Права человека как “библия Джефферсона”

Сектантские корни современной идеологемы

4 июля в США отмечается День независимости. В этот день в 1776 году была провозглашена Декларация независимости. В океане литературы, по­свящённой правам человека, она по праву занимает особое место. На неё как на некий политически “сакральный” текст ссылаются авторы, полагающие, что она стала краеугольным камнем доктрины прав человека. И это действи­тельно так. Но важно при этом держать в уме целый ряд обстоятельств.

Одна и та же политическая идея может быть рассмотрена и в качестве чи­сто мирской, и в качестве религиозной, если автор изначально декларирует её в качестве таковой. Как правило, всё зависит от ракурса рассмотрения объекта, от методологии, применяемой аналитиком для понимания его сущ­ности. Сказанное можно с полным правом отнести и к изучению смысла и со­держания Декларации независимости США.

Для адекватного анализа Декларации необходимо исходить из ценностей и воззрений, которыми руководствовался её создатель, дабы исследовать объект не “от ветра головы своея”, а в полном соответствии с замыслом ав­тора и контекстом эпохи. Отметим также, что при анализе Декларации как чи­сто мирского, целиком “посюстороннего” политического документа многие её смыслы остаются сокрытыми, а вместе с ними останется непонятым духовное качество новопровозглашённой государственности.

Автору Декларации независимости Томасу Джефферсону повезло: его манифест вошёл во все учебники истории и как только не превозносился.

История создания его весьма поучительна. Когда речь зашла о независи­мости английских колоний, дело сводилось к вопросам денег и власти. Или наоборот: власти и денег, а посему — независимости от Англии.

Огромных денег и огромной власти.

И вся Декларация по своей форме — это выплескивание на белый свет обид (подлинных и мнимых) на английскую корону в оправдание своего непо­виновения и бунта.

По законам риторики всякий манифест нуждается в эффектной вводной ча­сти — интродукции. В XVIII веке ни одно серьёзное политическое заявление, ис­ходящее от вышней власти или претендовавшее на широкий общественный ре­зонанс, не могло обойтись без упоминания Господа Бога. Посему нет ничего удивительного в том, что текст Декларации под пером уже набившего руку со­чинительством Джефферсона начался достаточно эффектной в идеологическом плане фразой: “Мы считаем самоочевидными следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим Создателем некоторыми неот­чуждаемыми правами, к числу которых принадлежат: Жизнь, Свобода и стремление к Счастью. Для обеспечения этих прав учреждены среди Людей Правительства, заимствующие свою справедливую власть из согласия управ­ляемых”.

Вчитаемся внимательно. По Джефферсону, люди созданы Богом равны­ми, и все они наделены Им некими неотчуждаемыми правами, к числу которых принадлежат “право на жизнь”, “право на свободу” и “право на стремление к счастью”.

К сожалению, Джефферсон уже не ответит на вопрос, в каких богослов­ских трактатах и с помощью какой экзегетики он умудрился найти в Ветхом и Новом заветах озвученные им идеи.

Но даже если абстрагироваться от текста Библии, то и тогда возникают неясности. Что значит “право на жизнь”, ставшее в наше время модным те­зисом? Тем более, если им наделяет Сам Бог? Получается, что право челове­ка на жизнь корреспондируется с обязанностью Творца уважать дарованное Им же самим право своей твари? Самоограничение Божьей воли?

Идея самоограничения государства, выдвинутая в начале прошлого века германским правоведением, понятна, хотя и во многих отношениях сомни­тельна. Но самоограничение Бога?

С точки зрения христианского богословия, это безусловно “сильный ход”! Можно даже сказать — революционный!

Ведь что означает “равенство” людей в плане их сотворённости (“тварности”)? Люди — к счастью ли, к несчастью ли — не рождаются равными, хотя бы в своих способностях. И об этом свидетельствует житейский опыт.

В таком случае следует ли понимать слова Джефферсона в том смысле, что все люди сотворены равными в политических правах, поскольку именно о них зайдёт речь в Декларации и они станут главным, а по сути — единствен­ным фундаментальным аргументом в пользу отделения от метрополии? Но ка­кие именно “политические права” были у Адама и Евы, а также их потомства?

