Художник Игорь Пчелко

Народный проект: «Дети Победы»

Более полувека имя: Игорь Пчелко на титуле книг (первой страницы с назва­нием) или подпись его под журналь­ными рисунками сопровождали сотни иллюстрированных изданий. И в нашей книге о трудном детстве поколения, рожденного в тридцатых годах, оно тоже участвует, хотя Игоря нет с нами уже много лет.

Когда-то созданные к военным пове­стям рисунки очень точно сопроводили рассказы детей-очевидцев не фронтовых событий, а жизни всего народа военного времени. Рисунки дополнили — усилили впечатление. Да, было холодно, голодно, страшно, бывало на волосок от неимо­верных испытаний! А на созданном ху­дожником полотне? Отец, поднявшийся навстречу вражескому танку, брат хлад­нокровно идущий на таран вражеского самолета, дед, не отступивший ни на шаг, потому что должен! Изгнать! Врага уничтожить!..

Не стилистикой, а глубинным состо­янием, рисунки, по своей силе, мощи созвучны музыке 7-й симфонии — Ле­нинградской — Дмитрия Шостаковича. Лаконичной, выразительной, пронзи­тельной.

Игорь Пчелко в своем творчестве был Мастер. Я написала «был». Правильнее сказать — есть. Его рисунки, сотворен­ные им когда-то! Они здесь: время, от­стоящее на более чем семь десятилетий, гремело, взрывалось, накатывалось ужа­сом, болью, бомбежками на всех нас, пронизанных войной. И на Игоря тоже.

Вот на фотографии славный маль­чуган в белом костюмчике. Учил­ся ежедневно! Мужеству, стойкости. И главному правилу — не отступать от намеченного ни на шаг.

Ему исполнилось 10 лет 11 декабря 1941 года. Войну он узнал также, как мы все пяти — девяти — двенадцатилетние... В полной мере прочувствовал, запомнил хаос, злобность нашествия врага, пере­вернувшие в одночасье мирное трудовое, уверенное течение жизни. Воспринимал мужество своих защитников — воинов Красной армии, сплоченно вставших за­щищать Родину, свой народ.

С тех давних сороковых он берег впе­чатления и помнил своих танкистов, мо­ряков, летчиков, пехотинцев, артилле­ристов. Видел их стойкими, открытыми, красивыми, несгибаемыми, отважными.

Игорь Пчелко постоянно возвращал­ся к теме войны. Черпал понимание того времени, событий из глубины своей па­мяти.

Мы все давние выпускники МПИ — уже, увы! — малочисленные, приложи­ли максимальный труд подвижников Печати,— чем и занимались немалые десятилетия жизни, чтобы книга, чи­тателем которой Вы стали, получилась настоящей книгой. То есть с душой и любовью. Также с душой и любовью создавал свои рисунки Игорь Пчелко. Он сам и его жизнь были такими, как его рисунки.

Что было в основе созидания такой жиз­ни: дружная московская коренная семья, нормальная общеобразовательная шко­ла — учили азам науки середины XX века: математике и химии, физике, биологии, истории, родному языку, немецкому, английскому и особенно высокой лите­ратуре: русской и зарубежной классике. И самому важному — не только понима­нию и осмыслению окружающего мира, но и, в первую очередь, умению думать. Обобщать, отделять зерно от плевел.

Третьей составляющей была школа отца Ивана Григорьевича, специалиста редкой профессии: аэрофизика-метео- ролога, исследователя причин и след­ствий обледенения самолетов. Школа отца научила Игоря основам мужествен­ности, преодолению трудностей, несги­баемой воле.

