Мне было пять лет, когда я осознал, что такое смерть. Тогда была война с фашизмом. Наш город – Сталино (Донецк) – был оккупирован в октябре 1941 года. Мужчины нашего двора, их было пятеро, ушли на фронт еще летом, женщины и семеро внуков нашей бабушки остались. Была еще собака, большая дворняга, черная и злая, – наш сторож.
Настала зима, суровая, выживать было трудно, женщины ходили по деревням – меняли вещи на продукты. К весне выжили, но истощали, больше всех истощала дворняга. Дед – хозяин двора и собаки – обратился к немцам: «Пристрелите собаку, кормить нечем». Немцы располагались рядом, через дорогу, в большом многоэтажном здании. Пришел офицер. Собака на цепи, она учуяла, что ей пришел конец, смиренно легла, вытянула вперед лапы, на них положила голову и ждет. Дети здесь, тоже ждут. Офицер левой рукой вынимает пистолет, прицеливается. Выстрел, голова склонилась набок, потекла кровь и никаких движений... Показательный расстрел состоялся. Было молчание. Дед сбросил собаку в заранее подготовленную яму и засыпал.
В ту же весеннюю пору я услышал с улицы выстрелы. Быстро вышел за калитку и увидел убегающего человека и погоню за ним. Опять выстрел, человек упал и лежал без движений. Немцы вокруг всполошились, но быстро успокоились, узнав, в чем дело. Я подошел к лежащему. Увидел кровь, много крови. Человек был мертв. Я узнал его, он был главарем уличных подростков. Ему было 15 лет. Он что-то хотел украсть с машины. Ему тоже надо было выживать.
Наступило первое оккупационное лето. Нас, пятилеток, всегда куда-то влекло, мы путешествовали. Нас никто не трогал, но полицаев мы избегали – боялись их. За то лето мы многое увидели, немало испытали. Мы познавали мир, обретали полезный опыт, самоутверждались.
А однажды, в августе 42-го, на пути нашего движения оказалась преграда – колонна военнопленных.
Наших. Они шли из города через мост в сторону клуба им. Ленина. Мы ждали, 10, 20, 30 минут, а они шли и шли. Огромная масса людей постепенно скрывалась за высоким забором клуба. Расстреляли всех. Слух о содеянном распространялся по городу, вселяя в души женщин, детей, стариков ужас. Тысячи убитых!
Пришло время немцам отступать. В первых числах сентября 43-го немцы начали выселение. Из многоэтажки, что рядом через дорогу, идет погрузка вещей в машины. Я у калитки – наблюдаю. В руках – зеркальце. Солнечный зайчик бегает по стене здания напротив. Интересно! У немцев своя забота – погрузиться, да поскорей.
И тут зайчик попадает на машину, осветил кабину, а оттуда немец как выскочит, и пистолет из кобуры достает, и как побежит на меня. Погоня! Для меня это не впервой. Я – в калитку, к хате, в дверь, а на двери – замок! Оглядываюсь: в двух шагах от меня – немец. Медленно поднимает пистолет – и в упор... Я вижу дуло, прицельную мушку. Страха нет, я спокоен, смерть принимаю как должное, еще миг и... «Хальт!» – как взрыв. – Мама! Мгновенно загородив меня, на чистом немецком языке с отчаянием чеканит фразы. Они, как выстрелы, поражают немца с пистолетом.
Офицер оторопел и, почти оправдываясь, вступил в перепалку. Пистолет прячет, уходит, оглядываясь, еще что-то выкрикивает, размахивая руками. Вот и все, конец картины. Дальше было молчание, как будто ничего и не было. Никто никогда не напоминал, а свидетели были. Молчали. Упомянул об этом случае я через сорок с лишним лет. Беседуя с мамой и вспоминая о разном, я спросил: «А помнишь, как немец хотел меня застрелить?» – «Молчи! Во второй раз я не переживу этой страшной картины».
Я замолчал – и мысль: эта история для мамы стала реальным выстрелом в ее душу с болью и страданием. Состояние ее души передалось мне, и навсегда оставалось в моей памяти сочувствие маме и ее ребенку, которого она спасла.
Сейчас у меня есть дети и внуки. С 2014 года мы живем под угрозой обстрелов. В 2015-м во время очередного обстрела я укрылся в более-менее безопасном месте, где уже были другие мирные жители, незнакомые мне дончане. Этим незнакомым людям я рассказал, как немцы в 43-м году после поражения на Саур-Могиле начали паническое отступление и о попытке одного озлобленного немца застрелить меня. А также добавил к этой истории одну деталь. Немец – фашист, а все-таки в его душе оказался уголок человечности, который обуздал возникшую злобность. И слушателям задал вопрос: «Если бы на месте немца был укроп-националист, он сумел бы сдержать свою мстительность?» – «Нет! – почти криком ответила рядом сидящая женщина, – он бы застрелил вас обоих».
Вот такая печаль нашей современности.
...На митинге памяти детей, погибших от рук карателей ВСУ, на постаменте памятника Ленину были расклеены несколько десятков детских фотографий. Мамина боль и страдание, хранившиеся во мне, вырвались из подсознания и овладели всем моим существом. Силы меня покидали, слез остановить я не мог. Это было рыдание и приближение моей смерти. Я умирал вместе с этими погибшими детками...
* Новороссия, №7 (388), 17 февраль, 2022
Виталий Михайлович, дитя войны и старик войны (Донецк)
Приглашаем обсудить этот материал на форуме друзей нашего портала: ""