И, наконец, “третье право” — “право на стремление к счастью”. Фраза со­вершенно бессодержательная, а то и бессмысленная. К тому же, ни в Ветхом, ни в Новом завете счастья на земле человеку обещано не было, а идея рая на земле являет собой, с точки зрения христианства, лютую ересь. В Евангелии человеку было обещано спасение его бессмертной души. Разумеется, при со­блюдении ряда условий, которые ясно, наглядно и подробно изложены в тек­сте Нового завета. И Джефферсон не мог не знать этого.

Есть такой метод — предлагать антоним к свежерождённой идее, дабы оценить степень осмысленности исходной. В нашем случае таковыми будут право на смерть, право на несвободу и право на несчастье. Что касается пер­вого, то оно уже есть. Это — право на эвтаназию. Поговаривают уже и о дет­ской эвтаназии.

Однако именно этот пассаж прославил отцов демократии США, подписав­шихся под манифестом Джефферсона. Успех же его Декларации был обуслов­лен тем, что над смыслом её никто из революционизированной политической публики не задумывался, а обмирщение общественного сознания прогресси­ровало день ото дня. К тому же речь шла о политическом событии огромной важности, и Декларация независимости, которой сами её подписанты не при­давали особого значения, стала символом американской революции, а для европейцев — торжеством идеи республиканизма и поражения ненавистной “просветителям” (“противоречащей идее Разума”) монархии.

Текст манифеста лёг просветителям на сердце, а о серьёзном анализе его никто и думать не хотел, ибо всякое серьёзное размышление над сказанным сводило бы к нулю идейно-политический эффект документа.

Те, кто стремился в Европе к власти (а стать ею можно было лишь окон­чательно свергнув монархию и дискредитировав её идею), восприняли Дек­ларацию как абсолютное оружие. Интеллектуальные тонкости имели третье­степенное значение, если вообще имели какое-либо значение. Под агрес­сивным воздействием идей Просвещения миросозерцание “прогрессивной общественности” давно уже стало атеистическим, а упоминание по тому или иному случаю имени Бога становилось чисто риторическим, “ораторским приёмом”.

Не обходилось, впрочем, и без конфузов. Так, победившие во Франции, одержимые идеей борьбы с церковью революционеры, словно в насмешку над собой, учредили придуманный ими же самими государственный культ “Верховного Существа”. Его скульптурное изображение, укрытое покрывалом от глаз публики, таскали по случаю тех или иных революционных оказий на очередных государственно-политических мероприятиях.

Похоже, что скрытое от любопытных взглядов “Верховное Нечто” давало простор воображению публики. Кажется, это был первый в истории пример использования абстракционизма в наглядной агитации. Что ж, “не будешь по­клоняться Богу, будешь поклоняться идолам”. Просуществовал же “культ Вер­ховного Существа” всего несколько лет, после чего был списан в утиль.

Словом, даже революционеры осознавали недостаточность одних лишь политических идей для обоснования и упрочения собственной власти: требо­валось более солидное, глубоко фундированное обоснование.

Сами же отцы американской демократии относились к Декларации как к дежурному и политически необходимому документу и особого значения ему не придавали[1]. Зато они безжалостно выкинули из Декларации упоминание о несовместимости демократии и рабства: материальные интересы американ­ских рабовладельцев Юга и работорговцев Севера не допускали даже бегло­го упоминания об этом. “Виргинская мафия”, верховодившая в континенталь­ном Конгрессе, своё дело знала.

Рабовладельцем был и сам Джефферсон, и его рабы обеспечивали ему материальную возможность заниматься литературой и писать революционную Декларацию.

Любопытно, что даже исключение известного пассажа, в котором вся ви­на за “отвратительную” работорговлю и само рабство в выспренних выраже­ниях возлагалась на короля Георга, в известном смысле “улучшило документ, ибо в данном случае и без “аптекарских весов” было ясно, что главную ответ­ственность за это несут сами колонии”[2].