Иван Григорьевич хорошо рисовал и приобщил сына к искусству в широком масштабе: театру, музыкальной шко­ле, рисованию. В 1943 году — подчер­кнем — в сложнейший год Великой Отечественной войны Игорь поступил в Московскую среднюю художествен­ную школу, в класс превосходного ху­дожника, педагога Николая Сергеевича Андрияки. Учитель был добр, строг, но справедлив: старательных поощрял еще большей молчаливой добротой, а уваль­ням и нерадивым говаривал с удиви­тельной Андрияковской интонацией, как бы пренебрежительной, если видел, что вместо твердого прекрасного ка­рандашного штриха «создатель» разво­дит сено-солому и вообще не стремится завершить рисунок: «До морковкиного заговенья, что ли?» Подразумевалось: «Хорош гусь! Ты не мужик, что ли, не способен собой управлять, не можешь вовремя поставить точку?»

Школа научила учиться и думать. Отец — мужеству и настоящему муж­скому образу — всегда расправленные плечи, всегда прямой взгляд и осанка. Музыкальная школа — душевной гармо­нии. Андрияка — рисовать. Страна! — Всегда побеждать.

После художественной школы Игорь выбрал профессию полиграфиста. Посту­пил на заочное отделение МПИ — надо было научиться высшему знанию книгосозидания. В те годы все образование — и среднее и высшее — было бесплатным и это отсеивало случайных в профес­сии. Игорь Пчелко с первых шагов стал в книжном деле своим. И часто с благо­дарностью вспоминал педагогов, укре­пивших знание и любовь к книге: Алек­сандра Ивановича Усачева, известного гравера, Бориса Дмитриевича Ильин­ского, ведущего курс издательского дела, то есть превращения рукописи в книгу. Этим прекрасным делом Игорь занимал­ся всю жизнь до последней минуты, испо­ведуя законы художественного образова­ния — фундаментальной школы графики, осмысленного рисования, живого, завер­шенного и нескончаемого.

Он учился в техникуме и институ­те с демобилизованными после окон­чания Великой Отечественной войны, вчерашними солдатами, лейтенантами, капитанами, вернувшимися к мирной московской жизни, завоевав Победу. От тесного общения с прошедшими тяже­лые испытания старшими и сам серьез­но взрослел.

С первого институтского курса, с 1952 года, иллюстрирует книги в круп­нейших московских издательствах: «Молодая гвардия», «Советская Россия», «Советский писатель», «Просвещение», «Воениздат». Представьте широту тема­тики. Серьезность литературы: «Князь Серебряный» А. Толстого, «Чапаев» Д. Фурманова, «Муму» И. Тургенева, «Петр I» А. Толстого, «Поединок» А. Ку­прина... Много рисовал в популярных журналах: «Огонек», «Советский воин», что позволило ему в 1962 году вступить в Союз журналистов: в 1950-1980 годы — мощное объединение тех, кто создавал журналы, газеты — многотысячную пе­риодическую печать страны.

По командировкам Союза журнали­стов, выполняя задания газеты «Правда», журнала «Огонек», Игорь объехал весь Союз, побывал в Прибалтике, Азербайд­жане, Дагестане, Киргизии, Сибири, на заводах Магнитогорска и Челябин­ска, военных частях, у пограничников. И всегда с блокнотом и карандашом.

Начиная с 1962 года, участвовал в на­ших — с моим мужем Геннадием Федо­ровым — труднейших объемных изда­ниях «Правды».

В 60-70-е — как художественный ре­дактор, главный художник занимался оформлением тогда полноформатного, почти стостраничного цветного и очень популярного журнала «Пионер». Мне до­ставляло истинное удовольствие дождать­ся свободного Пчелко, чтобы получить отличные рисунки на радость читателем. Зачем я упоминаю серьезные тома «Прав­ды» и детский журнал? Игорю Пчелко в изобразительном творчестве было до­ступно все.

***

Его страстное желание создавать не оставляло времени на участие в широких выставках художников. Бывали показы в Доме Журналистов на Суворовском бульваре. Но широкого звучания эти по­казы — слишком свежих рисунков, толь­ко что привезенных из поездок, не полу­чали. Серьезный показ таких рисунков требовал бы осмысления, тщательной работы. И... Времени, которое надо было отбирать у новой книги! Весы раздумья склонялись, конечно, к рисункам.

