудрецов» Нилуса и другими так называемыми «фальшивками», многое становилось понятным.

В «Оптине» В.Ганичев рассказывает и о Владимире Алексеевиче Солоухине, поэте и публицисте, который вынашивал свою программу возрождения православия и русского крестьянства. «Однажды в кабинете издательства «МГ» у спокойного и всегда уравновешенного главного редактора Анатолия Никонова не менее спокойный и уравновешенный Владимир Солоухин изрекал:

– Мда, надо бы про иконы, про иконы написать. Ведь там лик Божий, а не картина является.

Я, сообразно представлениям тех лет, слегка возразил:

– Ну, это и живопись все же.

Владимир Алексеевич преобразился, покраснел, запыхтел и со своим непревзойденным оканьем отрезал:

– Ну вот, вот, живопись… Может, еще и пособие по цвету да композиции? Духовное это проявление. В ней Бог с людьми встречается. А посмотри, почувствуй, поглядев на икону намоленную, в ней же сила от молитв, от душ скорбящих.

Анатолий Васильевич Никонов с удовлетворением внимал сему поучению, ибо, как человек более светский и общественный, он предпочитал, чтобы о святых и церковных делах говорили люди более сведущие.

Солоухин же мысль свою воплотил в своем духовно-просветительском эссе «Черные доски». Святейший Патриарх на панихиде (первой панихиде, проведенной в храме Христа Спасителя) по Владимиру Солоухину в поминальном слове сказал, что все русские православные люди разыскали это произведение в те годы, чтобы прочитать его. Я же убедился в справедливости слов Владимира Алексеевича о намоленности и святости, когда он подарил мне икону Святого Николая Угодника. Почти три десятка лет глядят на нас внимательные, вопрошающие, иногда прощающие глаза святого. От иконы идет золотистое излучение, слышится дальний молитвенный шепот предков, приглушенно звучит музыка церковного пения. Прикоснувшись губами, ощущаешь тепло и благодать. Сколько раз он согревал израненную душу, успокаивал, отгонял уныние и бессилие. Сейчас-то это ясно, а тогда…»

В 1976 году В.Ганичев впервые посетил Оптину Пустынь, помня о том, что здесь бывали Достоевский и Гоголь для бесед и благословений. Однако воцерковление его тогда еще полностью не состоялось, хотя Великие Силы Творца он уже ощущал.

«И хотя известно от того же Достоевского, что у каждого русского душа должна быть христианка, у меня она в тот момент была еще в полудремном состоянии. Ее проявления в любви к ближнему, может, и бывали нередки, да и чувствования благодарения, совестливости и стремления к общему благу были мне понятны и близки, но одухотворения еще не произошло».

Оба – и Глазунов, и Солоухин – явили собой истинных носителей и выразителей русских идей. Не зря и потянулись к журналу «Молодая гвардия», как и другие патриотически настроенные поэты, прозаики, художники и общественные деятели.

Сегодня много можно встретить воспоминаний «пламенных революционеров», «шестидесятников», адептов «пятой колонны», агентов западного влияния, «кротов», что подтачивали и подрывали устои нашей державы. Они не жалеют ни желчи, ни жалоб, чтобы обличить и обвинить «русопятов», от которых они якобы пострадали.

На самом деле, они целенаправленно – медленно, но уверенно – вершили свое дело, засоряя людям мозги выхолощенными «советизмами» и прочими «измами», вытравляя из русских русское.

Все эти «птенцы гнезда Яковлева», Бовины да Черноуцаны, в сущности, и о советском пеклись в той мере, в какой это продвигало страну ближе к Западу и невидимо перестраивало на американский манер. Русские патриоты, особенно те, кто чутко улавливал каждый их лукавый идеологический извив, им в этом, конечно же, мешали.

На посту заместителя главного редактора «Молодой гвардии» В.Ганичев в военно-патриотическом воспитании доминантную движущую силу растущего национального самосознания. Однако понимал, что всего, что делалось, недостаточно. Вопросы утверждения русского дела нужно глубже и шире охватывать. Он стал одним из инициаторов создания клуба «Родина». В этом знаменитом клубе наряду с практическими делами по восстановлению памятников культуры обсуждали пути развития России, христианства, мировой цивилизации. Понятно, что этот клуб находился под пристальным присмотром комитета госбезопасности.

В клубе собирались А.Никонов, И.Глазунов, В.Токмань, А.Ципко, А.Лиханов и многие другие.

А.Никонов – как селекционер русского генофонда – продвинул В.Ганичева обратно в ЦК ВЛКСМ заведующим отделом пропаганды. Он слишком хорошо понимал роль таких людей в русской борьбе, окружался ими, сплачивал вокруг себя. Подбирал тех, кто знал, что мало бить себя в грудь, называя себя патриотами и клясться в любви и верности России.

Каждый умел находить свое место на общем поле борьбы и делать свое, пусть малое, но конкретное и целевое дело.

И соратники В.Ганичева по ЦК ВЛКСМ Владимир Илларионович Токмань, что был украинец, а покрепче иного русского, стал главным редактором журнала «Студенческий меридиан».

Александр Ципко называл ганичевский отдел пропаганды «центром красного русского патриотизма», философ, умница, по выражению В.Ганичева. Ему позволялось мыслить, и он сам признавался, что там только ему дозволялось говорить все, что он думает, и в других местах не мог бы сказать.

Ципко хорошо знал Бердяева, из русской филисофии любил выбирать крамольные мысли. 33-летний Валерий Ганичев помнил, что к тому времени достиг возраста Иисуса Христа, понимал, что стыдно вести себя немудро. А по поводу Ципко говорил: «Пусть у нас будет один красный Бердяев».

Входил в клуб и Альберт Лиханов, талантливый писатель, возглавляющий сейчас Детский фонд.

Самого В.Ганичева в 1968 году назначают директором издательства «Молодая гвардия», и на этом посту он пробыл целое десятилетие. Ранняя гражданская зрелость, глубокое осознание своей миссии, неприятие всего поверхностного, наносного позволили создать ему высокую репутацию. Он был облечен доверием со стороны высших органов власти. И, пользуясь этим, он безоглядно и настойчиво стал проталкивать публикации, выпускать книги об исторических путях России, даже о положительных качествах царской монархии, о Русской идее. И умело подыскивал различные предлоги для прославления и продвижения русского дела.

Знаменитая серия «Жизнь замечательных людей», с миллионными тиражами, приобрела тогда необыкновенную популярность, прочистила мозги и перевернула сознание многим молодым читателям. В.Ганичев долго подбирал, кого бы назначить ведущим этой серии, и выбор пал на Сергея Семанова, близкого ему по духу и устремлениям.

Своих людей В.Ганичев привел и в издательство. И можно смело сказать, что после журнала «Молодая гвардия» издательство с одноименным названием стало очагом Русского духа. А после разгрома журнала в 1972 году – единственным. «Наш современник» тогда еще не набрал всей своей силы.

В 1968 году В.Ганичеву удалось побывать в Нью-Йорке. Там его знаменитый книготорговец Камкин спросил: «Я знаю эту вашу серию, но почему в ней нет ни Суворова, ни Пушкина, ни Ушакова?..»

И аморфная серия стала резко преобразовываться в серию лучших людей России. Появилась первая книга – «Суворов» Олега Михайлова, она произвела ошеломляющее впечатление, дважды разошлась тиражом по сто тысяч экземпляров. Затем был «Державин».

Важно было сорганизоваться, заручиться высоким покровительством, укрыться «под крышей», как принято сегодня говорить.

И Валерий Ганичев предложил создать советско-болгарский клуб творческой молодежи. Он побывал в Болгарии, предложил эту идею своим единомышленникам, и ее поддержали. Одобрили в ЦК партии, и по его решению клуб этот был открыт. К работе в нем были привлечены молодые историки и филологи, писатели и художники, поэты и критики: Валентин Распутин, Василий Белов, Олег Михайлов, Ланщиков и другие. Он стал поистине клубом русской национальной интеллигенции, но как бы под болгарским прикрытием.

Правда, спустя время левые силы в Болгарии обратились в ЦК КПСС с кляузой, что клуб стал рассадником шовинистических взглядов. Разобраться с этим поручили Геннадию Михайловичу Гусеву. Но оправдались тем, что заседания клуба проводились в различных республиках, в Грузии, например, поэтому ни о каком великорусском шовинизме речи быть не может.

В.Ганичев вспоминает, что когда они в тот раз летели из Грузии, – а это был 1972 год, – Вадим Кожинов и Сергей Семанов встали в полный рост и торжественно произнесли: «Мы пролетаем над землей, где героически погиб Лавр Корнилов, просим всех встать!» И все встали, даже секретарь ЦК ВЛКСМ Камшалов приподнялся и постоял вместе со всеми. Классовое деление на «белых» и «красных» в сознании лучших представителей общества уже тогда стиралось, но не «общечеловеческими ценностями», а русской патриотической идеей национального согласия, братства и единения.

 

Обретения и утраты семидесятых

В 60-е еще удавалось за пядью пядь отвоевывать плацдармы для генерального наступления русской национальной идеи, расправляющей свои крылья на страницах журналов и газет, особенно, молодежных. Но 1971 – 1972 годы неожиданно стали трагическими для нее. Начались открытые «погромы». Пострадали центры национального просвещения и возрождения. Журнал «Молодая гвардия» был разгромлен именно в эти годы. Понесло урон и издательство «МГ». Незавидная доля ожидала и «Наш современник».

Просветительская и духовная работа, направленная на подъем национального самосознания, в этих органах печати стала давать ощутимые плоды. И это не могло остаться незамеченным в идеологическом отделе ЦК КПСС.

На одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС в начале 70-х годов генеральный секретарь Л.И.Брежнев с лежащей перед ним бумажки прочитал, что наши журналы «увлекаются крестами да церквами». И что тут поднялось! В своем художественно-историческом очерке «Оптина» В.Ганичев подробно описывает этот случай. «Как довоенные мальчишки, выискивающие на рублях, спичечных коробках, конфетных обертках тайные знаки и свастики, проставленные «врагами народа», так и партийные инструкторы, цензоры затребовали «для рассмотрения» все находящиеся в производстве издания. С обложек и из оформления полетели кресты, храмы, хоругви, стяги Руси, мирные силуэты русских деревень. По страницам зашуршали серпы, застучали молоты, над деревнями помчались спутники, вместо берез высились кремлевские башни со звездами, пасущихся лошадей заменили бульдозеры. Тогда-то и появилась знаменитая маоистская статья «прораба перестройки» Александра Яковлева «Против антиисторизма», где заведующий отделом пропаганды ЦК партии поучал нас всех освещать события с классовых, и только классовых позиций. По прошествии многих лет становится ясно, с позиций какого класса призывал кукловод Горбачева освещать события. С позиций класса, ненавидящего Россию, топчущего ее, превращающего в поле для выпаса мировых наднациональных бычков-корпораций.

Гонители считали, что уже почти задавили русский дух, но глубоко ошиблись. Везде немало было подвижников, служителей русскому делу, людей долга и чести».

С публицистическим негодованием В.Ганичев срывает маски со служителей советского Агитпропа, потомков «пламенных революционеров», будущих «прорабов перестройки». Зрит в корень, отмечая, что при них русским подвижникам было много тяжелее, нежели прозападным диссидентам. «То был великолепно разыгранный спектакль, хорошо отрежисированный в недрах мировых наднациональных структур, в отделах ЦРУ и КГБ и в некоторых секторах ЦК КПСС и отделах Госдепа. Прозападного диссидента КГБ шумно арестовывало за примитивные антисоветские высказывания, сажало в кутузку, высылало на 101-й километр, а затем на Западе поднимался небывалый гвалт, газетный шум. «Голос Америки» ежедневно передавал протесты «демократической общественности». И запуганное широким «мировым» фронтом правительство «сдавалось» и «выдворяло» диссидента, который немедленно получал гражданство США или Израиля, большую сумму денег и премии, вплоть до Нобелевской».

Таков был советский сценарий создания всемирной известности и славы либеральным диссидентам с сионистским уклоном. Русских же патриотов, как правило, ожидал арест или, в лучшем случае, изгнание с работы, бойкот, перекрытие всех жизненных путей.

Важно отметить, Валерия Николаевича интересовали не только современные подвижники, вызывала у него все нарастающий интерес и дореволюционная русская элита, ее гении и герои, страстотерпцы и великомученики. Он сравнивал их судьбы, их нелегкие пути, сопряженные с постоянными преследованиями.

А марксистские идеи, завезенные с Запада, рождали все большее недоверие, не приживались – и он это чувствовал – в российских умах и душах. Однако и возврат к капитализму воспринимался однозначно как порочный путь развития общества. Седая русская патриархальщина при современном научно-техническом прогрессе, так или иначе, отошла в невозвратное прошлое и в реальности, и в общественном сознании. Путь к Русскому раю понимался уже как путь социалистический, то есть так или иначе построенный на социальной справедливости.

И уже тогда Валерий Николаевич почувствовал, что требуется вариант русского социализма, что-то наподобие русского православного социалистического общества, необходима русификация советского режима, все обезличивающего и выстраивающего по ранжиру.

Бдительность советского Агитпропа какое-то время удавалось усыплять. Но вот в «Молодой гвардии» вышел в свет сборник русских поэтов «О, русская земля!» – и сверху посыпались нарекания, дескать, почему все в ней о России, а где же Советский Союз? Почему-де само понятие еще существует – русская земля, если земля давно уже советская?

В «Советской России» было опубликовано письмо за подписью Дмитрия Лихачева (Мошинского) с критическим выпадом в адрес «Молодой гвардии», что там вышла порочная ущербная книга. Особенно досталось редколлегии МГ за стихотворение поэта XIX века Языкова «К ненашим».

Так была предпринята очередная попытка разделаться с патриотическими изданиями. Не помогло даже то, что в сборнике были помещены стихи Е.Евтушенко, вышедшего из верхушечных салонов и любимого верхами.

О, Русская земля! Нынче она стала небывало обезлюдевшей и опустевшей. Неужели ее природные богатства, такие ресурсы ее останутся бесхозными? Невольно приходят в голову мысли о том, что ее готовят к сдаче иностранному капиталу. И это методично делается – то скрытно, то явно – теми же лукавцами и их последователями, которые с Русского поля и Русской души вытравливали все русское, делая обвинения в адрес патриотов.

«Молодогвардейцы» стали отбиваться, ссылались на непреходящее значение летописей, былин, стихов о России А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, С.А.Есенина. Разгромное письмо уважаемого умудренного академика в «Советской России» послужило для властей необходимым поводом.

К тому времени А.Никонов с работы был уже снят. Издательство «Молодая гвардия» подвергли критике, «посыпались» выговоры, в ход были пущены разнузданные рецензии.

«Если на Западе пугали фильмом «Русские идут!», то в СССР периодически успокаивали русофобов: «Русские не пройдут!» – иронизирует В.Ганичев.

В эти годы сняли с работы и изгнали И.Х.Есилова, превосходного организатора, директора издательства «Московский рабочий», выпустившего прекрасную серию русских книг. Убрали ректора московского пединститута, доктора физико-математических наук, поэта Ноздрева, который ввел ряд курсов по истории и культуре России, заведующего кафедрой русской литературы этого же института Власова и еще многих других.

С русской темой пришлось «притормозить». Отовсюду шли сигналы, как знаки какого-то тайного заклятия: «Не пущать!». И кто же не пущал? Кто не допускал долгое время к изданию «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона? А все он же, известный академик, который выпустил немало книг о России, ничем не раздражавших властей предержащих.

Этот академик, можно сказать, оседлал русскую мысль, чтобы увести ее в сторону. Возглавил русское течение, чтобы если и погубить его совсем, то повести по ложному руслу.

По свидетельству замечательного писателя Петра Проскурина, автора всенародно любимого романа «Судьба», этот академик, облеченный доверием сиятельных особ, изощренно пытался прикрыть Российский фонд культуры – своих конкурентов, подлинных пропагандистов русских духовных ценностей.

Не верилось, что так России можно вредить, «сидя на ее теме», тем более что образ достопочтенного академика и тогда, и теперь новой «независимой» печатью уж так разукрашен и огранен. Не верилось, пока В.Ганичев сам лично не получил точечный удар от этого поборника русской культуры.