Словом, из текста Декларации вытекало, что жить в монархическом госу­дарстве, в котором отсутствует институт рабства, хуже, чем быть рабом в сво­бодно-демократической республике. Однако европейских “просветителей” (в кавычках и без) и их идейных поклонников ничто в Декларации не смущало.

Но так порой случается в истории, вылетевшая воробьём проходная фра­за становится знаменитой. Случается порой, что смысл сказанного открыва­ется автору лишь позднее. Или не открывается вовсе.

Как справедливо отметил известный историк-американист В. О. Печат­ное, “единодушное одобрение конгрессом, в котором преобладали трезво­мыслящие буржуа, революционной преамбулы декларации было отнюдь не случайным. Она рассматривалась, прежде всего, как документ “психологиче­ской войны”, созданный на потребу дня и адресованный внешнему миру, а не как вечное обязательство перед своим собственным народом”[3].

Что ж, документы и идеи, равно как и книги, имеют свою собственную судьбу (“динамику”, как сказали бы учёные люди). “Вводная” Джефферсона воспалила ум и сердце генерала Лафайета, выступившего 11 июля 1789 года с собственным проектом Декларации прав человека и гражданина: “Природа сделала людей свободными и равными, — говорил он, — необходимые отли­чия социального порядка могут быть основаны только на всеобщей пользе. Всякий человек рождается с неотчуждаемыми и неотъемлемыми правами, та­кими, как свобода убеждений, забота о своей чести и жизни, право на соб­ственность. .. ”[4]

Как бы то ни было, а проект Лафайета стал первым документом о правах человека и гражданина не только во Франции, но и во всей Европе.

Джефферсон был не просто политический писатель. Уже будучи прези­дентом Северо-Американских штатов, он в перерыве между государственны­ми делами написал свою... Библию, получившую прозвание “Библии Джеф­ферсона” — “The Jefferson Bible. The Life and Morals of Jesus of Nazareth”.

О своём труде Джефферсон писал в 1813 году своему конфиденту Дж. Адамсу (второму по счёту президенту САСШ) следующее: “Мы должны свести наш объём к простым Евангелистам; выбрать даже из них только са­мые слова Иисуса, отсекая амфибологизмы[5], в которые они были введены, часто забывая или не понимая, что выпало из Него, давая свои собственные неправильные представления в качестве его диктата и выражая непонятно для других то, что они сами не понимали. Останется самый возвышенный и бла­гожелательный кодекс морали, который когда-либо предлагался человеку. Я проделал эту операцию для собственного использования, вырезая стих за стихом из печатной книги и упорядочивая материал, который, очевидно, при­надлежит Ему и который так же легко отличить, как алмазы в навозной куче. В результате получается октаво[6] из сорока шести страниц”77].

Словом, творческая метода Джефферсона заключалась в том, чтобы вы­резать из текста Нового завета слова Спасителя, сказанные Им Самим, а не в переложении евангелистов, хотя откуда человеку узнать о словах Спасите­ля, как не со слов евангелистов?

“Библия Джефферсона” отличалась изрядным новаторством: отрицались все чудеса, сотворённые Христом, включая воскрешение Лазаря, Воскресе­ние Самого Христа, хождение Его по водам и т. д. Сам же Христос предста­вал в образе простого земного человека: отрицалось и непорочное зачатие Девы Марии от Святого Духа. Под такой “библией” мог подписаться любой не­сгибаемый атеист. Кстати, в атеизме обвиняли автора Декларации многие не­други Джефферсона, коих у него было немало.

Себя же Джефферсон считал настоящим христианином. Вот что писал он в 1816 году Ч. Томпсону по поводу своей “библии”: “Это документ, подтверж­дающий, что я настоящий христианин, то есть последователь учения Иисуса. <... > Если бы у меня было время, я бы добавил в свою маленькую книгу раз­мещённые параллельно греческий, латинские и французские тексты”[8].

По сути, предисловие к Декларации представляет собой ту самую “Биб­лию от Джефферсона”, автор которой вещает даже не от Бога (потому что да­же не лжёт: “Тако глаголет Господь Вседержитель”), а говорит прямо от са­мого себя — “самоочевидно, что...”