Да, Игорь Пчелко был увенчан преми­ей Союза журналистов СССР. Ему было присвоено звание Заслуженного работ­ника культуры РСФСР. Но, зная хорошо столичный мир художников, особенно иллюстраторов, наиболее ярко раскры­вавшийся на московских Всесоюзных вы­ставках, могу сказать — игнорирование Игорем этих показов «сообщество» не одобряло. Итог этих рассуждений прост. Предполагаю — тратил бы он на общение больше времени — стал бы академиком. Я смею так говорить, потому что вижу, куда движется или не движется компью­терное рисование. Нет. Ползание...

Ребята, молодые иллюстраторы! С та­ким великим наследием Русской школы рисунка, с нормальным 2-3-5-часовым тренажером ежедневно... С Третьяков­ской галереей, с музеем на Волхонке. С книгами великих: Леонардо, Микелан­джело, Репина, Серова, сделайте XXI век Ренессансом Российской графики. Про­сто, походя не станет, но должен, обязан стать!

Прошедшей осенью в Музее кни­ги МГУП, в чудесном его выставочном зале, на вернисаже выпускника МГУП академика Владимира Мочалова — вир­туозного острого графика — сатири­ка, прозвучали его слова, обращенные к пришедшим на открытие выставки, студентам: «Чтобы рисовать прекрас­но, следует ежедневно рисовать много. Себя не жалея. И ставя задачи для себя максимально, может быть, невыпол­нимые. Но тогда и результат окажется максимальным». Его усердию, точному глазу, уверенной руке можно позави­довать, а надо бы следовать. Он вла­деет генеральным орудием графики: штрихом — линией. Тем, что является основой графики, так же как им (штри­хом) владел Игорь Пчелко.

***

Познакомились мы с Игорем 20 декабря 1956 года. Этот день был необыкновен­ный. Мой, тогда еще будущий супруг Геннадий Федоров, пригласил отпразд­новать вручение дипломов МПИ ему и его институтскому другу Игорю Пчел­ко: синих импозантных книжечек. Такой диплом мне вручили этим летом, и я уже полгода была единственным редакто­ром отдела оформления замечательного, фундаментального, толстого — почти двухсотстраничного, весьма заметного, истинно столичного и со сверхинтеллек­туальной редакцией журнала «Театр».

Вероятно, основное торжество, бур­ное и многочисленное, уже произошло. А в тот декабрьский вечерок состоялась эдакая высокосветская встреча в «Ме­трополе».

От Геннадия я слышала о Пчелко. Он становился известным. Я, как любой прыткий новичок, хотела что-то доба­вить в оформление «своего» журнала, в частности, шмуцтитулы к пьесам. Хо­рошие рисовальщики были необходимы.

Каким был Игорь Пчелко в двадцать пять лет? Обворожительный красавец, с отменными манерами, добронастроен­ный, легкий, хороший рассказчик. Меч­та любой девчоночки.

С Геннадием мы друг друга уже на­шли. И с Игорем с того вечера подружи­лись, как оказалось, навсегда... Мы про­были в центре круглого приятного зала допоздна. Все оказалось в меру и пре­красно, даже пылающее пламенем фи­нальное суфле-сюрприз, при подаче ко­торого для большего эффекта,— тушили в зале свет... «Метрополь» в те годы не был каким-то ВИП — сверх всего — и не для всех. Для всех! Кто умел себя вести в нормальном обществе, в истинно пер­воклассном ресторане.

Должна сказать, МПИ, современный преемник которого Университет Печати, в те годы был одним из привлекательных высших образований для творческих ребят. Фундаментальное образование и возможность быть на виду в многоли­кой печати Москвы и всей страны.

Мои свеже-дипломники были вни­мательны, респектабельны, интересны в беседе, джентльмены высшего ранга по всем статьям...