Бог и время все расставляет по своим местам. И тайное все отчетливее становится явным. Академик пытался монолизировать, как сейчас говорят, «приватизировать» русскую тему, а на поверку оказался перевертышем. «Нам нашептывали, – вспоминает В.Ганичев, – что академик масон, слуга антирусских сил. Мы не знали этого и простили его тогда, памятуя о его нелегкой жизни, но считать символом и абсолютным авторитетом русской культуры больше не стали. Было ясно, что Власть, определенные силы позволяли быть авторитетом по русской культуре только тем, кому они считали его дать возможным и небезопасным для себя. И эта часть интеллигенции, которая не связывает себя с народными чаяниями и с судьбой России, как до революции, так и после, ориетировалась на внешние силы».

Когда позднее Валерий Николаевич позвонил академику по поводу этой разгромной его статьи на сборник «О, русская земля!» и спросил, как же вы такое подписали, тот как будто смутился, произнес что-то невнятное, даже попытался оправдаться. Потом уже более внятно от него послышалось в ответ: знаете ли, мол, все-таки и Языков не нужен был, и слабости в подборке поэтов есть, но в целом-то вы делаете хорошее дело, прошлое всем нам надо уважать. И сразу же предложение: вот вы и напишите предисловие к нашей книге «Русские писатели семнадцатого века». Его предисловие означало гарантированное прохождение через цензуру. Как бы там ни было, а Лихачев состоял в высшей советской элите, многое мог.

Удары наносились постоянно, и – как на ринге – нужно было самому всегда держать удар. Деятельность двух ведущих центров национального просвещения и обновления не могла быть незамеченной в отделе ЦК КПСС, ведомстве Александра Николаевича Яковлева, как выяснилось потом, идеолога «пятой колонны». С его подачи шли оговоры, писались клеветнические заметки, проводились заслушивания на бюро ЦК ВЛКСМ, осуществлялись вызовы для жестких бесед в агитпропе, появлялись доносительные статьи в советско-либеральной прессе.

И так вплоть до разгрома журнала. Немалый урон понесло и издательство «Молодой гвардии».

По слухам, А.Яковлеву было выставлено условие: если разгромишь русское движение, станешь заведующим отделом пропаганды ЦК. Но были в ЦК и те, кто поддерживал русскую линию. Их тут же «вычисляли» и убирали. Так быстро был убран в 1971 году Степанов, который как только возглавил отдел пропаганды, сразу стал поддерживать все усилия «молодогвардейцев».

В редакторском кабинете В.Ганичева в кругу единомышленников было написано знаменитое «Письмо одиннадцати», потом все перешли в кабинет к поэту Анатолию Софронову, главному редактору журнала «Огонек». Самому В.Ганичеву порекомендовали не подписывать: ты, мол, занимаешь важное и нужное всем нам место, и его нужно за нами сохранить.

Вот после этого «Письма одиннадцати» А.Яковлев и повел свое контрнаступление, подключив академика Д.Лихачева. А потом и сам выступил со своей нашумевшей статьей «Против антиисторизма». Свое критическое острие направил он и против «Молодой гвардии», как будто не о русской истории на страницах молодогвардейских журналов и книг велась речь.

Решено было сопротивляться до последнего. А.Яковлев за пять дней до опубликования этой своей статьи зачитал ее всю руководителям комсомольских организаций, секретарям обкомов и ЦК комсомолов союзных и автономных республик в Академии общественных наук. Там же, в зале, повернулся он к Валерию Николаевичу и вслух заметил: вот, мол, умный Валерий человек, но как же у него проходит такая патриархальщина, внеклассовый подход, крестами все заставили…

И Валерий Ганичев понимал, что, вероятно, вопрос о нем в верхах уже решен. Однако русские силы стали подниматься на его защиту со свойственной им стихийной сознательностью. Все бюро Комсомола, где были тогда Тяжельников, Пастухов, Янаев тихо и явно, гласно и негласно оказали поддержку. Геннадий Янаев тогда же, после выступления Яковлева в Академии, подошел к Ганичеву, стоявшему от всех поодаль, и в знак солидарности встал рядом. Позднее, когда Валерий Николаевич писал ему, сидевшему по делу «гэкачепистов», в Лефортовскую тюрьму, то в знак моральной поддержки с благодарностью вспоминал об этом случае.

Валерий Николаевич вспоминает, как 1969 году в Ленинграде состоялось выступление вместе с Евгением Михайловичем Тяжельниковым, первым секретарем ЦК ВЛКСМ. На второй день с заседаний съезда комсомола ушли почти все члены Политбюро ЦК, но двое из них остались – это были Капитонов и Романов. Тяжельников говорил о делах комсомола, а Ганичев – о неправильных тенденциях в нашей литературе, об излишнем пацифизме и преклонении перед Западом. В зале сидел весь цвет ленинградской культурной и интеллектуальной элиты, в первом ряду – Товстоногов, Гранин, Фрейндлих, Лавров и другие. Все они снисходительно рассматривали молодого комсомольского руководителя. Но когда речь зашла о русских ценностях, многие были ошеломлены. В.Ганичев рассказал о книгах «МГ», о том, что больше времени будет уделяться русскому патриотизму, рассказываться о героях, освещаться борьба с буржузной идеологией, особенно с сионизмом. В пух и прах раскритиковал он какие-то стихи Евтушенко, пацифистские строчки А.Вознесенского. Сообщил о походах по местам боевой и духовной славы Отечества, о том, что готовится книга «О, русская земля!», где будет раскрыта тема России в русской поэзии.

Первые ряды творческой интеллигенции «окаменели». Пока аудитория раздумывала, что за тенденции обозначил этот 35-летний блондин, у всех на виду встал секретарь Ленинградского обкома по идеологии Романов, подошел и пожал Валерию Николаевичу руку, поблагодарив со словами: «Спасибо вам за вашу позицию». И всем сразу стало ясно, кто в Ленинграде враг западничества и русофобии.

Романова Ганичев называет человеком военно-промышленного комплекса, настоящим государственником. Да, о нем распускали слухи, что он пьяница и свадьбу дочери устраивал с царским размахом, взяв посуду, на которой ели цари, из Эрмитажа. Но когда его освободили от должности секретаря ЦК, а из Эрмитажа пришло опровержение. Горбачев и его закулисье убрали Романова с пути как достойного и опасного соперника.

Одного за другим сталкивали с политического олимпа державников Машерова, Кулакова, Устинова, Романова. Кому-то они и здесь, и на Западе явно мешали ослаблять страну, чтобы потом ее разграбить.

А в «МГ» решено было держаться до конца, ни за что не сдавать позиции, тем более что поддержка – больше незримая, нежели явная – все-таки чувствовалась.

Недавно Владимир Бондаренко, главный редактор «Дня литературы», беря интервью у В.Ганичева, доискивался ответа: «Существовал ли мифический «русский орден» ЦК КПСС, о котором Александр Проханов написал в своем широко известном романе «Господин Гесксоген»? Ни для кого нынче не секрет открытые сведения о «пятой колонне» ЦК, которая работала на ЦРУ. Известны все его агенты – Шевардин, Яковлев, Горбачев… Но была ли в противовес им колонна «ордена меченосцев»?

В.Бондаренко уверен: этот орден, несомненно, был. Но, скорее всего, он не был оформлен так, как в масонских ложах. В нем, похоже, не было ритуально-магической обрядовости, но русский дух в нем жил, он выделил свое крыло и его укреплял.

Необходимо было покликать на помощь этих «витязей Русского духа». И «молодогвардейцы» с письмами стали обращаться к патриотам. Решено было обратиться и к Михаилу Шолохову. В ответ на их обращение Шолохов написал свое «русское письмо» к генеральному секретарю Л.И.Брежневу, недавно опубликованное в газете «Завтра». И в ЦК партии хлынули тысячи писем от самых видных людей по поводу яковлевской статьи.

После выхода в «Литературной газете» этой погромной статьи на заседании Политбюро ЦК Брежнев спросил у Суслова, «серого кардинала» партии, ее главного идеолога: «Ты читал эту статью?» Тот ответил, что нет, мол, и не видел даже. Но чтобы Яковлев мог решиться на такую публикацию без ведома Суслова, такое было просто невозможно. Да и вряд ли главный редактор «Литературки» мог ее поставить без команды свыше и не престраховаться при этом.

По версии В.Воронцова, заместителя главного партийного идеолога, Брежнев сказал примерно следующее: «Ну, если тот без спроса публикует такие вещи, ссорит нас с нашей интеллигенцией, – убрать подальше этого засранца!»

И Яковлева решили с понижением назначить заместителем главного редактора Профиздата. Но в тот же вечер он лег в больницу, где провалялся три месяца. А в это время велась усиленная обработка мягкотелого генсека, и, в конце концов, Яковлев поехал послом в Канаду. Тогда он считался самым крутым антиамериканистом как автор книги «Пакс Американа», которую по иронии судьбы В.Ганичев тогда выпустил в своем издательстве.

После того как Яковлева сняли с высокого идеологического шеста, считалось, что русское направление одержало верх. И этот русофобствующий будущий идеолог перестройки фактически был выслан из страны. «И перестройку отложили на пятнадцать лет», – по словам В.Ганичев.

Вернувшись из Канады, Яковлев привез Горбачеву готовую концепцию перестройки страны, и тому лишь оставалось ее провозгласить. Какие обтекаемые формулировки тянул он, как фокусник, изо рта, многие помнят до сих пор.

Видно, далеко не случаен был выбор лидеров-разрушителей, приведших такую сверхдержаву к катастрофе. Ставка была сделана на велеречивого лукавца из Ставрополья. А потом и на его оппонента с Урала, идущего напролом. Прицел был дальним – из-за океана прямо в Кремль.

В перестроечных преобразованиях доминировала разрушительная доминанта. В одном случае власть соединилась с лукавым безволием, всеразрешительной бесхребетностью, и в разгуле демократии идеологическое детище генсека Горбачева привело к расколам и развалам. А в другом, – слабая власть подкрепилась своеволием, граничащим с самодурством, и стала самой по себе, тогда как народ все больше становился сам по себе. Что до демократии, то она быстро выродилась в вахлакратию, выплеснулсь в криминальную стихию.

Обе крайности привели к одному итогу, вынашиваемому вековечными злопыхателями России – ослаблению и развалу одной из двух самых мощных супердержав в мире.

А 70-е, относительно благополучные годы, нынче как-то меркнут на фоне 80-х и 90-х. Брежневские Брови взмывали над страной, как взмах крыльев какой-то эзотерической сакральной птицы власти, утомленной долголетием.

Они словно уравновешивали борьбу каких-то усилий и влияний. Магистральную линию партии, проводимую генсеком, назвали политикой сдержек и противовесов. Но «застоя» как такового не было. Борьба, бывало, доходила до ожесточения, но ее острые углы натыкались на ватные стены, и легче было проникнуть сквозь них со шпилькой, чем с кулаком.

Это в обществе через СМИ создавалась видимость благополучия, как, впрочем, и сегодня. А между кабинетами шла борьба. Но она никогда не выплеснулась бы на улицу, если бы не пожелали хозяева. Идеи этой борьбы не овладевали массами, и те, в крайних случаях, превращались в стихийную толпу, как в августе 1991 и в октябре 1993 гг.

Это лишний раз подтверждает, что притупленная бдительность людей, пробудившись, однажды может взорваться непредсказуемыми социальными взрывами. А от таких взрывов, как все мы убеждались не раз, могут пострадать люди правые и невиноватые, а больше всего те, кто находился в неведении.

Этот тип кабинетной войны у нас почему-то мало освещен в печати, да и термина такого в исторические справочники и энциклопедии не внесли, а стоило бы.

И, надо сказать, при всей гладкости и лощености печатных изданий, контролируемых официальными органами, удавалось проталкивать материалы, которые могли возмутить и взбудоражить «мировую общественность», за которой стоял международный сионизм. Так в ганичевской «МГ» вышло «Пятикнижие» против сионизма. Идеологический резонанс был неповторим и грандиозен. С тех пор, как считает Сергей Семанов, ничего ему равного не было.

В его «Дневнике» за 1977 год этот факт и вызванные им последствия показаны как пик кабинетной войны во второй половине 70-х.

Сионизм в Советском Союзе пустил свои кривые корни во всех властных структурах. И об этом молчать было нельзя. Однако КГБ и другие компетентные органы почему-то мало были этим озабочены, несмотря на то, что проходили проверки на политическую бдительность (на «вшивость»). Взрывы в Москве в начале января 1977 года, пожар в гостинице «Россия», по общему мнению, были провокациями, как раз проверками на «вшивость», однако виновники так и остались нераскрытыми. А расследованием мартовского пожара в «России» занимался первый заместитель Генерального прокурора СССР Рекунков А.И.

Еще одна запись в дневнике: «Говорили с Ш. (шефом Ганичевым – О.Д.); сощлись, что в Москве идет явное предательство, советская власть держится исключительно крепкой провинцией, но именно ее расшатывают искусственно организованными нехватками».

И еще характерная запись: «Общее мнение – они… Типично их почерк сеять смуту, панику, «антисемитизм», сплачивать своих, пугать свое быдло, стращать хилое советское правительство, поднимать мировую общественность, а главное – холодное презрение к любым гоям. Тут пахнет каббалой, ритуальным чем-то».

Сегодня наша молодежь вряд ли даже представляет себе, какая борьба шла между русским станом и антирусским кагалом в 70-е годы. Там все закладывалась, оттуда тянутся метастазы, вызвавшие больное Смутное время в 90-е лихие годы.

Молодежь тех лет с позиций нынешнего времени была довольно-таки наивной. Немногие мыслили неформально, были прозорливцами. И надо отдать должное, вожаки русского движения В.Ганичев и его сотоварищи прозревали такие вещи, в ту пору просто несовместимые с логикой и здравым рассудком.

Тогда «красные» воспринимались, прежде всего, как русские, а за белыми все-таки стояла Антанта, и русскими патриотами их не могли воспринимать. Ну, а красная звезда – масонский пятиконечник – был так выкупан в крови, что обрусел.

Сегодня уже такой дифференциации нет, если не брать на притивно эмоциональном уровне.

У Семанова есть еще одно интересное наблюдение тех лет: «идет слияние большевизма с православием и сионизма с белогвардейцами» (26.06.1977г.).

А сегодняшняя смычка в общественном сознании «красных» и «белых» незаметно подменяется симбиозом православия и сионизма. Звезды и кресты братаются. Вчерашние «раскольники» становятся «державниками», а советские патриоты паломничают в Иерусалиме. Это, может, и неплохо, не завело бы еще в какую крайность.

Ведь не одни русофобы вредили и тогда, и сейчас.

«Смотрел тут материалы «Часового», либерально-белогвардейское русофильство. Убого, нежизненно, вчерашний день. А объективно – их путь, ибо есть подталкивание «русофилов-революционеров» к бунту, т.е. к подрыву государственной устойчивости нашего народа. В неряшливых строках там была характерная опечатка: «малодогвардейцы». И я придумал афоризм про нас: «Мало, да гвардейцы!»

И Ганичев вслед за Семановым понимал, что русофилия, как и русофобия – это те крайности, которые смыкаются, и, прежде всего, – во вред национальной русской идее. Они то стравливают русский дух, как пар из котлов, то провоцируют на «черносотенные» погромы. «А русофильские диссиденты еще более вредны, чем сионистские». Это оттого, что уводят в сторону удар, ослабляют его, волей-неволей, выполняют провокаторские функции.

Русофилия могла иметь и лицемерную улыбку, хорошую мину при плохой игре, а то и откровенную фальшь. Пользуясь мифом о русском характере, стойком, несгибаемом, всем идущим на помощь, отдающим последнюю рубашку, советская власть стала беззастенчиво обделять русскую провинцию. Глубинка недополучала много средств на свое развитие. Бросались на выживание и пустели, страдая от нехваток и недородов, деревни Смоленщины, Брянщины, Рязанщины, даже районов Подмосковья. Зато проявлялась чрезмерная забота об окраинах, особенно о западной оконечности страны: Прибалтике, Западной Украине и Белоруссии. И вышагивали каменными особняками вдоль магистральных дорог, устремленных к границе, богатые села Прикарпатья и Молдавии.