Логическим следствием идейно-религиозного посыла Декларации Джеф­ферсона стало провозглашение права на революцию, на бунт.

Нельзя сказать, что Джефферсон был создателем принципа неповинове­ния и/или права на восстание. До него эту тему обсуждали многие писатели, в том числе и христианские. К их числу можно отнести Отцов Восточной церк­ви — так называемой каппадокийской школы: Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Великого — чьи труды оказали огромное влияние на тру­ды Фомы Аквинского, выдвинувшего собственную концепцию сопротивления мирской власти. Однако здесь требуется сделать одно принципиальное уточ­нение: Отцы Восточной Церкви рассматривали вопрос о неповиновении мир­ской власти под особым углом зрения. Оно допускалось и даже приветство­валось в том случае, когда власть принуждает человека фактически порвать с Христом.

Выступил со своим трудом даже испанский профессор-иезуит из Толедо X. Мариана (1536-1624), протестанты М. Лютер и Ф. Меланхтон.

Идею права на сопротивление власти выдвигали и светские писатели, на­пример, Г. Гроций, А. Галлер, а И. Г. Фихте пытался обосновать даже право народа на революцию[9]. Однако идеи их были мнением весьма авторитетных, но всё же частных лиц, выражавших свою личную точку зрения, а не деклара­цией государственных мужей, да ещё по сугубо мирскому (денежному) поводу.

Провозгласив же право на революцию, отцы-основатели победившей аме­риканской демократии тотчас же свернули свой прежний лозунг. Показательна в связи с этим история утверждения проекта печати САСШ — символ новой власти.

Джефферсон, которому наряду с Франклином и Дж. Адамсом конгресс поручил и эту миссию, предложил изобразительное решение в духе своей преамбулы: Моисей, стоящий на берегу и простирающий свою длань над мо­рем, повелевая ему поглотить фараона, сидящего в открытой колеснице с ко­роной на голове и мечом в руке. С огненного столпа в небесах на Моисея па­дают лучи света, дабы подчеркнуть, что он действует по велению божества. “Восстание против тиранов есть послушание Богу”.

Сей девиз был предложен Б. Франклином. Лозунг, прямо скажем, бого­борческий, поскольку английский король-“тиран” Георг при всём своём сума­сбродстве уж никак не принуждал американских демократов и сепаратистов отрекаться от Христа.

Стоит ли напоминать, что, обретя суверенитет, отцы-основатели не вклю­чили в текст Конституции “естественное и неотъемлемое право на восстание”, делом своим доказав, что такое “право” — идеологическая химера, идейная уловка. Отцы-основатели были трезвые политики-циники, не желавшие “бун­та черни”.

Увековечить призыв к бунту в качестве эмблемы государственной власти? Выказав должную бдительность, конгресс в конце концов заменил тиранобор­ца Моисея грозным монархического вида орлом (“этой отвратительной облез­лой птицей”, по выражению Б. Франклина), а будоражащий девиз — подчёрк­нуто нейтральным “Е Pluribus Unum” (“Из множества — единство”). Так оно и осталось по сей день, а Джефферсон, не желая расставаться с дорогим сердцу афоризмом, приберёг его для своей личной печати, скреплявшей ча­стную корреспонденцию[10].

Аналогия в предложенном Джефферсоном проекте государственной печа­ти была совершенно прозрачной и очевидной.

Англия — Египет.

Сыновья Израиля — отцы-пилигримы.

Английский король, преследовавший сектантов, — фараон, гнавший сынов Израилевых. Уместно будет вспомнить, что костяк отцов-пилигримов, осно­вавших США, составляли английские сектанты, преследовавшиеся в Англии, хотя в числе переселенцев были и не подвергавшиеся репрессиям баптисты.

Атлантика — Красное Море.

Переезд “отцов-пилигримов” в Виргинию — переход через Красное море под предводительством Моисея.

Америка — Новая Земля Обетованная.

Очевидно, что цареубийство (“тирана”) Джефферсон считал миссией от Бога.