Через некое время мы с Геннадием уже «строили» свой дом в старо-новом районе Щукино. И даже под натиском дочки завели фокстерьера Чуба. Перио­дически встречались с Игорем в том же Домжуре, поскольку тоже были приня­ты. Или в многочисленных совместных проектах в «Правде», «Советской Рос­сии», Фонде им. И.Д. Сытина и вообще в Москве. Последний штрих личности Игоря — он оказался хорошим отцом дочке и сыну, но все творческое начало в нем кипело лавой притихшего вулка­на. Самое поразительное было наблю­дать, как он преображался при виде «не занятого» рояля. В секунду забывал все, подходил — где бы то ни был к роялю, раскручивал банкетку или придвигал стул, открывал крышку с клавиатуры и начиналась Музыка...

Предполагаю, мое сравнение его во­енных рисунков с симфонией Шоста­ковича было не случайным. Гармония, проверенная стройностью нот — звуча­ние линий...

Однажды Геннадий вернулся домой рань­ше обычного — я в тот день занималась «Пионером» дома — готовила его «в пе­чать». Процесс весьма важный. Могла сидеть над его восемьюдесятью стра­ницами всю ночь. Редакция «Пионера» располагалась на 2-м этаже когда-то ве­ликолепного журнального Правдинского здания у Савеловского вокзала. С левой стороны у моего стола было окно во всю ширь кабинета. И я невольно иногда посматривала туда, в ширь неба, дорог, представляла полтора миллиона читате­лей, которые каждое начало месяца ждут.

Когда? Когда? Когда? Придет номер лю­бимого «Пионера». Да, все отдашь, не пожалеешь...

А кто приехал с Генулей? Игорь. Приехал посоветоваться насчет «Князя Серебряного». Посидели — поспорили. Поужинали. Посмеялись. Тут-то и поя­вился Чуб.

— О,— сказал Игорь — вырос. Я его видел совсем щенком.— И потрепал за бороду. А Чубу только этого и надо было — он тут же полез целоваться, ла­ять — мол, играй.

Я знала, что Игорь к домашней жив­ности относится прохладно и постара­лась Чуба отправить, строго попросив принести мячик. Игорь, недоверчиво наблюдавший наш как бы диалог, заме­тил, усмехнувшись:

— Ты хочешь сказать, что он понима­ет слово мячик?

— Конечно.— И тут у меня возникла неожиданная цель. В плане редакции возникла повесть, одно из «действу­ющих лиц» которой — пес. Я еще ее не читала... А вдруг это фокс? Мечта!.. Уговорить Игоря сделать рисунки. И вот она — натура. Чуб очень живой, добро­душный. Они друг друга поймут. И я тут же представила радость читателей...

Минуты миновали, прискакал Чуба­стый. С мячиком.

— Ну,— сказал Игорь, — просто он другой вещицы не нашел. Вот и все.

— Ах, Чубаша,— продолжала я свою линию,— я тебя просила принести брат­ца, а ты принес мячик.— И бросила ему мячик, который он с недоумением унес с собой.

Игорь, что называется, всплеснул ру­ками:

— Ты, Сайка, хочешь меня убедить, что ваш пес гениальный, все понимает и считает до тысячи?

— Нет,— вздохнула я,— он очень хо­роший, как и все фоксы. Вернее, как все собаки. Нам он доставляет радость и что- то еще, чему определения сейчас не найду.

Вернулся Чуб, вильнул хвостом-обрубком и, улыбаясь чернющими, хи­трющими, ужасно мужскими глазами, лайкнул:

— Вот вам братец,— и положил к но­гам гостя резиновую игрушку-собачку — играть буду с ним. А ты, за то, что меня гоняла, принеси кусочек лимона. Хочу.

Что делать — это было справедливо. А лимоны он обожал, у Чуба были свои причуды, которым мы потакали, потому что очень его любили...

Игорь в игру не вступил и совершен­но обескураженный отправился с Генна­дием, тот перед тем, как ставить машину в гараж, должен был подбросить его к метро...

Генуля вернулся и весело рассказы­вал, как недоверчиво удивлялся Игорь Чубовыми выкрутасами...

Я рассказала эту очень длинную историю, потому что через много лет она имела неожиданное продолжение...