Были умные люди, которые видели и понимали это. Однако впрямую об этом говорить было не то, что непринято, а просто опасно. В «Молодой гвардии» А.В.Никонов все, что хотел выразить, умело обкладывал «необходимым советским содержанием, подбирал спасительные цитаты из классиков и приучал своих сотрудников работать в такой стилистике того времени». Фронтовик, он свою русскость отстоял со всем народом, и осознал это глубинно исторически. Не случайно и выбрал для учебы исторический факультет МГУ. По свидетельству В.Ганичева, он глубоко чувствовал все, что связано с пониманием Русского духа.

«Молодая гвардия» и стала таким очагом Русского духа, который нес в массы чистый огонь, стал огнищем в холодной пустыне советского официоза. Однако последний оказался сильнее…

В первой половине 70-х большой победой «молодогвардейцев» стал выпуск «пятикнижия 1974 года», по определению С.Семанова: пять книг, направленных против сионизма: «Фашизм с голубой звездой» Евсеева, «Вторжение без оружия» Бегуна, О.Михайлова («Суворов» и «Поручик Державин»), Н.Яковлева и Выходцева.

Идеологические последствия были небывало «громадные». За книгу Бегуна редколлегии «МГ» досталось по высшей мере от цензуры и от начальства. В.Ганичева вызывал Севрук В.Н., заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК партии. Даже накричал на него: как вы можете выпускать такие книги? Слава Богу, у «Молодой гвардии» была еще сильная поддержка. Стали даже готовить второе издание книги Бегуна, пользующейся у читателей успехом.

И вот как-то однажды раздался звонок от Машерова: «Почему у вас задерживается выход книги Бегуна»? В.Ганичев ответил: «Есть возражения отдела пропаганды». Машеров убежденно сказал: «Я считаю, что книгу надо выпускать без задержки». «Можно ли сослаться на ваш разговор?» – «Да, пожалуйста».

На следующий день В.Ганичев с тихим торжеством пришел в отдел пропаганды и начал разговор о книге. В ответ послышалось: хватит говорить об этой книге, выпускать ее не будем. Валерий Николаевич ударил козырем: а вот Машеров, кандидат в члены Политбюро, позвонил и сказал, что книгу эту надо выпускать и как можно быстрее.

Севрук остолбенел и стал ретироваться: ну, я, мол, не говорил, что не надо выпускать совсем, но ее бы надо подработать.

Вскоре снова раздался звонок Машерова: «Поторопитесь, эта книга нам очень нужна в борьбе с буржуазной идеологией». И книга вышла 200-тысячным тиражом.

Петр Миронович Машеров не единожды оказывал прямую и непосредственную поддержку «молодогвардейцам» и всему русскому движению. Фронтовик, командир партизанского отряда, коммисар партизанской бригады, в ту пору один из молодых партийцев, сильный лидер, – он был возможным претендентом на пост генсека. Вся Белоруссия его любила, и ее он возглавил как секретарь республиканского ЦК партии. Приоритеты, которые он поднял на должную высоту в Беларуси – это военно-патриотическое воспитание и экономика. И его трагический уход из жизни в 1980 году в автокатастрофе воспринимался не только как роковое стечение обстоятельств, несчастный случай, но и что-то большее, связанное с борьбой во власти.

В начале 1977 года в МГ вышел «Прометей», № 11. У С.Семанова в «Дневнике» есть такая запись: «Это совершенно фантастическое издание! Из них только Ю.Давыдов, и тот – о масонах пишет! Он хоть и крутит, пусть привлекает внимание. Есть материалы прямо сенсационные: о Федорове, Нельсоне. Хорош Лившиц о религиозных мнениях (невероятно!!!). А тут еще Карл Великий, Кромвель, иллюстрации к моему материалу. Павлович, конечно, гадость, но – какой успех у интеллигентных читательниц! А Фолкнер – у интеллигентных читателей. А потом: какая культура книги! И все без них. Вот так и надо их бить».

Какая энергетика борьбы, какая страсть духовного созидания! Борьба не в кулачном бою, а на поле Духа. По признанию Семанова, ему было ясно, почему альманах «Прометей» имел всеобщий успех: он внешне имел характер либеральный, «широкий». «И для нас, и для Сиона либерализм есть лишь приманка, привада. Увы, люди клюют лучше всего именно на либеральную наживку, на «смелое слово», протест, так сказать. Хотя наивысшая смелость – это сказать людям: ведите себя прилично». Но форма формой, а суть – в ней все существо дела.

И они у Семанова – это наднациональные либералы, советские сионисты, потомки «пламенных революционеров» – глашатаев мировой революции. «Фашизм с голубой звездой» – это и о них и их последователях, что привели страну к постперестроечному коллапсу и двум либеральным революциям в августе 1991 и октябре 1993 годов.

«Вторжение без оружия» – это о западной демократии и о либеральных реформах, которые в смутное время, овладев массами и толпами, разрушили страну до руин. В самих заголовках книг гнездилось провидение, реяло пророчество.

На поле Духа как будто шла схватка воинов из разных времен. Русское время, вобравшее в себя провиденциальные русские смыслы (сегодня, кстати, наиболее полно отразившиеся в Русской доктрине), схлестнулось с мутантным генно-модифицированным временем. Это неопределенное время, начавшееся у нас со Смуты,

стихией обрушилось на все и вся. Оно принесло с собой весь набор либеральных ухищрений: плюрализм, деидеологизацию, эклетически намешанные теории личного успеха и обогащения, программы корпоратино-монопольного мышления, спекулятивные политтехнологи и т.д., и т.п.

А тогда фантасты накатали «телегу» в ЦК партии с жалобой на МГ. И инструктор отдела пропаганды А.Козловский «явно давал ориентиры против «Молодой гвардии». Но в комитете Госомиздата и Росиздата работали люди приличные. Книга Бегуна все же была задержана в печати. Однако дважды звонили из Минска со ссылкой от Машерова. И дело, худо-бедно, продвигалось.

Судьба книги Бегуна слишком была необычна по тому времени. И В.Ганичев как главный редактор принимал в ней первостатейное участие. Об этом есть свидетельство и в «Дневнике» С.Семанова: «Ш. (шеф, то есть Ганичев – О.Д.): Молдаван (главный редактор Госкомитета СССР по политической литературе) дал Козловскому (инструктор отдела пропаганды ЦК КПСС) 20 замечаний по книге Бегуна, тот подал наверх. А ведь уже была верстка у Севрука, это по второму кругу. А из Минска официально звонят и спрашивают от имени Первого. Они тут Бегуна швыряют друг другу, как горячий блин: и съесть боязно, жжется, и из рук выпускать нельзя».

«Державина» тоже мурыжила цензура, пока не подписала к печати.

После каких-то правок, «заплат» вот-вот должна была выйти в свет и книга Бегуна. «Это, конечно, заслуга Ш. (В.Ганичева), молодец он, никто их других издателей не решился. А он очень болен: Свет. (Светлана Федоровна – О.Д.) рассказывала, что ему грозит операция желчного пузыря, а от этого умер его отец».

Нельзя удержаться, чтобы не процитировать еще: «Ш., конечно, неподражаем. По поводу Юры (Медведева) у него были очень суровые беседы на Старой (площади). Он держался твердо и устоял. Ему пеняют упоминание Бухарина в каком-то сборнике фантастики, а теперь еще в верстке сборника русской фантастики нашли какие-то идейные неточности».

«Ш. сказал, что к нему приедет посланец Епишева и возьмет верстку Бегуна.

А после выступления Зима (Зимянина Б.А. – секретаря по идеологии ЦК КПСС) Молдаван сразу же позвонил Ш. и сказал: вот, слышали, нельзя допускать антисемитизм и пр. Ш. ответил, что верно, поэтому еще больше надо бороться с сионизмом. Но как старается Молдаван. Остап Бендер, как жулик, паразитирует на русском жулике Корейко. Очень точно отмечена паразитология иудейства как сути их».

Во внешней политике тогда стартовала «разрядка». От Советского Союза потребовали распилить половину ракет – носителей ядерных боеголовок. С холодной войной вознамерились покончить в одностороннем порядке, жертвуя интересами Советского государства, шантажируя его гонкой вооружений.

На такую разрядку стали работать западные наймиты в идеологическом ведомстве: Арбатовы, Чаковские и иже с ними, «идеологи», «мужья из 10-го и прочих смежных подъездов»; все они стали играть в двойную игру.

«Благо, вздыбилась армия, и министерство иностранных дел в лице его шефа (Громыко) – человека старой школы и стойкой закваски – ее поддержало».

Однако в апреле 1977 года Зимянин в своем выступлении сделал рокировку отнюдь не в сторону последних, требуя от них улучшения патриотической работы, а главных врагов увидел в лице разносчиков национализма и шовинизма (обозвал их «стервецами»). Похвалил только пограничников, то бишь, «чекистов», но опять же не тех оперуполномоченных, что ловят диссидентов.

Намеки, «гнусные», по определению С.Семанова, делались и в адрес белорусов, особенно по поводу того, что у них провоцируется антисемитизм, а наши евреи – честные труженики, из 2 миллионов уехало в Израиль только 120 тысяч.

Свою позицию и приоритеты Зимянин определил точно: защита А.Пумановского, журналиста «Комсомольской правды», уравнивание израильского и арабского экстремизма, рекомендация «не хлопать дверьми» после разрыва переговоров с США и пр. И следует исполненная исчерпывающих качеств характеристика Зимянина: «Он осторожен, ловок, страшно дипломатичен, хитер и целенаправлен. Все симпатии – там».

В то время С.Семанов был главным редактором журнала «Человек и закон», и проблемы социалистической законности волновали его в первую голову. Он видел, что ЧК занимает в силу каких-то причин осторожную позицию, «они «зарезали дело Штерна», то есть материал о судебном процессе известного врача-взяточника. Потом в апреле 1981 года по записке председателя КГБ Ю.В.Андропова Семанова снимут с журнала, и до середины 1985 года он будет лишен возможности заниматься редакционной деятельностью и печататься.

Та самая партноменклатура, позднее предавшая советскую власть, таким образом загоняла патриотов в подполье и своеобразную резервацию.

Ее антирусское влияние широко и удушливо распространялось в творческих союзах. И союз художников, яростно сопротивляясь, срывал выставку русского мастера живописи Ильи Глазунова, запланированную на 17 мая 1977 года. Сам художник хотел выставить портрет Сергия Радонежского, но в тот раз так и не решился.

И становится не ясно, о каком усилении патриотического воспитания твердили партийные идеологи Светочам и воителям Земли Русской, святым и духом и ликом, место в их программе просто не отводилось. Принимались всяческие запретительные меры, чтобы в сознание юношей, допризывников и призывников не входили светлые образы великих русичей.

Нестойкое молодежное сознание при том уровне патриотического воспитания не получало всего необходимого, что могло обеспечивать причастность и преемственность к героическим деяниям старших поколений. И тезисы об этом зависали на уровне декларации. В.Ганичев в своей «Молодой гвардии» пытался восполнить эти пробелы, за что и получал нагоняи и выволочки. А после разгона журнала и его издательству приходилось несладко.

В то время как в сознание через молодежную печать лихо и легко стали проникать западные кумиры, поп-звезды, секс-символы, святые светочи земли Русской находились под тяжелыми запорами идеологических запретов.

Первое появление образа Сергия Радонежского, вдохновившего и благословившего Дмитрия Донского на Куликовскую битву, было подобно грому с ясного неба. Недаром же космополиты и их идеологическая обслуга на верхних этажах советской власти долго этого не допускали. Видно, они предчувствовали, что новое появление Сергия Радонежского приведет к твердому воцарению его в национальном сознании, и оно стало равнозначно его второму пришествию.

 

Новый очаг русского слова и дела

 

И еще один судьбоносный для В.Ганичева – год 1978. Ему предложили возглавить «Комсомольскую правду», известную своей либеральностью и удивительной аморфностью, но умеющей выглядеть хлестко. Мимикрическая способность выглядеть протестными и даже воинственными всегда отличала либеральные издания.

Посадив В.Ганичева в кресло главного редактора «КП», видимо, преследовалась цель обезглавить русское направление: выдвинуть, а – по сути – убрать В.Ганичева с этой стези, отдалить от разгоревшегося очага русского дела.

«Комсомольская правда» была тогда третьей по цензу газетой страны и считалась номенклатурным изданием. Должность главного редактора, – это была уже номенклатура Политбюро ЦК КПСС.

Сменить редактора «КП» решили по предложению начальника ГлавПУ генерала Епишева, утверждавшего, что «Комсомолка» стала газетой, растлевающей молодежь, и в армии даже стали запрещать ее читать. Он обратился в Политбюро с просьбой найти нужного человека, хорошо знающего военно-патриотическую работу и настроения молодежи.

Трижды к Валерию Ганичеву предварительно подходил Борис Пастухов, лидер Комсомола (он только что стал первым секретарем ЦК ВЛКСМ), и убеждал, что надо оставаться ради общего дела.

Валерий Николаевич не спешил давать согласие, ссылался на то, что в газете не работал и считает это дело «сугубо профессиональным и даже суетным», а любит дело «обстоятельное, стратегическое, с длительной подготовкой к выпуску книги». Пастухов старался все его аргументы отвергнуть, убеждал: «Знаешь, Главпур совсем заел, прислал десятки записок в ЦК партии, что «Комсомолка» не патриотическая газета, к армии относится с презрением. А ты у нас – известный патриот».

В.Ганичев думал неделю, прежде чем принять решение. Его уговаривали коллеги, русские соратники. Одни считали, что это важно для положения в обществе, другие, что это нужно «для русского дела», третьи, чтобы «не занял место очередной сионист».

Его убеждали, что это номенклатура ЦК, но для В.Ганичева это не служило аргументом. Один лишь А.И.Овчаренко раздумчиво сказал: «Идти-то иди, но ведь какое там окружение. И через год выплюнут».

Утверждение состоялось на заседании Политбюро, которое вел Суслов. Все Члены и Кандидаты – все «небожители», как сошедшие с портретов, сидели за длинным столом.

Это незабываемое судьбоносное событие в своей жизни В.Ганичев подробно описал в своих воспоминаниях:

«– О «Комсомольской правде»… – прозвучал тонкий несмазанный голос Суслова. Боголюбов ладонью снизу вверх показал, что надо вставать. Я встал, но он показал, что надо подойти к Суслову.

– Вот предлагают утвердить главным редактором товарища Ганичева, – обнаружил меня возле себя второй человек в партии. Он два раза поднял и опустил рукой очки, обозрев меня, и продолжил. – Товарищ Ганичев – директор издательства «Молодая гвардия»…

Мне показалось, что что-то хотел сказать Пономарев, у него-то претензии к издательству высказывали не раз Агнесса Кун и Арагон с Эльзой Триоле (ибо мы старались их не печатать), да другие, подопечные и «подкармливаемые» коммунистические регуляторы наших отношений с Западом, люди. Но Суслов не дал вступить в полемику и утвердительно сказал:

– Хорошее издательство. Много хороших книг выпускает. (Вот когда проявилась наша работа с автором книги афоризмов «Симфония разума», его помощником Владимиром Воронцовым).

– Есть предложение утвердить… А Вы-то как, товарищ Ганичев? – почти иронически обратился ко мне главный идеолог партии. Я ответил весело: «Спасибо, что продлили мне мою комсомольскую молодость»

Да, пожалуй, не то место я выбрал, чтобы шутить. Суслов, снова поднял и опустил два раза очки. Развернулся ко мне на стуле и, склонив голову, внимательно рассматривал Кулаков, напрягся Зимянин, горестно покачал головой Черненко. С недоумением глядел Капитонов (что за кадра подсунули?) Суслов приложил ладонь к уху и с напряжением спросил: «Что? Что Вы сказали? Я уже с меньшей уверенностью, но, направляя слова в ладошку, повторил: «Благодарю за то, что продлили комсомольскую молодость в комсомольской газете». Лицо Суслова посветлело. Он закивал: «Верно, верно, лучшее время в жизни. Я вот помню» – обратился он к Кулакову, тот закивал и добавил про свою юность. Пономарев вспомнил про кимовцев, а Капитонов про фабзайцев. Через несколько минут Суслов с недоумением взглянул на меня, стоящего у стола. Что это ты тут делаешь? – было в его взгляде. Боголюбов двинулся ко мне, Суслов же вспомнил: «Ну, хорошо…» Боголюбов зашептал: «Уходи, уходи…»

Я вышел из зала, не понимая, увердили или нет. Меня догнал генерал Епишев, начальник Главного Политического Управления в армии, похлопал по плечу: «Молодец, хорошо обсуждали. Давай с армией поработаем».