На практике низвержение власти “тирана и сумасброда” короля Георга III на территории колоний привело к неожиданным последствиям. Как писал по сему поводу Г. Еллинек, “чрезвычайно интересно теперь вновь перечитать те выражения, в которых Гамильтон сравнивает в “Федералисте” только что со­зданную должность президента с английской королевской властью. Какой незначительной предполагалась тогда власть республиканского главы госу­дарства по сравнению с властью монархов! Отцы американской конституции совершенно не подозревали, что они на самом деле создавали институт, за­ключавший в себе несравненно больше действительных полномочий власти, чем их содержится в чисто формальных прерогативах короля”[11].

Разумеется, не Джефферсон придумал, что американцы (вернее, бежав­шие из Англии отцы-пилигримы) считали себя Новым Израилем. В данном случае он был в “потоке” (“тренде”), и его пафос — это собирательный пафос конгломерата сект (сохранившегося и по сию пору), который представляли собой американские колонии. Джефферсон лишь положил на бумагу то, что было у всех на уме.

В замене же Моисея на римского орла любопытна борьба двух пафосов, двух парадигм — сектантской псевдобиблейской и языческой, безбожной, в которой Америка была не Новой Землёй Обетованной, а Третьим Римом (или воссозданным Первым!). Во всяком случае, третьим Царством, считая первое царство римских царей до республики, а второе — от римских импе­раторов до Юлиана Отступника.

Эстафету американского (“демократического” — в кавычках и без) “тира— ноборства” подхватила революционная Франция, включившая во все три Дек­ларации прав человека и гражданина (1789, 1791 и 1793 годов) положения, со­гласно которым право на сопротивление помещено среди естественных и из­начальных прав человека. Порой дело доходило до абсурда, ибо как иначе можно расценивать ст. 34 Декларации прав человека и гражданина Франции 1793 года, гласившую: “Угнетение хотя бы одного только члена общества есть тем самым угнетение всего общественного союза”[12]?

В плане сочинения “благой вести” собственного розлива Джефферсон на целый век определил графа Л. Толстого, сподобившегося сочинить собствен­ное “евангелие”. Однако последний был ещё более агрессивен. Граф возво­дил откровенные хулы на Богородицу, приводя в оторопь богобоязненных православных людей. По словам секретаря и личного доктора графа Д. П. Маковицкого, некий полицейский чин, прибывший в Ясную Поляну, не­доумевал: “И славу он нажил, и жизни он хорошей, но почему же он ругает Богородицу?”[13].

Дважды посещавший Ясную Поляну американский журналист и писатель Д. Крилмен вспоминал свою встречу с графом, состоявшуюся в марте 1891 го­да. Речь в тот день зашла и о Джефферсоне. “В своей новой книге, — гово­рил Толстой, — я хочу привести слова Томаса Джефферсона о том, что мини­мум правительства есть лучшее правительство. Он мог бы пойти ещё дальше и сказать, что отсутствие правительства — ещё лучше”[14].

Толстой внимательно изучал сочинения Джефферсона и несколько раз воспроизводил отрывки из них в своих трудах: “Круг чтения” (1904-1908)['5], “На каждый день” (1906-1910)['6], “Путь жизни” (1910)[17].

“Хочу перевести ещё Jefferson’a”, — записывает граф 22 июля 1891 года в своём дневнике[18]. Посему не подлежит сомнению, что “Библия Джефферсо­на” была графу хорошо знакома.

Что поделаешь: ересь штука заразительная, а враг человеческий не дремлет.