А в «Пионере» все-таки появился свой фокстерьер, но не в повести. В «Акаде­мии Домашних Волшебников», кото­рую ежемесячно я вела там почти семь лет параллельно со своими главными обязанностями. А рисовала волшебная Татьяна Ларинова. Для Игоря ежеме­сячное отключение от его великих книг было неразумно.

***

Прошло немало лет. Мы пережили Аф­ган, перестройку и, не к ночи будь по­мянуты, вступили в 90-е. Все, ну просто, все, болели — мы сами, родные, друзья. Игорь заболел сразу и жестоко, да так, что вообще не выходил из дома. За ним ухаживали дочь Алла и сестра Наташа. Большое внимание и время ему уделял друг-художник Сергей Куприянов. Отра­дой для него было рисование. За десять лет он создал для издательства «Терра», вернее для ее еще более крутого, пом­пезно-высокомерного книжного клуба «Monplaisir» одиннадцать книг — 324 иллюстрации!

От визитов к нему он категориче­ски отказался. Не хотел видеть в глазах друзей сочувствие? И жалости? Может быть, просто жалел нас, зная, что наши мамы — в возрасте — сильно болеют, живут от нас далеко. А заботимся мы. Да и мы ощутили грубые удары 90-х: Геннадий то и дело попадал в госпиталь. Геннадий очень часто ему звонил. Вся­чески уговаривал разрешить чем-то по­мочь. Идти наперекор? Было невозмож­но. Но, конечно, творческую поддержку Игорь принимал охотно, и часовые раз­говоры по телефону его поддерживали значительно. К тому времени Геннадий стал одним из высоких спецов в книжном деле. Тем более, всю жизнь у них была на­стоящая дружба, и я в отсутствие Генна­дия вступала в беседы.

Но время ковыляло вперед... Насту­пил отчаянный XXI век. Революционный интернетный переворот расколошматил мир: платформы тверди, на которых зи­ждились континенты, дали небывалый крен. На сушу катили не маленькие — средние — большие волны, а одни де­вятые валы. Уходили навечно... Родные, друзья. Вокруг возникала пустыня. Пе­реворачивало вверх тормашками став­шую другой, родную Москву...

Ушел, сильно болея, Геннадий... И я встала на первый пост общения с Игорем. Он так и не позволил себя на­вещать, но я взяла себе за правило — на любой его звонок оставлять свои заботы. Стараясь помочь в его книжном деле.

Когда он занимался «Тремя мушке­терами», ему не давалась Миледи. Ком­пьютерами ни он, ни я не пользовались. По его рассказам я просто по почте по­сылала фотографии-отпечатки из разно­образной прессы с «блондинками» вред­ной внешности...

Конечно, не одна я была в «помощни­цах». Друзья еще оставались...

О движениях его книг он рассказывал всегда подробно. С «Тремя мушкетера­ми», печалясь, наконец расстался. Рас­сказывал, что работал с удовольствием. Теперь занимался Стивенсоном, а даль­ше предстоит Жюль Верн. Литература превосходная!

При такой работоспособности у него никогда не было персональных твор­ческих выставок. Так произошло, что отложив все свои творческие заботы, я с марта 2002 года включилась в созда­ние двух книг-воспоминаний выпускни­ков МПИ — «Мы из МПИ» по 500 стра­ниц каждая. Процесс был долгим. За это время я подружилась с новым МГУПом, преемником МПИ, Музеем книги Уни­верситета, с истинным знатоком му­зейного дела, отчаянно энергичной его директором Светланой Владимировной Морозовой, фондами Музея, его стенами, выставочным залом, о котором в наши 50-е и не мечтали. И музея такого, я ду­маю, нет нигде.

Когда вышли «Три мушкетера», я ре­шила и сумела договориться с Музеем книги Университета о выставке иллю­страций к одной этой книге. Рассказы­вать всю историю невозможно. Полу­чится детективная повесть.