Приступая к работе в «КП», В.Ганичев считал себя достаточно опытным, был на острие идеологической борьбы в комсомоле, все-таки в «МГ» был пятитысячный коллектив, и ему казалось, что он хорошо разбирался в антирусских кознях, которые плелись ЦРУ, сионистами, ревизионистами, вообще, врагами России. А теперь понимает, как был еще наивен и одномерен. И как потом, поднимаясь выше, почувствовал плотность властной атмосферы, в которой сгорали мелкие частицы человеческой природы.

Главной темой, которую исповедовал Ганичев, была тема русского народа, тревожило его состояние: «Его игнорировали, спаивали, бессовестно урезали его возможности, приращивая им Казахстан, Киргизию, Латвию, впрыскивая ее мозги в национальные Академии, отбирая для всех, кто потом кричал «оккупанты», места в московских и всех российских вузах». И у России не было даже своей Академии наук, не было ЦК Компарии России, которая бы над экономикой республики. Эти факты неизменно вызывают у Валерия Николаевича гражданское негодование. «В стране была хорошо организована донорская система откачки умов, капитала, ресурсов в другие республики и за рубеж (интернациональная помощь)».

В.Ганичев никогда не придерживался антисемитских взглядов, всегда здраво и трезво оценивал национальную проблему, до недавнего времени затабуированную, в части касающейся еврейского населения. «Тысячелетняя история евреев научила их соединяться, для того чтобы не погибнуть, не исчезнуть, не раствориться в народе, а сохранить свою национальную суть. Приученные к другим нравственным правилам, русские вроде бы не должны были непотребный гвалт, спекулятивный плач, дезинформацию, эксплуатацию и ограбление тех, с кем они жили, об этом со знанием дела писал один из умных евреев Карл Маркс. Но вот евреи процветают, богатеют, утверждают свою веру, а русские беднеют, теряют веру и свое национальное начало. Так можно отказаться быть самим собой, перейти в разряд этнографических индейцев, исчезнувших обров (погибоша яки обры), горделивых карфагенян».

В «Комсомольской правде» В.Ганичев понял сразу, национально ориентированных союзников у него немного. Поэтому приходилось балансировать, не резать «священных коров» газеты. Имелись в виду В.Песков, Я.Голованов, И.Руденко, Г.Бочаров, на их места претендовали О.Кучкина, Е.Графова, В.Снегирев, Ж.Пряхин и др.

Он понимал, что у большинства сотрудников «сказывалась многолетняя глобалистская школа воспитания на факультете журналистики, либеральная общественная спайка, даже террор и порядок, выстроенный в прессе (если ты не с нами, ты с ними, и не займешь никакого достойного места ни на полосах газет, ни в журналистской иерархии). А самое главное, в журналистике вырабатывался всеобщий принцип беспринципности, который и стал основным принципом журналистики наших дней».

Вскоре Валерий Николаевич все же решил, что так балансировать ему ни к чему – «под него» специально «посажен» первый заместитель Б.Мокроусов, из отдела науки ЦК ВЛКСМ, который каждый день ходит в ЦК на доклад, явно накапливая негатив на главного редактора. Из-за него, по всей видимости, и происходил постоянный дисбаланс в руководстве газетой.

Проводя свою линию, В.Ганичев целенаправленно стал привлекать русских писателей и деятелей культуры. На страницах «Комсомолки» появились публикации Михаила Шолохова, Анатолия Иванова (автора всенародно любимых книг «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов», а также сценариев сериалов, снятых по ним), Михаила Алексеева, Ильи Глазунова, поэтов Сергея Наровчатова, Егора Исаева, Валентина Сорокина, Владимира Фирсова, Сергея Викулова и многих других.

И, надо отдать ему должное, за два с половиной года работы в «Комсомолке» он успел опубликовать произведения двухсот русских писателей, многих из которых раньше к газете не подпускали и на порог.

А всего с взятыми в аппарат сотоварищами Ю.Медведевым, В.Свининниковым, А.Владимирским, А.Кротовым, Т.Моршковой было помещено выступлений, статей и очерков более 250 писателей, явно повысив качество газеты художественным уровнем и глубиной публикаций.

Открытием стала проза Василия Белова, статья В.Ганичева о нем «Нестихающая совесть писателя». А затем была издана книга-реквием «Лад», написанная Беловым о крестьянской эстетике, которую В.Ганичев представил как развернутую картину эстетической крестьянской Атлантиды. Это была большая победа всей нашей истинно русской, замаскированной под кодом «деревенская», литературы.

Еще В.Ганичев опубликовал интервью с Сергеем Залыгиным о русской почве, о родной земле. Тема была широко разработана и охватывала многие аспекты нашей жизни, которые Сергей Павлович включил в свои книги. В.Ганичев уже считался специалистом по русской почве, хотя имелись в виду, скорее, «почвеннические» задачи литературы, которые он ставил для себя и отслеживал повседневно.

Конечно, такой разворот дела давался с большим трудом. Зато постепенно «крепостная стена стала расшатываться», это быстро ощутили все оппозиционеры. Никого он не выгонял. Уходили сами. Стали «кучковаться» вокруг «Литературки», туда и потекли кадры. При нем ушло человек тридцать. В основном, уходили все те, кто не хотел писать о России, о русском народе и его интересах.

Однако для Севрука в отделе ЦК создали мнение: «Разгоняет кадры!» И тот, в свою очередь, втолковывал это в головы вышестоящего руководства.

Позднее журналист Юрий Щекочихин обвинил Валерия Николаевича в том, что он стал проводить в «КП» политику расовой чистки и антисемитизма, изгоняя из газеты евреев. Дескать, потому и сам скоро ушел из нее, не прижился.

Когда прекратилась перестройка – и воцарилось время Смуты, при встрече в Думе В.Ганичев сказал Щекочихину: «Юра, я и не знал, что ты еврей, а антисемитом я никогда не был. Ибо я не такой дурак, чтобы считать себя таковым. Русофилом, а скорее славянофилом, я был и надеюсь, что и ты не русофоб». Щекочихин смутился и пробормотал, что он, собственно, не еврей. Значит, видимо, не так выразился.

В «КП» подвергаемому нападкам сверху главному редактору приходилось надеяться только на «вечный дух нашего народа».

И если 78-й год прошел на патриотической волне, то в 79-м началась «долговременная осада». Позволить, чтобы в стране было какое-то периодическое издание, излагающее проблемы России и русских, власть явно не хотела.

***

Итак, поворот в сторону России в «Комсомольской правде» тогда, благодаря В.Ганичеву и его команде, состоялся.

Естественно, это вызвало переполох в элитарных общественно-политических и властных кругах. И удары посыпались сверху один за другим.

На стол Суслову легла докладная записка, в которой сообщалось, что в последний день Олимпиады в бассейне собралась группа комсомольцев и космонавтов, а среди них – писатель Аксенов, шахматист Карпов, космонавт Виталий Севастьянов. И последний предложил, как в свое время Юрий Гагарин, выпить за главного комсомольского идеолога – за Валерия Ганичева.

Понятно, «серый кардинал» не мог потерпеть, чтобы кто-то еще, кроме него, мог быть или слыть главным идеологом, даже комсомольским. И намедленно распорядился: с газеты убрать.

Чтобы выполнить его указание, придумывали и подыскивали самые нелепые предлоги. Стоило покритиковать футболистов «Динамо» за плохую игру, тут же пошли нарекания: «Вы что не знаете, кто за «Динамо» стоит?» А если задевали ЦСКА, опять вызов на ковер: «Как вы посмели покритиковать армейскую команду?!» За «Динамо» стоял Андропов, а за ЦСКА – Устинов. За это был первый выговор.

А второй – за фельетон «Следствие ведут кунаки», про беспорядки, что творились в Северной Осетии. Там в драке был убит осетин, а осудили русского за здорово живешь, фактически без суда и следствия. Убил другой осетин, но и следователь, и судья, и все их окружение были между собой родственниками, кунаками.

Фельетон вызвал оглушительный эффект в республике и громкий резонанс в стране. А тогда почему-то все лилось на мельницу «националов». Где тонко, там и рвется. Где неуважение к русскому народу, там и межнациональные конфликты. Впоследствии, в смутное время, гонения на русских на Кавказе выльются в войну, сдетонируют кровопролитную чеченскую бойню.

Партийная верхушка Северной Осетии стала требовать объяснений от В.Ганичева. Севрук настаивал, чтобы он публично извинился. Но Валерий Николаевич отказался, а в свое оправдание показал письмо, подписанное тримястами старцев-кавказцев о взяточничестве, коррупции в местной власти.

В конце концов, от всех этих неприятностей у В.Ганичева случился микроинфаркт, он лег на лечение.

А третий удар был нанесен в 1980 году. В «Правде», «Комсомолке» и «Крокодиле» вышла серия статей о взяточничестве, особенно в Ставропольском и Краснодарском крае, в курортном Сочи. Прошли-проехались по вотчинам высоких должностных лиц, местам их отдыха. Вот этого уже Главному редактору простить не могли.

Он все яснее понимал, что сел в кресло Главного ненадолго. Первый крупный скандал с Борисом Пастуховым произошел в феврале 1979 года. Ганичев уезжал в Лаос, и вдруг перед отъездом раздался звонок от первого комсомольского лидера страны: «Что Вы из меня дурачка делаете!? У меня вчера дома был Таривердиев, а сегодня газета с фельетоном про него выходит!»

Такое – иначе не назовешь – мистическое совпадение произошло тогда. Из отдела Ю.Медведева поступил материал о заимствованиях в музыке, и Главный его пропустил. А там как раз говорилось и о заимствованиях, которые допустил композитор Микаэл Таривердиев в музыке к телесериалу «Семнадцать мгновений весны». Совсем недавно прошел американский фильм «История любви» с музыкой Фрэнсиса Лея и песней, которая сразу же стала знаменита на весь мир и была у всех на слуху. Таривердиев песню «Я прошу, хоть не надолго…» к «17 мгновениям весны» написал, следуя той же кальке, в гармоническом рисунке мелодии изменив всего лишь какую-то одну синкопу. Одни музыканты это сразу подметили, другие – многозначительно «ухмылялись», третьи – молчали. Впрочем, любой человек, мало-мальски обладающий музыкальным слухом, не заметить тогда этого просто не мог. Сегодня, после многих наслоений в музыкальной культуре и всеобщей беззастенчивой моде на заимствования, это уже не так воспринимается. А тогда Ганичев понимал, Пастухов вполне справедливо пришел в ярость из-за той неловкости положения, в которую попал: разве тактично сегодня принимать гостей, а на следующий день поливать их грязью в «своей» комсомольской газете?..

Позднее В.Ганичев всю динамику развития событий, как он возглавил «КП» и как его «ушли», описал в своих воспоминаниях под заголовком «Комсомолка» – 1978 – 1980 гг.»

Когда атмосфера вокруг него предельно сгустилась, он явственно ощутил в декабре 1980 года. Вокруг Генриха Гуркова, собкора «КП» в ФРГ, возник скандал. Комиссия партконтроля ЦК обвинила его в неправильном расходовании средств. Валерий Ганичев чувствовал и понимал, что едет в последнюю загранкомандировку. В ФРГ его поразила «дантова картина преисподней», как он ее назвал, в районе Рекабарена, где стояли сотни, тысячи полураздетых, предлагающих себя на продажу женщин, как считалось тогда, «жертв капиталистической системы». Ю.Бондарев в своем «Береге» тоже описал эту закордонную невидаль, а потом показали ее и в снятом по роману фильме. Теперь и в современной «демократической» Москве можно такое увидеть.

На Всероссийском совещании журналистов М.Зимянин стал распекать В.Ганичева: мол, в «Комсомолке» хотят доказать, что у нас в стране есть коррупция.

Потом М..В.Зимянин подошел к Валерию Николаевичу на съезде Союза писателей СССР во время заключительного приема во Дворце Съездов и, словно продолжая прерванный разговор, напористо и довольно резко выпалил:

– А вы что, считаете, что ЦК вам не указ?

– ??

– Вы что, считаете, что вам не обязательно считаться с указаниями ЦК?

– Ну почему же, Михаил Васильевич? Где это видно?

– А вы не прикидывайтесь пай-мальчиком. Зачем развернули кампанию по дискредитации Краснодара, Ставрополя, Чечни, Северной Осетии? Вы что, хотите доказать, что у нас в стране есть коррупция? Что это наша главная опасность?

– Ну, Михаил Васильевич, ведь и у прокуратуры есть факты…

– Нечего выхватывать фактики. Вам надо оставить газету. И вообще, вы бросьте эти русофильские замашки. Опираетесь только на одну группу писателей.

Валерий Николаевич назвал россыпь других имен, которых печатали в «Комсомолке», хорошо известных ему, высокому советскому чиновнику:

– Все появляются, вот и Вознесенского, Рождественского, Евтушенко печатали.

Зимянин немного смягчился, хотя благосклонно воспринимал только Р.Рождественского, поэму которого «Двести десять шагов» опубликовали в «КП», А.Вознесенский же у него почему-то «вызывал аллергию», а стихи Е.Евтушенко на злобу дня «Директору хозяйственного магазина» не понравились всем секретарям.

Сионистское крыло, на которое – умышленно ли, нет – работал и Зимянин, к этим поэтам, выражающим либеральные взгляды, относилось довольно-таки благосклонно. Их удобно было и приподнимать в общественном мнении, и использовать как «мальчиков для битья», периодически критиковать, то – выпячивая их несомненные удачи, их гражданственный напор, то – браня за поверхностность и небрежное обращение со словом.

И кофгда во всех инстанциях объясняли, почему В.Ганичева сняли с поста Главного редактора «КП», то ссылались на стихи Евтушенко, чтобы не вспоминать о действительных фактах коррупции. Народ только пожимал плечами: что же в них, в этих стихах, такого крамольного, если речь идет лишь о проворовавшихся торгашах.

И выходило так, что больше всего В.Ганичев пострадал за Вознесенского (за два его сборника, изданных в «Молодой гвардии», он получил выволочку, а за «Озу» – выговор) и за Е.Евтушенко: за его стихи якобы и был снят с поста «КП». Хоть все понимали: фактически вовсе не за это, что руководство больше всего обеспокоено разрастающимся русским самосознанием – «как главной опасностью для наднационального, коммунистического, интернационального глобализма».

В.Ганичев всегда обладал необходимыми дипломатическими качествами, был толерантен, не допускал нигилизма, вульгарности, хамства. Хоть и признавался, что «иногда хотелось кое-кого послать подальше. Да они и сами уезжали туда» – добавлял он с легкой иронией.

И в «КП», окруженный далеко не одними лишь единомышленниками, он сам себе приказывал быть шире, быть объективнее и историчнее, не ввергать себя в поток злобы и ненависти, диалектически рассматривать все события, все явления с разных сторон, учитывать все точки зрения. «Эх, если бы это удавалось всем и всегда с другой стороны, такое рыцарство. Но Дон-Кихоты все-таки не побеждают в этом мире».

И в последней беседе с Зимяниным, который, было ясно по всему, получил задание отстранить лидера русского движения от партийно-номенклатурной газеты, В.Ганичев применил последний козырь, ссылаясь на Шолохова: «Михаил Александрович Шолохов нам тоже советовал бороться против всякой скверны». И видно, у секретаря появились опасения, что он действительно может за поддержкой обратиться к М.Шолохову, и уже более мягко и примирительно уточнил: «Мы вас не выгоняем. Просто возраст пришел».