В связи с этим необычайно информативна статья У. Р. Мида, старшего научного сотрудника Г Киссинджера по внешней политике США в Совете по международным отношениям. В журнале Foreign Affairs Мид опубликовал фун­даментальную статью “Новый Израиль и старый”. “На протяжении веков аме­риканское воображение настаивалось на древнееврейских писаниях, — пишет Мид. — Это влияние, происходившее из открытия вновь Ветхого завета во время Реформации, было акцентировано развитием кальвинистской теологии (которая подчёркивала преемственность между старыми и новыми проявле­ниями Божьей милости) и было сделано более актуальным благодаря истори­ческим аналогиям между современным американским и древнееврейским опытом; в результате язык, герои и идеи Ветхого завета насквозь пропитали психику американцев. <...> Обучение библейскому ивриту было обязательным на протяжении почти всего раннего периода истории США в Колумбии, Дарт­муте, Гарварде, Принстоне и Йеле... Проповедники и памфлетисты вновь и вновь описывали Соединённые Штаты как новый Ханаан, “страну с молоч­ными реками и кисельными берегами”[19].

Американские религиозные деятели — и Джефферсон был в первом их ря­ду — яростно отрицали и отрицают Новый завет. Но отрицающий Новый завет a priori не может адекватно понимать и толковать Ветхий завет. Это всё равно что уподобиться историку, поставившему себе цель объяснить смысл и значе­ние некоего целокупного события, ограничивающемуся анализом явления на ранней его стадии и оставляющему без рассмотрения стадии завершающей.

Подобное толкование Библии — явно сектантского характера. Посему и неприятие народов и государств, в основе жизни которых лежит Евангелие, носит, по сути, глубоко религиозный, скажем ещё жёстче — метафизический характер. Политика — всего лишь следствие.

Принятие Декларации независимости ознаменовало собой рождение го­сударства “нового духовно-исторического типа”: христианского по форме и богоборческого по содержанию и внутренней логике (если оставаться в па­радигме христианского учения).

Идейным стержнем такого государства становится не ведающая сдержи­вающих начал, включая жёсткие моральные и религиозные табу, человечес­кая субъективность (“своеволие”).

Насколько глубоко индивидуалистически-атомистический взгляд на госу­дарство и общество уже вошёл в плоть и кровь людей, доказывает беспри­мерный успех книги Даниеля Дефо “Робинзон Крузо”. “Этот Робинзон, — пи­сал Г. Еллинек, — явил взорам восхищённой Европы позапрошлого столетия образ индивидуума, который собственными силами, при содействии Прови­дения, после долгого одиночества основывает общежитие и устанавливает общественный строй. Это сочинение есть настоящий триумф социального атома, способного породить мир”[20].

Самоценность человеческого индивидуума стала следствием духовных процессов, ведущих своё начало с Ренессанса. Но одним из непосредствен­ных источников стали идеи естественного права, лишённого уже своей религи­озной онтологии и понимаемого в сугубо атеистическом плане. На это обстоя­тельство указывал, в частности, выдающийся германо-австрийский правовед Г. Еллинек[21].

Человек занял место Бога в центре Мироздания, а потому определяющим принципом становится жёсткая максима: “Всё для человека”. Но именно этот предоставленный сам себе человек начинает определять степень комфортно­сти своего существования. Следствием этого становится падение прежних ав­торитетов и табу и развитие субъективности. “Посюсторонний” человек объ­является “высшей ценностью”. Однако модусы человечности бесконечны, и в силу усвоенной нами логики и отсутствия прежних авторитетов и табу “высшей ценностью” может быть объявлен даже людоед, защита прав которо­го будет объявлена “священной”.

Человек становится в центре гуманизма, однако из этого гуманизма из­вергаются и уничтожаются все несогласные с гуманизмом, которые тем самым лишаются права быть Человеком, которого этот гуманизм якобы защищает.

И в том нет никакого парадокса. Напротив, присутствует своя железная логика.

Принятие Декларации независимости ознаменовало собой рождение го­сударства “нового духовно-исторического типа”. В парадигме христианского учения — это призывание Антихриста. И это не фигура речи, а бесстрастный логический вывод. Вспомним, что частица “анти-” означает не только “про­тив”, но и “вместо”. Но если Христос не Бог, а обычный по духу и плоти зем­ной человек, каковым Его представил Джефферсон, то тогда вместо Христа в мир приходит “коллективный Джефферсон” со своим видением “разума” и “прав человека”.

И тогда становятся понятными бомбардировки православной Сербии на православную Пасху, когда на посылаемых в неё снарядах и ракетах бестре­петные руки выводили глумливые, нечеловеческие послания. Похоже, что сербы рассматривались в качестве новых хананеев.

