Суббота, 9 ноября, 2024

БЛАЖЕН МУЖ ИЖЕ

…гули-гули… – звал на лугу на Радоницу сизарей Лёнька, рассыпая загребущими лапами, – руками их не назовешь, – с веялки остатки золотого силосного проса, сияя во весь рот зубами, довольный сам собою огроменный ростом мужичище...

СВО. «Утка» по-корейски…

Прорвало, наконец. Крепкий голубой шёлк, чем обито небо, что сиял свежестью и привлекательностью весной, который всё лето выгорал от невыносимого солнца, хоть и поистрепался за суховейную осень, но оставался целым, без единой дождевой прорехи...

Хочется ей, чтобы на...

Долг молодого поколения – бережно хранить и приумножать традиции наших предков, гордиться настоящим и славным героическим прошлым родного края...

Гренадеры всегда впереди!

Расскажу вам, пока еще длится Год семьи, о совершенно потрясающей огромной Семье, да, именно так они называют себя. Кто это «они», поймете дальше, когда прочтете...
ДомойБез рубрикиПоповские глаза

Поповские глаза

Фрагмент из книги «Крылатые слова»

Вспоминаются на реке Мезени почернелые от времени церкви; вспоминается и этот бедный примезенский, пинежский и кеврольский народ, которому и свою избу вычинять очень трудно и некогда: все в отлучках за промыслами и за ячменным хлебцем вдали, где-нибудь на море.

При такой-то церкви жил и тот поп, о котором сохраняется в тамошнем народе живая память. Жил он, конечно, на погосте: на высокой и красивой горке, — далеко кругом видно. «Звону много, а хлеба на погосте ни горсти».

На погостах, как известно, крестьяне не селятся иначе, как на вечные времена до второго Христова пришествия. Их кладут около церкви в гробах, а живут в трех-четырех избах только церковники: поп-батюшка с многочисленным семейством и работницей, да кое-где дьякон, да два дьячка, если не считать на иной случай старого и безголосого, доживаюшаго свой век «на пономарской ваканции».

На таком-то погосте проживал и тот священник, с которым случились дивные происшествия.
Жил он тут очень долго — и сильно маялся. Окольным мужикам было не лучше, да те, по крайней мере, зверя били, а священникам, приносящим безкровную жертву, как известно, ходить на охоту, т.е. проливать кровь, строго воспрещено издревле. Если крестьян очень потеснит нужда и обложит со всех сторон бедами, они выселятся на другое место и семьи уведут. Стало в храме добрыми молельщиками и доброхотными дателями меньще. В тех местах, сверх того, охотлив народ уходить в раскол беспоповщины: свадьбы венчают кругом пня, хоронят мертвых плаксивые бабы; при встрече со священником наровят изругать и плюнуть на след. Не стало попу житья и терпенья, хоть сам колокольне молись, а про одного себя пел он обедни что-то чуть ли не десять лет кряду. На этот раз, по необычному на Руси случаю, этот поп был очень счастлив: вдов и бездетен.

Решился он на крайнее дело: со слезами отслужил обедню в последний раз в церкви, поплакал еще на могилках, да по пословице «живя на погосте, всех не оплачешь». Помолился он на все четыре стороны ветров, запер церковь замком, и ключ в реку бросил. Сам пошел куда глаза глядят: искать в людях счастья и такого места, где бы можно было поплотнее усесться.

— Идет он путем-дорогою (рассказывал мне, по приемам архангельского говора, нараспев, старик с Мезени). Шел он дремучей тайболой, низко ли — высоко ли, близко ли, — далеко ли, «челком» (целиком), — ижно ересадился, «изустал». На встречу ему пала новая (иная) дорога. А по ней идет старец седатой и с лысиной во всю голову «шибко залетной» (очень старый). Почеломкалися:

— Кто да откуда, и куда путь держишь?

— Да так, мол, и так (обсказывает поп-от).