Разложила я листы с завершенны­ми иллюстрациями, подаренными из­дательством «Терра» музею, в конфе­ренц-зале. Что-то не так смотрится? Звоню Игорю и осторожно подбираюсь с вопросом: «Не остались ли у творца черновики, эскизы, зарисовки?» Я пом­ню этот день весны 2009 года! А Игорь небрежно отвечает: «Да, ну, я попросил выбросить ворох. Такая макулатура!» Я похолодела от ужаса. Если есть драго­ценности в папках у художника — это эскизы! И это — макулатура? Да, еще такого созидателя-мастера, как Игорь! Выяснила, что очередной пакет с «маку­латурой» приготовлен...

Разными, сравнимыми с гонкой по МКАД на скорости 200 км, способами я получила заветный пакет. Все рассмо­трела, успокоилась, денька два подумала и соединила готовые, уже напечатанные в книге, но лаконичные по цвету, с на­бросками — прекрасными, чудесными карандашными рисунками...

Выставка получилась что надо! И го­сти со всей Москвы. И цветы. И слова. И книга отзывов. И студенты.

Сосед Игоря, Марат Закаев, худож­ник из издательства «Дрофа» вернисаж снял на смартфон, отвез и представил Игорю. Творец был рад неимоверно, а мы все — рады, что доставили ему пре­красные переживания...

***

Продолжение истории с Чубом оказа­лось неожиданным. Конечно, за Игорем ухаживала дочь Алла, сестра Наташа, кто-то из родных и «допущенных». Но одиночество, к которому он не привык, было тяжким. В разговорах с Геннадием он вспоми­нал с тихой грустью нашего любимца фокса. Вероятно, и дома была эта дежур­ная тема...

Кончилось тем, что рядом с ним ока­зались два дорогих существа, никогда его не покидавших: Дана и Филя. И еще кот Чиграш. Говорят, кошки и собаки не уживаются в одном доме. Еще как, в пол­ном согласии. Если в доме все относятся друг к другу с добром. Их появление не только наполнило равновесием послед­ние годы Игоря, но смею предположить, продлило. Рассказы по телефону: какие умные, хорошие, прекрасные собаки; какой мудрый кот — любит сидеть на раковине в ванной и следить за каплями воды... Игорь, удивляясь:

— Ты представляешь! Он думает...— говорил Игорь с восхищением...

***

Когда он занимался «Островом Сокро­вищ», то рассказывал поэтапно, что делал: просто читал, просто собирал материалы, думал, еще читал, искал карандашом — карандашом! облики героев, проявлял образы... и так далее. Разговоры с ним о ходе создания цик­ла рисунков к Стивенсону помогли мне в последней встрече читателей с худож­ником Игорем Пчелко.

После выставки в Музее МГУП «Трех мушкетеров», мне показалось необходи­мым раскинуть выставку его рисунков в более полном составе. Мы это сделали с художницей Лилией Ионовой, букваль­но выплакавшей разрешение приезжать к нему домой на консультации.

Рассказ о выставке в зале «На Ружей­ном 4», имевшем отношение к Союзу библиотек имени Аркадия Гайдара, ве­домым Татьяной Валерьевной Рудишиной, тоже может превратиться в повесть с детективными вариациями.

Но прежде еще два слова — про­стых: однажды Игорь позвонил в ту минуту, когда я уезжала на Ваганьков­ское, уже договорившись со спутниками. Я сказала Игорьку, куда я направляюсь, а вернувшись, непременно позвоню. Он понял, попросил передать Геннадию сер­дечный посыл. По возвращении мы долго разговаривали, он заканчивал «Казаков». То, что его беспокоило, — мы развязали узелок неясности. В предыдущую ночь ему было плоховато, и я старалась, без ко­пания, успокоить его. Он вдруг замолчал, и как бы с другой интонацией спросил, вспомнила ли я его у Гены и какие цветы отвезла? Я не забыла...

А цветы я всегда привожу, настоящие мужские — гвоздики красные и белые, просто оставляю у темно-красного кам­ня с его именем.

Игорь помолчал и заметил: «Красиво. Красное и белое...»