По сути, “гуманитарные бомбардировки кого-то” означают, что этих “ко­го-то” не считают людьми вообще. И получается, что “люди” убивают “нелю­дей”, а кто эти “нелюди”, решают исключительно “люди”.

По совершенно очевидной причине адепты “прав человека” всячески избе­гают обсуждения темы об их базисе, поскольку концепт прав человека в осно­ве — предельно конъюнктурный плод религиозных воззрений сектантского тол­ка отцов-основателей США, выполняющий ныне главную задачу — оправдание “исключительной роли США” в современном мире и их права на насилие в от­ношении других стран и народов. Косвенно “права человека” уже давно превра­щены в инструмент разрушения моральных и духовных устоев общества.

РИМЕЧАНИЯ

1. Ellis J. J. American sphinx. The character of Thomas Jefferson. New York: Alfred A. Knopf, 1998. P. 54.

2. Печатное В. О. Гамильтон и Джефферсон. М.: Международные отношения, 1984. С. 107.

3. Печатное В. О. Гамильтон и Джефферсон. М.: Международные отношения, 1984. С. 108.

4. Черкасов П. П. Лафайет. Политическая биография. М.: Мысль, 1991. С. 131.

5. Двусмысленности.

6. Octavo — в данном случае — размер книги в восьмую часть печатного листа.

7. The Jefferson Bible. The Life and Morals of Jesus of Nazareth. — Edited with a fore­word. Second Edition. New York: Wilfred Funk, Inc., 1941. P. VII-VIII.

8. Jefferson T. The Jefferson Bible. The Life and Morals of Jesus of Nazareth. — Edited with a foreword. Second Edition. New York: Wilfred Funk, Inc., 1941. P. VIII.

9. См.: Куркин Б. А. Право на сопротивление как принцип конституционного пра­ва. //Фемис. Ежегодник истории и правоведения. Вып. 9. М., 2009. С. 113-115.

10. Печатное В. О. Гамильтон и Джефферсон. М.: Международные отношения, 1984. С. 108.

11. Еллинек Г. Изменения и преобразования конституций. Пер. с нем. В. М. Ус­тинова. СПб: Типография Н. Н. Клобукова, 1907. С. 84.

12. Документы истории Велйкой французской революции. Т. 1. / Отв. ред. А. В. Адо. М.: Издательство Московского университета, 1990. С. 218.

13. Маковицкий Д. П. У Толстого. 1904-1910. “Яснополянские записки” Д. П. Маковицкого. Книга третья. 1908-1909 (январь-июнь). М.: Наука, 1979. С. 237.

14. Creelman J. On the great highway. Boston: Lothrop Publishing Company, 1901. P. 145.

15. Толстой Л. H. Полное собрание сочинений. Том 42. Круг чтения (1904-1908). Том второй. — Государственное издательство художественной литературы М., 1957. С. 18, 538.

16. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Том 43. На каждый день (1906-1910). Часть первая. — М.-Л.: Государственное издательство, 1929. С. 272; Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Том 44. На каждый день (1906-1910). Часть вторая. М.-Л.: Государственное издательство художествен­ной литературы, 1932. — С. 249.

17. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Том 45. Путь жизни (1910). М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956. С. 271.

18. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Том 52. Дневники и Записные книжки 1891-1894. М.: Государственное издательство художественной литерату­ры, 1952. С. 47.

19. См.: Mead W. R. The New Israel and the Old // Foreign Affairs, 00157120, Jul/Aug2008, Vol. 87, Issue 4.

20. Еллинек Г. Адам в учении о государстве. Библейское предание и политиче­ские теории. /Пер. с нем. С. М. Роговина. М.: Издание Н. Н. Клочкова, 1909. С. 28.

21. Еллинек Г. Декларация прав человека и гражданина / Пер. с нем. под ред. А. Э. Вормса. 2-е изд., пересмотр. М.: Типография Т-ва И. Д. Сытина, 1905. С. 63.

Борис Куркин

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"