А в то время 37-летний Ганичев был значительно моложе первого секретаря ЦК ВЛКСМ, да и многих других именитых комсомольцев.

Однако «маленький, ершистый человечек» уже решил его судьбу. Он – «пожевал губами и без всякого перехода» – предложил: «Мы вам предлагаем научный центр ВКШ или «Роман-газету». Вы с писателями дружите, сами пишите, вам и карты в руки…

Затем «внешне примиряюще»: – Мы вас не прогоняем, только не жалуйтесь никому. Возраст вышел. Завтра позвоните.

Видно, в его сознании все же сработали какие-то аппаратные механизмы, не дающие ему, что называется, учинить расправу. И Черненко, и Романов, члены Политбюро ЦК, и Голиков, помощник Генерального секретаря, – все они благоволили к «Литературке». И сусловским чиновникам приходилось брать на них поправку.

Со стороны казалось, что протекает нормальная дружеская беседа. И поэт Владимир Фирсов, стоя с Анатолием Ивановым, главным редактором журнала «Молодая гвардия», потом, «прифыркивая», подметил: «Мы любовались вами, двумя умельцами, так внушительно вы стояли и говорили вместе. Власть все больше уважает нашего брата».

Валерию Николаевичу в ответ осталось только горько усмехнуться, когда он уезжал в «КП» освобождать рабочий сейф. А дома Светлана Федоровна, имея опыт своей семьи тридцать седьмого года, посоветовала сразу избавиться от всех лишних бумаг.

Так, по его словам, вырубался комсомольский «вишневый сад» на виду у «литературной общественности».

Отныне он не был, по его словам, от народа огражден своими внешними регалиями: пост, машина, «вертушка», «кремлевка», то есть обеспечение через кремлевский магазин, за это «было стыдно», но от нее он «никогда не отказывался».

Позвонил друзьям – Мелентьеву, Стукалину, посоветовался с Егором Исаевым, все уже обо всем знали и порекомендовали идти не раздумывая.

Одному из друзей Геннадию Селезневу предложили его место главного редактора «КП». И хоть он обещал, что будет продолжать линию «некой державности и русскости», это ему так и не удалось. С Ганичевым ему запретили встречаться, в отделе пропаганды сказали четко, чтобы «дух ганичевский и близко больше не был в «Комсомолке». Да он там больше и не был никогда!

Ну да впереди была «Роман-газета». К тому времени В.Ганичев был уже принят в Союз писателей и понимал, что пора уходить в литературную нишу, подальше от идеологических разборок и преследований товарищей по партии, так мешающих творчеству. Чувствовал, что именно в литературной области окунется он полностью в духовный океан Слова и Славы.

 

Оплот отечественной литературы

К сожалению, попытка сделать из «Комсомольской правды» оплот патриотизма, подобный «Молодой гвардии», до конца не удалась. Причину этого В.Ганичев усматривает в том, что «КП» стояла слишком близко к вершинам власти, слишком влиятельной была в народе, поэтому за ней осуществлялся контроль жесточайшего из отделов ЦК партии – советского Агипропа.

Средства массовой информации всегда служили смычкой между властью и народом. С началом перестройки они «подписались» сообщать народу правду и одну только правду. Не было, дескать, ее ни в 60-е, ни в 70-е, ни до середины 80-х.

Но и во второй половине 80-х и в 90-е годы СМИ служили, прежде всего, утверждению новой власти. При всей критике властей, им на службу была поставлена мистифицируемая история, шоузация общественного сознания, виртуальные технологии масс-медиа, подпитываемые теневой экономикой и финансовой олигархией.

А зло социальной несправедливости произрастало вновь и вновь проросшими головами русофобского змея-горыныча.

Смотрит В.Ганичев как писатель-историк на историческую перспективу России и сокрушается: «Русь богатырей! Где же она нынче? В чем наши ценности? Где искать их? Сохранились ли те истоки, которые питали наш народ, Отечество наше?»

Ведь еще совсем недавно никто и представить себе не мог, что так далеко могут зайти наши враги. С яковлевско-горбачевским или ельцинским троянским конем для русофобов всего мира и невозможное стало возможным.

Позже, в 1995 году, В.Ганичев в своем выступлении «Россия и русские на пороге XXI века (взгляд с III Всемирного Русского Народного Собора)» напомнил о том, какие «колоссальные усилия» и даже «сверхусилия» всего народа стали движущими силами великой отечественной истории. Однако они все могут стать напрасными, если позволить разрушительной стихии уничтожать все то, что достигнуто народом. А для этого «в первую очередь необходимо спасать, восстанавливать, возрождать государство Российское, принимавшее в разное время различные формы (Русь, империя, СССР). Созданное трудом, потом, иногда и жестокой схваткой, но в принципе общим согласием и добровольным воссоединением, оно вопреки воле абсолютного большинства было разрушено, разъединено тремя подписями не уполномоченных на то лиц».

Неужели русские люди, и, прежде всего, лидеры русского движения просмотрели, утратили бдительность, коль допустили подобное поражение державы? Нет же, еще в 60-е и 70-е годы поползновения тайных врагов уже разпознавались ими. И одерживались победы, жаль только, успех у них был переменным.

Но почему же на самом верху партийно-правящей власти так и не распознали до конца, насколько сильна опасность змеиных поползновений вражьих русоненавистнических сил?

Русское направление связывалось тогда с такими громкими фамилиями из Политбюро ЦК КПСС как Шелепин, Мазуров, Машеров, Полянский. Поговаривали, что близок был к «русскому ордену» и Кириленко, сменивший Андропова на посту генсека в 1984 году. Они противостояли космополитическому крылу и всем закоренелым догматикам марксизма, которые отрицали любое национальное начало в жизни общества.

А вот роль «серого кардинала» Суслова так и осталась неясной в этой борьбе. Он старался придерживаться инструкций, был аппаратчиком, человеком буквы. Кто-то считал его масоном.

В «Дневнике» у С.Семанова есть запись от 7.02.1977 года: «Говорят, Суслов тяжело болен. Это существенно. Я убежден, что он и Ю.В. (Андропов – а.) главные столпы, не считая, разумеется, кагала, окружающего «Брови».

Однако открытым врагом считать его было нельзя.

Явными врагами были Пономарев и все советники Брежнева. Андропов и Шеварнадзе, – а эти и вовсе органически ненавидели русскую партию, боялись ее. Им намного ближе был советский сионизм, нежели национальная русская идея, правда, недругами русского движения они все же были тайными.

У Семанова встречается формулировка: «сионизм – это партия, а масоны – их профсоюзы, приводной ремень к массам». Возможно, организованной партии масонов в Политбюро ЦК не было, но приводные ремни были подведены.

Возглавив «Роман-газету», В.Ганичев стал отдавать приоритет художественным произведениям о России, историческим повествованиям и повестям писателей-почвенников. Публиковал и русских поэтов, составлял сборники поэм и стихотворений лучших современных поэтов, продолжал выстраивать линию русских писателей-фантастов.

Издавал он и произведения авторов из союзных республик, в которых остро ставились вопросы народной жизни, где идейно-художественный вектор был нацелен на правдивое отражение судеб простых тружеников. То есть не было никакого шовинизма, а только естественные проявления всечеловеческого гуманизма.

Здесь же, находясь на посту главного редактора «Роман-газеты», Валерий Николаевич сам получил творческую возможность написать русский исторический роман «Росс непобедимый».

С началом перестройки, в противовес свистопляске либералов-демократов, в «Роман-газете» публиковались Распутин, Белов, Крупин и многие другие русские писатели. Их проза и публицистика, если и призывала к перестройке, то к перестройке русской, а не прозападной. Конечно, печатные площади предоставлялись и писателям из противоположного стана, тем, кто искусно маскировались под патриотов, преданных граждан России и окончательно открывших свое лицо лишь в 1991 и 1993 годах.

Что греха таить, все тогда выступали за необходимость коренных перемен, качественных преобразований в обществе. Все встрепенулись от апрельского ветра 1985 года, когда была провозглашена перестройка, еще не зная, к каким распутицам приведет шальная перестроечная весна. Все поначалу поддержали Горбачева, самого молодого лидера партии. Никто не предполагал, что вскоре он отречется от партийного трона ради президентского престола, даст возможность вычеркнуть из Конституции СССР 6 статью о правящей и руководящей роли КПСС и снимет с себя полномочия Генерального секретаря, предав 20 миллионов коммунистов, доверивших ему руководство страной.

В.Ганичев тогда ощутил как никогда, сколько клубков и гордиевых узлов истории – вековой и современной – предстоит еще распутать или разрубить. Постигая историю, видя ее реалии и мифы, отделяя явь от призраков, он оставался убежденным сторонником русской линии ее развития. Под сменой вывесок и одежд, под «красным» или «белым» цветом умел увидеть эту линию. То выпуклую, рельефную, то едва проступающую, пунктирную, теряющуюся под наносами импортных идей, теорий и платформ, ее он не терял из виду никогда.

История России для В.Ганичева всегда имела сакральный смысл. Он никогда не согласится с тем, что царскую Россию, превышающую по территории Советский Союз, справедливо окрестили «тюрьмой народов». Недаром Валерий Николаевич сокрушается: ведь раздували этот тезис не какие-то инородцы, а свои же демократы и большевики. И несли эти знания и представления в каждый дом, юрту и саклю. Он всегда хочет видеть главное в отечественной истории, ее золотые червонцы, а не мелкие медяки, ее величие, а не мелкотравчатые измышления и клевету на нее.

Для него остается очевидным, что в отличие от США, где проблемы единой белой нации успешно решались уничтожением сотен индейских племен, наши интеллигенты несли ложно понятую идею сочувствия и сострадания всем другим народам, кроме своего. Лишь славянофилы создали блестящую теорию самостояния России. И сколько бы западники не критиковали их за национальную ограниченность и косность, реальное воплощение идеи сбережения России могло осуществляться лишь по их представлениям и установкам.

А все то, что творилось по планам и проектам, привезенным с Запада, сопровождалось бедствиями и катастрофами, лишениями и гибелью миллионов русских людей.

В первый советский период установилось правление космополитической большевистской верхушки, раздувающей «мировой пожар». Всемирная революционная организация космополитический Коминтерн стала смыкаться с сионизмом. И до 1929 года всякое национальное направление мысли каралось. Преследовались русские философы-любомудры, писатели и художники. Был убит великий русский поэт Сергей Есенин, арестованы и казнены его сподвижники, срезана целая ветвь крестьянских поэтов, созревших политически и духовно.

Русская борьба беспощадно подавлялась через органы НКВД. Крестьянские восстания и мятежи топились в крови. Раскулачивание достигало невиданных масштабов, доходило до абсурда, когда у середняцкой семьи могли отобрать последнюю корову. Любое проявление национального начала, особенно сильно укоренившееся в деревне, выкорчевывалось.

А город все больше приобретал черты безликой наднациональности. Всякое выступление за утверждение русских национальных традиций изгонялось. К концу 20-х годов фактически не был отменен закон об антисемитизме 1918 года, под который можно было подвести и расстрелять даже еврея.

Очень скоро уже не проявления мелкобуржуазной идеологии и даже не белогвардейщина стали клеймиться железом и огнем, а великодержавный русский шовинизм. Как будто другого шовинизма в СССР и не было – ни в Украине, ни на Кавказе, ни в Средней Азии, ни в автономных советских республиках.

Одному Богу ведомо, как в те космополитические годы остались живы такие русские национальные писатели мирового значения как Михаил Шолохов и Леонид Леонов.

А Сталин только перед Великой Отечественной войной почувствовал, что ему нужно опереться на народ. После войны победный патриотический налет у пропаганды первое время еще продержался, но вскоре опять вся наша идеологиябыла, в сущности, направлена против русского патриотизма.

Н.С.Хрущев, сам генерал-фронтовик, с целью борьбы с придуманным шовинизмом даже отменил парады Победы. И фактически умалил героические заслуги, унизил доблесть победителей.

После Великой Победы в каждом солдате и офицере зашевелился Русский дух. Недавно в беседе с Ганичевым Владимир Бондаренко высказал убеждение, что если б дали этому победному духу путь, вся история пошла иначе. Но его как будто испугались. Не зря попал в опалу, а потом отправлен в отставку Маршал Победы Г.К.Жуков.

Слава Богу, на местах сразу после войны успели утвердиться люди с крепким национальным самосознанием. А русские люди, толком не понимая своего социального устройства, да и коммунистической идеологии, старались традиционно жить по-русски. Им и в голову не приходило, что можно жить иначе.

Мысль о национальной самобытности в союзных и автономных республиках еще могли позволить проникать в сознание трудящихся, а в России нет. С чистого листа создавались национальные элиты у народов Сибири и Дальнего Востока, возрождались – у народов Кавказа и Средней Азии. А свою, русскую элиту, если и не уничтожили напрочь, то всегда притесняли, ужимали и унижали.

Происходило отторжение народа и лучших его представителей от национального сознания. А это надолго задержало утверждение русской элиты.

В этом смысле смело можно утверждать, что тайное масонство вело борьбу против «русского ордена», начиная с Чаадаева и Радищева. Французские просвещенческие идеи, которыми переболела в свое время Екатерина Великая, в их лице достигли крайних проявлений. И та боль, которую они выражали при виде обездоленной крестьянской Руси, вызывала эмоции отрицания самого существования России. Они дали импульс – и выстроились целые программы преобразования России, а на поверку – уничтожения ее, разрушения ее цивилизации, как некогда египетской или римской.

Вот и в ЦК КПСС еще до горбачевской перестройки, видно по всему, немало было сделано, чтобы ослабить и уничтожить «русский орден». Пускай он существовал больше стихийно, чем организационно, но не зря же убирали лучших русских людей, патриотов – того в отставку, то на периферию, кому-то подстраивали аварию (как в случае с Машеровым). Значит, опасались чего-то, и, чтобы усидеть на своих местах, спасали себя.

И видно, совсем неслучайно с наступлением перестройки ставку сделали почему-то на коротичей и собчаков, «правдоискателей»-горлопанов и политических маргиналов, а не на голос русского народа в лице таких общественных деятелей как Валерий Ганичев и его сподвижники – писатели и публицисты, ставшие поистине солью и совестью народа.

А при Ельцине ставка была сделана на «националов» кравчуков, шушкевичей, акаевых, на «звездных гарвардских мальчиков» – гайдаров, чубайсов, немцовых, на всех тех, у кого неизлечимая аллергия на «эту» страну, как у нечисти на русский дух.

Преобразования младореформаторов принесли небывалую разруху, опустошили города и деревни России. Без войны шла война – и рушилась страна катастрофически. Везде видны следы воздействия сатанинских сил, пусть самого сатаны не видно. Его лукавое и звериное обличье все явственнее стало проступать. Он виден уже не только в деталях, но и в огромных разрушительных последствиях, действующих посейчас. Виден везде, где сработала, сыграла свою роль каждая малейшая деталь.

История имеет маятниковый характер – еще будет не один откат. Не раз наступали времена, когда Россия сосредотачивалась и отметала случайное и наносное, чужое и враждебное. Долго запрягалась, а потом ее тройка неудержимо неслась вскачь, обгоняя страны и державы.

Пусть иногда с опозданием, но под масками и вывесками Русь распознавала друзей и недругов, своих и «наших». В 90-е демократическая левая и либерально-рыночная стихия смела самих же ее авторов в России. И те дивиденды – не столько политические, сколько финансовые, – которые они успели урвать, вряд ли их спасут от беспристрастного суда истории.

Как нелепо и смешно выглядели либеральные декларации так называемых «общечеловеческих ценностей», защита «прав человека», которая, в сущности, сводилась к праву на выезд из страны, в Израиль или США.

Как фарисейски лицемерно лицами, пришедшими к власти, утверждалась демократия для меньшинства за счет всего трудящегося советского народа, не избалованного излишками и роскошью. К чему это привело, наяву видно. Российский народ был расколот и разрознен, унижен обманами и растущей бедностью. А то меньшинство, за которое поднимала голос «мировая общественность», стала жировать и процветать.