Выставку мы готовили к его 78-летию. И я рассчитывала внимательно ее сохранить, чтобы повторить через два года. Игорь ушел от нас. Тяжело. 20 сен­тября. На отпевание я пришла с гвозди­ками, красными и белыми...

Выставку «В Ружейном 4» мы открыли уже в память большого высокоталантли­вого мастера Игоря Ивановича Пчелко.

Будет правильно закончить рассказ повторением страницы, сопровождав­шей вторую и пока последнюю пер­сональную выставку. Мы назвали ее: «Игорь Пчелко — иллюстрации, портре­ты, пейзажи».

«Выставка замечательна тем, что все экспонаты выполнены в классическом жанре изобразительного искусства — графике.

Художник создает удивительный по выразительности мир, навеянный писателями ушедших эпох: Львом Ни­колаевичем Толстым и Алексеем Нико­лаевичем Толстым, Александром Дюма, Жюлем Верном и Робертом Льюисом Стивенсоном, Даниэлем Дефо, и почти нашими современниками: Леонидом Пантелеевым, Сергеем Алексеевым за стеклом музейных стеллажей. Стивен­сон «Остров сокровищ». Бродяги, прож­женные всеми ветрами океана. Каковы лица... одежда... движение... Борьба только до победы.

Чтобы открыть в рисунках мир Сти­венсона, художнику потребовалось не раз и не два внимательно, с карандашом и блокнотом, прочитать текст, делая по­метки в блокноте, выделить наиболее выразительные события. Пересмотреть немало справочников, старинных гра­вюр, музейных изданий, скрупулезно выпестовать точнейшие предваритель­ные зарисовки архитектуры и кора­блей, башмаков и блуз, шляп, оружия, предметов корабельного быта. А затем, приучив свою руку к легкому, виртуоз­ному воплощению изученного, войти в мир драматических событий и вы­брать наиболее контрастное. А затем создать композицию-макет последова­тельности иллюстраций. И только тогда, пропитавшись солью океана, крепким запахом ядреного табака, приступить к созданию иллюстраций.

Мы попытались воспроизвести про­цесс создания рисунков к одной кни­ге, проиллюстрированной мастером. А сколько их было?

На выставке всего лишь три портре­та. Но каковы персоналии? В последнее десятилетие Пчелко придавал большое значение портрету, особенно к широко иллюстрированной книге.

Лев Николаевич Толстой времени на­писания остро-напряженных «Казаков». Молодой, с горячим непримиримым взглядом. С усмешкой мудреца.

Александр Дюма, иронично взира­ющий на проделки своих «ребятишек». Мы серьезно работали с экспозицией и вокруг знаменитого острова романи­ста были его «Мушкетеры». Ничто зем­ное и ему было не чуждо: откуда бы ему знать тогда?

Жюль Верн. Мы очень точно его рас­положили слева от входа по диагона­ли. Как бы рядом вертикаль морского-океанского пейзажа. Но входящий в зал видел сначала силу, а затем Создателя великого романа — путешествия, про­видца земных и океанских тайн. Пейза­жи, не считая обозначенного к Жюлю Верну, всего четыре; вроде простых подмосковно-средне-российских. Но таких прекрасных, лаконично цвет­ных и таких невозможно родных — что и есть Россия...

Художник Игорь Пчелко был очень трудолюбив, увлечен книгой, дисци­плинирован, ответственен и высокота­лантлив.

Не просматривайте выставку бег­ло. Остановитесь около каждой книги и постарайтесь войти в мир, созданный двумя творцами — писателем и худож­ником. Подходите ближе и смакуйте ка­ждую деталь, линию, каждый оттенок благородной цветовой гаммы художни­ка. Он так ценил приглушенные тона!

Мы уверены — Вы войдете в зал од­ним человеком, обремененным сиюми­нутными заботами. А выйдете?!»

Октябрь 2014

* Очерк из книги «Детство отменяется: воспоминания». - М.: МГУП имени Ивана Федорова, 2015.

Саида Сахарова

Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: "Русская беседа"