— Да и я, батюшко, тоже хожу да ищу по-миру счастья (старец-от): хорошо нам теперь, что встретились. Худо «порато», что ты черкву свою покинул и замкнул: ты в гости, а черти на погосте. И какой же приход без попа живет? Не урекать мне тебя, когда в дороге встрелись, а быть, знать, тому, как ведется у всех: пойдем вместе. Я тоже бедный. Станем делить, что есть вместе, чего нет — пополам.

Согласился. Шли — прошли, до большущего села дошли: в «облюделое» место попали. Постучались они под окном в перву избу: пустили их ночевать и накормили вдосталь-таки, не «уедно да улёжно». Да и обсказывают им про такое-то ли страшенное матерущее дело. У самого богатеющего мужика один сын есть, как перст один: вселился в того богателева сына бес лукавый. Днем бьет его до кровавой пены, ночью в нем на нехороший промысел ходит: малых деток загрызает, да стал и за девок приниматься. Заскучали мужики, а пособить нечем. Сам отец большие деньги сулит, кто беса выгонит; бери сколь на себе унесть сможешь. А поп-от тут и замутился умом, и товарищу приучился.

— Хороши бы теперь деньгою на голодные зубы. Эка втора, и лихо мне! — способить (лечить) не умею. А старец-от на ответ: — Однако, попробуем — я умею. Ты ступай затым за мной, — быть-то бы я тебя затым в помощники взял.

Пришли они к багателью и обсказались. Вывели к ним парня, что моржа лютого: глазища кровью налиты и словно медведь наровит, как бы зубами схапать, да когтями драть. Старичок взял свой меч и рассек его пополам: одну половинку в реке помыл, другую половинку в реке помыл: перекрестил обе — сложил вместех: стал жив человек. И пал затем ему сын в ноги, благодарит Миколу многомилостивого.

— Вот тут я тебе на Миколу рассказываю (заметил старик): да, надо быть, он самый и был, затым, что у него в руках ни откуда меч взялся, как его и на иконах пишут. А черковь-то свою он завсегда при себе имеет. Носит он ее на другой руке: за то, знать, он попа-то и попрекнул при встрече.

Дошло у них дело до рассчета. Богатый мужик в своем слове тверд, что камень: привел их в кладуху, кладену из кирпича, да столь большую, что и сказать неможно. Справа стоят сусеки с золотом, слева стоят сусеки с серебром: по медным деньгам лаптями ходят, денег — дивно. — «Берите, сколько на себе унесете!» — И почал поп хватать горстями золото: полну пазуху навалил, полны карманы наклал (знаешь, какие они шьют глубокие), в сапоги насовал, в шапку: «жадает». Начал уж за щеки золотые деныи закладывать, да еще товарища в бок толкает: «Что же ты не берешь? — и приругнул даже, — Победнился».

— А мне-ка, — говорит старец, — ничего не надо.

— Да хоть чего-нибудь схвати! — поп-от.

Сказано: поповы глаза завидущие, руки загребущие. Взял старец с полу три копиецки и разложил по карманам, третью за пазуху пехнул. И из села пошли. Поп «одва» ноги волочит, — столь тяжело ему! Прошли лесом, а он и «пристал»: отдохнуть припросился, «сясти» по-хотел. Из себя «телесной» такой мужик был!

Пеняет ему старец, святой угодничек:

— Вот ты денег-то нахватал, а хлеба на дорогу не выпросил. Денег при себе много, купить не у чего, а на животе сскёт. Я, вот, запаслив, у меня три просвирки осталось. Одну дам тебе, другую сам съем. Отдохнем, да поспим маленько, проспимся: я третью просвирку пополам разломлю». Съел поп свою просвирку, да словно бы ему еще хуже стало. Скажу уж, согрешу с попом вместе: поповою брюхо из семи овчин шито. Старец положил кулачок под головку и заснул батюшко, а поп-от из кармана у него просвирку-ту схитил и съел, и спит, словно правой. Пробудился старец: нету просвирки.

— Ты, поп, съел?

— Нету, — говорит, — сможет, зверь лесной приходил? Мало ли его по лесу-то шатается. А может, и птица стащила? Да ивон коршун-то над головами вьется, — знать разохотился: глядит он, нет ли у тебя еще запасной, а я не ел.