Ему позволительно иметь двойное гражданство, делить между собой национальное богатство всей страны, обогащаться, становиться олигархами. А великий русский народ норовят оставить не у дел. О чем говорить, если еще в 70-80-х самым ругательным словом в наших идеологических отделах были слова «русофил» и «славянофил». Не диссидент, не западник, а именно «русофил». А ведь подлинное-то значение его: любящий Россию.

Агитпроп ЦК не давал выхода русской возрожденческой идее, одергивал за любые попытки рассказывать о храмах, о святых подвижниках, патриотов, радетелях за дело России. Поэтому иммунитет у народа, оказавшегося на переменных ветрах и сквозняках смутного времени, оказался слабым.

Следуя императивам лжедемократов с западным уклоном, несущим оттепельные слякоти с ветрами Атлантики, все обязаны любить общечеловеческие ценности, западные «демократические» цивилизации, Евросоюз, на худой конец кришнаитов, но только не Россию.

А какое осуждение неслось со страниц «прогрессивного» прозападного журнала «Новый мир» и преданного марксизму «Октября» в адрес национально мыслящих писателей – выразителей глубинных взглядов и чаяний народных!..

Как-то в Узбекистане у Валерия Николаевича, тогда молодого редактора «КП», состоялась встреча с первым секретарем ЦК партии Шарафом Рашидовым. Узбекский лидер пришел во власть из литературы, в «МГ» была выпущена его книга, которая получила хорошие критические отзывы. Говорили о литературе и о социализме. Рашидов тревожился: «много формализма, много внешних черт социализма. Проявляется стремление присвоить народное добро. Врут много, в том числе и в Москве… Скажи, а «Новый мир» совсем у сионистов в руках?»

От Валерия Николаевича не укрылось, что он предчувствует что-то трагическое, борется с наступающим. И вскоре, находясь на вершине власти в Узбекистане, он попал в немилость к Андропову.

Времена круто изменились, но и сегодня Валерий Ганичев наталкивается на затаенные огоньки испуга и страха в глазах у современников, деятелей того времени, многие из которых стали членами разных партий и движений, разных – да только не русских.

Много было журналистов, у которых он что-то не замечал сакральных качеств, зато амбиций у них было немало. «А ведь за амбицией журналиста должны стоять знание, профессионализм, трудолюбие, желание сказать истину, совестливость, доброжелательность к людям, внутренняя любовь к Отечеству».

Его «Комсомолка» как раз раздвигала горизонты, учила журналистов более глубокому взгляду на жизнь, не такому, какой был у амбициозных борзописцев.

Валерий Николаевич всегда был озабочен вопросом, как наделить журналиста совестью, привить любовь к своей стране? Ведь именно те, у кого они отстуствовали, с презрением и внедряли в обществе понятие «эта страна».

«Журналистика – враг литературы», – любит он повторять слова Достоевского, считая, что эти слова нужно понимать в «смысле верхоглядства, торопливости, суетливости, некоего нахальства и хамства».

«И вот такого рода «журналистика» понадобилась разрушителям державы, владельцам криминального капитала, соловьям, вернее, попугаям западной цивилизации. Такая журналистика заявила, что она четвертая власть, хотя ее никто журналистике не давал и поставил ее лишь в услужение капиталу, создав иллюзию независимости. Нынче, правда, басням о независимости почти никто и не верит. Самые витиеватые ее голосильщики на виду у всех оказались «при ноге» у Березовского, Абрамовича, алюминиевых королей, Дерипаски, Гусинского и мощных компаний. Миф о независимости иссяк, так же как пропало доверие у обывателя к «ножкам Буша», к западным, начиненным ядохимикатами продуктам, к китайскому ширпотребу».

В «Комсомолке» В.Ганичева неизменно сохранялся дух нравственности, доброжелательности к людям, доверия, и главное – удавалось сказать многое в стилистике того времени.

Под его началом, действительно, создавалась газета новото типа, каких днем с огнем сегодня не найдешь при всей пресловутой «свободе слова» и «независимости». У «КП» была мощная обратная связь с читателями. На ее адрес писали сотни тысяч читателей, давали советы, просили поддержки и помощи.

Тогда и в народе, и в эшелонах власти реагировали на все письма и публикации в «КП». Ответ в газету по первому требованию от любого органа или организации был обязателен. Все редакции имели право контроля и сами контролировались.

А сейчас никто на это не обращает внимания, ничто не вызывает такого общественного резонанса, как тогда. Ни одно журналистское расследование, опубликованное в СМИ, не рассмотрелось органами прокуратуры или другими компетентными органами. Не оттого ли ни одно крупное криминальное и политическое преступление не раскрыто. А свобода слова от этого не только не выигрывает, напротив, девальвирует, обесценивается, теряют свою силу.

В.Ганичев не скрывает своего отношения к нынешней публичной печати как своего рода общественнице, непрофессионально обслуживающей современные процессы. В его словах слышится поистине смех сквозь слезы: «Меня смешат нынешние глубокомысленные заключения различных социологических, научных, общественных центров, составленные на основе полутора тысяч опросов «реципиентов», что, как заявляют они, «репрезентативно». Ведь при нем, в «Комсомолке», бывало по сто тысяч мнений в месяц – вот какая репрезентативность была, и, пожалуй, такой уже никому и никогда не добиться!

Правда, при этом Валерий Николаевич ничуть не сомневается, что ни те, многочисленные репрезентации, ни эти, незначительные, в любые времена властям не очень-то нужны. Что та, «советская», не прислушивалась к социально-тектоническим толчкам, что эта, «демократическая», любуясь множеством порожденных ею изданий, готова не раздражать клан журналистов, и отнюдь не собирается прислушаться к воле и мнению своего народа, достаточно вспомнить про волю большинства в отношении Советского Союза. В марте 1991 года на Всесоюзном референдуме почти 80 % советского народа проголосовало за сохранение СССР, а в декабре того же года в Беловежской пуще тройка подельников – лидеров трех союзных республик, под эгидой Ельцина, Советской державе росчерком пера подвела черту.

Валерий Николаевич в своей искрометной публицистике начала 90-х ставит диагноз: историческая аритмия. Чувствуется, что и сегодня он ощущает величайшую историческую аритмию в стране.

 

Диагноз: историческая аритмия

Читая публицистику В.Ганичева, видишь: он постоянно держит руку на пульсе истории, рассматривает самые животрепещущие проблемы, ищет ответы на самые сложные вопросы.

«Как рушилась империя?» – выносит он вопрос в заглавие исторического очерка о М.В.Родзянко, ошельмованном видном русском деятеле дореволюционных времен, председателе Государственной Думы. Показательно, что написан он в 1990 году. Предгрозовое предчувствие нового разрушительного времени уже проникло в думы и душу писателя.

Анализируя революционные ситуации начального и заключительного периодов XX века, Валерий Николаевич увидел, что политическая вненационально-либеральная элита, воцаряясь в стране, заведомо вела ее к разрушению и гибели, наживаясь на этом. Вот оттого и пришлось России пережить «двойной кризис» – в 1917 и в 1991 году.

Кризис этот и тогда, и теперь означал опять же нивелирование русских начал. Хотя в изначальной чистоте их в любые времена любой русский человек едва ли усомнится.

Однако везде и во всем идет злоумышленная подмена. Если это касается национальных богатств, – то русский человек самый нерачительный и нераспорядительный хозяин, у него-де все общее, все наше – а по сути, ничье. Если ментальности, – то самый ленивый и недалекий, отсталый и тяжелый на подъем – это русский человек. Если элитарности, – то все элиты хороши, только не русская, не наша.

Через подмену понятий идет манипуляция общественным сознанием, в головах сеется сумятица, путаница и сумбур. Все русское раздирают и раздергивают на части во всех сферах, особенно в духовной, общественно-политической и культурной. На пути всего русского встает немало препон.

Просто диву даешься, как умело под лозунгами «свободы мысли» и «свободы слова» новоиспеченные реформаторы фактически нивелируют и уничтожают их. Подсовывают русским свободу все русское ругать, а закордонное хвалить. Навязывают волю и независимость меньшинства большинству. А это меньшинство может быть национальным, маргинальным, брутальным, сексуальным и, наконец, криминальным. А большинство при этом – это весь народ, вся нация. Удивительно и парадоксально

Подменой становится и отношение к повышенному национальному самосознанию, объявляя его проявлением русского фашизма. В стране, спасшей мир от фашизма во Второй мировой войне, коричневая чума никогда не культивировалась, и отдельные ее вспышки случайны или опять же занесены с Запада и профинансированы оттуда. Ведь в России даже не было, и нет таких крайних проявлений национализма, как в Украине и Прибалтике. Им, в свое время, легко позволили отпустить вожжи в этом направлении горбачевские и ельцинские либералы-космополиты. А русскую идею томили и томят в идеологических и деидеологизированных застенках.

Через подавление русской мысли в СМИ национально неориентированного человека пытаются зомбировать, унизить его достоинство, приучить мириться с бедностью. Внушить, что все реформы по западным рекомендациям ему во благо. А тут, как говорится, что русскому здорово, то немцу смерть. Это, если помните, о Лефорте, что помер, так и не перепив Петра I .

Россия выживает, ан народ ее непобедим. Чем ближе к критической точке, тем больше критическая масса ответного хода, ведущего к победе. Так уже было не раз, так было в первую Отечественную войну 1812 года и в Великую Отечественную в 1941 году. Вот и в Чечне русский солдат показал примеры доблести и героизма.

А что касается русской элиты, то и она не сдается. Лицемерная декларация деидеологизации, деполитизации при Ельцине преследовала цель выбить оружие из рук мыслящей российской интеллигенции, да еще и, в прямом смысле, обезоружить и разложить армию, подорвать ее боеготовность, ослабить обороноспособность страны. Подавляя патриотизм, верхушка и ее окружение рассчитывали иметь непосягаемые приоритеты в политике и экономике. И во многом им это удалось.

Несмотря ни на что, токи и импульсы сопротивления Русского духа неуничтожимо живы. Очагом русского сопротивления продолжает оставаться Союз писателей России во главе с В.Ганичевым и издаваемые им печатные органы.

А разве не показательно, как много в последнее время появилось на Руси талантливых поэтов, ими написано столько значительного, что впору сказать о новом серебряном веке отечественной поэзии. И разве это не свидетельствует о том, что России соборная душа ищет путей к слиянию и сосредоточению.

В.Ганичев всегда оставался одним из русских лидеров, боровшихся за чистоту русского дела, умея отсеивать зерна от плевел. Он открывал и поддерживал русские таланты. И если у Е.Евтушенко, например, весь показной поиск свежих талантов фактически завершился строкой стихотворения «Таланты русские, откуда вы беретесь?», то В.Ганичев действительно всю жизнь занимался их неустанным поиском и реальной поддержкой.

***

В демократизируемой стране не было ничего, что не подверглось бы обструкции и остракизму, особенно доставалось властям. Шел вполне демократический процесс десакрализации власти, но при этом В.Ганичев со своими организациями и изданиями неизменно сохранял сакральность отечественной литературы.

Территория настоящей литературы для В.Ганичева всегда оставалась заповедной. В ней не было, и нет для него места неожиданным переворотам, наподобие беловежского сговора образца декабря 1991 года.

С ветрами и вихрями перемен средства массовой информации делали все, чтобы снизить и нивелировать достоинство русской литературы. В очередной раз с корабля современности пытались скинуть традиционалистов, следующих классическим образцам. Одержимые вольницей перемен СМИ пытались ошельмовать все, в том числе и литературу. С их подачи и сегодня говорят, что литература благополучно умирает. Нет, она проходит новую стадию сакрализации, освобождаясь от массы случайных попутчиков.

Десакрализируя все, СМИ десакрализовались сами. Работая с журналистами, Валерий Николаевич видел, как малейший отступ от действительно художественной литературы оборачивался для пишущей братии отторжением от нее. Литература далеко не всякого впускает в свое поле. Как часто литературный текст, сходя со страниц и перекочевывая на экраны, выходит из литературного поля, теряет особой силы магнетизм и уже ничего общего с литературой не имеет.

В литературу В.Ганичев шел через мысль, через думу и душу. Но на всех редакторских постах В.Ганичев оставался идеологом, работающим в историческом ключе.

В преддверии третьего тысячелетия В.Ганичев трансформировал «Роман-газету» в «Роман-журнал XXI век». Это издание и сегодня выходит ежемесячно, и в нем отводится место, в основном, публикациям произведений русских писателей.

На литературном фронте Валерий Николаевич отдает приоритеты духовным и державным ориентирам, при этом неустанно соотносит важнейшие насущные проблемы, неразрешимо перетекающие из одного времени в другое, вечные проблемы социально-политического бытия России, отбрасывая все пестрое, случайное, наносное, доходя во всем до сути. Взвешивает на метафизических весах времени степень влияний извне и внутреннюю силу России, сжимающуюся, как пружина, сосредотачивающуюся, сопротивляющуюся.

Так доискивался он истоков и причин противостояния россов, славянофилов, с одной стороны, и западников со всякого рода галломанами, англоманами и прочими «манами» – с другой. И позднее, задумываясь о последствиях горбачевской перестройки, В.Ганичев в великолепной статье «Пророк в своем Отечестве», опубликованной в газете «Гудок» 21 мая 2002 года, со свойственной ему исторической публицистичностью напишет: «Атака на русских и русское всегда была широкой. Европа, ее эгоистические силы чувствовали в искреннем духовном поиске славянофилов опасность. Там уже забыли, как всего 25 лет назад трепетали перед тираном Наполеоном, и как европейскую цивилизацию спасла Россия. Европа формировала очередной антирусский идейный фронт. И в этом едином русофобском хоре соединились голоса английских лордов, французских аристократов, вождей и теоретиков пролетарских революций. Маркиз де Кюстин, сочинение которого о посещении России в 1839 году вытаскивалось в оправдание всякий раз, когда надо было развязать войну против России (так было перед Крымской, Первой мировой, Великой Отечественной, в период перестройки), начинал свой клеветнический поход в эти годы. Тогда он и создал свое проникнутое злобой «Путешествие в Россию».

В.Ганичев напоминает, что еще более нацелен против духа России был Карл Маркс. Именно он сильнее других своих либеральных и консервативных собратьев почувствовал сдерживающую роль зарождающейся, утверждающейся иделогии славянофилов России на пути к уничтожению семьи, науки, религии, на пути к мировой, как сегодня говорят, глобализации. В 40-е и 50-е годы XIX века Маркс писал о том, что в России, у этой варварской расы, имеются такая энергия и такая активность, которых тщетно искать у монархий старых государств… Славянские варвары – природные контрреволюционеры. Поэтому необходима беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть со славянством… на уничтожение и беспощадный терроризм.

После этой марксовой сентенции Валерий Ганичев делает свое заключение: «Как смыкается это с господами Бжезинским, Кохом, Березовским, Ковалевым, Хаттабом и Басаевым. Нужны ли нам господа саймсы, найнсы, саксы, гарвардские советники, аргентинские президенты, по которым нас учили? Нет, нам нужны Хомяковы, Аксаковы, Киреевские, Суворины, Столыпины, Иваны Ильины, Жуковы, Косыгины, Валентины Распутины. Нам нужны философия сопротивления распаду, наука возрождения, организации и стойкости духа…»

В 80-е годы у русского движения еще были иллюзии совмещения социализма с русскими началами, однако против русских умов и светлых голов, что называется, восставали партократы во главе с Ю.В.Андроповым. Тот прямо заявлял на закрытых совещаниях, что русский путь – это враг самый главный, он пострашнее диссидентов.

А диссидентов, что и говорить, выращивали и лелеяли. Подержат для приличия и создания известности в тюрьме и ссылке, а затем отправляют на Запад. Там их обычно уже ждали и встречали с помпой, а потом готовили к отправке назад как испытанных агентов влияния.

Русские же непримиримые патриоты, люди высокого духовного склада – такие как Бородин, ныне главный редактор журнала «Москва», или Огурцов – сидели в тюрьмах, и никакой Запад за них не заступался.

Даже в случае с русским фантастом Иваном Ефремовым понадобилось направить «Памятную записку» секретарю ЦК П.Н.Демичеву в защиту писателя и его книги «Час быка», после чего тот «с не всегда свойственной ему храбростью» урезонил председателя КГБ: «Не надо, Юрий Владимирович, наседать на писателя и создавать нового диссидента, ибо в этой книге речь идет не о коммунизме, а о казарменном китайском представлении о коммунизме. А с писателем я буду беседовать сам».

Услышав эти слова, даже Генеральный секретарь Л.И.Брежнев закивал головой, встревоженный маодзедунской «культурной революцией» с распоясавшимися подростками-хунвейбинами: «Да, да, казарменный коммунизм надо критиковать, а с Ефремовым вы побеседуйте. Он фантаст известный».

И книга «Час быка» разошлась мгновенно, однако повторно издавать ее не разрешили. Не разрешили в «МГ» издавать и его собрание сочинений писателя-фантаста. И Валерий Ганичев, надо отдать ему должное, совершил тогда поистине издательский и гражданский подвиг.

Под руководством В.Ганичева гнев подписчиков тихо переводился на ЦК. Переадресовывая туда их письма, он добился указания издать трехтомник (вместо семитомника). Каждый последующий том стали издавать в двух книгах – и так своеобразно изданный семитомник увидел свет и попал к читателю. В знак благодарности Валерию Николаевичу Иван Антонович Ефремов подписал ему свою книгу словами тибетской поговорки: «Путник – ты слезинка на горной тропе».

Все те же, кто не давал издавать собрание сочинений И.Ефремова, и В.Ганичева освободили от работы, с последующими тремя автокатастрофами в придачу. Об этом Валерий Николаевич предпочитает умалчивать. Но есть все основания говорить о том, что после ухода из «КП» осуществлялось какое-то методичное преследование его на машинах, создавались явно срежиссированные аварийные ситуации с тяжелыми последствиями. Все это наводит на мысль, что он как русский патриот был кем-то «заказан», как сейчас говорят. В одной аварии он был проткнут металлической арматурой со спины, в другой была раздроблена на одиннадцать осколков его правая рука.

Вопреки всему, всем врагам и всем смертям назло, он выжил и продолжал свою борьбу. А руку ему восстановили в Риге у единственного в своем роде нейрохирурга Калиберза. Этот доктор-кудесник миллиметр за миллиметром стягивал своим аппаратом со спицами осколки раздробленной руки. «Стягивалась», как вспоминает автор, и их духовная дружба с Валентином Пикулем, который порекомендовал ему лечиться именно у этого доктора и часто навещал Валерия Николаевича в рижской клинике. Иногда Валентин Савич со своей супругой Антониной Ильиничной увозил его домой на многочасовые беседы. И там они погружались в XYIII век.

Операции по сращиванию костей стоили Валерию Николаевичу невероятных физических мук. Левой рукой он умудрялся писать «Росса непобедимого». Много потом еще сделал и написал он и своей изувеченной, но восстановленной рукой.

В кругу, объединяющемся около «Роман-газеты», В.Ганичев вновь расставил русские приоритеты. Он открыл зеленую улицу историческим романам Валентина Пикуля, долгое время гонимого, не принимаемого в Союз писателей. Несмотря на критику художественных качеств его книг, авантюрно закрученную сюжетную интригу, В.Ганичев увидел в них добротный русский историзм, богатый художественный язык, передающий атмосферу того времени.

Валерий Николаевич вспоминает, как даже Леонида Леонова переубеждал, когда он не очень лестно отозвался о Пикуле: «А вот Пикуль живой, но нередко вульгарный. Нельзя все черной краской», – «У него много хорошего о нашей истории» – возразил В.Ганичев этому корифею отечественной литературы.

И сам в 1991 году написал о В.Пикуле один из лучших своих художественно-публицистических очерков «За умом и знаниями в собственную историю», который включил в «Русские версты». Перечитывая эту книгу, я еще раз сделал для себя вывод, что эволюция Валерия Ганичева как писателя-публициста двигалась от острой полемичности к уравновешенной, гармонизированной публицистичности.

Эссе о В.Пикуле В.Ганичев начинает с образного выражения о немеркнущих и неукротимых смыслах в душе каждого русского человека. Даже отталкиваясь от противного, он утверждает их, делает их в читательском сознании еще прочнее: «Может быть, ныне в России рождается поколение, которое будет лишено ностальгии по Родине, по героическому светлому прошлому. Ностальгия – признак русского человека». Как видим, о тоске по Родине сказано жизнеутверждающе – тоже как об одном из чувств, на которых воспитываются и взрастают непобедимые русские смыслы. Если, может статься, этой ностальгии и не станет с нарождающимся поколением, но если это признак русскости, то это значит, что не станет ее тогда, когда не станет последнего русского… И все же верится: даже ностальгия русская непобедима, «убийственно неубиваема» – и так можно сказать.

«У каждого тут свой символ. Уютная изба, плакучая ива, колодец у дороги, тихая усадьба, первый космический полет, чета белеющих берез у Лермонтова, Бежин луг у Тургенева, антоновские яблоки у Бунина, Тихий Дон у Шолохова, Матера у Распутина».

Почему же для В.Ганичева «угроза безностальгического поколения очевидна»? Да потому что все эти знаки, все эти символы вместе с великой историей России десятилетиями и веками, особенно в перестроечно-смутные времена, превращались ее недругами «в зловонную сточную яму клеветы, отбросов, объедков с чужих политических пиршеств». И вот ведь какой психологический феномен подмечает В.Ганичев в связи с этим. Когда запятнано собственное прошлое, уже не так тяжело от него отказаться, а вместе с тем отказаться, например, от Курил, морского исторического выхода на Балтику и Южные моря, от освоенных потом и кровью земель и, вообще, от всего светлого, возвышенного, исторического. Напомним, это пророческое эссе одного писателя-историка о другом таком же писателе написано аккурат в преддверии Беловежского сговора, когда три (сегодня уже бывших) советских лидера раскроили карту СССР, превратили страну в «расчлененку». И поднимающийся российский лидер Б.Ельцин совершенно не брал в расчет, что морские ворота на север и юг будут урезаны до калитки. А екатерининская Новороссия со всеми своими богатыми городами и природными богатствами навеки отойдет Украине.

Этому вакханальному отношению к наследию, доставшемуся от великих героических предков, предшествовало методическое нивелирование русских смыслов. И кем же? Да теми, кто в общественном мнении обычно выступал в качестве героев разных поколений: а именно – «разудалые революционеры-нигилисты, советские академики-вульгаризаторы, боевитые «декадные» писатели, хитроумные архитекторы перестройки и уголовные ее прорабы». Уж они, действительно, «постарались отменно».

Они конструировали новые порядки, новый мир, лишенный русских начал и смыслов. Оттого и охотились за каждым талантом, каждым ярким их носителем и сеятелем в обществе. «Такая охота, буквально облава» была устроена и на русского писателя Валентина Пикуля.

Поначалу «разухабистая денациональная» критика его просмотрела. Но вдруг читательский интерес вывел имя автора на поверхность, и «партийно-цензурная машина» заработала в полную мощь, пытаясь умалить и дезавуировать достоинства его произведений. Целый отряд псевдоисториков во главе с академиком Минцем набросились на него со своими мнимонаучными аргументами и литературоведческими пассажами, подкрепленными теорией классовой борьбы. Особенно после выхода романа «У последней черты» («Нечистая сила»). И хотя читатель так и не понял, где крылась та самая социальная опасность, о которой прямо или косвенно твердили теоретики и идеологи системы, Валентин Савич был подвергнут травле.

В.Ганичев задается вопросом и пытается на него ответить: почему столь мощно заработал механизм на уничтожение, что так взволновало сильных мира того? Да, видимо, потому что «распад, разложение, коррупция в высших слоях царской России вызывали нежелательные аналогии. Подкуп, взятка, так сочно и ярко выписанные Пикулем, не должны были упоминаться в нашей прессе, дабы не волновать советского человека». Но даже наличие такого рода скандально-разоблачительного компонента в книгах Пикуля ассимилировалось цветистым богатством художественного языка, переливающегося самоцветными блестками граней.

В это время любое выступление против социальной несправедливости расценивалось как подрыв государственных устоев. И тот, кто открыто стал бороться в печати с казнокрадством, сочинской мафией, куначеством, тихо убирался под вымышленными предлогами (именно такая участь постигла самого В.Ганичева); зам. генерального прокурора, раскрывший мафию, тут же был отправлен на пенсию; ответственного и принципиального работника милиции начальника академии МВД довели до самубийства. «И нигде никакого шума, никаких имен, все благопристойно – иронизирует В.Ганичев. – «Не надо волновать советских людей», – многозначительно утверждал сусловский чиновник, запрещая публикации об авиационных катастрофах, землетрясениях, судебных процессах, отъездах за границу, преступлениях, безобразных выходках молодых и маразме старых. «У нас все должно быть спокойно, взвешено, продуманно и без ненужного волнения», – твердили ответственные руководители».

Конечно, нужно было что-то менять. И люди поддержали горбачевскую перестройку, видя в ней панацею от всех зол и бед, накопившихся в обществе. Но она принесла с собой крайности ровно наоборот: всякая спокойность, взвешенность и продуманность были отброшены, и за борт с корабля современности полетели добрые традиции, обычаи и даже правила этикета.

Перестройка только обнажила уродливость сложившегося социума и обслуживающего его логоса. И в одном ряду со случайными кумирами развенчивала людей уважаемых, признанных, преданных Отечеству. Низвергая всех и вся, перестройка еще нагляднее показала, что во все времена если талант – это гармония, то чиновник, поставленный над ним, – это, как правило, бескрылая однобокость, серость и узость.

О, как же с приходом перестройки раскрепостились юношеские безобразия и старческие маразмы, их чуть ли не стали культивировать в желто-голубых СМИ – и чем дальше, тем больше. От этой болезни, похоже, еще долго не излечатся, смакуя банные телекомпроматы с министрами или скандалами, наподобие куршевельского, с молодыми распутными олигархами.

Перелом в сознании, действительно, стал коренным, лишая народ своих корней, всего того, что зиждилось на здравом смысле, на вековых нравственных устоях и представлениях о добре и зле.

Народ многое видел и понимал, ждал слова правды, устал жить во лжи. И на этом ловко и лихо сыграли все СМИ, считая себя четвертой властью. Если в 1980 году не давали говорить о коррупции, когда был ее пик, полный разгул беззакония и пьянства (и этим можно было объяснить остракизм, которому подверглась книга Пикуля «Нечистая сила», показавшая «картину распада верхов»), то в перестройку всякую мафию и коррупцию просто заболтали. И разлагающуюся верхушку стали заслонять десятки и сотни шумно разоблаченных мелких коррупционеров. А безалкогольную кампанию провели до того бездарно однобоко, что народ быстро предпочел широкие реверансы хмельного Ельцина лукавым агиткам втихую выпивающего Горбачева.

Автор ставит сочувственный диагноз автору «Нечистой силы»: «Прикосновение к миру распада, гниения, разложения оказалось небезопасно для автора». И все же Пикуль выстоял в этой борьбе, его личность не поддавалась деградации и распаду. Он написал немало русских исторических романов. Правда, резкие перепады времен несколько снизили читательский интерес к ним, они не вызывают уже тот ажиотажный спрос, что поначалу. Думается, переходы из крайности в крайность многое погубили и продолжают губить у нас в это долгое так называемое «переходное время», тяжелое для России двадцатилетие бесконечных реформ, экспериментов над народом.

С перестройкой во многих вопросах у нас вместе с пенной водой из ванны выплеснули и ребенка. Грани между ладом и разладом, целостностью и разложением стерлись и смылись настолько, что это закономерно привело к распаду всей державы.

И Пикуль со своим нашумевшим и всполошившим брежневскую верхушку романом «У последней черты» («Нечистой силой») о Гришке Распутине очень скоро отошел на задний план. Слишком большой поток грязи может унести с собой корни редких деревьев и целебных трав, то есть смыслов и основ. Такой поток грязи выплескивался на страницы почти всех изданий, и многих читателей все меньше стал интересовать литературный слог, а больше скабрезные слухи, скандальные случаи и происшествия.

Уроки правды перестройки стали уроками того, как правду нельзя превращать в негатив, повсеместно и массированно внедряя его в общественное сознание, разлагать ядами плюралистических мнений и идей, делать его маниакальным и больным и, в итоге, подрывать морально-психологическое состояние и здоровье нации.

***

Конечно, все крутые переломы и перемены в обществе начались не с пустого места, хоть и оказались для многих людей довольно неожиданными. Количественная сторона общественных отношений и умонастроений незаметно меняла качество всего социума. Анализируя исторически сложившееся положение, в котором ненароком оказалась вся страна, исследуя цепочку причинно-следственных связей, В.Ганичев всегда находит главное звено, то самое, которое выводит на новое качество. Так в своих воспоминаниях он без обиняков оценивает, к примеру, деятельность Андропова и его идеологических подголосков в 70-е и на рубеже 80-х: «Местный национализм одергивали, а из русского национального самосознания делали устрашающий жупел. Сам председатель КГБ писал о ужасно большой опасности для советской империи – русском шовинизме… Уже зародились беспринципные, разрушающие силы внутри партии, в дипломатических и экономических кругах, расползалась коррупция, американцы ковали свою агентуру, но, как показала история, КГБ и верхушка партии пустили поиск опасностей для державы по ложному пути. Что тут было – догматизм, недомыслие, многолетняя борьба с русской историей, чуждый российскому пути расчет, вражеская сила? Что? Тогда мы думали, что это в основном от неинформированности, ну и, конечно, западное влияние. Хотя понимали, что изменения должны быть. Мы старались поддержать хорошего человека, отнюдь не только русского, а всех национальностей, рассказать о добрых полезных делах, укрепляющих наш дух, нашу державу, просветить людей светом истории и светом добрых дел, занимались историческим просвещением».

Следует отметить, что шеф КГБ Юрий Владимирович Андропов, ставший после Л.И.Брежнева генсеком, вошел в сознание советских обывателей как блюститель твердого порядка, крепкой трудовой дисциплины, первый советский лидер, объявивший борьбу с коррупцией. Но то, что он не уставал обделывать свои русофобские дела, это мало кому известно. Заботясь о государственной безопасности страны, «успешно строившей коммунизм», он разрешил сотрудникам КГБ быть двойными агентами, и они легко переманивались западными спецслужбами, создавая видимость работы на нашу агентуру.

По пути, проторенному Андроповым и его сотрудниками, пошел потом и М.Горбачев. Сегодня почти никто не сомневается, что и он стал двойным агентом, находясь под крылом Андропова. И это положение использовалось западными «друзьями перестройки» ради ослабления и раскола СССР, а им самим ради личного обогащения и эфемерной шумихи мировой славы.

При Горбачеве местный национализм уже и вовсе не одергивался. А о великодержавном шовинизме говорить потеряло всякий смысл, так как страна склонилась перед Западом, залезая к нему в долги и выполняя его рекомендации. Советский Союз начинал раскалываться на куски в период подготовки Новоогаревского союзного договора, к подписанию которого Горбачев призывал всех глав союзных республик. И что показательно – там, где возобладал местный национализм, прежде всего в республиках Прибалтики и Украины, о новом союзном договоре не хотели вести и речи. А тут и в России в июле 1990 года силы, выдвинувшие Б.Н.Ельцина в национальные лидеры, избрали его первым российским президентом и подтолкнули его сделать первый шаг к независимости и суверенитету России.

Развал советской державы после августовских событий 1991 года, подписание Беловежского договора в декабре того же года, а затем расстрел советского парламента в Белом доме в октябре 1993 года – все это знаменовало революционный переход к иным ценностям либерально-демократичного характера, не гнушающегося кровавых расправ. А главный смысл заключался в отходе от социализма к капитализму, пока еще не цивилизованному, если не сказать дикому и хищному. Соответственно, искусство и литература все больше уступали свои позиции коммерциализации и антидуховности.

Что же касается Валерия Ганичева, с этого времени он повел отечественную литературу под парусами русского возрождения и православия.

Правда, историческая реальность со штормами либерально-демократических реформ опрокинула многие надежды и ожидания в бездну разочарования и неверия.