— Делать нечего — дальше пойдем!

Похряли и опеть. Супротив пала им наустрету река большая да широкая, что наша Печорушка: воды-те благо. А на ней — ни карбасика, ни лодочки, хоть бы на смех колода какая, плот сказать. Поп затосковал, «беднится», а старец догадался:

— Иди за мной, ничего, что нет на реке мосту. — И пошли по водам, как по стеклышку. На середке-то старец остановился, да на самом-то глубоком месте помянул и спросил о просвирке.

— Нету, — говорит поп, — не ел. — И стал тонуть.

— Признавайся до зла: вишь, как худо бывает.

— Нету, — сказывает, — не видал просвирки.

Охлябился поп, что «урасливой» (упрямой) конь. И по шею в воду ушел. И в третий раз уж из-под воды выстал, высунул голову: и булькает, и волоса отряхивает, и захлебывается, а все свое твердит: «Не ел я твоей маленькой просвирки: много ли в ней сыти-то? Обозлит только!»

— На нет и суда нет: пойдем, значит, дальше. Вышли на берег — отдыхать надо. — Ты бы, батько, посчитал, сколько ухватил с собой денег-то.

— А теперь и впрямь самое время. — Хватил поп в карман,  и вытащил уголья. Сунулся в другой — те же самые черные-расчерные уголья, и за пазухой они же, а в сапогах уж он надавил одну черную пыль. Так он и заревел, задиковал. А старец почал его унимать, да разговаривать.

— Ужоткова, бает, и я свои денежки смекну. — Взял рукой в карман, где лежала копиецка, — вытащил пригоршню золота; где другие две копиецки лежали, там то же самое золото. У товарища и слезы высохли. Стал старец сгребать золото в три кучки, — у товарища и глаза запрыгали.

— Вот я опеть стану делиться: эту кучку тебе. — И сгребает ее: которая монета отваливается, ту опять в ту же кучку кладет и поправляет. А сам задумался глубоко такте, словно бы скрозь землю ушел. Вторую кучку стал складывать: «Это, говорит, мне». — Третью начал сгребать: а у него, надо быть, и глаза не видят, и пальцы не слушаются, и кладет-то их, словно бы отдыхаючи, а глаза у него слезинками застилает. Рассыпается кучка врозь и никак он эту последнюю-то наладить не сможет. Долго он ее складал. А поп-от таращил-таращил глазищи-то, да как спросит:

— А эта-та, третья кучка, кому?

— А тому, кто просвирку съел.

— Да ведь я просвирку-то съел.

— Скажи на милость (нравоучительно толковал мой рассказчик): тонул — не признался; увидал деньги:

— Я, — говорит, — просвирку-то съел.

Ох, грехи наши, все мы таковы! Не выносить нам платна без пятна, лица — без сорому.

Сергей Максимов

Русское Воскресение

Последние новости

Похожее

БЛАЖЕН МУЖ ИЖЕ

…гули-гули… – звал на лугу на Радоницу сизарей Лёнька, рассыпая загребущими лапами, – руками их не назовешь, – с веялки остатки золотого силосного проса, сияя во весь рот зубами, довольный сам собою огроменный ростом мужичище...

Сашка и Олег

Сашка проснулся от того, что накололо шею. Он, подминая сено и шурша им, приподнялся на локте, чтобы посмотреть, чем это. Так и есть – сорняк. Вот, с речных поженок сено мягкое. Бывает, конечно, попадёт колкое, но чтоб такое?...

Снежный ком счастья

Уходил сентябрь. Над лесом, слепящим мягким пестрым цветом, вьюн-речонкой, прозрачной и ледяной, золотым редким ежиком стер¬ни, широкими валками расчесанными полями льна – над всем этим стоял густой пьяный дух осени, дорода...

Молитва

Вырытая в стенке бокового ответвления траншеи нора не самое подходящее место, чтобы творить молитву. Поэтому Егор выбрался наружу, встал на колени и, всякий раз задевая локтем правой руки, прислоненный к стенке карабин, осенил себя крестом...