Однако Валерий Николаевич в минуту жизни трудную не впадал в уныние, напряженно искал пути выхода из того положения, в котором оказалось большинство писателей России и сама русская литература.

Крестный ход современной отечественной литературы начался именно тогда, когда В.Ганичев в сложнейшей борьбе в 1994 году был избран писателями, возглавил Союз писателей России и повел его за собой.

 

Необходимость новых русских прорывов

По великому счету, Россия, в 1990 году объявленная Ельциным независимой, идеологически была не готова к национальному суверенитету. Ельцин использовал Россию как разменную карту в борьбе за власть. Его окружала все та же космополитическая прозападная элита, которая все цели подчинила личному обогащению и увековечению своего господства. И шла она на это любой ценой, даже ценой национального предательства.

Тогда трудно было сказать, кто в официальной печати и на телевидении является последовательным проводником русских идей, поборником русских интересов. Если судить по желто-голубым СМИ, всюду в стране царил прозападный подход, хищный прагматизм, вненациональная аморфность.

Без «железного занавеса», раскрепостившись на внешнем уровне, Россия так и не получила подлинной свободы. Отдав с тяжело-легкой руки Ельцина суверенитета всем, кто по скольку возьмет, вряд ли она что-то приобрела. Получается так: освободив других, она сама себя стала загонять в неволю. И для нее давно уже был заготовлен колониальный загон.

Всечеловеческая Русь стала выдыхаться и сникать. Россия для всех, для всего мира переставала быть Россией для себя.

Вот поэтому так легко в декларативно «независимой» стране стала осуществляться колониальная политика. Русь-тройку быстро стреножили и загнали в загон резервации, где ей только и оставалось бить копытами и, возражая, ржать и храпеть.

Тройка-Русь так до сей поры и топчется на месте. Могут сказать, наездники не те. А ведь наездников как будто подсаживал народ, приветствуя своими голосами – и Горбачева, и Ельцина… Всадники без головы, – скажут одни. А где их найти других? – ответят другие.

И никак ей, Руси, не взять разгон на пути, который наметили, провешали для нее русские любомудры и духовидцы, поэты и писатели. Нет, они еще не перевелись, на Руси таких людей всегда было немало. Есть – и еще какие – одаренные русские руководители и организаторы, но кому-то невыгодно ставить их к кормилу. А если так, то Русь станет не только не сосредотачиваться, а размагничиваться и рассыпаться. Для нее во вселенной как будто распахнут Океан духа, а на земле нет для нее твердой национальной почвы.

Можно говорить о национальном болоте, а о почве… Почву нужно культивировать. Но как? Безмерно обогатившаяся элита только и делает, что укрепляет шаткие кресла своего господства, постоянно чувствуя, что почва уходит из-под ног. И затаскивает народ России в либеральное болото Запада, полностью подчиняя ему финансово-экономические сферы, превращая грабительски присвоенные национальные богатства в источники экспортного сырья и личного обогащения.

Наступит, обязательно наступит то время, когда будет предъявлено обвинение безнациональной элите за ее слепое или намеренное следование чужеземным образцам.

В любые времена кризисов в России было немало. Но, так или иначе, они разрешались. Как только выделялся лидер, национальный герой, по своему ли разумению, по Божьей ли воле, Россия, соступившая со стези, вновь становилась на свой путь.

Александр Невский, Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, Минин и Пожарский, Суворов и Ушаков, Кутузов и Жуков – все они вошли в духовное сознание, в искусство и культуру как вечноживые образы, как архетипы в океане национального Духа. И новые воплощения их вполне возможны.

Их важно помнить всегда и выдвигать в качестве примеров для молодежи. Но их почему-то стараются удерживать в музейных отстоях, не дают овладевать массовым сознанием. Смотришь, какие исторические блокбастеры выпускает Голливуд о героях и полководцах античности – «Спартак», «Гладиатор», «Троя», «Александр» – и просто диву даешься, неужели это нашим киномастерам слабо. Сколько фильмов снято о Наполеоне, а снять новые стереопанорамные художественные фильмы о Суворове и Ушакове у нас как будто некому.

Но, как говорится, кто платиттот и заказывает музыку. «Главная беда наша, – сетует Валерий Николаевич, – капитал в России оказался полностью ненациональный. Вот это очень серьезная беда, почти непоправимая. Наверное, так было рассчитано теми, кто занимался распадом страны. Даже с Запада возникали удивленные голоса, даже американские евреи призывали своих единокровников: делитесь, господа! И здесь целиком – вина правительства, власти, всех президентов. Капитал в любой стране должен быть в руках того народа, который составляет большинство. Кто это должен регулировать? Власть. Или тогда рано или поздно займется переделом сам народ, который найдет новую «Аврору…»

Необходимы, просто вынь-да-положь необходимы новые русские прорывы. Но не те, ельцинские, когда поначалу был разбит загон – и Тройка-Русь пошла в разлет, в разнос, в разгул. Наступила Смута, и воцарился такой хаос, от которого больше всего пострадал именно русский человек. С уходом же Ельцина Смута перешла в инерциальное состояние, ее последствия не уходили, а углублялись, и многие болезненные проблемы загонялись вглубь. Поэтому стало очевидным – новые прорывы в прежнем аллюре вряд ли эффективны.

А сейчас они, истинные, настоящие, России нужны как никогда – во власть и в культуру, на телевидение и в печать, во все сферы современного бытия и общественного сознания. Нужны прорывы, что нашли свое теоретическое обоснование в достаточно уже разработанной Русской национальной идее, о которой президент В.Путин недавно как-то небрежно обмолвился, точно скидывая ее со счетов. Уже полно и детально разработана Русская доктрина, о которой кремлевская верхушка и правящая элита, похоже, тоже слышать не хотят.

Но, как говорится, что написано пером, того не вырубить и топором. Русскую доктрину можно замолчать, но уничтожить уже невозможно. Она и содержит такие планы прорывов, для которых время еще созреет, пора придет. Пусть для этого придется вступить на поле брани светлых и сатанинских сил, на поле Русского Армагеддона. Герои и гении России – хранители и воители ее, – все соберутся на эту битву. Небесная Русь опустится на землю, чтобы русичам помочь победить вековечную тать, изменяющую имена и обличья, но по сути своей выстроившую в один ряд всех русофобствующих недругов России.

 

Неисчерпаемость русской цивилизации

Однажды, в 70-е годы, в одной американской семье в Сиэтле В.Ганичев увидел висящую на стене картину развития цивилизаций. Многие линии истории были прочерчены из глубин веков, другие возникали позднее. «Затухли линии вавилоно-шумерской, индейско-ацтекской, кельтской, византийской цивилизаций. В будущее американцы пустили китайцев, индусов, семитов и себя. Монголы у них затухли, русская цивилизация тоже ярко не прорисовывалась в предстоящих далях истории».

В преддверии третьего тысячелетия всем казалось, что Русский Апокалипсис уже наступил, и русской цивилизации скоро наступит неминуемый конец. Много об этом говорилось и писалось. Наверное, конец любого тысячелетия, накопив негативную энергетику за столь длительное время, требует кульминации, разрядки и развязки.

А Время – живая субстанция, и ей присуща своя метафизическая драматургия. Оно не бывает без драм и трагедий, но никогда ими не ограничивается. Ему присущи новые всплески и взлеты, проходы и прорывы. Оно не любит быть загнанным в угол, и всегда находит из него метафизический выход, несмотря на физические смерти героев и гениев – лучших носителей и воителей времени.

Если продолжать мысль о драматургии нынешнего времени, то один из кульминационных исторических пиков второго тысячелетия пришелся на Россию. Она – как на Голгофе – стояла у всего мира на виду бита и распинаема. Ее гвоздило все новыми и новыми бедствиями. И непредсказуемо происходили небывалые события. Крушение советской державы. Геноцид российского населения, в особенности того, что не по своей воле оказался за пределами Родины. Экономический спад и рост катастрофически неразрешимых социальных проблем. Высокая смертность и низкая рождаемость. Невосполнимая убыль населения – в год по миллиону душ. И маховик раскручивался так, что, казалось, его уже ничем не остановить.

В 90-е годы В.Ганичев опять находился в самом центре русского сопротивления. Союз писателей России, который он возглавил, стал очагом традиционной и постоянно обновляемой русской мысли, а также возрождающегося православия.

Чуть позже новым таким очагом явился Всемирный Русский Православный Собор, и сопредседателем его стал Валерий Николаевич Ганичев.

Нет худа без добра, с перестроечными переменами было снято атеистическое табу на Бога. И православие, как птица Сирин, возродилось в народной душе, давно истосковавшейся по Богу. А русская душа всегда стремилась к общинности, всеобщности, соборности.

Ожившее на время, по доброй воле Сталина в годы Великой Отечественной войны, православие при Хрущеве снова было загнано в подполье. При нем даже церковь стали клеймить как сталинское наследие. Об этом сейчас не любят говорить либеральные «шестидесятники» и не очень-то распространяются святые отцы.

«В обстановке духовных, моральных, политических, материальных и физических потерь русского народа, оказавшегося в результате всех исторических катаклизмов оторванным от своего наследия – записано в Заявлении первого Всемирного Национального Русского Собора, – необходимо нащупать под пепелищем исторических пожаров фундамент нашей культуры и государственной идеи, ибо никогда не возродится Россия, если не будут созданы условия для полнокровного развития присущего только нашему народу мироощущения».

В документах Собора содержится тревожное определение: расчлененная нация. А ведь со времен Золотой Орды русские не были так расчленены. В начале же 90-х по воле не зависящих от них обстоятельств русские оказались рассеяны. Да и в советский период у них фактически не стало институтов, что защищали бы и утверждали их национальное сознание. Не было своей Академии наук, своего Союза писателей России. Тотально преследовалась русская национальная элита. А многие исторические и духовные ценности были поруганы или подменены лжеценностями.

После огромных потерь, губительного ущерба, национального унижения из-за намеренно прозападной политики верхов ко многим пришло осознание катастрофы. Но, похоже, до появления полноценного национального самосознания на верхних этажах, в кремлевских главах под рубиновыми звездами пока еще далеко.

И все же, необходимо признать, переход России в новое тысячелетие осуществился так, что она оказалась в новой временной субстанции. Россия стала приподниматься с колен, понемногу возражать Западу устами президента В.Путина и его МИДа, осваивать новые образцы вооружений.

Вошла ли Россия в некую живую воду? Об этом трудно пока говорить. От власти ждут исторического реванша, возрождения величия России. Ждут – не дождутся. Затаенная, словно фантомная боль по утраченному передается молодежи.

Будем всегда объективны и великодушны: оттого что власть имущие обобрали, и уже не раз, российский народ, никогда не обнищает русская культура, неуничтожимая, бессмертная. Как ни насаждают у нас западный образ жизни, как ни культивируют систему кумиров-«звезд», национальный характер все тот же – он неискоренимо крепок и неизменен по своей нравственной сути.

Что же касается апокалиптических настроений в нашем обществе, то Валерий Ганичев относится к ним очень аккуратно, взвешенно и без пессимизма.

Вместе с перестроечной ломкой во всем, кризисами и крушениями смутновременья, когда был «реабилитирован» Бог, всех стали стращать Откровением Иоанна Богослова. Следы разрушительской деятельности новых реформаторов наводили на тревожные до безнадежности мысли и раздумья. И все-таки об Апокалипсисе для русских не следовало бы сегодня говорить с убежденностью пророков или ангелов. Можно о нем рассуждать как о новой теме для писателей-фантастов, постреалистов и антиутопистов, но всерьез – как о современной метаисторической реальности – вряд ли целесообразно и гуманно.

***

Русский человек – всечеловек, по определению Ф.М.Достоевского. «Это наше великое достижение, но это и наша великая беда», – подхватывает и продолжает его слова В.Ганичев, словно расправляя крылья сокровенной думы.

К сожалению, всечеловеческие качества русского человека стали легкой добычей для космополитов всех времен и мастей – от пролетарских вождей до теперешних лидеров общественно-политических партий и движений.

«Мы источили себя тем, что отдали всем свои богатства: и духовные и интеллектуальные, – сетует В.Ганичев, – от искусства музыки до искусства физики, от поэзии до математики, – все национальные академии держались на русских».

Интеллектуальную мощь стала подрывать «утечка мозгов» на Запад. Брошенные на выживание профессора и доктора наук вынуждены были соглашаться на выгодные контрактные условия.

Великую и плановую экономику стали сводить к сырьевой функции в интересах мирового капиталистического хозяйства.

«Мы, пожалуй, первыми и выдохлись в рывке за великим будущим для всего человечества» – самоотреченно делает заключение Валерий Николаевич. Возможно, не выдохлись, если бы не загоняли Русский дух в рамки замкнутых систем с идеологическими ориентирами, что увлекали и уводили в тупики социально-политических и экономических лабиринтов.

Всем известна вселенская открытость русского человека, его способность воспринять, впитать и переработать чужие культуры.

А его культуре, русской культуре во все времена с высоких университетских кафедр несли анафему. Начиная с Петра I влияние иноземного начала на общество было довольно велико. Немецкие академики переписывали историю Россию с древних веков. Они могли торжественно называть адмиралов Войновича, Мазини, фон Дезина, Траверсе, только не Ушакова или Нахимова.

Валерий Николаевич, не скидывая со счетов великие заслуги Петра I , все же считает, что он привил русской культурной самобытности комплекс неполноценности. И только Александр Сергеевич Пушкин помог избавиться от него, излечивая русскую душу высочайшими достижениями русского национального гения, непревзойденными образцами российской цивилизации.

В.Ганичев часто любит цитировать высказывания в адрес Пушкина, выбирая самые сильные и точные. Из статьи «Непонятый предвозвеститель» Б.Башилова он приводит такие слова: «Пушкин – это свидетельство, каким бы должен быть русский человек, если бы он прожил дольше и силой своего светлого гения оформил бы душу образованных русских людей на русский образец, если бы Россия пошла пушкинским путем, а не путем Радищева, гибельным путем русской интеллигенции, этих духовных ублюдков, не европейцев, не русских, а «стрюцких», как их презрительно называл Достоевский».

Пушкин – это наше все. Был бы он один – и этого было бы достаточно, чтобы русский человек перед лицом всего человечества был возвышен и горд. И когда сегодня кто-то с обреченной покорностью или скрытым злорадством твердит об угасающей цивилизации России, приводя аргументы о техническом взлете США, Японии, Германии, у нас есть чем аргументированно возразить им в ответ. Ибо такого духовного метафизического богатства, как у русского человека, не возымеет и не подменит никакое сверхсовершенное супертехническое новшество.

И если говорить о конце времен, то есть о крушении современных цивилизаций, едва ли сегодня Россия стоит у последней черты. Ее моральный и духовный потенциал настолько неисчерпаем, что теоретически гибель ее никак невозможна. И свидетельством тому все новые научно-технические и культурные открытия и достижения, новые имена в среде общественных деятелей, ученых, писателей и художников.

Правда, одна ученая дама, доктор наук, как-то сказала В.Ганичеву: «Нравится вам это или не нравится, а Россия исчерпала себя». Что и сказать, с ней соглашаться было бы просто глупо и смешно.

Неисчерпаем Океан Русского духа. И никогда Россия не превратится в археологический черепок, осколок прошлого, музейный экспонат. Валерий Ганичев, исполненный исторического оптимизма, это утверждает каждым своим словом и поступком и неустанно верит в это.

Поскольку есть и продолжаются такие живые воплощения и явления русского духа, к которым принадлежит и сам Валерий Николаевич, пока есть собиратели и подвижники, которые сосредотачивают и наращивают в себе национальную энергию, культивируют очищенное и освященное Русское Слово, трудно будет оспорить жизнестойкий и плодотворный характер Русского цивилизованного мира. А русофобам всех мастей – погрести русскую цивилизацию под обломками прошлого, травами и песками забвения.

Таким образом, русская борьба Валерия Ганичева стала борьбой за утверждение Русской цивилизации, ее православной духовной субстанции, на основе выдающихся исторических примеров и провидения ее будущего.

(Продолжение следует)

* Олег Дорогань. Непобедимые русские смыслы: Книга о Валерии Ганичеве / Москва: Вече, 2008. — 559 с.